Цветы для Энтони

Кроули не сразу поднял голову, когда услышал скрип входной двери. Он как раз заканчивал с особенно сложным букетом, и чертова ленточка все норовила усложнить ему жизнь. — Один момент, — ответил он и нахмурился, когда конец атласа опять выскользнул из пальцев. В ответ была пауза. Затем голос мягко произнес: — Вот ты где. Кроули удивленно вскинул голову, отпуская ленточку. Было что-то знакомое в этом голосе, хотя эта мысль была до боли нелогичной. Было что-то знакомое в его владельце, в белоснежных кудрях, слишком синих глазах и в старомодном пиджаке, и в нелепой (но… почему-то как нельзя лучше подходящей?) клетчатой бабочке, в том, как он держал сцепленными в замок перед собой руки, словно это помогало крепче стоять на ногах. Но Кроули никогда не видел его раньше. Или видел? — Чем… я могу вам помочь? — спросил он. Незнакомец оторвал глаза от Кроули и огляделся в магазине. — Снова цветы. Я всегда нахожу тебя среди цветов… — негромко сказал тот, скорее себе. А потом словно очнулся, снова посмотрел на Кроули и улыбнулся ему. Улыбка была почти искренней, если бы не что-то настораживающее в глубине его глаз. — Не знаю, можно ли тут помочь, дорогой мой, потому что мне требуется кое-что особенное. Кроули попытался не выгнуть бровь на такое обращение: незнакомец на вид был старше него не больше чем лет на десять. Однако говорил с ним, как родная бабуля. Но это ему шло, как и дурацкая бабочка. — Давайте, попробуйте. Я могу вас удивить. Улыбка стала неожиданно ласковой. Незнакомец скользнул по нему взглядом, словно выхватывал каждую деталь: немодный, но необходимый по работе фартук, который Кроули надевал, чтобы не запачкать любимые черные джинсы с футболкой, волосы, убранные в растрепанный пучок, из которого рыжие пряди все время падали на лицо, татуировка со змеей, про которую он ненавидел рассказывать, если спрашивали, сережка в ухе возле татуировки. — Не сомневаюсь, — незнакомец, (покупатель, — предположил Кроули), прошел вглубь магазина, остановившись у роз. — Вы хорошо владеете языком цветов? Кроули закатил глаза, пока тот не видел. — Предпочитаю работать иначе, — ответил он. — Мне нравится обдумывать композицию целиком, создавать баланс цвета, формы и аромата. А не выдумывать ребусы. — Может, вы сумеете найти компромисс? — покупатель приподнял бровь, явно бросая вызов. Кроули резко и необъяснимо захотелось сказать этому человеку, чтобы тот проваливал из его магазина. Все дело было в этом вызове, то, как знакомо он звучал, словно слова были сказаны старым другом. Это неожиданно отозвалось такой яркой болью, словно кто-то ударил под дых, и вызвало еще более необъяснимое желание расплакаться. — Думаю, я могу попробовать, — сказал Кроули, хмурясь, чтобы выражение лица ненароком не выдало его. — Что должен нести в себе букет? Незнакомец снова отвел взгляд, словно заинтересовался кустом пухлых суккулентов, но почему-то Кроули не покидало чувство, что тот их не видит. — Воспоминание, — тихо сказал незнакомец. — Терпение. Заступничество. И… — он глубоко вздохнул. — Ушедшую любовь. Его голос дрогнул на последнем, и он крепче сцепил руки. Кроули сглотнул — в грудной клетке что-то быстро и глухо забилось. Сердце? А может быть что-то, что было заперто в нем, и так отчаянно рвалось наружу? Он развернулся и достал каталог, хотя практически все знал наизусть. — Я не особо разбираюсь в традиционных значениях, — сказал он, глядя в глянцевые страницы, а не на человека, который снова к нему повернулся. — Но… как там было в Гамлете? Вот розмарин, это для… — …Воспоминания, — закончил незнакомец, его голос на миг сорвался, словно он сейчас заплачет. — Такого я здесь не держу, — хмуро сообщил Кроули, краем глаза замечая, что незнакомец погрустнел. — Но я… — он умолк, притворяясь, что изучает каталог. — На заднем дворе у меня растет куст. Он сейчас как раз цветет. Хотите, я использую его цветы для букета? — Только… только если вам не в тягость. — Ничего, его все равно надо подрезать, пока он не разросся по всему саду. — У вас есть сад? — со странным воодушевлением спросил незнакомец. У многих же есть сад, что в этом такого? — Что вы выращиваете? — Ничего из того, что я продаю здесь, — сказал Кроули, уже