Падшая

Агата Шевалле стояла у окна уютной гостиной в классическом стиле, отделанной теплыми кофейно-бежевыми тонами. Девушка, насупив брови, в задумчивости наблюдала за прицепившимся к забору бедолагой, тщетно пытавшемся разглядеть лицо её хозяйки. Этот несчастный начал шпионить за домом VL ещё до того, как Агата устроилась камеристкой к художнице три года назад. Полтора года Шевалле занимала должность личной горничной, а ещё полтора года назад, когда уволился секретарь VL, и девушка узнала всю правду о сущности и жизни госпожи, заняла место помощника. Истина оказалась шокирующей, нереальной. От увиденного Агата чуть не потеряла сознание, в голове всплыли сказки об эльфах, вампирах, оборотнях и волшебниках. Легенды оказались недалеки от правды: кто может поверить в то, что ваша работодательница – бессмертное существо со сверхъестественными способностями? Вот и Шевалле сначала не поверила и сочла за глупую шутку. Тем не менее, ей пришлось поверить, когда VL наглядно продемонстрировала ей свои способности. До сих пор, вспоминая тот момент, внутри девушки всё холодеет и съеживается в одну тонкую, туго натянутую струну, а омерзение пробирает до костей. Воистину, зрелище было не для слабонервных, а Агата отличалась нервозностью. Как её тогда не стошнило, Шевалле могла только догадываться. Дело было в том, что VL обнажила кости…в прямом смысле. Художница засучила рукав кофточки до локтя и, указав на руку, приказала внимательно наблюдать. Агата, уже сомневавшаяся в нормальности своей хозяйки, со скептическим выражением уставилась на изящную длань своей патронши. Первые несколько секунд не происходило никаких изменений, и Шевалле почти окончательно потеряла веру в здравость разума художницы, однако после заметила некоторые перемены. На кончиках длинных пальцев кожа будто бы начала слезать. Тонкие кусочки кожи отделялись от пальце и испарялись в воздухе. Этот процесс продолжался до тех пор, пока на руке не стали появляться открытые участки плоти. По мере развития этой процедуры глаза девушки расширялись от изумления всё больше и больше, лицо побелело, а рот безмолвно открылся. Агата не могла поверить своим глазам, но она видела мышцы, кровеносные сосуды и вены, развевающиеся по руке обладательницы. Когда несколько участков мышц «испарилось», и показались белоснежные кости, Шевалле закрыла рот рукой, чтобы не закричать от ужаса и тихо промолвила «пожалуйста, хватит». Хозяйка, доселе с совершенно равнодушным видом следившая за процессом, словно он для нее был обычной процедурой, любезно приостановила его. Девушка тогда с силой зажмурила веки, молясь, что все только что произошедшее было лишь страшным кошмаром. Однако Вселенная не сжалилась над бедняжкой, и она не проснулась в своей постели, взмокшей от пота. Шевалле с побелевшим лицом медленно опустилась на стоящий рядом диван и потупила взор, не в силах поверить в то, что видела. Бросив осторожный взгляд на руку работодательницы, она увидела, что голые участки мышц постепенно, точно таким же магическим образом зарастали тканями, и вскоре вся рука затянулась новыми слоями кожи и приняла изначальный вид. «Словно ничего и не было», - пронеслось тогда у нее в голове, но, окаменев от ужаса, девушка была не в состоянии сказать ни слова. Открывая и закрывая рот как рыба, Агата сверлила взглядом уже здоровую конечность патронши. С бесстрастным лицом начальница приблизилась к ней, положила залеченную руку на плечо, отчего бедняжка вздрогнула, и вежливо поинтересовалась, может ли Агата дышать. Девушка все продолжала молчать, глядя строго перед собой, и VL выжидательно приподняла бровь. Наконец Шевалле медленно подняла голову и взглянула на бесчувственное лицо художницы. Как она могла так безразлично смотреть на все происходящее и сейчас с таким же безучастным видом говорить об этом?! В который раз Агата изумилась хладнокровию и сдержанности патронши. На всё у неё был только один ответ – это поднятие брови! Казалось, что даже если ей показать нагого Папу Римского, то она, всё с тем же надменно-непроницаемым выражением просто изогнет бровь! Немыслимо! Девушка резко помотала головой, не веря бесстрастности начальницы. В ответ та ещё сильнее искривила бровь, из-за чего Шевалле, находясь на грани истерики, чуть не выцарапала ей глаза. VL с ленивой грацией кошки присела в стоящее рядом кресло и, положив руки на подлокотники и скрестив стройные ноги, все с тем же невозмутимым видом продолжила внимательно наблюдать за горничной. Когда у отошедшей от шока Агаты лицо приобрело здоровый оттенок,то она начала шевелиться и недоверчиво коситься в сторону хозяйки. Уголки красиво очерченных губ художницы приподнялись, изображая подобие понимающей улыбки, скорее похожей на оскал Чеширского Кота. Шевалле передернуло от этой ухмылки, но она молча кивнула, имея в виду готовность продолжать слушать рассказ. Художница поняла ее знак, посерьезнела и начала рассказывать. От огромного количества совершенно ошеломляющей информации у девушки разболелась голова. Всё привычное осознание структуры мира, природных законов, самовосприятие – рухнуло в мгновение ока. Шевалле пришлось долго осмысливать услышанное... VL рассказала о благородных – разумной, и, «как Агата может видеть, гуманоидной» расе со сверхъестественными, фантастическими способностями. Родина ноблесс – это Лукедония, одинокий остров посреди Бермудского треугольника (почему-то Шевалле это не удивило). Также хозяйка поведала ей об устройстве иерархии благородных: они беспрекословно подчиняются Лорду – фактическому правителю расы; чистокровные ноблесс входили в кланы, в которых существовали главы, а остальные благородные, с менее чистой кровью, занимали различные должности от врача до парикмахера; в свою очередь, в Лукедонии присутствовала аналогия человеческой полиции или ФБР - Центральный Орден, отвечающий за безопасность на острове и расследующий преступления. Когда Шевалле выслушала всю эту информацию, то очень удивилась и высказалась насчет того, что политическое устройство Лукедонии очень похоже на устройство во времена Средневековья, хотя они живут в современном мире с гораздо более совершенным