***
Она собирается стать оруженосцем, практически полностью уверенная в том, что эта деятельность придётся ей по душе куда больше. Правда собирается, даже почти покидает нынешнюю должность — луну тянет, не решаясь об этом сказать. После всё же делает намёк — прямо признаться боится, — который Кедровник не понимает. Он в ответ только усмехается, говоря про "приходит с опытом" и "успеешь ещё научиться", а Ландыш тихонько соглашается с каждым словом, испугавшись всех подвести. Наставник погибает спустя ещё одну луну. Ландыш плачет над его телом во время бдения. На следующий же день, когда целительскую палатку навещает разболевшийся Клеверник — брат получил воинское имя четверть луны назад, отличившись в битве — она в полной мере осознаёт свалившуюся на её хрупкие плечи ответственность. И не знает, что с ней делать. — Мне кажется, я не могу, я не готова, — порывисто и искренне выговаривается она ему. Потому что осознаёт сейчас значимость своей роли, и в голове что-то не сходится. Ландыш. Целительница. Ну какая она целительница? Ей учиться бы даже на воительницу пришлось бы около половины луны, на целителей обучаются в разы дольше. Или вовсе не в этом кроется проблема, не во временном промежутке хождения в ученицах, а в восприятии. Ландыш и целительство. Целительница Ландыш. Неправильно звучит, режет слух. Где-то не сходится. Так не должно быть. А брат ободряюще улыбается. — Нам нужна целительница, — говорит Клеверник. Говорит не то, что Ландыш хотела бы услышать, — И ты должна это понимать. Эти слова почему-то задевают её за живое. Ландыш отводит взгляд и улыбается робко, согласившись. И в голову непроизвольно приходит мысль, что лучше бы сейчас к ней зашёл Скворушка. Хотя это уже не имеет значения. Ландыш трудолюбива и покладиста. Ландыш наизусть помнит наименование трав и ягод, без малейших заминок способна ответить, что и для чего применяется. Ландыш учится быть решительней в целительстве — без этого никуда. Только ландыши ядовиты — эта фраза никак не выходит из головы, — и Ландыш боится до дрожи, что сделает что-то не так. Ландыш почти теряет себя в ворохе дел и попытках научиться тому, чему наставник научить не успел. Клеверник, кажется, хорош в битвах, а второй брат, Скворушка, превосходно лазает по деревьям, забираясь чуть ли не на самые верхушки во время охоты. Сестра, если целительница не ошибается, в кого-то влюбилась... Или в неё кто-то влюбился. Ландыш не запоминает такие мелочи, пускай в сердце они отзываются завистью. Ландыш наслушалась сказок, в особенности про любовь — по крайней мере, именно об этом запомнились истории ярче всего. И сама хотела бы, вопреки всем запретам, в кого-то влюбиться. И чтобы не безответно и скрывая свои чувства, а взаимно и по-настоящему. Но Ландыш нельзя. Ландыш не имеет права на ошибку. Ландыш не может не быть целительницей, по крайней мере сейчас. Ландыш должна стать лучше самой себя. Ландыш вечно общается со старшими целителями других племён, часто заходит на чужую территорию — соседи почти привыкли к маленькой целительнице, никогда не препятствуя её приходу. Пару раз ей успели выразить сочувствие на Совете — соболезновали утрате чудесного целителя, подтекстом почти незаметно пожалев и её. Ландыш пропустила это мимо ушей. Ландыш не искала чужого сочувствия — оно ничем не могло помочь. Ландыш боялась оплошать. Ландыш вновь возвращалась не в свой лагерь, ища совета у других целителей. И почти научилась не видеть в их глазах снисходительности или мимолётного сострадания. — Не жалуйся на судьбу. Зато постоянно ходишь на Советы. И... Наверное, здорово, когда тебе открыты все границы, — улыбается ей Пестрокрылая, успевшая пару дней назад вместе со Скворцом получить новое имя и должность. Это, пожалуй, один из редких разговоров между ними — обычно они только кивали друг другу и предпочитали не поддерживать общение. Пестрокрылая была занята другим, и друзья у неё были свои, что она откровенно Ландыш и показывала, держась на расстоянии. До Ландыш не сразу доходит суть её слов. Потому она стоит, помолчав и поверхностно