Веришь?

*** — Ну же, Скуало-кун, не упрямься, — Бьякуран улыбается своей обычной приторно-сладкой улыбочкой. – Ты со своим упрямством уже никому не нужен. Супербиа не оставляет попыток пнуть Джессо. Когда это не удаётся, он гордо вскидывает голову, смеривает врага презрительным взглядом и метко плюёт ему в лицо. Улыбка Бьякурана становится чуть натянутой. Он невозмутимо вытирает лицо кончиками волос самого мечника и, встав с пола, кивает стоящим снаружи тюремной камеры Закуро и Кикё. — Повеселитесь тут хорошенько, — говорит он им тоном заботливого папочки и выходит из помещения тюрьмы. Погребальные венки оставляют Скуало избитым до полусмерти, в бессознательном почти состоянии. Напоследок Закуро ещё издевательски опрокидывает миску с едой на и без того грязные и спутанные серебристые волосы. Скуало тихо, бессильно матерится и выцарапывает на стене своей камеры ещё одну кривую чёрточку в знак того, что ещё один день его плена миновал. *** Вария уничтожена почти полностью. Для такого дела ублюдок Джессо даже не поскупился отправить Настоящих Погребальных Венков. Скуало в пылу боя уже даже не замечает, с кем он сражается и кто из своих падает очередным трупом неподалёку. Как самая настоящая акула, мечник весь отдаётся ритму боя, живёт от одного взмаха меча до другого… И внезапно что-то заставляет его остановиться. Болезненно, испуганно сжимается сердце, с головой накрывает нехорошее предчувствие. Скуало оборачивается как раз в тот самый момент, когда Бьякуран самолично убивает Занзаса. Время как будто замораживается, тело Босса Варии падает неестественно медленно. Скуало как будто бы бросается к нему, как будто бы кричит что-то, но не слышит своего голоса и сам удивляется медлительности своих движений. Его самого успевают ранить десятки раз, но ему кажется, что он ничего не чувствует. Он отказывается верить в происходящее, считая всё это кошмарным сном, и тело Занзаса так странно коченеет на его руках. Он не верит, но всё равно вскакивает на ноги с диким и безумным криком, с утроенной яростью врывается в ряды врагов, почти ничего уже не соображая. — Какой интересный человек. Воистину, такая сила даже впечатляет. Мы забираем его с собой, — насмешливо говорит Джессо, над едва живым телом поверженного мечника, и Скуало кажется, что это наилучшее завершение для всего этого кошмара. Однако вскоре кошмар становится реальностью, и Скуало приходится в него поверить. Приходится поверить в тот невозможный по сути факт, что Вария уничтожена, а Занзас… мёртв. Его самого оставляют в живых, наверное, чтобы подольше поиздеваться. Скуало знает ещё, что в живых оставили и Бельфегора, которого попросил в «личные лакеи» Рассиэль. За Потрошителя можно даже не беспокоиться. Уж Белль-то как-нибудь выберется из любого дерьма. Днём к Супербиа частенько наведывается Бьякуран. Босс Мильфеоре всё время улыбается этой своей невыносимо приторной улыбочкой и уговаривает мечника присоединиться к выигравшей стороне. А именно – к нему. Бьякуран совсем как ребёнок, он, как и Занзас, любит красивые сложные игрушки, которые так трудно сломать. Скуало слушает его всегда молча, с немым презрением и злостью в глазах. Иногда бросает пару нелестных слов и снова замолкает. Еду, которую ему приносят, он принципиально не ест. Не реагирует на колкости заглядывающей иногда вместе с Бьякураном Блюбелль, только тихо огрызается в ответ на сочувствующие взгляды, которые то и дело бросает на него Кикё. Изредка приходит Дейзи, смотрит на пленника сквозь решётку долгим, безумным взглядом, тянет сквозь решётку чуть дрожащие изуродованные шрамами пальцы, будто желая прикоснуться и в то же время