общественным порядком и до сих пор не переняли его у людей. На это предположение художница усмехнулась и ответила, что, во-первых, в основном все ноблесс проживают на острове посреди океана: в отдалении от человеческой цивилизации, во-вторых, жизнь благородного слишком длинна: их общество не может меняться и улучшаться так же быстро, как людское. Кроме этого, VL добавила, что жизнь в Лукедонии скучна и монотонна: «Каждый день похож на предыдущий, поэтому через несколько лет ты теряешь счет времени и уже не можешь точно сказать свой возраст». Девушка предположила, что хозяйка именно поэтому сейчас не проживает в Лукедонии. VL грустно улыбнулась, слегка нахмурила брови, отвела взгляд и сказала, что это была одна из причин. Агату поразила печальная улыбка и скорбь в глазах художницы, кажется, тогда она задела какую-то глубоко потаенную струну души хозяйки, связанную с её далеким прошлым. Однако она не стала расспрашивать об этом работодательницу: VL была очень замкнутым «человеком» и, на памяти Шевалле, ни с кем не делилась подробностями своего прошлого, а если кто-либо начинал интересоваться ее историей или личной жизнью, художница немедленно огрызалась и пресекала все дальнейшие попытки задать вопросы, что не раз испытывала на себе Агата. Поэтому девушка промолчала и продолжила слушать госпожу. Дальше художница поведала ей о способностях благородных. VL рассказывала достаточно сжато и лаконично, особенно не вдаваясь в детали и тонкости, что очень обрадовало Агату, так как от уже выясненного и увиденного у бедняжки гудела голова, и Шевалле не выдержала бы подробного научного описания свойств волшебной пыльцы или ещё какой-либо магической ерунды со всеми вытекающими и втекающими подробностями. От начальницы Агата узнала о том, что все ноблесс имеют способность управлять разумом, все шесть чувств по своей остроте превышают человеческие и даже животные, то же самое касалось силы, скорости и необычайно быстрой регенерации – точно у супергероев! Также Шевалле выяснила, что у каждого клана имелось собственное оружие – «материальное воплощение души», как выразилась мадемуазель VL, причем фактом, питающим силу «духовного» оружия являлась душа главы клана. Агата не совсем поняла такое объяснение и попросила хозяйку растолковать его более детально. Художница изъяснила это тем, что клановое оружие, по сути своей, есть сосуд для вмещения в него души главы клана. В этом вместилище находятся души прошлых вождей клана, то есть уже почивших - соответственно, чем древнее род, тем большей силой обладает оружие. Вместе с душами бывших хозяев оно хранит в себе истории их жизней, все радости, печали, боль и победы. Поэтому, когда ноблесс вынимает свое оружие, он «слышит» голоса своих предков, эхо прошлого. Когда VL говорила эти слова, то на ненадолго прикрыла глаза, будто бы тоже ощутила далекие отголоски пращуров, лившихся из самых глубин веков. Затем последовало молчание, и Шевалле удивленно взглянула на хозяйку. Та сидела в полном безмолвии, и девушка, хотя лицо художницы было бесстрастно, заметила на нем тень меланхолии, а в неподвижно застывшем взоре томительную грусть. Молодая женщина была похожа на задумчиво глядящую вдаль мраморную статую, тосковавшую по давно ушедшим дням. Печальное безмолвие казалось таким торжественным и важным, что Шевалле невольно затаила дыхание и продолжила завороженно наблюдать за госпожой… Внезапно из пучин памяти девушку вынул громкий женский возглас. Удивленно встрепенувшись, Агата повернула голову в сторону раздражителя. В дверях гостиной стояла пожилая полная женщина и недоуменно хмурилась. Этой женщиной была Деворджилла Макдугалл. Среди знакомых и друзей более известная, как Джилл, домоправительница мадемуазель VL. Уроженка величественных изумрудных гор и раскидистых лугов Шотландии, выросшая в многодетной семье фермера среди своры братьев. Громогласная, упрямая и порой возмутительно прямолинейная, Джилл в то же время была добродушной, искренней, мягкосердечной, сострадательной и щедрой женщиной, лишенной городского блеска и изощренности, в чем и была её очаровательность. Несмотря на свою иногда крайнюю прямоту, Макдугалл всегда предпочитала сладкой лжи горькую правду, чем завоевала безграничное доверие и симпатию окружающих. Экономка располагала к себе людей не только своей обезоруживающей честностью, но и широтой духовных качеств, среди которых ярко выделялись удивительная доброта, огромная преданность делу и близким. Кроме того, Макдугалл была известна своим озорным нравом и всегда веселила людей своими остроумными комментариями или шутками, являясь истинной душой компании и целебным лекарством от печали и скуки. Деворджилла занимала должность домоправительницы мадемуазель VL уже больше двадцати лет, служа ей верой и правдой. На протяжении всех трёх лет работы у художницы Агата слышала от госпожи только позитивные комментарии в сторону экономки. Как-то раз VL сказала, что Джилл – одна из тех немногих, входящих в круг художницы людей, кому она безоговорочно доверяла и на кого могла положиться. На первых порах, когда Шевалле только начинала свою карьеру камеристки VL, её слегка уязвляло доверительное, даже дружеское отношение госпожи к домоправительнице, ведь девушка изо всех сил старалась сблизиться с хозяйкой и тоже войти в круг друзей замкнутой госпожи. Но вся зависть Агаты испарилась, когда она познакомилась с Деворджиллой поближе и узнала обо всех её замечательных качествах. Поздними вечерами они часто разговаривали, и экономка рассказывала о своей далекой родине, детстве и юности. Агата слушала её как завороженная – в биографии Джилл было много забавных случаев, кроме того она была прекрасной рассказчицей. Узнав домоправительницу ближе, Шевалле почувствовала стыд из-за своей ревности относительно большего расположения хозяйки к Джилл, нежели к ней самой. Помимо всего прочего, именно Макдугалл наняла отчаянно нуждавшуюся в деньгах Агату, которая практически ничего не знала об обязанностях камеристки. Девушку после припоминания сего факта с удвоенной силой мучила совесть. Но Шевалле в то время была очень расстроена и измождена постоянными неудачами по