обдумав. Наверное, здорово. Ландыш кивает. А ещё думает, что не стоит с сестрой больше делиться своими мыслями — она её не поймёт, раз не пытается вникнуть в её положение, раз даже сейчас видит в Ландыш соперницу, негласно с ней соревнуясь с котячества. Соревнуясь друзьях, в издёвках, в твёрдости духа. Зато явно не в умении поддержать. Пестрокрылая только и делает, что смотрит на привилегии Ландыш, а целительница бы без малейших сомнений свалила бы эти привилегии на её плечи, лишь бы не бояться не справиться со своей нынешней ролью. Ландыш хотелось бы быть воительницей, но она практически научилась об этом не думать. Как и почти научилась скрывать беспокойство во взгляде, поскольку ей, как целительнице, свойственно быть стойкой и уверенной хотя бы на виду. Но высыпаться и прогнать излишнюю тревожность, накапливающуюся в грудной клетке, пока не получается вовсе. Ландыш теряет момент, когда к ней начинают относиться с неподдельным уважением и вниманием, когда из чужих глаз пропадает тревога, что юная целительница может сделать что-то не так. Шерсть насквозь пропахла пряными травами, знаний и опыта стало больше, а глаза у Ландыш по-прежнему голубые и мечтательные.***
Ландыши не цветут в сезон Падающих Листьев. Но внутри Ландыш расцветёт что-то трепетное и обжигающе-тёплое именно в этот период. Он появляется в её жизни не ярким всполохом и спонтанным порывом ветра, он вплетается в её судьбу мирно и ненавязчиво. Он встречается на её пути в разгар осени, и эту часть жизни уже взрослая и осмысленная Ландыш без малейшего промедления назовёт осенней сказкой. И улыбнётся — тепло и искренне. Именно сказкой, другого слова здесь не подобрать. И именно осенней, никак иначе. Но когда они впервые встретились, Ландыш показалось, что их ничто не могло связывать. Он сидел в тени поляны Советов, угрюмо смотря куда-то под лапы. Ландыш даже не поняла, как в порыве своих эмоций ускорила шаг и, не заметив тёмной шерсти, налетела на него. Замерла, глядя испуганными глазами-озёрами, пока он отряхивался от песка. А Ландыш не могла ни извиниться, ни отойти — растерялась. Только смотрела на него завороженно, потому что... глаза у него показались ей красивыми. Янтарные, точно запрятавшие внутри частичку солнца, глубокие и яркие — никогда Ландыш не доводилось видеть таких глаз! Она даже невольно устыдилась своих — пресно-голубых, не особо приметных. А потом он поднял глаза на неё. Во взгляде, на удивление, не было ни обиды, ни раздражения, только интерес с толикой, правда, какой-то грусти и усталости. Но смотрел воитель так, будто знает целительницу целую вечность или луну, как минимум луну. Ландыш, конечно, отогнала такие мысли, посчитав, что додумала всё это. Ей свойственно всё додумывать — такой характер, что поделаешь? Он кивнул ей, не завязывая диалог и безмолвно принимая извинения, так и не сорвавшиеся с языка. И ушёл, скрылся в толпе перемешавшихся и разговаривающих вокруг собравшихся. — Извини, — обронила она вслед, пускай и запоздало. И вздохнула. Он навряд ли услышал.***
Вести доходят до неё, выбравшейся из палатки ближе к вечеру. Это происходит спустя четверть луны и совершенно случайно. Янтароглазый воитель пытался свести пограничную стычку на нет. Не получилось, конечно, но попытка была неплохой. Чтобы понять, что речь о нём, Ландыш хватило описания внешности — она впервые была более чем уверена, что не ошибается в своих предположениях. Сама не знала, с чего вдруг не сомневается ни капли. Ещё Ландыш узнала, что сражается он превосходно, хотя, кажись, битвы он не хотел до последнего. С воителями дрался на равных, а к ученику, решившему в пылу боя его ранить, почему-то отнёсся снисходительно и щадяще. Оттолкнул только, не выпуская когтей, а при второй попытке разодрал бок и прижал к земле. После же попросту отпустил и сказал убираться, пока он по-настоящему не завязал с ним битву. Ландыш почти уверена, что он не навредил бы ученику. Глупость, стало быть, составлять впечатление о том, кого видела всего один раз и чьё имя даже не выведала. Ландыш даже улыбнулась этой