боясь этого. Скуало скалится, как загнанный в ловушку дикий волк, бьёт по этим пальцам ногами, за что получает двойную порцию избиений от старших Венков. А вот ночью, когда все они уходят, Скуало остаётся один на один со своими мыслями и воспоминаниями, и вот тогда начинается самый настоящий Ад. *** — Занзас… Звёзды сегодня красивые, да? Они стоят на балконе в каком-то дешёвом мотеле, номер в котором сняли на ночь. На Скуало одна только рубашка, почти ничего не прикрывающая, на Занзасе нет и её. — Звёзды, как звёзды. Космические куски мусора. — Хеей, Босс, да ты просто романтик! – Скуало хмыкает и прижимается к Боссу крепче. – Не знаю, как ты, а мне почему-то кажется вот, что там где-то есть другие миры. Ну, знаешь, такие миры, где живут наши двойники, но что-нибудь там по-другому… — Ага, к примеру, в одном из таких миров ты немая чернокожая баба, — Занзас насмешливо зарывается носом в серебристую макушку. – Не смеши меня, мусор. Я не верю в подобную чушь о всяких там параллельных измерениях. И вообще, тебе что, меня одного мало? Надо ещё одного Босса, которому поклянёшься в верности?.. Ночью кошмары обретают плоть и кровь. Как только Скуало закрывает глаза, то видит либо воспоминания о времени, проведённом с Занзасом… либо то, как Занзаса убивает Бьякуран. Мечнику кажется, что вокруг него сгущаются неведомые призраки, которые безумными голосами завывают и нашёптывают ему о том, что это он виноват в смерти Босса, что он должен был его спасти, закрыть собой – да всё, что угодно! Умом Супербиа понимает, что на самом деле уже не мог ничего сделать, но призраки продолжают завывать и шептать, призраки заставляют его сходить с ума и тихо выть в ответ. Звёзды, которые он видит в окне камеры, холодно и насмешливо мерцают с черноты ночного неба, словно желая затянуть в свой мир немыслимого холода и всепоглощающей тьмы. Скуало уже почти согласен с ними, но на потолке тюрьмы так же холодно и насмешливо мерцает красным огоньком видеокамера, через которую, как мечник небезосновательно догадывается, ублюдки Мильфеоре – в частности, Бьякуран – с удовольствием наблюдают за мучениями пленника. Скуало не желает доставить им такого удовольствия, как лицезреть сломленную Варийскую Акулу, и поэтому только показывает средний палец сначала видеокамере, а потом, украдкой, и звёздам. *** Бьякуран опасно сверкает лиловыми глазами и мягко, но властно касается щеки Скуало. Тот дёргается, как от удара, сверлит Джессо ненавидящим взглядом. — Ты бы поел, Скуало-кун, — говорит он вкрадчиво, как кот, подкрадывающийся к добыче. – И поспал бы. А то у тебя уже синяки под глазами, да и от тела один скелет скоро останется. — Иди нахрен со своей фальшивой заботой… — устало посылает его мечник. Скуало, и правда, выглядит не самым лучшим образом. Вокруг глаз чернеют круги бессонницы – он ни разу не спал с момента смерти Занзаса. Тело, и без того худое, теперь действительно похоже на ходячий скелет, кожа, обтягивающая узкие кости, побелела ещё больше, синяя сетка вен на ней выделялась теперь особенно чётко. Руки мечника закованы в наручники, меч у него, разумеется, отобрали, но протез на левой руке оставили – видимо, чтобы эти самые наручники не спадали. Недавно Скуало в порыве ярости так долго бил о решётку своей камеры кулаками, что правая рука теперь вся окровавленная и пальцы на ней едва разжимаются, а протез сломался и теперь висит бесполезной железкой. Ко всему прочему, по всему телу красуются синяки и кровоподтёки в качестве подарков от Погребальных Венков. Из-за полученных ран Скуало едва может шевелиться, малейшее движение причиняет невыносимую боль. И только глаза остаются