поводу её бесплодных попыток сократить дистанцию между ней и холодно-надменной, казалось, совсем бесчувственной новоиспеченной хозяйкой. Если Агата расспрашивала госпожу о ее жизни, каких-либо предпочтениях или вкусах, то есть, пыталась подружиться и сблизиться, а не монотонно отвечала «да, мадемуазель» и играла роль бесчувственной, покорной служанки, живущей только службой, лицо VL становилось каменной, бесстрастной маской, глаза, холодные, пронизывающие, сердито щурились и испепеляли взглядом. Девушка тряслась и робела под этим взором. Ледяные, пронзительные глаза будто бы осуждали само существование Агаты, заставляя чувствовать себя жалкой и беспомощной. Эта молчаливая «казнь» продолжалась буквально несколько секунд, но Шевалле казалась, что прошла целая вечность, прежде чем госпожа в свойственной ей формальной манере говорит, что Агата забыла о занимаемым ею месте и вела себя излишне фамильярно. Агата была достаточно неуверенной в себе девушкой, поэтому после череды таких случаев, не выдержав эмоционального напряжения и пренебрежения со стороны работодательницы, готова была бросить работу. Однако Шевалле отчаянно сильно нужны были деньги, а это рабочее место высоко оплачивалось. Не зная, как поступить, совершенно подавленная, готовая расплакаться, Агата побежала к единственной, на тот момент, подруге - Деворджилле. Излив домоправительнице все свои горести и беды, Агата почувствовала некоторое облегчение, так как хоть кто-то, пусть и не самый близкий человек, выслушал её. Кроме того, пожилая женщина выслушала её с приличествующим вниманием, что очень тронуло девушку, ведь она была отрезана от дома и близких. Когда Агата закончила свой душераздирающий монолог, Джилл принялась успокаивать отчаявшуюся бедняжку. Экономка говорила, что хозяйка на самом деле не такая презрительная, как кажется на первый взгляд, просто ей нужно привыкнуть к Шевалле и узнать её получше. Девушка только истерически фыркнула на такое заявление, на что Макдугалл насупилась и ответила, что VL – очень справедливый и сострадающий человек, но слишком одинокий. Шевалле иронически рассмеялась и с сарказмом спросила: «Да неужели?». В глазах Агаты хозяйка выступила в качестве бездушного чудовища, а отнюдь не доброго, всепонимающего самаритянина! Девушка знала, что Джилл – очень преданная подчиненная VL, но удивилась, когда в ответ на ее пренебрежительное и весьма закономерное поведение Макдугалл сдвинула брови и покраснела от гнева. А вскоре Шевалле совсем растерялась, после того, как экономка рассказала ей свою историю. Оказалось, что художница фактически спасла Макдугалл жизнь. В то время Деворджилле было тридцать четыре, она состояла в браке и имела двоих сыновей. Семья жила не слишком богато, но на основные нужды хватало, и этого Джилл было достаточно. Макдугалл никогда не требовала от жизни многого, так как жила в многодетной и бедной семье, поэтому финансовое состояние семьи её устраивало, и Джилл чувствовала себя счастливой. Однако вскоре её хрупкий мир спокойствия разрушился – мужа сократили на работе, денежных средств стало катастрофически не хватать, и отчаявшийся супруг начал пить. Муж Деворджиллы, Дункан, не отличался легким характерам, поэтому всю злобу от неудач вымещал на жене посредством побоев. Психическое состояние Джилл тогда было близко к истерике, она чувствовала себя ужасно униженной, подавленной, несчастной. Женщина стоически выдерживала избиения мужа, пытаясь всячески скрыть синяки от детей, чтобы лишний раз не пугать, так как, кроме этого, их семья стояла на пороге нищеты. Каждый день для Джилл был адски тяжелым, мучительным, полным препятствий, лишений и оскорблений от мужа, которые ей приходилось терпеть ради благосостояния семьи. Иной раз, когда женщину совсем покидали силы, и от изнеможения она не могла даже поплакать, чтобы облегчить душу, её охватывало безразличие. Но всё-таки Джилл держалась, терпела и мирилась с ударами судьбы и рукоприкладством Дункана. Терпела и мирилась до последнего, пока жестокий рок не преподнёс ей ещё одно испытание - Джилл узнала об измене мужа ей с какой-то женщиной. Макдугалл могла смириться с денежным положением в семье, с пьянством Дункана и даже с его побоями. Она самозабвенно любила его и могла понять, стерпеть его настроение, пьянство и избиения, потому что ей самой было непросто. Однако гнусное предательство Дункана стало последней каплей в глубокой чаше терпения Джилл. Она была глубоко уязвлена, ошарашена его поступком. Женщиной завладел неистовый гнев и дикая ярость: всё это время она терпела оскорбительное, мерзкое поведение мужа, пыталась сохранить трещавшую по швам семью, а он не только пьянствовал, но и развлекался с какой-то проституткой! Джилл устроила ужасный скандал с неистовой тирадой, высказала всё, что она думала об этом подлом изменнике и вышвырнула его из дома. А затем, угнетенная и опустошенная, уединилась в спальне и предалась горьким рыданиям. Макдугалл чувствовала себя раздавленной, уничтоженной, обманутой, невыносимо несчастной. Подумать только, она считала этого подонка ангелом и жертвой до последнего дня и даже во время своей свирепой тирады не могла поверить в предательство горячо любимого человека. Спустя столько лет она могла только горько посмеяться над своей слепой преданностью этому мужчине. Джилл, бросив семью, полностью посвятила себя мужу и семье. Она была восемнадцатилетней девчонкой, когда познакомилась с Дунканом. Всю жизнь Макдугалл провела на ферме отца, среди своры сопливых и наглых младших братьев. Девушка никогда не видела мужчин или мальчиков своего возраста – сварливый отец всячески уберегал единственную дочь от распущенности городской жизни, наказывая тому, что жизнь там ужасно развратна и «мужчины хотят только одного». Тем не менее, он не смог уберечь Джилл от пламенной, безрассудной влюбленности, когда в один августовский день у проезжавшего мимо фермы мужчины не сломалась машина. Этим мужчиной был Дункан. Наивная, простодушная Джилл, увидев его, влюбилась с первого взгляда. Мужчина казался невинной девушке прекрасным принцем, приехавшим спасти ее из страшной башни. Дункан действительно был