мысли, а после, отойдя от собравшихся, ушла в сторону палатки старейшин — кто-то из них, кажется, жаловался на кашель. А после был обыденный вечер, разве что с неугомонными молодыми воителями, расписывающими проигранную битву во всей красе. И не особо важно, что проиграли, зато именно они, нынешние рассказчики, сражались сразу с несколькими и с отвагой Львиного племени! А после была бессонная ночь, выход к озеру и уже вторая встреча с ним. Ландыш находит его на границе ночью — расстроенного чем-то и поникшего. Он не рассказывает ей причине, она особо не спрашивает, просто спокойно перемахивает через пограничный ручей с нехарактерной для неё уверенностью, присаживаясь рядом у озера. Воитель отчего-то даже не удивляется или же просто не подаёт виду. — У тебя красивые глаза, — сразу нарушает тишину Ландыш. С первой встречи мнение не изменилось — в свете луны его глаза выглядят ярко-ярко, интересно, какие они в дневное время? — Спасибо. Разговор глупый и ни о чём. Разговор странный и нелогичный. Не так они должны заводиться. Правда, это ни Ландыш, ни иноплеменного воителя не волнует. И они вновь умолкают. Только в таком затишье Ландыш не испытывает ни дискомфорта, ни необходимости заполнять пустоту. Она просто находится на берегу озера и смотрит на звёзды. Вопрос заставляет задать неподдельное любопытство. — Можно узнать твоё имя? — Солнечный, — Он умолкает ненадолго, а после слегка усмехается, и в голосе его сквозит тепло, — А тебя зовут Ландыш. Солнечный произносит это по-особенному, очень трепетно и лаского, и своими словами заставляет Ландыш невольно улыбнуться.***
— Никогда не хотел участвовать в пустых сражениях, — Какая эта по счёту встреча? — Хотел защищать своё племя и беречь его, но... не так. — Никогда не хотела быть целительницей. Признание вырывается на полувздохе, и Ландыш сама поражается своей открытости. Умолкает, смотрит не в небо, а куда-то под лапы — звёзды даже не хочется удостаивать взглядом. И пытается отогнать от себя щемящую боль — Скворец погиб несколькими днями ранее. Не по её вине, конечно, но отчего-то Ландыш чувствует, будто могла ему помочь. Почему всемогущие звёзды, с самого детства не дающие ей сделать выбор, не подсказали, что кому-то нужна помощь? Почему он погибал в одиночестве, сорвавшись с ветвей клёна? С другой стороны, найди его кто-нибудь, смогла ли бы она, Ландыш, помочь, когда её вовсе не было в лагере той ночью? Ландыш не хочет об этом думать. В голове всплывает образ Скворушки, беспокойно смотрящего ей вслед. Почему именно его жизнь прервалась так рано?***
Вокруг всё устилают опавшие листья, гонимые лёгким ветром, а над головой рассыпаются серебряные огни. Следующая ночь выдаётся такой же — запутавшиеся в себе будут искать ответа друг в друге. Или просто смотреть на звёзды — это практически одно и то же, как думает Ландыш, второе даже лучше. Но Ландыш в полной мере не может простить звёзды, как не может смириться со смертью брата. Ландыш смотрит на серебряные огни, и те кажутся ей холодными, далёкими и чуждыми — раньше, по правде говоря, тоже особо родными не казались. И всё же... Ландыш вглядывается в них, надеясь догадаться, какая из них загорелась после смерти Скворца. Солнечному она об этом не рассказывает — встречи с ним, по сути, единственных способ отвлечься от произошедшего. Не хотелось бы их омрачить. Ландыш до конца не понимает, почему Солнечный пересекается с ней, почему она ему не надоела, и что он ищет в их бесконечных встречах. Но глаза у него тёплые и добродушные — Ландыш каждый раз хочется, чтобы он дольше смотрел на неё с такой светлостью. А ещё они смеются, копошатся среди цветных лиственных сугробов, шутят, общаются ни о чём и о самом важном. А ещё они придумывают мечты — поначалу обособленные, а после уже на двоих. С какой встречи мечты становятся общими Ландыш не осознаёт. Да и это не имеет большого значения. А ещё эти встречи становятся неотъемлемой частью жизни целительницы, если не одной из важнейших. Потому что Ландыш не помнит, когда в последний раз чувствовала себя такой счастливой, причём счастливой до невозможности, такой нужной и такой... правильной? Она впервые, кажется, в полной мере понимает, что значит быть не одинокой.***
