Невеста шестиглазого бога

      — Что они делают?       — Ловят жуков-носорогов.       — Как обычные дети? — усмехнулась Сакура.       — Да, как обычные дети, — Акэтора с наслаждением прикурил трубку.       Сделал затяжку и выпустил сизый дымок изо рта, чуть прищурив глаза. Сакура решила не мешать старику и вновь перевела взгляд на двух мальчишек, сидящих у кромки травы на корточках. Они что-то высматривали. Непривычно суетной Годжо, обычно хмурый и грубый даже на вид, о чём-то спорил с Гето. Тяжело вздохнувшего, когда Сатору с помощью своей силы поднял из травы большого чёрного жука кверху брюхом. Потревоженное насекомое такому вниманию не обрадовалось, перебирая в воздухе многочисленными лапами.       — Выходит, не совсем обычные.       — Он никогда не поймёт прелести простой охоты, — хмыкнул Акэтора.       — А должен? Он всё-таки родился заклинателем, зачем ему понимать что-то через призму восприятия не-магов, — заметила Сакура.       — Он будет их защищать.       — С каких это пор вас подобное волнует? — приподняла бровь Сакура.       — С тех, как этого паршивца поручили мне, — сказал Акэтора.       — Могли отказаться, — заметила Сакура.       Старик промолчал. Испытывал ли он к пацану тёплые чувства, сказать было сложно. Сакура не видела ни ненависти, ни злости, только временами раздражение. Но это перманентное состояние любого, если дело касалось мелкого Годжо Сатору. А как гласит народная мудрость: маленькие детки — маленькие бедки. Бедки с Сатору были соизмеримы не с его ростом и весом мальчишки-подростка на ранней стадии пубертата, а с масштабами его силы и скверностью характера. Его не могли выносить многие обитатели поместья — слишком тяжело, даже тем, у кого на подкорке вшито «служить господину». От Годжо Сатору отказывались наставники, они не могли ему ничего дать. Акэтора мог.       Например, возможность побыть простым ребёнком. Пусть и подвернулась она случайно. И за счёт другого ребёнка, у которого детство тоже едва ли назовёшь нормальным.       Гето покачал головой и сказал терпеливое «не так» и «слабо без силы?». Годжо нахмурился.       — Почему нет, если я могу? — возразил мальчик.       — Ты просто попробуй, — повторил Сугуру.       Годжо забавно надулся и отпустил жука, выпрямился и вошёл в траву, притаившись, чем вызвал у Сакуры удивление. Она растерянно улыбнулась, подняв чёрные брови. Акэтора выпустил дым изо рта.       — Они как Царь обезьян и Шакьямуни, — сказала Сакура.       — Да, Годжо похож на Сунь Укуна больше, чем на божество. Жаль, хвоста нет, чтобы подвесить паршивца, когда не слушается.       — Сомневаюсь, что подобная… воспитательная мера помогла бы.       — Ты не смотри, что и второй мальчик-Будда. Чертят в нём сидит не меньше, — сказал Акэтора. — Но с ним дела иметь куда приятнее, чем с Сатору.       — Никогда не думала, что этот комок сплошной силы может быть… обычным ребёнком.       — Твой отец тоже хотел видеть тебя обычным ребёнком, — сказал Акэтора.       — Что? — повернулась к нему Сакура.       — Он не хотел, чтобы ты унаследовала его силы. Был согласен даже на Небесное проклятие, — ответил Акэтора.       — Какая забота. В мире магов иметь Небесное проклятие всё равно, что болеть проказой, — хмыкнула Сакура. — Небесное проклятие тоже не назовёшь обычным явлением. Да и вообще, разве может у магов родиться ребёнок не-маг? Обычный.       Мальчишки в траве вместо жука попытались поймать одну из цикад.       — Нужна коробка или банка, — сообщил Гето.       — Я их так подержу, — под «так» Годжо подразумевал свою технику.       Он пока с трудом мог представить, что можно обходиться и без неё. А вот с Гето дела обстояли ровно наоборот.       — Как у не-магов — маг, — Акэтора указал на Сугуру.       — Это не так работает. У него в роду скорее всего были заклинатели.       — В истории не было ещё такого заклинателя. Силы у пацана необычные. Он может поглощать и подчинять проклятых духов, — сказал Акэтора.       — Что? — удивилась Сакура.       — Да. Первый раз с таким сталкиваюсь. Вчера у него получилось изгнать мухоголовку и поглотить её. Зрелище не из приятных. Сегодня нет. Но Сугуру говорит, что уже пробовал, — пояснил Акэтора.       — Пробовал? Так вот почему мы чувствовали его проклятую энергию… — поняла Сакура. — Технику всегда познаёшь сам. Ей нельзя научиться у кого-то. Хочешь, не хочешь, а с годами приходится в ней разбираться. Тем более, если техника не родовая и ничего об её особенностях неизвестно от предыдущих носителей.       — Он пробовал применить технику. И, я думаю, преуспел бы и без нашей помощи, родись у других людей. Скорее всего, просто боялся, не зная, что делать дальше. И себе не доверял. Это минус одарённых заклинателей, родившихся у не-магов. Сначала видишь всякую поебень неизвестного происхождения. Потом открываешь в себе новые способности, с которыми тоже не знаешь, что делать.       Сакура вновь посмотрела на Гето. Тот рассматривал вместе с Годжо пойманную цикаду. Надо же, обычные мальчишки. Точнее, не совсем так. Годжо обычным никогда нельзя было назвать из-за внешности. Глаз сразу цеплялся за белые волосы. Когда он был младенцем, Сакуре дали подержать его на руках. Она не поняла, что за трепет переполнил её шестилетнее сердце тогда, при виде необычного благословенного дитя, чьё рождение изменило баланс силы в их мире. Проклятие это было или благословение, никто тогда сказать не мог. Сейчас тоже затруднялись, ведь пацан ещё не вырос. И больше походил именно на проклятие, чем на дар свыше.       — Скоро начнётся учёба. И Сугуру пойдёт обратно в школу. Нужно, чтобы он стал поувереннее себя чувствовать до этого времени, — сказал старик. — Начнёт учиться, сюда ездить будет реже.       — Может, предложить его матери домашнее обучение?       — Нет, в случае с Гето это скорее вред.       Сакура бы не согласилась. Заклинателям должно находится среди заклинателей. Не с простыми людьми. Лучше практиковать домашнее обучение, как делали в кланах или в некоторых семьях заклинателей. Хотя, с другой стороны, находиться в четырёх стенах с пусть и любящей, но нервозной матерью и холодным, отстранённым отцом, хуже.       — Если они сработаются, то уравновесят друг друга, — Акэтора сделал затяжку с задумчивым видом. — Сугуру скорее всего дадут «особый уровень».       — А моего отца уравновешивать было некому? — спросила Сакура.       — Твоя мать…       — Моя мать была его успокоением, но не равной — это разные вещи, — перебила старика Сакура.       — И правда, — прищурился тот. — Что ты хотела узнать про него?       — Мой отец… он и правда был жестоким безумцем? — Сакура смотрела на гоняющихся друг за другом мальчишек.       Один что-то сказал другому. Похоже, назревала драка. Но Акэтора сидел недвижим — гладь озера в безветренную погоду. Для него суета пацанов всё равно, что наблюдение за гоняющимися друг за другом стрекозами.       — А ты как сама думаешь? Что можешь сказать о нём? Что помнишь? — степенно произнёс старик.       — Я помню… его пламя. И то, как он сурово тренировал меня, пока не затрещат кости. И как ревновал к матери, но терпел моё присутствие, потому что любил Куран Нанами, а Куран Нанами любила меня, — сказала Сакура.       — А я помню тебя мелкую и вечно орущую гадкую девчонку. Младенцем ты была беспокойным и громким, как и сам Хидэки.       Акэтора позволил себе усмехнуться, предавшись мимолётным воспоминаниям. Он был вхож в дом Куран и дружил с дедом Сакуры по отцовской линии. Наверняка видел Хидэки ходящим под стол ребёнком. И даже держал на руках.       — Сейчас не то чтобы многое изменилось, — усмехнулась Сакура.       — Ну, ты разучилась орать и под себя не ходишь.       — К чему вы это?       — К тому, что Хидэки брал тебя на руки, и ты мгновенно успокаивалась. Кто-то бы сказал, что пугалась. Но нет. Это было блаженное спокойствие. Потому, что ты чувствовала защиту и тепло. Он очень бережно держал на руках драгоценное дитя и совсем немного позволял своей проклятой энергии окутать маленького человека. Даже я в такие минуты чувствовал умиротворение. От Хидэки исходила сила не безумца, а защитника.       Внутри у Сакуры всё помрачнело — так чернеет ночь из-за зашедшей за облака луны. Она не знала отца так, как могла бы. Не видела той трогательной и нежной стороны по отношению к себе, которая проглядывала, стоило Хидэки обнять Нанами. Сакура помнила как он вручную с помощью пламени обрабатывал для жены осколки бутылочного стекла. Из него Нанами делала ловцы для солнца. Добавляла бусины и перламутровые ракушки, хорошо ловящие свет. Она нанизывала всё на прозрачную леску и подвешивала там, где удачно попадали солнечные лучи. Каждый ловец походил на маленькое произведение искусства, ведь Нанами никто иная, как принцесса удачи. За что бы ни брались её руки, всё выходило на высшем уровне. Ловушки для солнца маму научила делать Амацуки Саяра. Вот кого Нанами любила по-настоящему. Не отца. И хотя бы так, делая символичные украшения, пыталась поймать солнце, которым и была Саяра. В прямом и переносном смысле.       Сакуре казалось это очень несправедливым по отношению к отцу. По всему выходило, что Хидэки был невероятно одиноким. Ни родителей, ни наставников, ни друзей, ни по-настоящему любящих его людей. Силу могла понять только дочь, которая оказалась слишком мала. И теперь уже точно не разделит бремени пламени великого Недвижимого Фудо-Мёо.       Он не умел проявлять ласку к ней, лишь трепал по голове, гладил по волосам. И мог отнести в комнату, если Сакура задремала за книжкой или заснула прямо на татами, вымотанная после суровой тренировки. Сакура не умела проявлять ласку к отцу. Её любовь выражалась в послушании и в редких боданиях руки отца лбом, как это делали кошки, напрашиваясь на внимание. Сакура любила наблюдать за тренировками Хидэки и восхищалась силой. Силой, которую все так презирали, но боялись и признавали.       — Мне снится сон в последнее время, будто он сидит у постели. Надо мной, умирающей от жара, и молится. Я никогда не видела, чтобы Хидэки Куран молился. Он был заклинателем особого уровня. А между особым и первым пропасть. Как ни пытайся её перепрыгнуть, меньше она не станет. Его сила диктовала характер. Суровый и безжалостный. В отце было много гнева, обузданного, но живого и требующего выхода. Будто он видел всю мерзость этого мира, но не мог её испепелить.       — Что ты хочешь этим сказать? — приподнял седую бровь Акэтора.       — Его прозвали палачом не просто так.       — Посмотри вот на того гадёныша, — Акэтора указал кисэру на показывающего язык Годжо. — Ты ведь в курсе, что пережила его мать, пока носила дитя под сердцем?       — Да. Столько покушений не переживал ни один политический деятель ни в одной стране, — сказала Сакура.       — Но были и те, кто хотел его рождения. Чтобы позже принести в жертву, — Акэтора тяжело вздохнул.       — Вы про секту «Дети Солнца»?       — Да, про «Вместилище небесных тел», так они себя называли. Им нужна была беременная Тамаки, чтобы во время родов убить младенца.       Сакура сморщила нос. Их орден тоже часто называли сектой. Можно сказать, в эпоху Хэйан так и было. Но никто в ордене Кагэн-но-цуки не смел причинять вред невинным, а тем более детям. По крайней мере тем, которых матушка не намеревалась использовать в качестве оружия.       — Годжо-сан привезли к нам как раз после похищения, насколько я помню, — заметила Сакура.       — Она вырывалась, как кошка. Кричала, но из-за печатей не могла применить технику, — сказал Акэтора. — Мы спешили, как могли. Но знаешь, кто защитил Тамаки и её дитя от ножа?       — Мой отец? — догадалась Сакура.       — Я помню, как он нёс стонущую от боли Тамаки до машины, оставляя кровавый след на снегу. А здание секты полыхало огнём. Но ни одного сектанта в тот день Хидэки не убил, какие бы слухи потом ни ходили.       — Зато он сжёг целую похоронную процессию позже.       Акэтора прищурился. И Сакуре вдруг стало не по себе.       — Сам ли?       Сакура промолчала. Она думала об этом. Её отцу приписывали безумие, но она не помнила отца безумцем. Заклинатели все с ебанцой, по-другому в таких условиях просто не выжить. Быть слишком нормальным в общепринятом смысле здесь всё равно, что не надевать полицейскому бронежилет. Но о Хидэки говорили, как о настоящем безумце. Говорили со страхом и плохо скрываемым отвращением. Отец не был сумасшедшим. Но с годами и сплетнями, роившимися вокруг подобно диким пчёлам, жалящим, но не дающим мёда, Сакура перестала различать своё восприятие от чужих суждений. У страха глаза велики, а сердце крохотное и жалкое, в нём нет места правде. Потому, что правда уличает в трусости, скудоумии и неспособности человека мыслить критически. На правду надо уметь смотреть не через призму тщедушия. Её нужно уметь признавать. А это один из сложнейших трудов, один из редчайших навыков.       — Не знаю. Я помню лишь, что он взбесился в один миг…       — Сакура, он был не палачом, а защитником. Он никогда не хотел карать — лишь защищать. Бог Ачала — защитник. Палачей и карателей среди его потомков нет.       Сакура закрыла глаза и подставила лицо солнцу.       — Он меня предал.       — Умерев?       — Да.       Хидэки посмотрел на Сакуру и тяжело вздохнул.       — Ты по нему просто скучаешь.       — Нет, — отозвалась Сакура. — Он не заслуживает того, чтобы по нему скучали.       Она открыла глаза и посмотрела под ноги.       — Твой отец — не безумец, — сказал Акэтора.       — Он убил свою жену.       — Он её очень любил и не сделал бы больно.       — Как раз тем, кого мы любим, в первую очередь и делаем больно. Тебе ли не знать, старик.       — Режешь без ножа, — усмехнулся Акэтора. — Ему бы ты понравилась.       — Жаль, я не имела возможности познакомится с вашим другом, — сказала Сакура.       — Вы бы спелись, — Акэтора поднёс к губам кисэру и закурил.       Какое-то время оба молчали. По небу неспешно плыли рваные облака.       — Он разделял мою ненависть к политике магического мира. Только причины ненавидеть у нас были разные. Он ненавидел, потому что заклинатели в этом колесе ссанины и говна всего лишь бездушные инструменты — пешки на доске. Я ненавидел, потому что этот мир не простил бы нас двоих за наш выбор: кем и с кем быть. Кого ненавидеть, а кого любить. Как и твою мать, как мать юной заклинательницы Мины Амацуки. Как тех, кто выбрал не быть одиноким. Одиночество — это цена силы, и тот, кто выбирает за неё не платить, всегда в итоге проигрывает.       — Хотите сказать: тот, кто выбирает счастье?       Акэтора усмехнулся. Горько так, совсем по-стариковски. Сакура добавила:       — Если бы мой отец был жив, я бы пришла и спросила: как он справляется со своим одиночеством. Может, он и обезумел, потому что не справился вовсе. И даже при наличии жены оставался один. А та, что унаследовала его силу, оказалась слишком мала, чтобы понять. Но он ведь мог меня дождаться…       Акэтора молча положил руку на плечо Сакуры и чуть сжал его. Теперь очередь Сакуры горько и по-стариковски усмехаться. Послышались громкие и возмущённые возгласы. Мальчишки завозились. Вероятность драки достигла девяноста девяти процентов.       — Эй! — крикнул Акэтора. — Если вы, мелкие дьяволята, сейчас набьёте друг другу морды, я подвешу вас кверху ногами вон на то дерево. И не сверкай на меня глазами, мелкий засранец, Безграничность тебе не поможет.       Сатору огрызнулся. Гето нахмурился, но перечить не стал, хотя сам был не против начистить морду Годжо.       — Ты посмотри на засранцев, — цокнул языком Акэтора. — Хотел бы я видеть, как они вырастут. Как Сатору войдёт в силу.       — Пацан вам нравится, — заметила Сакура.       — Единственный из моего клана, кто бесит меньше всего. Утешение для меня, ад — для них, — Акэтора рассмеялся. — Но я правда хотел бы видеть, как эти лотосы распустятся.       — Вы ещё крепкий, — улыбнулась Сакура.       — Да не пизди старику в уши, — отмахнулся пожилой господин.       — Хорошо, не буду.       — Сакура, — позвал Акэтора.       — Да?       — Когда я отправлюсь на юг, если решишь навестить могилу, не носи цветы и прочую чушь, приноси лишь хорошее сакэ и табак.       Сакура посмотрела на Годжо Акэтору. Почему сильные этого мира должны уходить несчастными и одинокими? У старика было то, что он желал. Был тот, кто мог разделить с ним дорогу жизни. Акэтора знал вкус счастья и то, что принято называть любовью. Но теперь живёт лишь воспоминаниями. Он ненавидит клан Годжо, из которого происходит. Его сила проста, но непобедима. Отчасти поэтому старик дожил до глубоких седин, не растеряв ни гордой осанки, ни пытливого ума. А скверный нрав был при нём всегда.       — Такого же дорого табака, что принесла в этот раз, не обещаю. Но сакэ на вашей могиле будет отменного качества.       Акэтора громко рассмеялся и напугал вновь начавших потасовку Гето и Годжо, чья охота на жуков переросла в охоту друг на друга.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      Сакура к детям относилась спокойно. Не ненавидела, но и не умилялась. Трепет перед младенцем за долгое пребывание в ордене, где одна из главных миссий была помощь в удачном родоразрешении и сопровождении новой жизни на свет, Сакура испытала дважды. Будучи шестилетней пигалицей, увидевшей Годжо Тамаки с шестиглазым дитя, а потом и сама взявшая его на руки. И когда стала чуть постарше — в ту зиму ей исполнилось десять — баюкавшей Амацуки Мину, пока Саяра спала, утомлённая тяжёлыми родами. В первом случае вызванный трепет был непроизвольным, будто естественным состоянием, во втором Сакура почувствовала желание защитить. Странное ощущение, не покидавшее её и после.       При виде орущего сына Фушигуро Тоджи едва ли можно было испытать хоть что-то, кроме раздражения. Но сёстры уже привыкли к плачу младенцев и проблемам, возникавшим у только что появившихся на свет и их не всегда опытных родительниц. Сёстры решали их быстро, почти механически, зная, колики это, голод или ребёнок просто обгадился.        В случае с отпрыском Тоджи ни одна из причин не была актуальна. Более того, мальчишка оказался не самым беспокойным из детей, побывавших в стенах храма. Измотанная родами мать потеряла много крови, но благодаря стараниям сестёр приходила в норму быстро. Правда, с сыном не всегда справлялась. Это естественно, думала Сакура, смотря на молодую женщину. Она была худой и маленькой, очень хрупкой на первый взгляд. Коротко стриженные волосы, непослушные и всклокоченные, если ими не заниматься. И большие, как у лани, глаза. В них вполне можно было утонуть. Вот и Фушигуро Тоджи едва не захлебнулся.       Сакура тоже едва не угодила в карий омут, когда вошла в комнату к новоиспечённой мамочке. Мальчик плакал, а Кэзу-сан смотрела на сестру Куран растерянно.       — Он не голодный… И чистый… А сёстры сказали, что у малыша ничего не болит.       