симпатичен, но Джилл, доселе не встречавшей мужчин, показался безумно красив. Она тут же пылко влюбилась в него. Дункан провел у них в доме два дня, прождав, пока отец Деворджиллы отремонтирует его машину. Эти два днями были для Джилл незабываемы, так как просто наблюдать за Дунканом являлось для девушки величайшим восторгом. После этого Дункан ещё несколько раз заезжал к семейству Макдугалл, чем беспрестанно радовал влюбленною девушку. Во время своих приездов мужчина неоднократно давал понять Джилл, что заинтересован в ней. Для Деворджиллы знание этого было огромным счастьем, ведь она не была писаной красавицей. Так или иначе, но вскоре Джилл, глубоко и преданно влюбленная в Дункана, сбежала вместе с любимым, и они поженились. А глубоко уязвленный безрассудным и легкомысленным отъездом дочери отец глубоко обиделся и в пылу гнева пригрозился отказаться от Джилл. Несмотря на разгневанность и громкое заявление родителя, отчаянно влюбленная девушка последовала за возлюбленным и горько поплатилась за это: семья отвернулась от неё и больше не принимала… Деворджилла была верной, послушной, безумно любившей своего мужа женой. Во всех вопросах она считалась с его мнением, подчинялась требованиям и выполняла все капризы. Для Джилл было титаническим счастьем просто смотреть на супруга или держать за руку. Она не могла поверить своему везению, ведь такой красавец, как Дункан, посмотрел на такую простушку, как она. Из-за этого Макдугалл чувствовала себя обязанной и ещё больше старалась угодить мужу. Сейчас, когда Джилл было уже за пятьдесят, с высоты своего опыта и возраста она с небывалой ясностью видела истинный потрет Дункана. Она осознавала, что супруг совершенно не любил её и даже не уважал. Он подло воспользовался влюбленностью невинной девушки и заполучил в жены рабыню, почитавшую его. Дункан был эгоистичен, жесток, упрям и жутко дотошен, он ни во что не ставил Джилл, только снисходительно позволял любоваться собой! Хорошо же ему было! Она так любила его, так доверяла, выполняла все пожелания, а он! Джилл с ужасом поняла, что для нее Дункан стал божеством. Она целовала пол по которому он ходил, поклонялась и благоговела перед ним. Какой слепой, наивной она была! Джилл отдала ему всю себя, посвятила все лучшие годы своей жизни такому подонку, а он плюнул ей в душу, предал того, кто безгранично доверял ему! Величайшая, зверская, подлейшая измена воткнуть нож в спину тому, кто любил тебя. Сейчас, когда Джилл уже за пятьдесят, она понимает, что страшнее было даже не это ужасное предательство, а то, что она боготворила такое мерзкое ничтожество. Любила его всеми фибрами своей бесхитростной, девичьей души. Тогда она даже была готова отдать жизнь за Дункана. Глупая, простодушная девочка, поверившая в сказочного принца. После того, как Макдугалл выгнала мужа, она подала на развод, и начался судебный процесс. Джилл ненавидела и презирала Дункана всем своим существом, поэтому, чтобы отомстить ему, предъявила суду и полиции доказательства рукоприкладства мужа в виде ссадин и синяков. Макдугалл добилась полной опеки над сыновьями, а Дункана после суда посадили за решетку за избиение жены. Деворджилла испытала ни с чем несравнимое, сладкое, мрачное чувство удовольствия из-за мести. Но её радость длилась недолго, так как Дункан был единственным кормильцем в семье, а сама Джилл не имела работы. Ей снова пришлось драться за благополучие своей семьи, терпеть бесконечные лишения, нужду в элементарных потребностях, психологическое напряжение и изнеможение. Ради лишнего куска хлеба Макдугалл приходилось работать на трех работах. Однако даже три работы не помогали содержать семью, и, отчаянная, измученная нападками судьбы Джилл была готова торговать своим телом ради сыновей. Вся былая жизнь, все безмятежное счастье разлетелось вдребезги… Как бы ни было унизительно для Макдугалл, ей пришлось просить милостыню на улица Эдинбурга, чтобы хоть как-то прокормить детей. Однажды, осенним пасмурным днём, Деворджилла, уже по привычке, примостилась на тротуаре, поставила рядом с собой табличку с корявой надписью «нуждающаяся», а рядом небольшую коробку для подаяний. Макдугалл была уже достаточно осведомлена в деле попрошайничества, поэтому знала, где и во сколько бывает большое количество людей. Тогда стоял будний день, поэтому Джилл выбрала деловую часть города. Было раннее утро, поэтому в деловом квартале сновало огромное количество спешащих на работу людей. Макдугалл, одетая в несколько раз штопаное пальто, старые брюки и обшарпанные ботинки, выглядела очень жалко, и некоторые прохожие, сжалившись над ней, кидали по несколько пенсов в коробку. Джилл ощущала себя ужасно уставшей, её захлестнула апатия и равнодушие, отчего она практически на автомате благодарила каждого смилостивившегося горожанина. Когда женщина почувствовала голод, то, проверив содержимое карманов, купила в ближайшем продуктовом магазине бутылочку воды и батончик шоколада. Наскоро перекусив, она вновь вернулась на свой пост и стала с отстраненным видом наблюдать за хмурыми прохожими. Так Джилл просидела почти час, пока смутное ощущение того, что на неё кто-то внимательно смотрит, не потревожило её. Женщина тут же нахмурилась и принялась оглядываться по сторонам, пытаясь найти источник беспокойства. Внезапно она наткнулась на фигуру женщины, стоявшей на противоположном тротуаре. Макдугалл и не заметила бы эту странную личность, если бы она не смотрела на неё столь долго и неотрывно. Деворджилла прищурилась, чтобы получше разглядеть женщину. Стройная и точно выше Джилл, статная, с гордой, прямой осанкой, женщина, оцепенев, стояла у оживленной дороги и с необычным интересом изучала Макдугалл. Джилл не могла определить черты лица и возраст этой дамы, так как та стояла слишком далеко, но её взгляд, пронзительный, холодный, изучающий, прожигающий насквозь, Макдугалл чувствовала даже на расстоянии. От слишком пристального и сосредоточенного взора загадочной фигуры в черном пальто у Джилл пробежала стая холодящих мурашек. А когда Макдугалл скрестилась взглядом со странной женщиной, ей и вовсе стало жутко, и она нервно заёрзала на месте. Таинственная