Их осенняя сказка начинается где-то на этом моменте. Ландыш смеётся, искренне смеётся, правда ощущая это сказкой — пока осенней она её не называет, слово "осень" ей ещё не знакомо. А после она приходит в лагерь, досыпая остаток ночи. А после день теряет себя в делах и обязанностях. А после, вновь наступившей ночью, снова живёт. И время становится более точным, размытые границы пропадают напрочь. Нет ощущения, что день проходит за днём, уходя в никуда, нет ощущения, что всё проходит мимо Ландыш. — Ты выглядишь уставшей. Диалог между ними заводиться довольно спонтанно. Ландыш пожимает плечами. Будто Пестрокрылой есть до этого дело. Она собирается пойти дальше, но сестра их беседу, видать, не считает оконченной. — Ты уходишь по ночам. Ландыш замирает. На самом деле, её даже не пугает факт того, что Пестрокрылая могла что-то узнать. Раньше, несколько лун назад, испугало бы. А сейчас — возможно, только в этот промежуток времени, возможно нет — Ландыш больше любопытно, чем страшно. Потому решает не спорить. — Я ухожу по ночам, — это звучит странно, и Пестрокрылая умолкает, сбитая с толку. Ландыш усмехается. Думала, наверное, что потратит больше времени, чтобы выбить из целительницы признание. Совсем они друг друга не знают. — Куда? — Мне нужно идти, — Честно, после стольких лун мимолётных бесед, не имеющих смысла, сейчас прямо говорить с Пестрокрылой Ландыш не хочет, даже учитывая своё собственное любопытство. Наоборот, желает поскорее отделаться. К чему эти расспросы? — Ландыш, — Пестрокрылая преграждает ей путь. Ландыш только сейчас замечает, как та выросла, в особенности относительно целительницы. Ландыш ростом пониже и шерсть у неё не настолько длинная, — Куда? Ландыш вздыхает. На ум невольно приходит последний разговор с сестрой — может, ещё какой-то был после, но отчётливо запомнился именно тот. И Лаванда поднимает на неё глаза, полные спокойствия и безразличия. — Знаешь, — отвечает она, делая паузы и не переходя на эмоции. Выглядит, точно вода в спокойном озере — не трепещущая под порывами ветра волнами, а остающаяся ровной гладью, — Наверное, здорово, когда тебе есть с кем поговорить. И проскакивает мимо. Слышит за спиной вздох, но, если откровенно, ей без разницы, что о ней думает сестра. Ландыш надоело, что кто-то пытается решить что-то за неё. Пестрокрылая поборет в себе желание следовать за сестрой следующей ночью. В Пестрокрылой проснётся беспокойство, которое она подавит. Пестрокрылая, кажется, впервые вспомнит, что они сёстры. Всего на миг, но вспомнит. Ландыш будет это неважно.***
Он приходит к границе по ночам. И она приходит. Только звёзды видят их многочисленные нарушения, если небосвод не заслонён тучами. Ландыш же смотрит на них в ответ, и в глазах нет даже толики беспокойства и страха. «Смотрите, я люблю», — почти кричит она в это небо. Но с языка заветные слова не срываются, оставаясь в мыслях, — «Я могу выбирать. Я могу влюбляться, приходить к границе каждый вечер и мечтать о чём-то большем, чем вечное нахождение в границах». Звёзды не отзываются. «Я могу самолично решать, какой мне быть, — улыбается она, правда в большей степени своим мыслям, — И кем мне быть». Но те вновь молчат. Хотя Ландыш уверена, что видят, что знают обо всём происходящем. И чувствует себя вершительницей своей судьбы впервые за всю жизнь. Влюблённость, столь открыто нарушающая целительский устав, для неё сродни свободе, а Ландыш хотелось быть свободной от запретов. У Ландыш со звёздами свои счёты и обиды. Глаза у Солнечного по правде тёплые-тёплые, не зря в честь них был назван. Взгляд сохраняет светлость и красочность почти прошедшего сезона Падающих Листьев. Ландыш хочет возвращаться к нему каждую ночь, ведь на границах с ним Ландыш ощущает такое умиротворение, которого прежде не ощущала. И она возвращается, пока небеса не начинают осыпаться снегом. Их сказка осенняя неспроста. Она не уходит корнями в другой сезон, она остаётся в осени — замирает среди красочных листьев и живёт в ней. Она не продолжается в сезон Голых Деревьев.***