Сакура кивнула. Сёстры в эту комнату ходить не любили. Они помогали Кэзу с радостью. Поначалу, но только когда рядом не было Фушигуро Тоджи. Он любое присутствие чужого человека рядом с женой и сыном воспринимал, как угрозу. Может, Тоджи и правда животное, не способное трезво ситуацию оценить с точки зрения человеческого разума, а не животных инстинктов? В храме ни ему, ни его женщине, ни ребёнку никогда не навредят. Навредить кому-то здесь мог исключительно Тоджи. Потому, что для таких людей не писаны правила.       — Ничего страшного, сейчас разберёмся, — сказала Сакура. — Вы позволите взять сына на руки?       Кэзу доверяла сёстрам — поводов поступать иначе не было. А Сакуру позвали, потому что с младенцами в таких случаях она интуитивно управлялась ловко и быстро. Если причина не в физиологии, значит, маленькому человеку неспокойно.       Кэзу протянула сына Сакуре. Та ловко взяла его. Бережно и уверенно, привыкшая к весу чужих детей на руках. Было в этом что-то механическое и обыденное. Сакура посмотрела на младенца. Ему неделя отроду, и трудно говорить, чьи черты мальчишка унаследует. Но Зениновская порода уже проглядывалась. Сакура не первого младенца великой крови видела.       — Тише, — она осторожно прижала ребёнка к себе.       Если он чувствителен к проклятой энергии, то будет достаточно и крохи. Сакура сосредоточилась, баюкая мальчика. Её проклятая энергия на полной мощи ощущалась горячей и тяжёлой лавой, но не сейчас. Сейчас надо было совсем чуть-чуть, чтобы ребёнок почувствовал себя в безопасности. Тепло и защита, как делал её отец. Младенцы на руках Сакуры всегда успокаивались.       В такие минуты она больше милостивая богиня Каннон, а не потомок свирепого Ачалы.       Мальчик покуксился немного, скривив покрасневшее от плача личико в уродливую капризную мордочку. А потом постепенно затих, сбавляя громкость с каждой секундой пребывания на руках Сакуры.       — Он успокоился быстрее, чем другие дети, — улыбнулась она. — Интересный ребёнок.       — Значит, действительно благословение, — сказала Кэзу.       Сакура вопросительно на неё посмотрела. И молодая женщина добавила:       — Тоджи назвал его Мегуми. Мне понравилось, поэтому оставили. И не прогадали.       Сакура перевела взгляд с матери на младенца. У него глаза были большие, как у матери. Но с годами станут волчьими, как у отца. Или лисьими, как у совсем удачно получившихся Зениновских отпрысков. Как у его дядьки Наои, например. Фушигуро Мегуми, значит. Ребёнок как ребёнок. Но Сакура вдруг почувствовала внутреннее спокойствие. И вновь это желание — защищать. Ребёнка её несостоявшегося убийцы. Ха! Судьба — сука со скверным чувством юмора.       Мегуми был красивым младенцем. И речь сейчас не про эстетичную сторону, а про нечто, трудно объяснимое. С Сатору было так же, подумала Сакура отстранённо.       — Детей надо чаще держать на руках, чтобы они чувствовали защиту. Вы пока не можете делать это часто, просите мужа, — сказала Сакура.       Ей хотелось уберечь Мегуми. Странное чувство.       — Он боится брать сына на руки, представляете, — как-то грустно улыбнулась Кэзу. — Такой большой и сильный, а ребёнка испугался.       — Боится? — усмехнулась Сакура.       Фушигуро Тоджи — и боится. Может, просто ему до пизды на ребёнка? Может, он просто позволил жене родить, потому что она хотела детей от него? Так сделал её отец — он пошёл на поводу у Нанами и не стал настаивать на прерывании беременности, потому что жена уговорила. Она очень хотела ребёнка, а Хидэки слишком сильно любил. Как эгоистично. Позволять ей так много, лишь бы была рядом. Заводить семью, будучи презираемым заклинателем, чью силу боятся. Будучи вообще заклинателем. Магия — стезя одиночек. И конкуренции не терпит.       — Не верите? — рассмеялась Кэзу.       За окном тихо падал снег. А за плечами рождественские праздники. В саду стояли наряженные в белое и красное камелии — молодые невесты. Юные монахини в одеянии мико им подстать. Подметали террасы и дорожки, чтобы потом насладиться горячим чаем со свежими сезонными сладостями. Большая редкость в беспрерывной чреде обучения и тренировок.       Спокойствие.       — Он не производит впечатление человека, который чего-то боится, — сказала Сакура.       — Я знаю, — отмахнулась Кэзу. — Но, поверьте, у него очень доброе сердце.       — Не сомневаюсь, — помрачнела Сакура.       И снова посмотрела на Мегуми. Как от ублюдка Тоджи могло родиться такое чудо? Мегуми посмотрел на Сакуру и потянулся к ней руками. Она чуть наклонилась. И мальчик положил крохотную ладонь на кончик её носа, рефлекторно попытавшись сжать крохотными пальцами. Любопытный малый. Сакура невольно улыбнулась.       — Вы будете хорошей мамой.       Звук разбитого стекла. Чашки разлетелись по деревянному полу. Это одна из послушниц в коридоре по неуклюжести опрокинула поднос, споткнувшись. И выругалась.       Сакуру не угнетал тот факт, что детей у неё никогда не будет. Не делал больно. С недавних пор её интересовала только сила. И только она. Привязанности сердца были лишними. Ум должен быть недвижим — недвижимость ума означала отсутствие хаотичности. Когда на мечника нападают десять противников, каждого лучше уложить с одного-двух ударов и мысленно ни на ком не останавливаться, двигаться вперёд — в этом заключался парадокс недвижимости разума. В умении не задерживаться и не зацикливаться. Иметь разум чистым, не обременённым привязанностями. Только так достигается сила. Великого Фудо-Мёо не зря называли Недвижимым.       В коридоре послышались шаги. Сакура выпрямилась, точно зная, кто сейчас зайдёт в комнату. И правда. Створку отодвинули в сторону, и на пороге комнаты появился Фушигуро Тоджи. Заходя, он чуть пригнулся, чтобы не вписаться лбом в низкий свод. Да так и застыл, увидев Сакуру с его сыном на руках.       Их взгляды пересеклись. Сакура едва подавила желание злорадно оскалиться прямо в лицо мужчине. Ей нельзя было менять направление эмоций в сторону негативных, иначе малыш почувствует и снова расплачется. Но холодная ярость и… мелькнувший на секунду страх в тёмно-зелёных глазах напротив вызвали в Сакуре азартное желание подольше пощекотать нервы Тоджи. Впиться под кожу опасностью, пусть и надуманной им самим.       — Тоджи… — позвала его Кэзу. — Ты побледнел. Что-то случилось?       — Нет, — отозвался он.       Вошёл комнату и выпрямился в полный рост, будто бы показал Сакуре, что он сильнее, больше и выше во всех отношениях. Разница в росте у них не сказать, что очень большая. Но Фушигуро сам по себе был крупным, пусть и изящно скроенным мужчиной. Мешковатой одеждой опытного бойца, умеющего оценивать противника одним взглядом, не обмануть. Сакура не собиралась бодаться. Не при ребёнке. И не при женщине, которая этого человека так любит.       И откуда столько солидарности?       Нет, не так. Откуда столько несправедливости, если даже Фушигуро Тоджи любят? Если даже у такого, как Фушигуро Тоджи, есть возможность искупления и благословения? Сакура посмотрела на Мегуми и поспешила передать его матери, чтобы мальчик не почувствовал изменений и не заплакал опять. Внезапно нахлынувшая на Сакуру тоска сменилась тихим гневом.       — Когда он заплачет, пусть на руки возьмёт отец. Младенцев не стоит бояться, они не кусаются. Пока не начнут резаться зубки или не наступит переходный возраст, — сказала Сакура.       И посмотрела на Тоджи. Тот был готов свернуть ей шею.       — Спасибо вам, — улыбнулась Кэзу.       — Поправляйтесь, — бросила Сакура напоследок и молча прошла мимо Тоджи, даже не взглянув.       За какие такие заслуги эта горилла имеет право на любовь? Его руки по локоть в крови. Тоджи не возомнил себя богом или вершителем судеб, он не очищает мир от скверны, он не поехавший, он просто убивает людей, потому что может. Потому, что за это платят хорошие деньги. И больше причин не было. Чужая жизнь для него ровным счётом ничего не значила. Но появилась Кэзу, появился сын. И вот, он думает, что защитит их от всего мира. Думает, что имеет право на семью… на чёртово счастье. На возможность быть прощённым и сделать по-настоящему что-то хорошее.       — Дочь, — раздалось внезапное.       Сакура остановилась посреди коридора. В стенах древнего храма обитало множество призраков — старых воспоминаний и образов. Сакура отчётливо увидела стоящего у дверей, ведущих на крытую террасу, высокого мужчину в чёрном плаще. Густые черные волосы, серьёзный взгляд. За спиной ножны с фамильным мечом Курикарой. Хидэки снял перчатку и протянул руку. Горячую и огрубевшую от постоянных и жестоких тренировок.       — Идём, дочь.       Он всегда изъяснялся коротко и сухо. Ничего лишнего. Ни звука, ни взгляда.       По коридору мимо Сакуры пронеслась девочка. Чёрные волосы. Такие же густые, как у отца. И пронзительные глаза антрацитового цвета — океан в непогоду. Девочка, не сомневаясь, взяла отца за руку. В тот момент ей было плевать, кем бы его ни называли.       Воспоминание исчезло так же быстро, как и появилось.       Мегуми — шанс Тоджи стать лучше. Возможность не только на счастье, но и на искупление. А, значит, кровь на его руках может перестать множиться. Так ведь? Может, и Хидэки видел в дочери возможность стать лучше? Может, она должна, как положено монахине ордена, радоваться шансу заблудшей душе спастись?       — Люди не меняются, — тихо сказала Сакура и развернулась.       За спиной стоял Тоджи. Смотрел на неё без всякого выражения, убрав руки в карманы штанов. Сакура смотрела в ответ.       Люди не меняются.       — Не смей больше подходить к жене и сыну, — сказал Тоджи.       — Вы мне никто, чтобы указывать, — сухо ответила Сакура.       — Меня не ебёт, я сказал — не подходи. Или…       — Или что? — Сакура развернулась к нему полностью и вздёрнула подбородок. — Ни ваш сын, ни ваша жена не виноваты в том, что их любимый человек — ублюдок.       Тоджи сверкнул на неё глазами. Но лицо оставалось безразличным и пресным.       — Не выродку огненного палача меня судить.       — Выродок видит выродка. Глаз-алмаз.       Сакура не улыбнулась — Сакура оскалилась. Тоджи сильнее помрачнел.       — Я всё сказал.       — Я не боюсь. Вас зовут Убийцей магов. Вы и правда многих убили. Но исподтишка, не в лоб, хитро, из засады, измотав, изучив. А ещё очень многие недооценивали побитого пса без капли проклятой энергии в теле. Но если вы думаете, что один умеете играть грязно, подумайте ещё раз.       — Что ты делала в комнате?       — Всего лишь успокоила Мегуми. Кэзу-сан измотана, ей не просто возиться с ребёнком.       — В следующий раз я оторву тебе башку.       Сакура мрачно на него посмотрела.       — Нет, не оторвёте. Вам выпала удачная карта в кои-то веки. Не просрите, как всё остальное в жизни.       — Сука, — коротко выругался Тоджи.       — Да, знаю.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      Даже спустя годы Зенины не оставляли её в покое. Как личное проклятие. Как-то Акэтора упоминал, что именно Великий клан поспособствовал вырождению рода Куран. Тогда их неприязнь друг к другу и правда заложена на генетическом уровне.       Сакура поправила белые лилии и вновь посмотрела в зеркало. Немного заспанный вид, но в целом для посещения кладбища не слишком критично. Мёртвым ведь всё равно.       Усталость в последнее время начала напоминать, что она вообще существует и игнорирование не любит. Сакура занималась делами ордена в её компетенции, много тренировалась и занималась с послушницами, обучая. Миссии никто не отменял. Сестра Куран умела спать по часу, по два и выжимать из свободных минут максимум. Но и здесь направляла любое действие на совершенствование ума, тела и духа. Всё по заветам любимого ордена.       А улучить момент и съездить навестить могилы дорогих людей Сакура смогла только сейчас. Последний Обон она пропустила, потому что была у чёрта на куличках, искала местную онибабу, с завидной частотой занимающуюся пожиранием беременных женщин. Старуха была ведьмой, бывалой проклинательницей. Но человеческий облик начала терять из-за каннибализма. Сакура читала, что человеческая плоть может вызвать у заклинателей необратимые мутации, эволюцию тела, более подходящую для колдовства. Тут же вспоминались фрески с Двуликим Сукуной и Триединой богиней. Они оба были людоедами.       По коридору раздались шаги. Сакура, сидящая на полу у зеркала, не стала поворачивать голову в сторону двери, лишь посмотрела на неё в отражении. Удобное расположение зеркала всегда позволяло увидеть, кто заходит. Не просто так у Сакуры на туалетном столике лежали серебряные шпильки для волос. Не лучше, чем меч под рукой. Но, метнув такую, легко можно было либо предупредить, либо обезвредить нежданного гостя.       