зная, куда повернет разговор. Покупатели часто приходили в восторг, когда слышали, что он выращивает собственные цветы, несмотря на то, как тяжело их разводить в мелких лондонских двориках. — Травы для приправ, декоративные растения, фруктовые деревья… — Фруктовые деревья? — Посадил пару яблонь, но я не уверен… Он не договорил, потому что незнакомец рассмеялся, словно Кроули только что рассказал какую-то шутку, понятную только им обоим. — Ну, конечно же, — сказал он, и Кроули ощутил тягу в груди, покалывание, что пробежало вдоль спины. — Мы… мы знакомы? — выпалил он. — Вы кажетесь… Незнакомец переменился в лице, смех умолк. — Нет, — сказал он. — Вовсе нет. А что насчет гвоздик? Кроули проморгался пару раз, прежде чем сумел переключиться на цветы. — Да, парочка найдется. Они означают что-то конкретное? — Они означают: «Я никогда тебя не забуду», — тихо ответил незнакомец. — По крайней мере, означали в последний раз, когда я… когда я смотрел про них. — Я проверю, — пообещал Кроули. Он достал блокнот и нацарапал в нем то, что было озвучено: пару цветов, необходимые значения. Рука задрожала, когда он дошел до «ушедшей любви». Поэтому он сосредоточился на практической стороне вопроса: — Какие-то еще пожелания? Или позволите мне действовать по собственной инициативе? — Как и всегда, — пробормотал незнакомец. Затем поспешно добавил, — То есть, прошу вас, вы же эксперт. Уверен, результат превзойдет все мои ожидания. — К какому числу? — спросил Кроули. В горле стоял ком. — Есть крайний срок? — Нет-нет. Когда закончите, тогда закончите. — Это подарок? Нужно упаковывать и оформлять доставку?.. — Нет, я сам за ними приду. — Хорошо, бюджет? — Фактически неограничен. Кроули пришлось поднять на незнакомца недоверчивый взгляд. Он не был похож на того, кто будет разбрасываться деньгами. Незнакомец улыбнулся, словно знал, о чем Кроули сейчас думал. — Ну, в пределах разумного, — добавил он. — Если попытаетесь надуть меня на тысячу фунтов за одну розу, я предпочту отказаться уже сейчас. — Да уж, всем розам розы, — пробурчал Кроули. — Погодите, вы хотите еще и розы? Лицо незнакомца застыло в каком-то нечитаемом болезненном выражении. Он отвернулся. — Лучше не надо. — Понял. Хорошо, значит… мне нужны ваши контакты, чтобы я мог связаться с вами, когда закончу. — Конечно, — незнакомец начал искать по своим карманам. — У меня где-то была визитка… Кроули удивленно всхрапнул прежде, чем смог себя остановить. — Имени и номера будет достаточно. — Ох, я… — почему-то эта просьба выбила его из колеи, незнакомец разнервничался. — Конечно. Так. Мой номер… Он продиктовал лондонский городской номер, даже не мобильный. Кроули записал его и выжидающе посмотрел на незнакомца. Когда тот продолжил молчать, он спросил: — Имя? Пауза затянулась настолько, что Кроули уже начал думать, а какого черта вообще происходит. Это же был обычный вопрос! — А, да… — незнакомец словно вел внутреннюю борьбу. — Азирафель. Брови Кроули поползли на лоб. — Прошу прощения? Незнакомец со странным именем вздохнул. — Что ж. Надо проговорить по буквам? Как ни странно, нет, Кроули это не требовалось. Когда он принялся записывать имя на клочке бумаги, ручка в его пальцах с такой естественностью вывела изящные буквы, словно он писал собственное имя. Кроули несколько мгновений таращился на результат, момент спустя пододвинул бумажку по стойке. Азирафель взглянул на нее, кивнул, и на его лице проступила слабая улыбка. — С первого раза и верно, — мягко заметил он. — Окей, тогда… тогда на этом все, — сказал Кроули, запнувшись. — Займет не больше недели. Я позвоню вам, если будут какие-то проблемы. И когда закончу, конечно же, тоже. — Спасибо вам, — ответил Азирафель с таким пылом и признательностью, которые были слишком для простого заказа цветов. — Увидимся с вами через неделю, дорогой. Кроули смотрел, как он отвернулся, чтобы уйти, и в этот момент его охватил практически неконтролируемый порыв догнать, схватить за рукав и попросить его не уходить. Азирафель оглянулся лишь раз — у самой двери, и улыбнулся, когда их глаза встретились. А потом он ушел. Кроули еще долго смотрел на дверь, прежде чем полез под стойку за ноутбуком и принялся искать значения для цветов.

