***
— Это… хорошая стена, — выдыхает Кроули три дня спустя, когда Азирафаэль трахает его под ней в их общей спальне. В конце концов они остановились на дачной эстетике Уильяма Морриса, изощренной, словно вьющаяся виноградная лоза, повторяющая узоры свисающих плодов и маленьких птиц, скрытых среди цветов. Кроули, несмотря на то что его вкусы сводятся почти исключительно к хромированному минимализму, к собственному удивлению вдруг обнаруживает, что ему этот стиль кажется довольно милым и каким-то успокаивающим. — Ты сделал… О, черт… правильный ч-ч-выбор. Азирафаэль скромно улыбается. На лбу у него блестят капельки пота. — Спасибо, мой дорогой, я рад, что ты так считаешь. — Он поворачивает бедра, делая длинный, глубокий толчок, а затем слегка отступает, когда Кроули издает тихий скулящий стон. — Э-э-э. П-подушки тоже… ох-х-хороши. Очень… о… о-очень нгк-к-комплементарно. — Дама из отдела обивки мебели порекомендовала мне осенние оттенки. — У нее о… х-хороший… хороший глаз. — Вполне. И мне очень жаль, что пришлось так долго колебаться. Азирафаэль прерывает эти слова резким движением бедер, и Кроули выгибается дугой и не может удержаться от крика. Его ногти впиваются в мягкую плоть рук Азирафаэля, и требуются серьезные усилия, чтобы разжать пальцы. — Нет нужды… н-н-не надо… и-извиняться, ангел. Я знаю, что ты любишь д-делать все правильно. Все х-хорошо… Главное, что это делает тебя счастливым. — Да, — соглашается Азирафаэль. — Так и есть. — Он наклоняется и целует Кроули, тепло и нежно, и Кроули обвивает руками его шею. — И все же, — бормочет Азирафаэль прямо в рот Кроули, а затем тянется вверх и отодвигается, усаживаясь обратно на колени. Его член выскальзывает из задницы Кроули, где Кроули прежде очень ценил его присутствие. — Я должен научиться быть более решительным. — Должен научиться… — повторяет Кроули, извиваясь от желания и недоумевая, почему Азирафаэль не вставит свой очень красивый и со всех сторон восхитительный член обратно в Кроули немедленно. И вдруг его накрывает пониманием. — О, ангел мой! Ты решил сделать это прямо сейчас? — Я решил быть решительным, Кроули, — чопорно говорит Азирафаэль. А потом, чуть понизив голос, добавляет: — И я решил, что с тебя на сегодня хватит. Кроули внезапно перестает смеяться. Атмосфера изменилась. Азирафаэль смотрит на него пристально, не морщась от беспокойства и сомнений, но с жаром и даже с горячей уверенностью. — Как скажешь, — отвечает Кроули, слегка задыхаясь, но извиваться прекращает. Он отодвигает свое возбуждение на задворки сознания и вместо этого тянется к члену Азирафаэля, сосредоточившись теперь только на нем. — О нет, дорогой, — непонятно останавливает его Азирафаэль и встает с кровати, хотя его член все еще напряжен, темно-красный изгиб на фоне мягкого белого живота. — С меня тоже достаточно. — Ангел. — Кроули моргает.— Ты не обязан… По крайней мере позволь мне… — Только не сейчас. — Азирафаэль наклоняется, чтобы поцеловать Кроули, целомудренно чмокает его в губы, а затем встает и щелчком пальцев собирает свою одежду. — Мне нужно выполнить кое-какие поручения. — Поручения, — повторяет Кроули. — Да. — Азирафаэль уже полностью одет, хотя его член все еще непристойно выпирает, делая идеальную линию брюк несколько менее идеальной. Он кладет руку на щеку Кроули. — В интересах полного раскрытия и абсолютной ясности ситуации, — говорит он, и Кроули с трудом глотает ставшую вдруг вязкой слюну, горло у него пересохло. — Ты не должен прикасаться к себе без моего разрешения, и я запрещаю тебе кончать, пока я не решу, что это разрешено. Я также ожидаю, что ты будешь постоянно прилагать усилия, если я не скажу поступить иначе. Если ты вдруг решишь, что пора прекратить, что для тебя это слишком трудно, я хочу, чтобы ты четко сказал мне слова «Альфа Центавра», и мы остановимся. Понятно? — Твою мать, — с чувством произносит Кроули. — Все понятно? Кроули закрывает глаза. Его член пульсирует, капелька жидкости стекает вниз по всей длине, до самого основания, и он содрогается. Выдавливает сквозь зубы: — Понятно. — Молодец. А потом Азирафаэль уходит. Кроули тяжело вздыхает и плюхается на кровать, закинув одну руку за голову, а другую положив на бедра. Он снова смеется, не веря всему, что сейчас произошло, не веря самому себе. Его ладонь липкая от пота, горячий влажный отпечаток на бедре внезапно кажется прямым спусковым крючком к перевозбужденному члену. Было бы так легко просто обхватить его рукой и передернуть по-быстрому. Это не займет много времени. Он уже на грани кульминации… Вместо этого он сует пальцы в рот и сильно прикусывает костяшки. Сильно. И еще сильнее, до боли в зубах. Ему требуется целых полчаса, чтобы успокоиться.Начало решительных действий
27 марта 2021 г. в 08:45
Прошло уже два месяца с тех пор, как Кроули и Азирафаэль решили вместе перебраться на побережье.