На этот раз шпильки не понадобились.       — Сестра Куран, вы проснулись? — за закрытыми створками раздался голос Мины.       — Да, входи, — отозвалась Сакура.       Створки отодвинулись, и на пороге появилась Мина в облачении мико. Девочку снова сослали сюда. Поговаривали, в поместье Амацуки вернулся старший сын главы. И был скандал. Мине и Рюу редко давали видеться. Незавидная участь ни у отца, ни у дочери. Быть так близко и не иметь возможности даже нормально общаться. Сакура вновь посмотрела в сторону белых лилий. Рядом с вазой стояло две бутылки отменного доброго сакэ.       — Ого, — вырвалось у Мины. — Я не знала, что они у вас… такие длинные.       — А по косе было не заметно? — улыбнулась Сакура.       — Почему, заметно, — смутилась Мина. — Просто с распущенными волосами вы…       — Похожа на женщину? — приподняла бровь Сакура.       Мина закатила глаза.       — Нет, вы очень красивая. Это я хотела сказать.       — Спасибо, — кивнула Сакура.       — Можно заплести? — неожиданно попросила Мина.       Сакура перестала смотреть на неё через отражение в зеркале и повернулась. Удивилась. Вчера Мина выглядела очень потерянной. Она всегда посещала келью Сакуры, если не находила себе место в храме. Никогда не говорила напрямую, что беспокоит её юное сердце. Но Сакура видела: в этой маленькой душе много сомнений и смятений.       Мина подошла к Сакуре и села на колени за спиной. Сакура подала ей расчёску. Мина провела по волосам раскрытой ладонью, наслаждаясь их блестящей гладкостью и тяжёлой густотой. Начала расчёсывать. Внимательно и заботливо.       Сакура улыбнулась. О ней мало кто заботился, кроме неё самой. И когда-то давно матери. К сожалению, сейчас большим, чем принести на могильную плиту красивый букет белых лилий, дочь ей ничем отплатить не могла. Разве что выжить в бесконечном потоке сменяющих друг друга лиц и судеб.       — Они и правда красивые, — заметила Мина.       — Подарок от отца, — сказала Сакура.       — Я, к сожалению, даже не знаю, как выглядел маг особого уровня Хидэки Куран.       — А оно тебе надо? — усмехнулась Сакура.       — Мне бы хотелось знать, на кого похожа сестра Куран, — ответила Мина.       — На мать, на самом деле. Только она стригла свои волосы.       — А вы вообще никогда не стриглись?       — В детстве. Они мне очень мешались во время тренировок. Мой отец тоже ходил с длинными волосами. Собирал их в пучок и походил на сурового самурая. Насколько я знаю, мой дед тоже волос не стриг. И прадед. Но здесь утверждать не берусь. Необходимость ли это семьи Куран или нам просто нравится ходить патлатыми.       Мина невольно рассмеялась. Тихо и приятно. Сакуру успокаивали движения расчёски по волосам. И присутствие Мины рядом. Только сама девочка была задумчива, оттого немного тяжела на подъём и рассеяна.       — Тебя что-то беспокоит? — спросила Сакура.       Она не будет настаивать, не будет пытаться залезть под кожу ребёнку, пусть уже находящемуся на ранней стадии пубертатного периода. Многим в их реальности, диктуемой магией и клановой политикой во главе с советом старейшин, на возраст плевать. Особенно, если речь идёт о детях из знатных семей. Даже в современном мире, если он остаётся достаточно консервативным, они — ресурс, который можно выгодно вложить.       Мина поджала губы, чем-то похожие на аккуратный бантик.       — Одзи-сан поскандалил с дедом из-за договорённости с кланом Годжо. Какая ему разница? Это ведь всего лишь… политика…       — Может, он переживает за тебя? — осторожно спросила Сакура.       Она знала, как Рюу сидел над колыбелью дочери, как держал её на руках, не боясь причинить вред. Как стоял у дверей в комнату Саяры служивым псом. И как он сейчас не имеет возможности даже нормально обнять дочь. Сама Саяра пропала без вести не так давно. Солнце зашло, и Рюу окончательно познал одиночество. Сакура не могла ничего рассказать Мине, связанная по рукам и ногам данной клятвой.       Малышку лишили шанса на счастье. Сакура подумала, что вдвойне судьба над ней пошутила, когда женихом стал Годжо Сатору. Он не был плохим человеком, просто Мина заслуживала сердце, способное на любовь. А сейчас она заслуживала наслаждаться детством, а не думать о силе или клановой политике.       — С чего бы? — тихо спросила Мина. — Я дочь того, кто разрушил его счастье.       Сакура прикусила щёку изнутри, чтобы не сказать лишнего.       — Я не думаю, что твой дядя из тех людей, кто перекладывает грехи отцов на детей.       — В любом случае, он единственный, кто видит во мне ребёнка, а не выгодный вклад. Недавно служанки положили мне в обед испорченную рыбу. Если бы не Куроо, я бы её съела. А знаете, почему они так сделали?       — Почему?       — Потому, что я дочь своей матери, а мою мать в этом доме не любили. Все, кроме одзи-сана. Ходят слухи, что он мой отец. Но будь это правдой, мне навряд ли бы позволили родиться на свет. Но знаете, сестра Куран, я была бы не против быть его ребёнком. Это ужасные слова, да?       — Нет, Мина, не ужасные. Ты хочешь к себе нормального отношения. И это правильно. Но…       — Нормальное отношение нужно заслужить. Будто я собачка, которой дают лакомство за хорошо выполненную команду, — мрачно усмехнулась Мина. — Недавно мне сказали, что я должна радоваться: меня сосватали не за Зенин Наою, а за Годжо Сатору.       — А ты сама как считаешь?       — Мне кажется, Годжо-сану всё равно на такие вещи. Он просто о них не задумывается, потому что не считает важными. По нему же видно — он наслаждается молодостью и силой. Пусть… не совсем так, как молодые люди его возраста. Но я и правда впервые увидела в договорённости с кланом Годжо хоть какой-то плюс. В клане Зенин к женщинам относятся хуже всего.       — К ним во всех трёх кланах относятся отвратительно.       — В Зенин их и вовсе за людей не считают. Там женщина либо прислуга, либо украшение, но в любом случае инкубатор. Ты должна быть не просто сильна, умна и красива, ты должна быть совершенна. Иначе опозоришь клан и дашь недостойное потомство. Разве я должна рассуждать или думать о таких вещах в двенадцать лет?       