Коллекционер

У любого человека есть принципы. Например, Сатору Годжо всегда был больше про себя, чем про других. Это его правило, стиль жизни и свобода. Он упивается властью, насмехается над слабостью врагов, признает неизбежность смертей среди гражданских и прекрасно осознает свое превосходство. Не то чтобы в его комнате по всем стенам были развешаны его же фотографии, а зеркало в полный рост как бы невзначай располагалось прямо посреди них для эстетического и физического удовлетворения. Рукой по члену, отпечатками по зеркальной поверхности, влажным дыханием поверх, испариной по телу, пошло, но скучно. Сатору чужда скука, он любит придумывать себе развлечения из чего угодно. Даже так — он живет для того, чтобы превращать нудные будни в красочный фестиваль. Большинство его поступков продиктованы чистейшим эгоизмом. Большинство не равно все, так что никаких мук совести. В реальности стены голые, зеркало в шкафу, самоудовлетворение неинтересно, Боги, Сатору может чувствовать всё и сразу благодаря своей технике, простая дрочка явно не входит в топ времяпрепровождений. Он мягко ступает по деревянному полу, лавируя между огромными стопками книг, пять шагов вперед, разворот, пять обратно до двери и по новой. Для стороннего наблюдателя - абсолютно спокойный, но, приглядевшись, можно заметить мелкую дрожь, проходящую от кончиков пальцев до плеч. Борзая уже чующая цель своей охоты, но всё ещё находящаяся на поводке. Сатору замирает у открытого окна, приятный летний ветерок ласкает напряженное тело, путается в волосах, не сдерживаемых повязкой, треплет шторы, тепло касается подрагивающих ладоней, но ничего из этого не занимает мысли наследника клана Годжо так, как тренирующийся во дворе школы Итадори Юдзи. У Сатору Годжо была всего одна слабость. Он чертов коллекционер. И, поверьте, он потакает ей сполна. В детстве обычных детей интересуют переливающиеся карточки с покемонами, редкие фишки в пачках с чипсами, фигурки с персонажами любимого аниме, шуршащие фантики от сладостей, Сатору увлекается бабочками. Яркие крылья постоянно мелькают в саду матери, словно ожившие цветы. Подбираясь ближе, он может наблюдать за ними, затаив дыхание. Бабочки медленно перебирают ножками по белоснежным соцветиям гортензии, выпускают длинные хоботки, добираясь до сладкого нектара. Сатору маленький, Сатору не знает, что хрупких бабочек нельзя трогать за цветастые крылья. Они тут же осыпаются блестящей пылью, мажут цветом, не сияют-переливаются под солнечными лучами. Бабочка дергается из-под подушечек пальцев, планирует на землю, бредет-ползет по влажной земле в тень раскидистых кустов. Не выпускает хоботок, никогда не взлетает, а значит — неизбежно умирает. Сатору маленький, Сатору плачет, размазывает крупные слезы, пачкая бледную кожу пестрыми разводами. Мать бежит к нему через весь двор, подхватывает на руки, шепчет что-то утешающее, сладко-приторное, говорит, какой он хороший, сильный и славный, гладит по спине, убаюкивает, стирая слезы рукавом кимоно. Дома появляются книжки про насекомых, мать читает о бабочках перед сном, рассказывает про их короткую жизнь, тонкие крылья, хрупкое тельце, выучивает с сыном длинные и сложные названия, ходит с ним в инсектарий. Бабочки льнут к рукам Сатору, садятся на плечи, скользят по волосам, мама смеётся и делает фотографии, которые потом стоят на комоде. Сатору вырос, Сатору всё понимает и не плачет. Он прячет бабочек под стекло. Они мертвы, но крылья, крылья всё также сверкают. Обычные подростки собирают выпуски Shonen Jump, отметки в социалках, долги по учебе, деньги на колледж, первые шрамы на руках, коллекцию поцелуев и подростковых влюбленностей, Годжо выбирает силу. Он тренируется днями, возможно, чуть дольше, может, даже ночами, глаза болят невыносимо, наждачкой по тонким тканям, не кровь — сплошной песок, сосуды — карта рек, красные пятна — бездонные озера. Годжо носит черные очки, солнце выжигает глаза цвета неба, будто пытается найти себе место и там. Годжо бинтует глаза ночами, беззвучно кричит в подушку, чертит ногтями линии от глазниц по шее, сжимает на ней руки, сердце заполошно бьется через пальцы, стук лезет в уши, прямо в мозг, терпи, сдохни, живи, ты же сильнейший, правда (но правда ли?). Чистейшая правда, убеждается в этом чуть позже, когда возвращается с того света, никаких шрамов, чистый холст, запекшаяся кровь на форме, черное и белое в багровом, кожа зудит и чешется, на губах безумная ухмылка, он всегда был немного повернутым, сейчас — настоящий псих, лишняя дырка в голове хоть и зажила, проклятый клинок явно влез куда не стоило. Напротив него стоит отброс клана Зенин, Годжо помнит его с той мимолетной встречи, тогда ещё мальчишкой, он чувствует как жжется-жжет внимание незнакомца по спине, застревает в