Ландыш не высыпается. До этого это проявлялось менее сильно, сейчас же она буквально валиться с лап. Но показывать этого никому не планирует. Ландыш теряется в делах, скрывает усталость, смахивает сонливость на задумчивость и наигранно улыбается. Пестрокрылая единственная замечает в Ландыш фальшивость, смотрит на неё с откровенной тревогой и иногда пытается поговорить. Ландыш это безразлично. Она отмахивается от этих диалогов, а Пестрокрылая догадывается обо всём — даже к границе ради этого приходить не приходится. В голове всё складывается воедино, когда от Ландыш, только-только пришедшей, ещё исходит чужой запах, не смытый полностью и не сокрытый ароматом трав. Ландыш, несмотря ни на что, возвращается к границе. Пускай реже, но возвращается. И всё повторяется, как раньше: радость встречи, разговоры по душам, смех и искренность. Только что-то на этот раз заставляет ощутить Ландыш дискомфорт. Что-то меняется в голосе бывшего воителя. — Я собираюсь уйти, — признаётся Солнечный. А Ландыш улыбается робко, переминаясь с лапы на лапу. Она и сама подумывала о подобном, только вот озвучить не решалась. Боялась, что он испугается её решения, что она оттолкнёт его своими словами. Заминается, не знает, как именно ответить и что. Она хоть сейчас сорвалась бы следом за ним, только предводитель чувствует себя неважно, а оруженосец умудрился заработать перелом во время охоты. Тем более, скоро наступят Голые Деревья, значит придёт пора Белого и Зелёного кашля. Ландыш хоть сейчас сорвалась бы следом за ним. Но целительских долг не даёт сделать ещё один лишний шаг в его сторону. Ландыш желает ему удачи. В его глазах печали она не замечает, пытаясь как можно лучше скрыть свою.***
Он взаправду уходит, вернее, почти уходит. Покидает родное племя и будто бы подцепляет нерешительность Ландыш, оставаясь неподалёку от территории племён. Или будто дожидается, когда же решится Ландыш. А той очень хотелось бы решиться. Но уже второй её соплеменник заболевает Зелёным кашлем — как она может их покинуть? Трав в запасе более чем достаточно, но не может же она отдать своё место кому попало и уйти. Был бы у неё ученик или ученица, всё было бы в разы проще. К тому же, сейчас все голодные и злые — из-за любой мелочи может разгореться битва. И, если целительницы не будет, сколько соплеменников могут погибнуть из-за заражения крови? А ещё... Впрочем, сейчас это не имеет значения. Ведь они вновь у границы — немного в другом месте, правда, но всё ещё неподалёку от племенных территорий. Говорят по душам, ловят ртом снежинки и мечтают уже на пару, что однажды увидят огромный мир. И такие моменты — единственное спасение Ландыш, возможность передохнуть и отвлечься от бесконечных дел. Солнечный говорит, что всё, непременно сбудется, если сильно захотеть. Ландыш очень хочется верить, что мечты однажды станут явью.***
Ландыши — ядовитые растения. Но Ландыш пока отравляет только свою судьбу своей нерешительностью и чужое настроение своей резкостью, начавшую пронизывать речь. Имя будто предрекало ей такую судьбу, в которой себя придётся ставить на самое дальнее место. Имя будто предсказало, что Ландыш сама себя будет губить изнутри. — Я не глупая, Ландыш, — Пестрокрылая откровенно злиться на неё, — А если бы я не предупредила, ты бы и принесла на шерсти его запах. Будь хоть слегка предусмотрительней! Ландыш поглядывает на неё искоса, ощущая её обжигающий взгляд на шкуре, идущий контрастом неприятному холоду. Они стоят около замёрзшего озера, утро едва-едва окрашивает небо в светлые тона. Ландыш не понимает, в какой момент её сестра стала такой добренькой, чуткой и заботливой. Никогда же им дела друг до друга не было, а сейчас она тактично подсказывает, что Ландыш самолично себя чуть не сдала. А ещё Ландыш не понимает, почему Пестрокрылая сохраняет её небольшой секрет. — Успокойся, — пытается свести на нет этот скандал целительница. Ей сейчас совсем не до этого — в лагере ещё