Они распрощались с Лондоном и поселились в маленьком каменном коттедже в Аппер-Бидинге, скромном местечке на берегу реки Ардур, достаточно тихом, чтобы принести им покой, к которому так стремились их шеститысячелетние души, и однако же все-таки очень разумно расположенном всего в двадцати минутах езды от центра Брайтона.
Предотвращение апокалипсиса изрядно потрепало нервы им обоим, но Кроули надеялся, что перемена темпа жизни и смена обстановки может все уладить. Перед ними снова, пусть и не очень уверенно, но все-таки простиралась вечность. Однако они стали слишком близки, причем слишком недавно и слишком ненадежно, чтобы не бояться это все потерять. У них у обоих появился новый, тихий страх, страх потерять все, недавно приобретенное: время, любовь, друг друга. Страх, что все это может быть отнято в любой момент.
Страх проявляется по-разному и довольно странным образом.
Азирафаэль, например, выказывавший некоторые признаки обеспокоенности и до событий в Тэдфилде, стал еще более одержим множеством незначительных и воображаемых задач, не в силах перестать суетиться ни на мгновение, как будто все вокруг обязательно рухнет, если он хотя бы на секунду отвлечется и утратит контроль.
Раньше он никогда не проявлял особого пристрастия к ручному труду, но теперь вдруг решает, что их новый дом нуждается в обязательном ремонте и перепланировке, и проводит целые дни, просматривая кучи видеоинструкций по наилучшим методикам украшения дома. Несколько дней штудирования ютьюбовских роликов завершаются тем, что Азирафаэль начинает приставать к Кроули со смутной настойчивостью, требуя убедиться, что диван гармонирует со стульями, и настаивая на том, что им непременно и обязательно нужно что-то под названием «декоративная стена».
Через две недели сплошных колебаний и тревог, когда по всему дому оказываются разбросаны вырезанные из журналов статьи о психологии цвета, а повсюду, от эркеров на кухне до камина в гостиной, висят образцы обоев в тисненых завитушках, Азирафаэль с радостью приходит к мысли, что лучшим местом для новой декоративной стены должна стать их спальня. Именно этого, как он говорит, Кроули и сам наверняка хотел бы в первую очередь.
— Именно этого ты и хотел бы в первую очередь, — замечает Кроули.
— Да, но… — На лицо Азирафаэля наползает тень мучительного сомнения, которое всегда туманит его черты, когда он оказывается перед выбором между двумя или более вариантами. — Мне нужно было многое обдумать. И это то, чего ты хочешь?
— Я не возражаю.
— Ну, и я тоже! — говорит Азирафаэль, и в голосе его слышна паника, которая всегда означает, что он опять расстраивается из-за каких-нибудь пустяков. — Но это же наша спальня, Кроули, и я не хотел бы принять неверное решение.
— Никакое твое решение не может быть неправильным решением, — терпеливо говорит ему Кроули. — Нет никакого святого покровителя художников и декораторов. И эталона, которому надо соответствовать, тоже нет. Нет никакой объективной истины в последней инстанции по поводу цвета стен, никаких законов о том, разрешены ли зеленые обои в спальнях, ангел. Это просто… то, чего ты хочешь, то, что тебе нравится. И все.
— Давай я еще раз проверю, что там пишут в Гугле, — настаивает Азирафаэль и поспешно выходит из комнаты, его голос затихает в коридоре.
Азирафаэль всегда был немножко мерзавцем где-то в глубинах своей ангельской души. Был и остается. Он суетлив, капризен, этакая большая нервная Нелли, тревожно кружившая вокруг Кроули, как взбудораженная наседка, шарахающаяся при каждом шаге вперед и ежеминутно готовая выдать взволнованные банальности и тревожные предупреждения о том, что всегда (всегда! всегда!!!) надо быть чуть осторожнее.
Но ангелы, по своей сути, также обладают способностью быть безжалостными. Кроули знает это очень хорошо. Ангелы являются проявленной божественностью, проводниками Божьего суда, нисходящими на земные планы в неограниченной, пугающей бдительности, праведно дающими трепещущим смертным повеление: «не делай этого». Во времена раздоров они склонялись к стальному стремлению установить закон и к утилитарному практицизму для достижения высшего блага при очень невысоком интересе к релятивизму.
Все это — разные способы сказать, что ангелы могут быть правильными упрямыми ублюдками, когда они этого хотят.
Исторически Кроули не был большим поклонником абсолютизма. Это свидетельствует о досадном недостатке воображения. И ему нравится наблюдать, как его ангел со временем постепенно отказывается от самодовольных протестов по поводу гребаной невыразимости ради куда более разумной склонности задавать вопросы.
Однако…
После того как Азирафаэль в шестой раз изменил свое мнение о цветовых акцентах для их новых подушек, закатил истерику по этому поводу, а затем исчез в Икеа на настоящую, буквальную, гребаную неделю, Кроули решает, что небольшое напоминание о силе решительных действий может быть хорошей идеей.