живыми, упрямыми, взгляд лихорадочно мечется в горячке, показывая, что мечник ещё не сломлен. — Скуало-кун, ты неразумен. Тебе всего лишь стоит поклясться мне в верности – уж я-то знаю ценность клятв такого, как ты – и все твои мучения закончатся. Я залечу все твои раны, я даже могу дать тебе одно лекарство, которое поможет тебе забыть твоего бывшего Босса. Перестань уже упрямиться и подумай хорошенько над моим предложением, идёт? Бьякуран вкрадчиво улыбается, снова касается тонкими пальцами его щеки. Скуало резко уклоняется и пытается ударить мерзавца обеими руками, но сил не хватает, и он тут же оказывается прижатым к полу без возможности пошевелиться. Бьякуран быстро заводит его руки за голову, держит их за наручники одной рукой, а другой забирается под окровавленную белую рубашку и пробегает кончиками пальцев по животу. Мечник с рычанием и матом пытается вырваться, не осознавая тщетность своих попыток. — Ох, думаю, лучше тебе будет не сопротивляться пока, мой прекрасный белый цветок. Ты ведь не хочешь ещё большей боли? – Джессо надавливает на живот чуть сильнее, постепенно спускаясь пальцами ниже. Скуало не прекращает попытки вырваться, воет и покрывает Бьякурана бессвязным потоком проклятий и ругательств. Он извивается, как только может, кричит во всю мощь своих лёгких, словно умирающий зверь, но Бьякуран предусмотрительно закрывает его рот грубым поцелуем, не давая даже вздохнуть. Скуало чувствует, как им завладевают отчаяние пополам с паникой. Прикосновения и поцелуи Бьякурана вызывают только отвращение и ужас, но в то же время пробуждают непрошенные воспоминания, и мечник, решив, что не должен выглядеть так жалко, просто закрывает глаза и представляет, что руки, терзающие его плоть, более грубые и смуглые, со шрамами и тёплыми ладонями, а рот, по-хозяйски накрывающий его губы поцелуями – принадлежит не этому ублюдку, а другому человеку, с неизменными шрамами и красными глазами, вселяющими уверенность и тепло. *** — Занзас, я… люблю тебя. Занзас нехотя поворачивается к мечнику. Они спят в одной постели, первые лучи солнца уже вовсю гуляют по полутёмной комнате. — Я не верю в любовь, — отвечает Босс сонно, краем глаза следя за солнечными зайчиками, нагло резвящимися в длинных светлых волосах. Скуало в ответ только вздыхает и отворачивается к окну. — Да ты, блядь, ни во что не веришь. Даже в мою преданность тебе. Параноик чёртов. Занзас не выдерживает и ловит солнечных зайчиков в его волосах ладонью. Вплетает пальцы в волосы, лениво тянет своего заместителя к себе поближе, заставляя снова повернуться, и целует его в лоб. — Если бы я не верил в твою преданность, ты бы давно оказался в помойке, где и положено быть настоящему мусору вроде тебя. Скуало чувствует, как против его воли губы расползаются в непрошенной улыбке. — Да пошёл ты, — беззлобно говорит он и прижимается к груди Занзаса носом. — Взаимно, — отзывается тот, усмехаясь и гладя его по волосам. Когда Бьякуран уходит, Скуало остаётся лежать, не шевелясь, с заведёнными за голову руками, с задранной рубашкой и спущенными до колен штанами, с алеющими на шее засосами и потухшими, безжизненными уже глазами. В тюремной камере холодно, и мечник едва заметно дрожит, на автомате выцарапывая на стене ещё одну чёрточку и зачёркивая накопившуюся пятёрку таких. Этих зачёркнутых пятёрок на стене собралось уже несколько десятков. Ночные призраки возвращаются теперь вдвое более сильными и страшными. Их число и сила растут пропорционально отчаянию Варийского капитана, и он уже начинает думать, что скоро призраки станут материальными. Ему больно-больно-больно, но не физически, потому что тела он