один с кашлем, нужно бы проведать. Но Пестрокрылая не успокаивается, только взъедается с новой силой. — Хочешь, чтобы кто-то ещё узнал? — Шипит она, и в светлых медовых глазах мелькает злость, — Ты нарушаешь закон, поиграла и хватит, завязывай. А Ландыш воспринимает каждое новое слово в штыки и ей вдвойне обидней. Как Пестрокрылая не может понять, что она не бесчувственная? Такая же живая. И с чего вдруг решает, что Ландыш делать? — Что с того? — Отзывается она грубо, потому что какое право Пестрокрылая имеет её поучать? — Можно я буду решать за себя? — Подумай о своём долге... Ландыш не выдерживает. Старалась сдержаться, правда, но сейчас все чувства и нервы на пределе, к тому же бессонная ночь сказывается. — А обо мне кто-нибудь хоть раз подумал? Хотя бы раз, один раз, когда я лечила ваши раны и засыпала в полном одиночестве, а после просыпалась с рассветом и шла собирать травы? Когда я мечтала быть свободной и любимой, когда сама мечтала любить, а мне было запрещено? Когда очень хотела уйти, но каждый раз заставляла себя остаться, ведь целительница у вас одна? Хватит говорить о моём долге, не хочешь узнать, в порядке ли я? Ландыш умолкает. И, поднимая взгляд, видит беспокойство в чужих океанах глаз. А после по щекам Пестрокрылой скатываются слёзы и она, кажется, пытается извиниться, а Ландыш этого не выносит — кидается прочь и бежит, не в состоянии остановиться. И чувствует себя опустошённой и бессильной. Почему она не обычная, почему не простая воительница? Всё было бы куда лучше, будь она заменимой и ничем не примечательной, будь как все. Тогда её пропажа, по сути, бы ничего не изменила. Пестрокрылая, кажется, отчасти её поняла. Ландыш не уверена, что ей нужно её понимание. Ландыш так запуталась, что не понимает, что именно ей нужно. Ландыш снятся безграничные дороги, солнечный свет и пение жаворонков. И ещё что-то, но что именно вспомнить она не может. Ландыши — ядовитые растения. Ландыш в полной мере ощущает этот яд внутри себя, проклиная всё на свете за то, что была избрана целительницей и не решилась отказаться.***
— Ты не уйдёшь, верно? Вопрос задаётся напрямую. Ландыш, признаться, не решилась бы так спрашивать. И ещё, признаться, не знает, как ответить. — Понимаешь, они погибнут, без меня они погибнут, — Она не говорит с ним открыто и прямо, как он, вновь уходя от честного ответа. Ландыш молчит о том, что, конечно же, не уйдёт, не сейчас, уж точно не сейчас. — Так возьми ученика. — Котят в племени сейчас нет. — Возьми кого-нибудь из воителей. — Я не могу, это особая должность, как ты не понимаешь? — Ландыш не может отдать должность кому попало, для неё это равносильно самоличному убийству кого-то, — Это особая должность, так нельзя. Ландыш попросту не может так поступить. Как она может оставить на произвол целое племя? — Почему ты должна страдать за всех, Ландыш? — Он даже не догадывается, как же метко подобрал слово. Страдать. Ландыш замирает, опуская глаза, чувствуя этот спор и пустым, и чрезвычайно важным одновременно. — Я клялась не бросать их, клялась заботиться о них, — Ландыш будет бессильна, когда её брат погибнет от Зелёного кашля. Ничего не сможет сделать, когда предводитель потеряет одну из жизней в битве за несчастный клочок земли, не способный приносить улов в таком количестве, что оправдает эти жертвы. Ученица её сестры провалится под лёд, замёрзнув насмерть, а попытавшийся спасти её воитель погибнет спустя некоторое время от воспаления лёгких. Ландыш пока не знает, скольких сберечь она не сумеет. Ландыш очень хочется быть эгоисткой. Грубой, не думающей о других, резкой и порывистой, не боящийся в порыве принять решение. Ландыш очень хочется быть не Ландыш, а кем-то другим. Кем-то способным уйти без сожалений, сорваться с места прямо сейчас. — Я... не могу возвращаться вечно, — говорит он чуть тише, — Не о такой жизни я мечтал, понимаешь? И смотрит виновато, уставший вечно ждать свою будущую спутницу, которая ей не станет. Ландыш смотрит в его глаза, ища там солнце, вечно её согревающее. Не находит. — А я не могу уйти, — отвечает