дама, сверлившая Джилл взглядом, будто бы смотрела сквозь неё, в самую душу истерзанной бедами женщины, заглядывала в самые потаенные части сущности Деворджиллы Макдугалл. В Джилл постепенно вырастал леденящий дух, зловещий страх, ей было некомфортно и явно не нравилось столь внимательное изучение. Дама следила за Макдугалл примерно пятнадцать минут, ни разу не шелохнувшись и застыв как статуя, пока не скрылась в неизвестном направлении. Сковавший Деворджиллу страх наконец исчез, и она испытала огромное облегчение. После женщина покинула свое место, поскольку опаздывала на работу. Джилл весь день с содроганием вспоминала зловещую встречу с таинственной женщиной, но скоро забыла о ней, потому что её ждали новые проблемы. Через несколько недель Макдугалл сидела на своем излюбленном месте в деловом квартале Эдинбурга и угрюмо следила за проходящими мимо людьми, пытавшихся скрыться от холодного ветра в высокие воротники пальто. Настроение Джилл было паршивым, её душила депрессия. Она ужасно уставала выполнять одновременно функцию матери и кормилицы, дрожать над каждым пенни, находиться в постоянном страхе перед наступлением следующего дня. Кроме того, её уволили с работы за частые опоздания, и она лишилась важного источника дохода, без которого не могла заплатить аренду и просто купить продукты. Макдугалл находилась в беспрерывном напряжении и тревоге, не могла полноценно выспаться и каждый день чувствовала себя разбитой. Помимо потери работы у её сыновей возникли проблемы в школе: кто-то из родителей одноклассников видел, как Джилл просила милостыню на улицах Эдинбурга. Слухи быстро распространились по школе, и из-за этого детей Деворджиллы стали обзывать и задирать. Конечно же, мальчики не остались в долгу и отплатили задиралам той же монетой. По этой причине Джилл вызвали в школу, так как ее сыновья устроили драку с одноклассниками. На этом несчастья Макдугалл не закончились, было ещё множество задач, требующих незамедлительных решений. Женщина чувствовала, что даже её природное упрямство и нежелание сдаваться больше не поддерживали её боевой дух, она…вымоталась, измучилась. Запас душевных и физических сил исчерпался, ей хотелось забыть о нескончаемых проблемах, рухнуть на кровать и спать несколько дней. Джилл думала о своей тяжелой судьбе и рассеянно окидывала взглядом окружающих. Живот протяжно заурчал, и Деворджилла сладостно подумала о том, что неплохо было бы сейчас съесть вкусный, ароматный бургер из Макдональдса. Джилл почти чувствовала вкус кунжутной булочки, как вдруг на глаза ей попалось то самое место, на котором несколько недель ранее стояла та странная женщина. Макдугалл тут же вспомнила о той загадочной встрече, нахмурилась и задалась вопросом: чем же она так заинтересовала столь необычную личность, да так, что та неотрывно следила за ней пятнадцать минут с таким пристальным, пугающим вниманием. Может, она вообще была психопаткой?.. Неожиданно кто-то подошёл к Джилл и протянул руку для того, чтобы положить денежные купюры в коробку. Макдугалл, не поднимая головы, рассеянно поблагодарила смилостивившегося человека. Она успела заметить рукав черного пальто с выглядывавшей оттуда изящной, узкой ладонью с длинными пальцами, плотно обтянутой кожаной перчаткой. Рука явно была женская, а перчатки и пальто дорогими, отчего Джилл уныло подумала, что женщина, очевидно, была богатой. Далее Макдугалл снова погрузилась в раздумья о том, как ей наладить свою жизнь. Но внезапно её задумчивость прервало странное ощущение: она остро чувствовала чьё-то присутствие и буравящий взгляд. Джилл нарочно не стала обращать внимание, но этот кто-то упрямо продолжал стоять и сверлить женщину глазами. Вкупе с плохим настроением навязчивое поведение незнакомца не на шутку взбесило Джилл, в памяти всплыл образ жуткой женщины в черном пальто: неужели к ней привязался ещё один сумасшедший? Раздраженная, Макдугалл подняла голову и уже хотела спросить, какого черта этот безумец так пялится на неё, как потрясенно отпрянула: её объяли липкие щупальца леденящего страха. Высокая стройная фигура женщины, облаченная в черное пальто, бледная кожа, резко контрастирующая с тёмным одеянием, бесстрастная каменная маска на величественном лице, пронзительный, ледяной взгляд, устремленный прямо в душу... Сердце бешено билось о рёбра, дыхание стало прерывистым, а тело задрожало. В ужасе Джилл отшатнулась. Это она. Она, та самая психопатка, разглядывавшая Макдугалл несколько недель назад. Широко раскрытые глаза Деворджиллы лихорадочно блуждали по фигуре женщины. Джилл была права – странная особа действительно была выше неё, как минимум, на полголовы. Гладкая кожа без изъянов свидетельствовала о молодости хозяйки, поэтому это была скорее не зрелая женщина, а молодая девушка, но из-за непроницаемого выражения и острого взгляда казавшаяся старше. Макдугалл скользнула взглядом по стану незнакомки, отмечая качественность и изысканность одежды. Хоть Джилл и прожила полжизни на ферме, но была в состоянии отличить дорогостоящую одежду от рыночных лохмотьев. Поэтому молодая женщина перед ней явно была состоятельна. Таинственная леди стояла неподвижно, словно каменное изваяние, вперив изучающий взгляд в Макдугалл. Джилл несмело подняла глаза к лицу незнакомки и оцепенела. Большие, пристальные, ледяные глаза, будто бы глядящие из самых далеких глубин Ада, испепеляли. От этого взгляда по позвоночнику женщины промчался озноб, колени подкосились, а где-то в горле гулко застучало сердце. Хотелось спрятаться. Кроме того, впечатление зловещей личины неизвестной усиливал резкий контраст матово-белой кожи с густой чернотой одеяния. Бездушное, похожее на маску, красивое высокомерное лицо, царственная статность осанки, застывшая поза – всё создавало видимость мраморной, холодной статуи. Девушка больше выглядела мёртвой, нежели живой. Дама в пальто двинулась и остолбеневшая от страха Макдугалл, вздрогнув, отступила на несколько шагов назад. С необычайной грациозностью леди в чёрном сделала несколько шагов навстречу медленно пятившейся женщине. Не сводя пристального взгляда с испуганной Джилл, она всё продолжала наступать, пока