уже даже не чувствует. Он вообще отрицает своё жалкое и слабое тело, тело, которое посмело принадлежать кому-то другому сегодня. Он не собирается за этим телом ухаживать или заботиться о его благополучии, пусть бесполезное тело умирает, ему не жалко. В помещении тюрьмы слышится шум и возня, но мечник не реагирует. В соседнюю камеру, кажется, заталкивают нового пленника. Скуало по-прежнему не шевелится и продолжает бездумно смотреть в потолок камеры, даже не снисходя до того, чтобы просто натянуть штаны. — С… Скуало? – тихо раздаётся из соседней камеры подозрительно знакомый голос, когда стихают вдали шаги охраны. Скуало совершает над собой мысленное усилие и нехотя поворачивает голову по направлению голоса. Новым пленником Мильфеоре оказывается Ямамото Такеши, изумлённо разглядывающий своего бывшего учителя. Что-то такое знакомое мелькает в глазах младшего мечника, и Супербиа вспоминает, что уничтожена не только Вария, но и почти вся Вонгола. Однако Такеши явно держится лучше, чем сам Скуало, и тому на какое-то мгновение становится стыдно за такую слабость. Он встаёт, поправляет штаны, приводит себя в порядок и садится поближе к решётке между их камерами. — Вижу, тебя тоже угораздило попасться, а, мелкий? – отзывается он бесцветным голосом и вытирает с губ кровь. Ямамото смотрит на него долгим, проницательным взглядом, а потом кивает, будто в ответ на вопрос, но в то же время будто самому себе на какие-то свои мысли. — Скуало… Я слышал о Занзасе… Сочувствую твоей потере. Супербиа только неопределённо передёргивает плечами, снова уставившись в потолок. В глазах и в голосе Такеши действительно сквозит до отвратительного искреннее сочувствие. Оно должно, по идее, злить старшего мечника и возвращать его к жизни, но Скуало, увы, не чувствует в себе абсолютно никакой реакции. Ему почему-то наплевать и на сочувствие, и на свой жалкий вид, ему наплевать совершенно на всё. Внутри у него холодно и пусто. — Эй, Скуало, — мелкий Вонголёныш, кажется, точно такой же упрямый, как сам Скуало в молодости. – Я отлично понимаю твою боль… — Нихрена ты не понимаешь… — …но нельзя же вечно скорбеть по нему! Я, конечно, не в том положении пока, чтобы давать тебе советы, но тебе не кажется, что пора бы взять себя в руки и начать думать, как нам отсюда выбираться? Тсуна, если ты помнишь, тоже мёртв, как и большинство моих друзей, но я, как видишь, не собираюсь так легко сдаваться, и… — Заткнись. — Скуало… — Заткнись, я сказал. Он поворачивается к Ямамото, и тот бессильно замолкает, увидев пустой и абсолютно ничего не выражающий взгляд бывшего учителя. *** — Занзас. — Нет. — Занзас! — Отвали, придурок. — Занзас, твою-то мать!!! Выслушай меня, чёрт тебя дери! Савада мёртв, так что Варии необязательно уже во всё это вмешиваться! Ты, конечно, суперкрут и всё такое, но Мильфеоре чертовски сильны! Мы потеряем хренову кучу людей, если не отменим завтрашнюю операцию! — И что? Из этого следует, что мы можем позволить этому грёбаному Джессо думать, что он победил всю Вонголу, раз уж даже Вария не оказывает ему сопротивления? – Занзас непреклонно пожимает плечами и за волосы притягивает капитана к себе ближе. – И вообще, мусор, ты что, не веришь в меня? На это у Скуало возражений не находится, и он только смиренно вздыхает, касаясь губами губ Босса: — Ты смысл моей жизни, как я могу в тебя не верить?.. Я подготовлю всё к атаке. Бьякуран стал приходить чаще, и непременно заканчивал свой визит либо поцелуем, либо изнасилованием. Скуало уже даже не ругается. Он вообще не говорит ни единого слова и по-прежнему ничего не ест. На Бьякурана он никак не реагирует, позволяя тому творить