она без умалчивания и честно, — Извини меня, пожалуйста, извини меня. Они стоят в шаге друг от друга в полном молчании. Тишину нарушает только ветер, несущий на своих невидимых крыльях снег — Ландыш не замечает начинающейся метели, не замечает, что становится холодней. Только смотрит в чужие глаза и всё ищет-ищет-ищет ответа, пытается предугадать реакцию. На самом деле, она уже знает, что ей скажет. Но до последнего отгоняет свои мысли. — Тогда прощай, Ландыш, — произносит он, и имя звучит прямо как во вторую, ставшую далёкой и полузабытой, встречу. Также мелодично, трепетно и ласково, — И пусть звёзды ответят твой путь. Сил не хватает на взаимные слова, только на робкий кивок и попытку сделать шаг в его сторону. Она поднимает на него глаза улыбнувшись, не как раньше, под звёздным безоблачным небом, а улыбкой, полной печали и усталости. Она замирает, смотрит в землю и слышит неподалёку хруст под чужими лапами. Снегопад, начавшийся недавно, падает на плечи, путаясь в шерсти. Она стоит, и сдвинуться с места сейчас — самое непосильное действие. Остается только прятать невольно взгляд, отводя его в землю, и краем уха ещё слышать его шаги. Следы их осенней сказки, кажется, беспощадно оборвал обледенелый снег, хлопьями падающий с неба.***
Она возвращается в лагерь разбитой. Её сестра, Пёстрокрылая, расспрашивает, что случилось, а Ландыш скрывает блеск в глазах. И улыбается ей, конечно же, улыбается, говоря, что всё хорошо. Потому что сестре хватит и того несдержанного проявления чувств, за который Ландыш не раз извиниться, шутливо говоря, что накопилось усталости и тревог, вот и сорвалось. Что, конечно, это было утрировано и неискренне. Потому что целители — стержень племени, наравне с предводителями. Моральный в том числе. Потому что никогда и никому не решиться рассказать, как же ей сейчас невыносимо больно. Всё равно никто в полной мере не сможет её понять. Единственное, что она добавляет в разговоре с Пестрокрылой, что к границе она больше не выйдет. Пестрокрылая сочувственно прижимается к ней, а Ландыш уходит от её поддержки — поддержка ей ни к чему, никогда не помогала. У Ландыш есть кров над головой, пропитание, уважение соплеменников и почётная должность. А Ландыш очень хочется быть свободной — от чужих убеждений и домыслов, от законов и от своих целительских устоев. Ландыш до невозможности хочется быть свободной. Только каждый раз от этой свободы она самолично отрекается. И из глаз её пропадает наивность и боязнь ошибок, появляется только тень печали. И сердце её, кажется, разбивается вдребезги. И без него она вновь чувствует успевшее позабыться одиночество. И без него временные рамки вновь размываются, становятся потоком, в котором она теряется, причём теряется почти окончательно. Она не знает, сколько времени с того момента проходит. Много, видать, раз у её лап россыпью звёзд расцветают ландыши. Она случайно наступает на них, задумавшись, и лишь потом обращает на это внимание. Смотрит пару мгновений, а после кидается дальше. (Он вернётся следующей осенью — навестит покинутое племя, которое встретит его удивлённо и отчасти недовольно по понятным причинам. Он поможет с уловом несколько раз, а после вновь уйдёт. Уже безвозвратно. Но для начала поймает момент, под вечер застав её на застланной золотыми листьями границе. И расскажет, что такие сезоны зовутся осенью. Это название понравится Ландыш в разы больше, чем устоявшееся и привычное, в особенности, как красиво оно звучит и как Солнечный его произносит. А ещё он расскажет, что о своём уходе он почти не пожалел. Только об одной вещи сожалеет — о том, что ушёл не с ней. Потому что без неё... по-другому, даже слишком. В особенности без неё одиноко. Он умолчит, что любит её — Ландыш сама прочитает это в его глазах. И захочет без раздумий последовать за ним. Но сейчас этой встречи не произошло. Зато во снах, забывающихся под утро, её по-прежнему встречают привычным теплом солнечные лучи, и она чувствует себя влюблённой и по-настоящему счастливой. Ландыш до невозможности хочется быть свободной.)