Beauty and the violence

Она смотрела, как по стене стекают капли крови. Алые брызги с кусочками мяса разукрасили бежевые стены, оставив на них ненормально яркие кляксы. Заинтересованный взгляд прозрачно-сиреневых глаз проскользил по омерзительному узору, плавно спускаясь к лежащему на полу свежему трупу со сквозным и не очень аккуратным отверстием во лбу. — Ойя… Какая жалость, — она весело улыбается — в голосе ни капли сожаления, а в глазах пляшут озорные искорки. — Я ожидала, что получится аккуратнее. — Аккуратнее? Ты думала, что «орёл» ювелирно продырявит ему череп, если ты будешь стрелять почти в упор? — он мрачно усмехнулся в ответ, лениво окидывая взглядом мёртвое тело. — Бесполезный мусор. — Нет, конечно! Я имею в виду узоры на стене, — его белоснежка с искренним восторгом указывает стволом пистолета на разлетевшиеся брызги бывшего содержимого головы того несчастного, что подвернулся этой женщине под руку. — Если бы он был немного повыше, кляксы были бы похожи на ликорис. — Повыше тебя? Не слишком ли многого ты хочешь, Джессо? — Занзас хохотнул в кулак, окидывая взглядом уже её — от светлой макушки до заляпанной кровью обуви. — Могла уж присесть, если тебе так хотелось устроить фейерверк из мозгов. Ран звонко смеётся и довольно жмурится, приставляя дуло к своему виску. Она медленно проводит рукой вниз, скользя металлом по волосам, и внезапно замирает, немного не доведя до скуловой кости: — Если я выстрелю сейчас, на соседней стене как раз получится нужный узор. — Положи, пока я тебе твою игрушку в задницу не засунул, — Занзасу совершенно не до смеха, когда её игры переходят все грани дозволенного. — А мог бы и что-нибудь поинтереснее засунуть, — Ран опускает руку ещё ниже, к губам, и языком издевательски медленно проводит по стволу. — Мог бы, но тебе же понравится, — он не слишком аккуратно вырвал из её руки пистолет и заткнул себе за пояс, чтоб иметь хотя бы иллюзорную возможность уберечь её от глупостей. — Ты лишаешь меня последней возможности развлечься! — она картинно взмахивает руками и подходит к стене, чтобы с трудом вытащить застрявшую наполовину пулю. — Твои развлечения слишком дорого обходятся, Джессо. Ты их и в четверть не отрабатываешь, — он хватает её за тонкое запястье и тащит прочь из комнаты, не обращая никакого внимания на то, как впиваются шипы от её браслета в ладонь. — Ты забываешь, что я тебе ничего не должна, — Ран приветливо улыбается, но во взгляде кроется ледяная ярость. Ей не нужно было сжигать всё на своём пути, чтобы продемонстрировать свой гнев. Одного правильного взгляда было достаточно для того, чтобы окружающие исполнили любое её желание. Вот только с ним это не всегда работало. Ран ощущала себя рядом с ним маленькой девочкой, которую внезапно могут закинуть на плечо и унести в неизвестном направлении, невзирая на сопротивление. Просто Занзасу было плевать. Ему было глубоко плевать на окружающих, обстановку или время суток. Он просто брал то, что хотел. Потому закинуть свою женщину на плечо и унести её для него не составляло труда. Совесть его всё равно не будет мучить, даже если сладкий до отвращения голосок Ран будет обвинять его во всех грехах мира, вкрадчиво шепча об этом на ухо. Собственно, именно это он и делает, стоит ей в очередной раз дернуть рукой в попытке освободиться. Мужчина просто останавливается, резко оборачиваясь и чуть приседая, вскидывает её на плечо. Хлопает ладонью предупреждающе по соблазнительно вздернутой вверх попке, обтянутой белыми джинсами. И широким шагом покидает летнюю резиденцию одной неудачливой семьи. Не стоит злить его женщину. Ибо способы снять стресс у неё бывают весьма специфические. Впрочем, плюсы от этого тоже есть. Он давно хотел себе маленький домик на Ривьере, близ моря. Гравий дорожки медленно сменяется белоснежным песком частного пляжа. Здесь нет посторонних глаз, которых бы напугала кровь на чужой одежде, и скрываться совершенно незачем. Их собственные подчиненные хорошо выдрессированы и никому ничего не скажут. Да и слепо-глухо-немые они по отношению к своим боссам. И стоит этим воспользоваться в очередной раз. Занзас скидывает Джессо с плеча, впрочем придерживая женщину так, чтобы она кубарем не покатилась на теплый песок. — Приехали, королева. Пора принять ванну. Ей явно льстит такое обращение, что она даже забывает о том, чего хотела наговорить за не слишком комфортное путешествие на плече. Несмотря на то, что её не уронили раньше времени, аккуратностью её кавалер никогда не отличался. Она недовольно морщится от солнца и вплотную прижимается к своему спутнику, пытаясь таким нехитрым образом спрятаться в его тени от других лучей. При таком ярком освещении она почти ничего не видит и лишь забавно морщит нос, который очень скоро покраснеет и обгорит. Без крема под палящим солнцем ей было делать нечего, но она знала, что просто так её всё равно не отпустят. Привыкший к такой погоде Занзас с явным наслаждением наблюдал за её мучениями. Он тоже прекрасно знал, что произойдёт с её кожей от прямых лучей и пользовался этим. Ведь она становилась такой беспомощной и послушной, когда её молочно-белая кожа покрывалась яркими солнечными ожогами. Только так она безропотно позволяла касаться себя во всех местах, пока грубые, но приятно тёплые руки размазывали лечебную мазь. Ран знает, чего он добивается, и после выжидающего взгляда снимает растянутую кофту, испачканную кровью, и джинсы, оставаясь только в чёрной майке и того же цвета коротких шортах, изображающих роль белья. — А дальше? — он внимательно смотрит на неё, кивая на майку, и ей приходится снять её, отплачивая недовольным взглядом. Под майкой больше ничего нет, и она морщится ещё недовольнее, когда Занзас отходит в сторону, оставляя её прямо под солнцем. От ожогов её не спасёт даже море, но она и не пытается спастись, лишь искоса поглядывая на своего мужчину. Она знает, чего он хочет, и готова дать ему это — две недели наедине, когда никто не посмеет их тревожить, потому, что донна «болеет». Им обоим это необходимо.