Мина перестала расчёсывать волосы Сакуры и задумалась.       У дверей в комнату Сакуры остановилась Касуми.       — Сестра Куран.       — Что?       Сакура увидела силуэт, отбрасывающий тень на рисовую бумагу створок.       — Здесь господин Зенин.       — Старик Наобито был у нас на прошлой неделе. Какая нелёгкая его опять принесла?       — Это не старший Зенин… Это его сын, — поправила Касуми.       Сакура и Мина переглянулись. Многие ненавидели Наою так сильно, что лишний раз не желали или боялись произносить его имя.       — Чего он хочет?       — Видеть сестру Мию с детьми.       — Весь в папашу. От бедной девчонки отстать не могут. Видимо, хочет посмотреть на внебрачных детей отца.       — И это не закончится ничем хорошим, — сказала сестра Касуми.       — Это обернётся катастрофой, если его не остановить, а ещё лучше не вышвырнуть отсюда.       Сакура как в воду глядела. Визит Наои действительно обернулся катастрофой.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      — Почему меня встречаешь ты? — спросил Наоя, приподняв тонкую бровь.       Навряд ли он проделал путь из Киото в пригород Токио, чтобы увидеть внебрачных детей своего отца. Мию родила от Наобито близнецов. Девочку и мальчика. Наою в большей степени интересовал мальчишка, потому что соперник. Хотя незаконнорожденный положению юного наследника клана Зенин никак не угрожал. Тем более не ясно было, унаследовал ли ребёнок хоть одну из родовых техник. Но сам Наоя видимо считал иначе. Или его уязвили попытки отца увидеться с любовницей и внебрачными детьми?       — А ты кого ждал? Мать-настоятельницу? — поинтересовалась Сакура. — Так не по статусу запрос. Ты ещё не глава.       — Мне кажется, разговор у нас не заладится, — прищурился Наоя.       — Тебе не кажется. Чем обязаны визиту, господин Зенин?       На нём обычные брюки и футболка. Сверху наброшена куртка. Сучоныш вымахал, пока Сакура его не видела. Стал шире в плечах. И ещё смазливее. Ядовитее. Сакура подошла ближе. Спина прямая, взгляд ясный и острый. В небольшой комнате, где принимали гостей, стояло два кресла, а между ними столик. Обычно на нём оставляли свежезаваренный чай.       — Ты знаешь, чем, — легко произнёс Наоя.       — У юного наследника Зенин нет поводов посещать наш храм, — сказала Сакура. — Если он не хочет проблем.       — Какие ты можешь устроить мне проблемы? — усмехнулся Наоя.       — Позвоню твоему отцу.       — И что он сделает?       — Не знаю, ремнём отходит по заднице в воспитательных целях. Он ведь не в курсе, что его отпрыск здесь.       — Да, здесь. И не один, как оказалось, — Наоя наигранно сморщил нос, будто учуял мерзкую вонь. — Зачем так усложнять, Сакура? Просто приведи мне эту женщину.       — Ни эта женщина, ни её дети не угрожают твоему положению, Наоя. Бояться здесь нечего.       Наоя скривился.       — С чего ты взяла, что я чего-то боюсь? Разумеется положение наследника клана у меня никто не отберёт. Я просто хочу посмотреть, насколько хороша эта сука. Папенька даже детишек ей соизволил заделать и не приказал избавиться, — под конец фразы он улыбнуться.       Сакура почувствовала, что у неё вот-вот задёргается глаз.       — Здесь не на что смотреть.       — Насколько она хороша, Сакура? Поделись экспертным мнением. Ты ведь тоже в бабах шаришь.       — Уж получше твоего.       В глазах Наои мелькнул опасный отблеск. Не свет искусственных ламп. Его бесил сам факт, что нужно разговаривать с Сакурой.       — Тебя когда-нибудь за мужика принимали? — спросил он.       — Нет, а тебя?       Наоя закатил глаза. Помрачнел. На лице появилась надменно-ехидное выражение. Словно его правильные, безошибочно высеченные из плоти черты были созданы для демонстрации вселенского отвращения и скуки.       — Как же ты бесишь, — сказал Наоя.       — Ничем не могу помочь, — Сакура не сводила взгляда с Наои. — У меня нет желания пререкаться с тобой. Прошу по-хорошему покинуть храм.       — У тебя силёнок не хватит попросить по-плохому. Да и трогать представителей великих кланов ни одна из вас не может.       Сакура тяжело вздохнула. Разговор её порядком утомил. Если бы змея могла стать человеком — это был бы Наоя Зенин. Его хризолитовые глаза отливали жёлтым. Не янтарь, а моча.       — Ты находишься здесь незаконно, поскольку не имеешь специального распоряжения верхушки, — сказала Сакура. — Ты здесь не тренируешься, не проходишь обучение по обмену, не являешься послушником, здесь нет рожающей от тебя женщины, а наличие кровных родственников — факт официально не доказанный. Повторю, ты находишься здесь незаконно. И у меня есть все основания выставить тебя за ворота храма.       — Почему я вообще с тобой разговариваю? Где настоятель Эномото?       — Он навряд ли бы повлиял на твой статус в стенах храма, — сообщила Сакура. — Нравится или нет, но здесь твоей аристократической заднице придётся соблюдать правила.       — Зря ты так, Сакура. У тебя не золотая пизда, чтобы иметь достойных покровителей, готовых заступиться в любой момент.       — Да и у тебя не золотой хуй, а всего лишь кусок плоти.       — Я — Зенин.       — А я Куран. Чем ещё козырять будем?       Наоя коротко рассмеялся. Злобы в этом звуке было больше, чем нетерпения.       — Я слышал, здесь Мина-чан.       Теперь Сакура напряглась.       — Пусть принесёт мне чай сюда. Я расстроился, не увидевшись с ней в поместье Амацуки. Брат сказал, что Мину-чан отправили сюда осваивать духовные практики. Какие практики могут быть у пиздолизок? Испортите ведь девчонку. Годжо-кун не оценит.       — Ты пытаешься меня спровоцировать? — спросила Сакура.       — А я тебя разве провоцирую? Всего лишь рассуждаю вслух, — улыбнулся Наоя.       — Я иногда теряюсь, кого перед собой вижу: гадкого и ядовитого змея или недолюбленного, изуродованного внутри мальчишку, которого надо пожалеть, — сказала Сакура.       — Да что ты знаешь? — выплюнул слова Наоя.       — Достаточно, чтобы сделать выводы. А за Мину не изволь волноваться. Здесь ей куда безопаснее, чем в родовом поместье.       — Да как же не волноваться, — развёл руками Наоя. — Она чужая невеста.       — Ты рассуждаешь о маленькой девочке с точки зрения принадлежности другому мужчине? — приподняла бровь Сакура.       — Она уже не просто маленькая девочка, раз имеет статус невесты Годжо-куна, — сказал Наоя. — У вас тут много порченного товара. Не только женщины, занимающиеся блудом, но и решившие, будто могут стоять рядом с мужчиной, а не идти позади него на три шага. Я пекусь о собственности Годжо-куна. Из доброты душевной.       У Сакуры всё-таки задёргался глаз. Наоя продолжил:       — Так что я очень волнуюсь за Мину-чан. Здесь и правда много порченных шлюх. Говорят, её мать была такой же…       Шаг.       Две послушницы шли по коридору, обсуждая сегодняшнюю тренировку, когда прямо перед ними обрушились сломанные сёдзи. Наоя вылетел из комнаты, снеся телом створки. Те разлетелись в щепки, порвалась рисовая бумага. Наоя тут же подскочил на ноги, не обращая внимания на ушибленную скулу. Он не ожидал, что Сакура ему вмажет, да ещё с таким оттягом.       Шаг.       Наоя кинулся вперёд. Глаза в глаза. Сакура неподвижна — каменная статуя.       Шаг.       Наоя совсем близко. Но тут перед его носом резко выросло пламя, за долю секунды окутавшее Сакуру с ног и чуть выше головы. Низкое, горячее, плотное — защитный кокон. Наоя затормозил. Пришлось замедлиться, прервать движение. А это в его случае фатально. Останавливаться нельзя.       Шаг.       Наоя скорее не увидел, а почувствовал, как за его спиной оказалась Сакура, молниеносно обогнувшая собственное пламя сбоку. Сам огонь — отвлекающий манёвр.       Шаг.       Удар под колени. Заломленная за спину рука. Наоя приземлился лицом на татами. Попытался встрепенуться, но его тут же крепко приложили по лопаткам. А потом поясницу оседлали, прижав к полу вторую руку коленом.       Наоя смачно выругался. Взбрыкнул. Но Сакура заломила руку выше. Послышался хруст. Пока предупреждающий.       Две послушницы застыли в проёме с вышибленными дверями. И увидели, как гневное божество с холодной от ярости маской лица сидит на спине юноши, извивающегося подобно змею.       — Что… что случилось? — спросила одна из девушек.       — Воспитательная работа, — мрачно отозвалась Сакура.       Техника Наои не требовала жестовой или голосовой активации. Смертоносное преимущество. Он сильный. Очень сильный. И невероятно быстрый. Хорошо тренированный. Чего у Наои не отнять в его годы, так это мастерства. Заклинателем он был хорошим. Талантливым. Опасным. Сакура это знала. Как только Наоя кинулся на неё, у заклинательницы в рукаве оказалось только два козыря. Первый — она имела представления о чужой технике. Техника Проекции — наследуемая. Знания о ней позволяют выработать инструменты для противостояния её носителям. Все движения пользователя фиксируются на одну секунду. Наоя может двигаться как угодно, лишь бы были соблюдены законы физики. Он стратег и знает, на что способна Сакура. Ведь её техника тоже родовая.       Много времени на продумывание атаки не понадобится — на его стороне скорость и отсутствие условий видимой активации.       Да, Сакура знала об особенностях наследуемой техники Наои, но не была достаточно быстра для него — натурально проигрывала в скорости, но не в уровне мастерства. Нужно было сломать траекторию движения Наои. Он не должен был это ни предусмотреть, ни предугадать, ни понять, что Сакура вообще собирается активировать технику, да ещё и в закрытом пространстве.       Наоя не знал — Сакуре тоже не нужно видимых условий для активации техники.       — Успокойся, — сурово сказала Сакура.       И Наоя замер, перестав елозить под тяжестью тренированного тела.       — Как интересно, — усмехнулась Сакура. — Тебе нравится подчиняться чужим приказам?       — Пошла ты, ебанутая, — прокряхтел Наоя и упёрся лбом в татами, чтобы отдышаться. — Я шкуру с тебя…       — Замолчи, — всё тем же приказным тоном сказала Сакура.       У Наои сильно покраснели уши. Навряд ли от напряжения. Разбит нос. И взмок затылок с тыльной стороны шеи. Сакура низко рассмеялась. Это был грудной и бархатный смех. Очень неприятный. Из-за сильной концентрации и работы на опережение из носа пошла кровь. Несколько красных капель упало на светлую кожу Наои. Сакура смахнула языком накопившуюся над верхней губой кровь. Потом вытерла тыльной стороной ладони, размазав по лицу.       Наклонилась вниз, едва задев внезапно холодной кожей губ и щеки пылающее ухо Наои. И ледяным шёпотом в противовес с горячим дыхание произнесла:       — Чтобы ты больше никогда в стенах этого храма не появлялся. Или я выжгу тебе язык и глаза.       Наоя сердито выдохнул. И собирался что-то сказать. Малоприятное, судя по сверкающим яростью глазам. Но тут же был вырублен ударом об пол.       Сакура выпрямилась и посмотрела в сторону.       — Сестра Куран.       В свободном от створок дверном проёме стояла Мина. Вид у неё был взволнованный. Девочка оглядывала разрушительные последствия короткой потасовки.       — Вы его…       — Просто заткнула.       Сакура поднялась на ноги. Мина посмотрела на лежащего Наою, а потом на Куран.       — Вас накажут?       — Да, и сильно.       — Как?       Сакура улыбнулась, промолчав.       — Как, сестра Куран? — повторила Мина. — Не изгнанием из ордена?       — Нет. Наоя тоже нарушил закон. А я действовала в интересах ордена. Но наказание всё равно будет… Полагаю, «Путь Нарака».       — Восемь адов горячих, и восемь адов холодных, — прошептала Мина с тихим ужасом.       — Хоть отдохну, — усмехнулась Сакура.       — В аду? — ужаснулась Мина.       — Куда могу позволить себе путёвку, — рассмеялась Сакура, а потом присела на корточки перед Миной:       — Могу я попросить тебя о помощи?       — Конечно! — воскликнула Мина.       — Теперь меня какое-то время не будет, а Окита в разъездах по Китаю, поэтому позвони Гето-куну, попроси забрать сакэ и сходить на могилу к Годжо Акэторе, передать от меня привет. Я давно не была у старика.       — Хорошо, — кивнула Мина. — А что делать с лилиями? Они ведь завянут.       — Не хотелось бы обременять кого-то такой просьбой…       — Гето-сан вам поможет, — заверила Мина.       — Тогда попроси его отнести эти цветы на могилу Куран Нанами.       — Я всё сделаю, — сказала Мина.       — Ты большая молодец, — Сакура улыбнулась и потрепала девочку по волосам.       А потом кинула холодный взгляд в сторону Наои. Кем она сейчас стала: палачом или защитником?