с его телом всё, что угодно, и создаётся впечатление, что Скуало – живой труп, у которого душа давно покинула своё тесное слабое вместилище. В глазах у него тоже ничего не отображается, ни единой искры жизни, и Ямамото, наблюдающий за ним, начинает понемногу отвыкать надеяться, что он вернётся когда-нибудь в норму. Скуало оживает только один раз, когда Бьякуран решает расчесать его спутанные грязные волосы. В глазах бывшего Варийского капитана на несколько долгих секунд мелькает страх и – наконец-то! – злость. Он вскакивает на ноги, пятится к дальней стене, смотря на Бьякурана взглядом загнанного волка, упрямо вскидывает острый подбородок, всем своим видом показывая, что не даст прикоснуться к своим волосам. Волосы – это всё, что напоминает Скуало о его клятве и о том, кому он её дал, и он не собирается так просто позволять этому мерзавцу с сахарной улыбочкой трогать их… — Ах, Скуало-кун, ты такой нервный. Прямо как Шо-тян, хотя нет, всё же ты и его в этом переплюнул, — Бьякуран заливисто смеётся и кошачьей походкой придвигается ближе к мечнику. – Иди сюда, не будь таким букой. — Оставь его, Бьякуран! – не выдерживает Ямамото и хватается за прутья решётки между камерами, словно в тщетной попытке сломать их голыми руками. Бьякуран, разумеется, не обращает на окрик Такеши ни малейшего внимания, подбирается к Супербиа вплотную и несколькими быстрыми касаниями в нервные узлы заставляет мечника со стоном упасть на колени. Временно парализованный этим нехитрым боевым приёмом, Скуало только обессиленно скалится и обречённо склоняет голову, не видя больше смысла гордо держать её прямо. Ублюдок Джессо только снова смеётся, садится с ним рядом, заботливо обнимает и долго расчёсывает такие желанные красивые волосы, словно безвольной кукле. Когда довольный Бьякуран уходит из тюрьмы, Скуало ещё некоторое время не шевелится. В окно камеры задувает холодный северный ветер, осторожно развевающий расчёсанные теперь шелковистые длинные волосы. А потом действие применённого Бьякураном приёма заканчивается, и Скуало, обретя способность шевелиться, внезапно хватается за эти волосы дрожащими руками и чуть ли не с корнем безжалостно их вырывает. Он катается по полу, кричит что-то на итальянском, кричит до срыва голоса, он бьётся об стены головой и руками, в кровь исцарапывает пальцы об решётку и бетон, снова кричит, и всё это время продолжает вырывать целые клочья волос, будто желая стереть с себя абсолютно все следы прикосновений проклятого Бьякурана. Ещё около часа Ямамото в страхе наблюдает за этой истерикой, не зная, как успокоить друга. Потом Скуало успокаивается сам. Он сидит в углу, тяжело дыша и обнимая колени, а взгляд у него вновь становится совершенно пустым. Супербиа прекращает трепыхаться, как выброшенная на берег рыба, и снова становится живым трупом. *** — Эй, Босс… А вот ты веришь в жизнь после смерти? Занзас гладит Скуало, голова которого лежит у него на коленях, по волосам. На губах у несостоявшегося Десятого играет загадочная полуухмылка-полуулыбка, в чуть прикрытых глазах цвета крови чудится выражение некого несвойственного спокойствия. — Нет, не верю. После смерти мы все становимся дерьмом, вот и всё. Мечник только фыркает в ответ: — Ну и хорошо, что не веришь, а то мне бы пришлось прислуживать тебе и в Аду! Занзас хрипло смеётся и почти нежно касается кончиками пальцев щеки своей Акулы. В такие вечера можно позволить себе немного расслабиться, верно? — Ты мудак,— констатирует Босс с улыбкой. — А ты придурок, ммм… — Скуало тоже улыбается, жмурясь от удовольствия, и ощущает себя почему-то как никогда счастливым. А потом Ямамото начинает