внезапно не остановилась. Макдугалл застыла в напряженном оцепенении и, уже представляя свой окровавленный труп на тротуаре, зажмурилась, ожидая удара по голове или ощущения холодного металла, проникающего в плоть. Однако ни того ни другого не последовало, и женщина озадачилась. Вдруг Джилл почувствовала лёгкое шевеление воздуха и осторожно открыла один глаз. С холодным выражением незнакомка буравила Макдугалл выжидательным взглядом. Недоумевающая, Деворджилла разлепила второй глаз и вопросительно покосилась на девушку, но та продолжила стоять как истукан, впившись в Макдугалл глазами. Вконец смешавшись, Джилл принялась ощупывать молчаливую особу настороженным взглядом на предмет спрятанного ножа или пистолета. Макдугалл хотела, было, закричать на эту женщину: она, видите ли, уже приготовилась умереть, а предполагаемая убийца стоит как статуя и тупо смотрит на неё, ничего не предпринимая! Внезапно глаза Джилл наткнулись на протянутую к ней руку незнакомки, облаченную в знакомую черную материю и кожаную перчатку. Несколько раз скользнув взглядом по стройной руке девушки, Макдугалл потрясенно замерла: сомнений не было, это рука той самой женщины, смилостившейся над Джилл, которая всего несколько минут назад положила деньги в коробку для пожертвований. Женщина с оглушительным ужасом поняла, что, пока сидела в раздумьях, эта психопатка следила за ней. Ледяные клещи страха снова впились в Макдугалл, и она решила сбежать. Леди в черном продолжала молча стоять и сверлить Джилл взглядом, ожидая от неё какой бы то ни было реакции с завидной настойчивостью. Оцепеневшая Макдугалл вновь прошлась глазами по окаменевшей фигуре в пальто и, наконец, заметила пакет, который незнакомка сжимала в протянутой ладони. Она недоуменно воззрилась на предлагаемый девушкой сверток, но с ещё большим удивлением прочитала на нём надпись «Макдональдс». А исходящий от пакетика аппетитный запах вконец ошеломил испуганную женщину. Окончательно опешив и потеряв нить происходящего, Джилл переводила изумленный взгляд с благоухающего свертка на бесстрастное лицо леди, предлагающей его. Обомлевшая, Макдугалл несколько минут таращила глаза на девушку в пальто, пока последняя, так и не дождавшись принятия скромного подарка, всё с тем же непроницаем видом прошагала к месту, на котором недавно сидела Деворджилла, и аккуратно расположила кулек с дарами из «Макдональдса» рядом с ящиком для подаяний. Затем таинственная леди с откровенно саркастической ухмылкой удалилась невероятно изящной и величественной походкой, оставив и без того ошалевшую женщину в ещё большем изумлении. Через 10 минут онемевшая от потрясения Джилл вздрогнула и, вспомнив, что весь день мечтала о гамбургере из «Макдональдса», разлилась истерическим хохотом, заставляя жителей Эдинбурга беспокойно озираться по сторонам. После столь безумной, странной, полной туманности и загадочности встречи, Деворджилла Макдугалл открыла ароматный пакетик из «Макдональдса» и с удивлением обнаружила в нём тот самый желанный гамбургер. А вечером, взглянув в коробочку с пожертвованиями, увидела на самой верхушке из мелочи купюры суммой в несколько тысяч фунтов стерлингов и, пораженная, закричала от радости. Благодаря вырученным средствам Макдугалл смогла продержаться несколько месяцев и устроиться на хорошо оплачиваемую работу. Джилл с детьми переехала в более благопристойную квартиру, и жизнь её семьи наконец-то наладилась. Спустя практически полгода она вновь повстречала странную даму в чёрном и, глубоко признательная, сердечно поблагодарила. Таинственная девушка молча выслушала Джилл, и в конце воодушевленного монолога Макдугалл уголки её красиво очерченных губ приподнялись в легкой улыбке. А самой Деворджилле загадочная леди казалась уже не такой пугающей, кожа не такой мертвенно-белой и взгляд не таким жутким, как в первую встречу. После Джилл и леди в чёрном сталкивались ещё несколько раз, и во время одной из таких встреч Макдугалл поведала девушке о своей печальной судьбе и всевозможных злоключениях жизни. Молодая женщина с присущей сдержанностью и аристократической холодностью внимательно выслушала горькую речь Деворджиллы и неожиданно предложила ей должность экономки в своем особняке. Макдугалл очень тронула и смутила забота незнакомки, поэтому она хотела отказаться, но девушка так пристально и долго смотрела на неё, дожидаясь ответа, что Джилл не смогла отказать человеку, уберегшему от нищета и бедствования её семью. Таким образом, зловещая дама в черном спасла несчастную и совсем отчаявшуюся женщину с тяжкой судьбой. Поведанная Макдугалл история привела Агату в смятение. С одной стороны, драматическая составляющая рассказа о горькой участи Деворджиллы немало расстроила Шевалле, она ей искренне сочувствовала, но часть о знаменательном, практически магическом складе обстоятельств встречи VL и Джилл вызвала у Агаты чувство щемящего подозрения относительно правдивости данной истории. Необъяснимым, совершенно фантастическим способом отчаянно нуждающуюся в деньгах Макдугалл посетила волшебная фея в лице VL. Добрая фея посочувствовала бедной женщине, исполнила заветное желание отведать бургер и пожертвовала большую сумму денег. Никто бы не поверил такой абсурдности, поскольку в тяжелой человеческой жизни нет место фееричным, сказочным событиям, когда, словно по мановению волшебной палочки, сбываются мечты и испаряются невзгоды – счастья добиваются только изнурительным трудом. Именно поэтому девушка сомневалась в истинности обстоятельств, рассказанных домоправительницей. Но в чем Агата не сомневалась, так это в безграничной благодарности и глубокой преданности Деворджиллы – экономка с таким жаром и пылкостью описывала всю свою признательность и уважение к художнице, что Шевалле пришлось поверить в, может и немного приукрашенный, но всё же героизм своей работодательницы. Изложенное Макдугалл, доселе незнакомое амплуа хозяйки, пробудило в девушке чувство растерянной неопределенности. Агата лицезрела работодательницу в совершенно ином свете, свете отчужденной холодности, а порой, и обидной презрительности. Шевалле так и не смогла разгадать подлинную натуру