белых волосах, застывает в пересечении взглядов. Неуютное чувство обретает имя позже — ненависть, ох, да, её Сатору возвращает с бонусными баллами, процентами, дивидендами и ещё кучей умных слов, в которых разбирается разве что Сугуру. Годжо оттачивает свою технику до непостижимого уровня, отгораживается от остального мира тонким барьером Бесконечности, тот защищает от любого физического воздействия извне, замедляет любое касание до отрицательных значений приближения, но душевная боль бьет прямо сквозь, по оголенным нервам, тычет иглами в окончания, проворачивается ржавым гвоздем в ранах, воет в голове, тихо-тихо оседает вечным шепотом на периферии сознания, виновен-виновен-виновен. Совет Старейшин признает его. На самом деле боится-опасается-дрожит. Годжо жаждет стереть их в порошок. Обычно взрослая жизнь представляет собой рулетку, где сектора черные и белые, первых больше в разы, беспросветная тьма с еле заметными проблесками. Вместо цифр — разочарование, удачное окружение, головная боль после попойки, ипотечный кредит, зависимость, счастливый брак, порезы на внутренней стороне бедра, взаимные обиды, любимая работа и далее-далее-далее по кругу; Сатору Годжо ставит всё на людей вокруг себя. Сатору любит силу, Сатору хочет окружить себя союзниками, играючи объединяя свое детское и подростковое хобби. Он снова собирает бабочек, всех сплошь изломанных-изрезанных жизнью, что еле волочат тусклые крылья, спотыкаются на каждом шагу, однако никто не смазывает чешуйки в пыль, лишая возможности полета навсегда. Их бережно помещают в банку с идеальными условиями, каждую в свою, крылья оказываются фальшивкой для отвлечения внимания от несовершенного тела, на деле это всё ещё глупые гусеницы. Проходит время, Годжо бдит-следит, дни сменяются неделями, в банках висят сморщенные куколки, это хорошо, ведь жирные гусеницы ему не нравятся, в них нет силы, только страх. Поэтому он с садистским удовольствием наблюдает, как они превращаются в ничто, дабы дать жизнь новому телу с крыльями. Не стоит воспринимать всё буквально. Сатору Годжо успешно использует метод кнута и пряника. Его коллекция растет. Сам он спотыкается об Итадори Юдзи. Смотрит через повязку, не веря своей удаче, отпечаток проклятой энергии Двуликого слабый, почти эфемерный, Годжо подходит вплотную, с ходу плюет на чужое личное пространство, легкий гнилостный смрад проклятья не перебивает запах самого Итадори. Чистая, незамутненная сила пьянит не хуже ненавистного вина, но от такого похмелья точно не будет, будет мягкая дымка в сознании, что волной прокатывается от головы до поджимающихся пальцев на ногах. Сатору чувствует пузырящееся возбуждение, это как секс в самом лучшем его проявлении, знаете, с тем самым идеальным партнером, что подходит к тебе как чертов кусочек пазла. Мальчишка похож на него, это попахивает нарциссизмом, но, помним, никаких угрызений совести. Сатору так сильно хочет коснуться и, возможно, запустить пальцы чуть глубже, вцепиться в Сукуну, успевшего отхватить себе такой сосуд, хорошенько встряхнуть, наступить на глотку, заставить молить о пощаде и зайтись в извинениях, а после оставить страдать вечность, благо, с Необъятной Бездной это точно не проблема. Проблема в том, что Двуликий внутри Итадори - его неотъемлемая часть, мерзкий паук в прекрасном храме, которым Годжо покорен, Годжо заходится в экстазе, Годжо жалеет, что не может заставить десять секунд длиться часами, потому что тогда он бы мог продолжать красоваться дольше, ведь даже несмотря на то, что тело подростка под контролем проклятья, Юдзи всё видит и чувствует. Его неприкрытое восхищение стоит всех свеч и рисков, Годжо в этом уверен (слова Мегуми лишь подтверждают это, теперь это и личное Годжо тоже). Юдзи смущен, поглощен и пленен. Он заглядывает в рот Сатору, но не превозносит его как Бога, он именно очарован силой и, совсем чуточку (это ложь для самого себя, лгун из Итадори просто отвратительный), самим Годжо. Юдзи — самая лучшая его бабочка, уже совсем не гусеница. Он упорно тренируется, ластится, выпрашивает долгими взглядами похвалу, безбоязненно влетает в белое пламя, не боясь сгореть в одно мгновение, его крылья завораживают так, будто Годжо снова маленький ребенок на руках у матери. Учитель не может (не хочет) ему отказать, кормит с рук, зарывается длинными пальцами в волосы на затылке, ведет рукой по фантомным крыльям, шепчет, ты такой упорный мальчик, такой смелый, я буду готов за тебя убить, я положу весь мир к твоим ногам, разорву зубами Совет, развоплощу любого, кто положит на тебя взгляд, да будь у Сукуны не двадцать, а сорок пальцев, я бы всё равно уничтожил его ради тебя. Сатору Годжо всегда был больше про себя, чем про других. Но Итадори Юдзи — его Magnum opus. И, бесспорно, главное исключение.