замечать, что оцепенение понемногу проходит. Скуало по-прежнему не разговаривает ни с кем, по-прежнему не реагирует на слова и действия врагов, в глазах его по-прежнему не читается никакой жизни, но зато мечник неожиданно начинает есть, пить и даже спать. Такеши молча радуется таким полезным переменам и снова начинает надеяться, что уж теперь-то с его учителем всё будет хорошо. Однажды ночью Ямамото просыпается от того, что слышит из соседней камеры гимн Варии. Удивлённо оглядевшись, младший мечник обнаруживает Скуало, который стоит лицом к окну, сложив руки за спиной, и тихо, хрипло, невыразительно почти напевает этот самый гимн. — Скуало? – осторожно окликает его Ямамото. Тот реагирует не сразу. Сначала он заканчивает гимн целиком, потом медленно поворачивается, как-то странно, непривычно светло улыбаясь. — Знаешь, какой сегодня день, мелкий? – спрашивает Скуало будто невзначай, смотря куда-то сквозь Такеши. – Сегодня День Рождения Занзаса. Тридцать пятый, между прочим. И только тут Ямамото замечает несколько очевидных вещей, которые из-за удивления от поющего учителя не заметил сразу. Во-первых, руки Скуало каким-то образом стали свободны от наручников. Во-вторых, искорёженный до неузнаваемости протез валялся в углу камеры, отброшенный за ненадобностью, и становилось понятно, как же Супербиа снял эти треклятые наручники. И в-третьих – это было самым невероятным – по лицу Скуало, прочерчивая дорожки сквозь грязь и кровь на бледных щеках, безостановочно текли слёзы. Сначала Такеши думает, что иногда действительно необходимо поплакать, особенно таким, как Скуало, кто вечно сдерживает слабость в себе… Но, приглядевшись, он понимает, что эти слёзы – вовсе не признак какого-либо улучшения. Потому что серые глаза старшего мечника смотрят совершенно безумно, без единого признака рассудка. — Знаешь, а ведь он ужасно не любил, когда я напоминал ему о его же празднике! – Скуало хрипло смеётся, разглядывая свою правую руку, так жалко выглядящую без протеза. – И каждый раз швырял в меня моими же подарками. Правда, потом всё равно подбирал их. В этом году я хотел подарить ему что-нибудь совсем особенное… По тюремному коридору слышатся шаги и раздаются несколько коротких криков охранников. Скуало прерывается на полуслове, внимательно вслушивается во все эти звуки, а потом быстро берёт миску с водой и опрокидывает на себя, смывая все признаки недавних слёз. Ямамото наблюдает за ним со всё возрастающим удивлением. К камерам выходит невысокая фигура в белом. Ямамото хмурится, думая, что к ним пришёл очередной Мильфеоровец, чтобы в очередной раз поиздеваться над ним или над Скуало, а вот сам Скуало почему-то лишь сдержанно улыбается. — Почему так долго, Белль? – спрашивает он в темноту. Во мраке сверкает что-то острое и металлическое, и точно в замок решётки камеры Скуало вонзается маленький кривой нож. В лунном свете на белой мильфеоровской форме обнаруживаются кровавые пятна, в золотистых волосах блестит диадема, а на окровавленном молодом лице внезапно расцветает характерная сумасшедшая улыбка Чеширского кота, и Ямамото сам удивляется, как Бельфегора можно было не узнать. — Просто заигрался с братиком, Ску. И он потерял бдительность, — отвечает принц со своим обычным шишикающим смехом. Скуало кивает и невозмутимо открывает ножиком замок камеры. Выходит, вынимает нож и бросает его Ямамото, ждёт, пока тот тоже освободится. Потом оценивающе осматривает Белля, укоризненно качает головой, замечая искусанные в кровь губы принца, засосы на шее и глубокие кровоточащие раны по всему телу. Видимо, Потрошителю тоже пришлось несладко. Совместными усилиями они выбираются