художнице, застряв где-то посередине моря непроглядного тумана. Совсем растерявшись, девушка не знала, как поступить: возможно, она поспешила с выводами, и стоило остаться, но, может быть, что она не ошиблась и нужно немедленно увольняться?.. Истерзанная постоянными метаниями, Агата всё же решила остаться и попробовать раскрыть истинную сущность VL. И девушка не зря выбрала этот вариант, потому что вскоре убедилась в правдивости всего сказанного Джилл. Заметив в стоящую в дверях Макдугалл, Агата не смогла не улыбнуться доброй женщине - её насупленное лицо выглядело так комично. Хоть Деворджилла была невысокой, но крепко сложенной, плотной женщиной. Своим железным, несгибаемым здоровьем Макдугалл была обязана дикой и суровой природе горного климата Шотландии, где провела детство. У Джилл было достаточно круглое лицо с девичьим, во всю щёку здоровым румянцем, добавлявшим ей особенный шарм. Простые, но приятные черты лица радовали взор, ясные, озорно блестевшие голубые глаза с сеточками морщин у внешних уголков имели прямой, открытый взгляд. Когда-то роскошные медные волосы с годами поседели, но всё же сохранили свой особый, теплый рыжий оттенок. Несмотря на достаточно преклонный возраст, пятьдесят восемь лет, Макдугалл ничуть не растеряла своей обаятельности, заводного нрава и лучистой девичьей улыбки, необыкновенно озарявшей мягкие черты обладательницы. Простое ярко-желтое хлопковое платье до колен плотно стягивало внушительную фигуру экономки. Седые волосы были собраны в строгий пучок и заколоты шпильками. На ногах красовались мягкие пушистые тапочки в виде зайцев, нелепый розовый фартук с рюшами был завязан на полной талии. Не выдержав настолько уморительного зрелища, Шевалле рассмеялась. Экономка недоуменно насупилась, удивленная странной реакцией девушки. Обеспокоено взглянув на неудержимо хохочущую Агату, Макдугалл встревожено спросила: - Девочка, как ты себя чувствуешь? С тобой всё в порядке? Сотрясавшаяся в безудержном гоготе Шевалле, увидев тревожное лицо подруги, тут же почувствовала стыд за своё бесцеремонное поведение, заставившее добрую женщину побеспокоиться. Прекратив смеяться, девушка виновато посмотрела на домоправительницу и, смущенно улыбнувшись, пролепетала: - Простите, Джилл…Со мной всё в порядке, просто, что-то нахлынуло… Деворджилла скептически покачала головой, но всё же решила не отвечать на неуверенное и крайне сомнительное оправдание секретарши. Тяжело вздохнув, пожилая женщина просеменила к дивану, и только тогда Агата заметила в руках экономки чашку с темной дымящейся жидкостью, разносившую по комнате ароматный запах. Джилл обогнула диван и подошла к резному журнальному столику из темного дерева. С громким стуком поставив кружку на стеклянную поверхность столика, женщина грузно шлепнулась на стоящую рядом софу и, мрачно нахмурившись, принялась сверлить взглядом ту самую чашку. С нарастающим удивлением наблюдающаяся за этим странным обрядом Агата озабоченно насупила брови. - Что-то случилось? - тревожно спросила девушка, медленно приблизившись к подруге. Окинув Шевалле угрюмым взором, Джилл удрученно пробормотала: - Случилось… Побледнев от страха, Агата прижала руки к груди и округлила глаза. Сгорбленная фигура и хмурое, не предвещавшее ничего хорошего выражение лица старой подруги говорили сами за себя. Ледяная глыба нарастающей тревоги сковало нутро девушки, ужасающие, страшные предположения кружили в бешеном каскаде мыслей, заставляя дрожать от страха… Шевалле глубоко вздохнула, чтобы успокоить расшалившееся воображение и, собравшись с духом, нерешительно произнесла: - Так что же? Лицо экономки стало ещё более сумрачным, она вновь устремила взгляд на чашку и, тяжко вздохнув, промолвила: - У неё снова приступы. Пораженная услышанным, Агата безмолвно открыла рот и моляще воззрилась на подругу, но та лишь отрицательно помотала головой, пресекая все надежды Шевалле. Сокрушенно опустив голову и сгорбив хрупкие плечи, девушка обратила печальный взор на персидский ковер с затейливым рисунком. В душе её снова всплыли устрашающие догадки и леденящие душу подозрения. Блуждая рассеянным взглядом по ковру, Шевалле, содрогающимся от страха голосом, проговорила: - Так..она ещё не..- тут девушка осеклась, не решаясь произнести страшное предположение. Джилл обратила на Агату унылый, изможденный взгляд потускневших голубых глаз. Для Шевалле было непривычно видеть старую подругу такой измученной и угрюмой, обычно Макдугалл была веселой, подвижной, задорной, из неё так и струилась позитивная энергия, неизменно радовавшая и заряжавшая жизнерадостностью изнуренных монотонной суетой людей. Удрученная, измученная женщина, несящая на понурых плечах тяжкий груз разочарований, боли, обид и лишений, предстала перед ней, и девушка с огорчением и жалостью отметила, как на самом деле стара и вымотана Деворджилла. Придя в подавленное настроение после таких заключений, Агата с содроганием сердца ждала ответа домоправительницы. Пожилая женщина тяжко вздохнула и отрицательно покачала головой. Тогда Шевалле, наконец, отпустили цепкие щупальца скользкого страха, и она облегченно выдохнула: - Слава Богу… - Это точно, - согласилась с ней Макдугалл. Девушка озабоченно нахмурилась и прошла к месту экономки. - Но тогда…как она? Как себя чувствует? – медленно произнесла взволнованная Шевалле, коснувшись теплой ладони подруги. Джилл тяжело вздохнула и, кинув мрачный взгляд на Агату, хмуро проговорила: - Насколько я могу судить, неважно. Она уже несколько месяцев не может нормально выспаться – как только засыпает, её начинают мучить ужасные кошмары. Кричит, трясется, а я ничем не могу помочь, потому что как только прикасаюсь к ней, она резко отдергивает руку, прогоняет. Мне ничего не остается, кроме как уйти…Но…Тогда её лицо… её глаза…- Макдугалл запнулась, её глаза испуганно расширились, словно от воспоминания какой-то жутко-пугающей картины, и побледневшая Агата невольно вздрогнула, вспомнив леденящий душу, пронзительно-холодный взгляд VL. Домоправительница, наконец, очнулась от оцепенения и неуверенно продолжила: - Её глаза были…такие испуганные, словно…она увидела самого Дьявола. Это