***
Тошнить начало сразу же, как вспомнил сон; а стоило встать с кровати — и чуть не пришлось бежать в туалет. Тащиться на пары через полгорода не хотелось, но оставаться наедине с собой, волками и сном было страшнее. Тем более внимательные взгляды волков точно бы говорили: «Не придумывай, волчонок, и не утешай себя. Увиденное во сне вовсе не было сном». Поэтому кое-как собрался и пошёл на остановку. Конечно, без завтрака: желудок был до краёв полон чужой крови, куда в него ещё и завтрак пихать?.. Всю дорогу, цепляясь за поручень в автобусе, думал: это, выходит, и правда не сон? Люди молчали, никто не говорил о найденном во дворах трупе — но ступни подрагивали, помня бег по асфальту, гудели зубы, разрывавшие чужую плоть, и подбородок он то и дело машинально вытирал: чудилось, что из уголков рта течёт кровь пополам с густой слюной. Бывают яркие сны. Но чтобы яркие настолько?.. И почему волки глядят так хитро, словно у них теперь — общая на всю стаю тайна? А ещё защитниками города представились! Защитники не убивают людей — будь они хоть тысячу раз волками. И неужели отныне он — такой же волк, как и они? Неужели ни одна охота больше без него не обойдётся? И каждую ночь будет жертва и запах страха, плоть и кровь, волчьи игры с чужими кишками... И единственный способ избежать этого — умереть?.. Память о сне и тошнота терзали всю первую пару. На второй пришлось вслушиваться в лекцию, и стало понемногу отпускать. Тем более никто вокруг так и не сказал про труп — а значит, трупа всё-таки не было? Значит, приснился обыкновенный яркий сон? А взгляды волков — ну подумаешь! У них может быть тысяча причин так на него смотреть — и ночное убийство ни при чём. В перерыве выпил сладкого чаю — и тогда совсем отпустило. Охота, труп, желудок, полный крови, — придумал тоже! Не зря про богатую фантазию говорили — а про способность сделать из мухи слона знал давно. Волки сидели рядом, возили хвостами по полу и молчали. Только смотрели — внимательно, хитро и... просто по-волчьи? Как, наверное, волки и должны смотреть.***
Охота, охота, охота!.. Сегодня жертва крупнее вчерашней — значит, больше достанется крови и мяса! Быть может, ему, волчонку, позволят оторвать жертве одну из быстрых ног?.. И, конечно, разделить её с братьями и сёстрами. Как же сладко пахнет чужой страх — и какой яркой нитью он ведёт за собой. Как же весело всей стаей нестись по улицам, не чувствуя боли в нежных человеческих ступнях. Как же хочется поскорее загнать жертву в один из дворов — и вцепиться в её плоть своими человеческими зубами, и кусать, кусать, пока не польётся тёмная-тёмная кровь. А потом — пить, глотая не просто что-то тёплое и солоноватое, нет. Глотая пьянящую чужую жизнь. И раздирать на части — мышцу за мышцей, вену за веной, а вот и пальцы, человеческие, как у меня, но я сегодня — не человек, я сегодня — волк, и в час волка мы стаей выходим на улицу, чтобы загрызть того, кто посмел нам попасться. Вожак делится с ним кусочком сердца — и он, принимая угощение прямо из пасти, знает: сегодня его окончательно сделали частью стаи. Сегодня он стал настоящим волком.***
Вырвало, к счастью, не на пол, успел добежать до туалета. Больше всего боялся увидеть кровь — но обошлось: немного желчи да и только. Пока умывался — глотал воду из-под крана и плакал: от облегчения, что мама давно ушла на работу и не будет спрашивать, что случилось. И от ужаса — что сон, получается, всё-таки не был сном. Ни вчера, ни сегодня. Завтракать снова не стал, собрался и поехал — не на пары, нет. Запомнил, в каком дворе жевал ночью чужие кишки. Надо было прийти и убедиться — в чём бы то ни было. Волки, конечно, не отставали ни на шаг — и ничего не говорили. Значит, следовало всё понять самому. Помнил светлые стены, забрызганные кровью. Помнил пятна на асфальте — лизал их, жалея, что эти драгоценные капли навсегда ушли в землю. Помнил разорванное на кусочки тело, почти дочиста съеденные внутренности, обломки костей — и даже если всё это успела убрать полиция, должны остаться следы! Да только во дворе не было ничего — и никого не было тоже. Ни следователей, ни любопытных зевак, ни огороженного лентой места преступления, ни следов того, что жертву растерзала стая волков... Значит, сон? Или... погодите-ка... Показалось краем глаза: что-то заметил. Обернулся, готовясь давить тошноту, — но стены по-прежнему были чисты. А в опущенную ладонь ткнулся носом волчий вожак — как тогда, в день настоящей встречи; и он увидел. Всё было так, как помнил: брызги, пятна, следы. Но только... не красные. Не человеческие. Жертва вообще никогда не была человеком — и он, смотрящий глазами волков, понимал, кем она была, но слов у него не находилось. А впрочем, зачем волкам слова? Достаточно знать, что эта тварь вредит людям, что добра и пользы от неё не дождёшься, что ей не место в этом городе... А значит, её надо убить. Странно, и почему каждую жертву видел человеком? Неужели они так хорошо маскируются? Или привык знать, что в городе, кроме людей, никого не живёт?.. — Так всё-таки людей вы не убиваете? Волки посмотрели с укоризной: как, мол, тебе в голову пришла такая глупость, будто мы — убиваем людей? «Не „вы“, — коснулся штанины вожак. — „Мы“. Разве забыл, что и ты теперь часть стаи?..» Он опустился на корточки и обнял вожака за шею; всех бы братьев и сестёр своих обнял, но не хватило рук. Он — часть стаи. Он — такой же волк. И воображаемая кровь, стекавшая из уголка губ, никогда не была человеческой.***
Охота. Он выходит на охоту со своей стаей. Он — защитник этого города, и не будет пощады каждому, кто в час волка встанет на его пути. Стая бежит рядом — шаг в шаг; и дышит в унисон. Он уже умеет охотиться — а теперь учится смотреть глазами волка, чтобы и наяву отличать людей от всех, кто ими не является. Сегодня они с братьями и сёстрами загонят и порвут очередную опасную тварь — и их прекрасный город станет чище и свободнее. Каждый делает что может, и если надо терзать зубами чужую плоть — он готов. Тем более что кровь у этих тварей и правда сладка. Должно быть удовольствие и от охоты на городскую тьму, не правда ли?..