с базы Мильфеоре и бегут куда-то в ночь, а позади них слышно, как враги поднимают всеобщую тревогу и погоню. Они уже добегают до кромки леса, где им вполне бы удалось скрыться, но тут Скуало и Бельфегор внезапно останавливаются. — Скуало, Белль, не время отдыхать! – Ямамото внимательно смотрит на них, и от внезапного прозрения у него холодеет сердце. – Вы же не собираетесь вернуться, нет? — За этим уёбком должок, — Скуало нехорошо ухмыляется и скрывается в противоположным от леса направлении. Бельфегор исчезает следом, многозначительно дотронувшись до своего залитого кровью лица, как бы показывая, что и он не сполна ещё отплатил. Ямамото долго смотрит им вслед, но затем обречённо вздыхает и уходит в лес. В отличие от этих варийцев, ему ещё есть, к кому возвращаться. *** — Занзас, а знаешь, что я подумал? — Мне похрен. Честно. Скуало обиженно фыркает и пытается слезть с колен Босса, где так благополучно сидел все предыдущие полчаса. Занзас удерживает его, не давая слезть, крепко обнимает и прижимает к себе, со вздохом целует бледную шею. — Ладно, мудак, чего ты там подумал? Скуало довольно ухмыляется и удобно устраивается у него на плече. — Я подумал, что если ты ни во что не веришь, то я могу верить за нас обоих. И в параллельные миры, и в жизнь после смерти, и… — И в единорогов с феечками, — прерывает его Занзас насмешливо. — …И в любовь! – торжественно доканчивает свою речь мечник. Занзас задумчиво смотрит на его сияющее лицо и внезапно улыбается. Эту улыбку можно увидеть у него крайне редко, она только для него, для этого упрямого глупого создания, которое почему-то до сих пор терпит все его собственные причуды. — Тогда ты никакая не Акула, а хренов осёл, — замечает Босс всё с той же улыбкой. – Только ослы так упрямо верят в подобную чушь. — Ну… — мечник на секунду забавно морщит нос. – Твой же осёл? — Мой, — Занзас смеётся и целует его, горячо и жадно. — Ну, тогда мне больше ничего и не надо! – Скуало тоже смеётся и отвечает на поцелуй. Скуало смотрит в далёкий белый потолок базы Мильфеоре, но видит перед собой только почему-то одно лишь бесконечное небо. Настоящие Погребальные Венки расходятся в разные стороны, Бьякуран, укоризненно качнув пушистой головой, говорит мечнику что-то прощальное, продолжая приторно улыбаться. Рядом испускает последний вздох Бельфегор, и Скуало отчётливо понимает, что тоже сейчас умрёт. Страх? Нет, он давно перестал бояться такой глупой вещи, как смерть. Умирать почему-то легко и даже приятно, Скуало даже кажется, что он наконец-то обретает долгожданную свободу. Почему-то он видит небо, а потом и вовсе начинаются странности. Скуало словно переносится в какой-то параллельный мир и со стороны наблюдает, как совместными усилиями Вонгола побеждает Бьякурана и его венков. Сгорает в огне Х-барнера ублюдок Бьякуран, возвращаются к жизни Аркобалено. Уходит с поля боя Вария во главе с Занзасом, совершенно живым и здоровым. Занзас тащит на плече раненого Скуало – другого, тоже живого и телом, и душой – и, кажется, негромко отчитывает его за то, что тот так глупо подставился… И Скуало – не тот, счастливый и живой, а умирающий и уставший – отчаянно хочет верить в такой мир. И он верит, верит из последних сил, вкладывая в эту веру всю свою любовь, всю свою нескончаемую грусть, все свои счастливые воспоминания. — Дождись меня там, в Аду или в Раю, чёртов Босс… — вырывается у него вместе с последним дыханием. Закрывая глаза и проваливаясь в бесконечную холодную тьму, куда так манили его звёзды раньше, Скуало успевает услышать обрывок диалога между теми другими Занзасом и Скуало: — Я люблю тебя, Занзас… — Я не верю в любовь.