было так жутко…и…я никогда её такой не видела…Женщина вдруг остановила свою сбивчивую речь и застыла, устремив невидящий взгляд в пространство. Шевалле сочувственно сжала сухую ладонь экономки и, задумчиво нахмурившись, оцепенела. Печальное безмолвие продлилось несколько мгновений, пока рассеянный взгляд Агаты не наткнулся на журнальный столик с дымившейся на нём чашей. Не без удивления девушка узнала в ней любимую кружку работодательницы, из которой та обычно пила кофе. Чашка была декорирована кофейными зёрнами, покрывающими внешнюю поверхность сосуда, а также отличалась достаточно большим размером, поэтому среди прочих легко выделялась. - Зачем вам это? – поинтересовалась Шевалле, кивнув на благоухающую чашу. Даже не скользнув взглядов по интересующему подругу предмету, экономка, всё также с окаменевшим лицом буравя участок перед собой, безучастно произнесла: - Это какао для мадемуазель, чтобы она смогла уснуть… Девушка с жалостью взглянула на добрую женщину: бедняжка совсем измоталась. Художница одним лишь взглядом могла вывести человека из состояния спокойствия в эмоциональное напряжение, из-за чего временный приступ отчужденности Джилл понятен. - Если хотите, я могла отнести ей какао, - смягчившись, предложила Агата. Макдугалл встрепенулась, и её уставшее лицо озарила благодарная улыбка: - Спасибо, дорогая. Я как раз хотела попросить тебя об этом, но так утомилась, что совсем забыла… Тепло улыбнувшись, девушка ответила: - Ничего страшного. Мне нетрудно. Забрав сосуд с горячим напитком, Агата вышла в холл и завернула на лестницу. По дороге в комнату VL девушку снова охватило вязкое болото навязчивых мыслей. Известие о новых приступах художницы немало встревожило Шевалле: когда она занимала должность камеристки VL, то несколько раз была свидетельницей таких припадков. Однажды тихой, безлунной ночью, когда было уже за полночь и все жители городской резиденции VL спали в теплых постелях, тишь ночного безмолвия особняка пронзил душераздирающий, нечеловеческий вопль, разнесшийся из спальни хозяйки. Комната Агаты находилась рядом, поэтому она услышала крик первой. Испуганная столь резким возвращением из сладостного царства Морфея, Агата вскочила с постели и, уже нарисовав в сознании пугающие картины убийства или поджога, помчалась к комнате госпожи. Изнемогая от душащего легкие страха, но всё же готовая к худшему, девушка ворвалась в спальню художницы и ошарашено застыла. На полу, у изножья двуспальной кровати, в позе зародыша сидела VL. Подтянув ноги к груди и обняв голени руками, женщина, словно убаюкивая саму себя, раскачивалась взад и вперед. Большие, пронзительные глаза, расширенные от страха и неотрывно смотрящие в одно точку, адски чернели на матово-белом лице, а приоткрытые алые губы дрожали от необъяснимого страха. Встревоженная, Агата подошла к художнице и прикоснулась к её плечу. Молодая женщина встрепенулась и, перестав качаться, перевела безумный взгляд на девушку. Когда взор VL наткнулся на камеристку, её глаза расшились ещё больше, став похожими на огромные блюдца, дикий, первородный страх, отразившийся в них, до глубины души шокировал и без того напуганную Шевалле. Художница будто увидела перед собой кошмарное привидение или пугающее, уродливое чудовище – такой неподдельный страх сверкнул в её очах… Обняв плечи руками, VL съежилась, и тело её сотряслось в жестоких конвульсиях. Шокированная камеристка, не в силах найти слов, молча наблюдала за скрюченной фигурой госпожи. Когда женщина успокоилась и размеренно задышала, то резко вскинула голову. Она направила на ошарашенную служанку ледяной взгляд. Пронизывающие глаза художницы на алебастровом, похожем на восковую маску, лице, создавали жуткое впечатление ожившего мертвеца. Агата непроизвольно вздрогнула и отступила на шаг. Женщина грубо спросила, какого черта Шевалле здесь делает, и испуганная камеристка принялась что-то бессвязно лепетать в свое «оправдание». VL резко оборвала её и холодно бросила, что она не позволяла ей войти и следует сначала дождаться разрешения, а не врываться в комнату. Пораженная и обиженная незаслуженными замечаниями, Агата молча вышла из комнаты и захлопнула за собой дверь… Тем не менее, несмотря на застилающую глаза горечь обиды, после того ошеломляющего инцидента и ещё нескольких последующих случаев, Шевалле невольно начала задаваться вопросами. Сдержанная, бесстрастная и невозмутимая, VL даже при виде самых ужасных, отвратительных картин держалась удивительно хладнокровно – ничто не могло стереть маску холодного спокойствия с величественного лица обладательницы. Агата неизменно поражалась такой бесчувственности и равнодушию хозяйки. Иной раз VL казалась девушке вовсе не обычным, подверженным эмоциям, человеком, а бездушным, холодным, каким-то сверхъестественным существом, разум которого стоял несравненно выше проблем обычной мирской суеты и естественных человеческих переживаний. Кроме того, в процессе разгадывания истинной сущности VL, Агата четко и ясно осознала одно обстоятельство: художница ни за что, никогда и никому не покажет своих слабостей. Госпожа всегда придерживалась образа сильного, уверенного и бесстрашного лидера, не останавливающегося ни перед какими преградами и ситуациями. Оттого, это, пожалуй, решила Шевалле, было самое главное и непререкаемое табу её хозяйки. Ведомая такими соображениями, девушка спросила саму себя: что так могло напугать обычно неестественно холодную, не страшащуюся самых ужасных зрелищ художницу, что та затряслась и сжалась в комок от страха?.. Вполне возможно, что это был всего лишь страшный сон, но такая острая реакция не могла быть вызвана обычным ночным кошмаром. Девушка внезапно вспомнила, что, в сущности, не знает абсолютно ничего о прошлом хозяйки, поэтому в голову Шевалле начали прокрадываться страшные, пугающие мысли и предположения относительно подлинной сущности VL… Что, если она когда-то была кровожадным, жестоким убийцей, и сейчас, терзаемую муками совести покаявшеюся преступницу посещают ужасающие картины её деяний?.. Погрузившись в глубокий омут рассуждений и домыслов, Агата не заметила, как добралась до пункта назначения.