***

Заказ занял меньше недели, потому что Кроули с остервенением, наполненным этой глубокой и тягучей тоской, сквозящей в каждом взгляде и слове Азирафеля, собирал букет. Он всерьез подумывал о том, чтобы съездить в город и попробовать найти незабудки, но в итоге пришел к выводу, что они не будут сочетаться с общей композицией. Гвоздики, розмарин (он никогда не использовал розмарин для букетов, но пах тот просто божественно), белый вереск — заступничество (пришлось просить об одолжении, чтобы достать его), аллиум — терпение. Он не смог найти ничего, чтобы символизировало конкретно ушедшую любовь, но маргаритки означали верность и истинную любовь, а исходя из того, что говорил Азирафель… Он думал об Азирафеле почти так же часто, как и о цветах. Размышлял. О печали, окружавшей его, о том, как он, несмотря на нее, улыбался. О его смехе, о кротости, о том, что он сам был, как мягкий, любимый поношенный свитер — уютный, дорогой сердцу… Кроули практически хотелось, чтобы с букетом возникли какие-то неувязки, тогда бы у него была причина позвонить, но все шло так гладко, как могло бы быть, и букет получился изящным в своей неброской простоте, скромным и сладким, как домашний мед, что в корне отличалось от обычного яркого и смелого стиля Кроули. Но для Азирафеля было идеально. Кроули мог бы представить букет в этих ухоженных руках, представить его на полке в каком-нибудь загроможденном кабинете или уютной гостиной. Он дождался, когда магазин опустеет, и только тогда набрал номер Азирафеля. Он убедил себя, что будет вежливо звонить, когда разговору не сможет помешать никакой посторонний шум, и что дело совсем не в том, что его сердце загнанно билось, когда он нажимал нужные кнопки. Азирафель ответил не сразу, но его голос звучал слегка запыхавшимся, словно он только сбежал вниз, а может вверх, по лестнице к телефону. — Доброго, это, эм, Кроули, — стойте, а он вообще представлялся Азирафелю? Он не мог вспомнить. — В общем, это из цве… — Да, конечно, Кроули из цветочного, — ответил Азирафель, и Кроули окатила практически головокружительная волна чувств. Обычно люди произносят его имя неверно, или с таким неловким выражением, как будто они старательно пытаются намекнуть, что называть его по фамилии странно и неудобно, и он просто должен уже позволить им звать его «Энтони». Азирафель произнес его имя, словно произносил тысячу раз, словно ему приносило радость прокатывать его на языке. — Как дела с букетом? — А, он закончен, — ответил Кроули. — Когда вам удобно будет его забрать? — О! Что ж, я… думаю, что могу подъехать в ближайшее время, если вам не будет неудобно? — Нет, то есть, да, отлично, — сказал Кроули. — Я буду здесь. — Тогда немедленно выезжаю. — Хорошо, — и Кроули услышал, как на том конце положили трубку. Он отложил мобильник на стойку, с удивлением замечая, что рука слегка дрожит. Эта готовность в голосе Азирафеля, когда он сказал, что немедленно выезжает. Словно без секундной заминки бросает все, чтобы приехать, если Кроули позовет. Кроули тряхнул головой. Он не знал, что на него нашло. Азирафель просто был свободен днем, вот и решил побыстрее приехать за цветами. Вот и все. Когда тот прибыл, буквально через полчаса — должно быть, он жил или работал неподалеку — Кроули поливал растения в горшках, которые выставлял снаружи магазина. Просто потому, что для этого стоял подходящий денек, а не потому что он надеялся увидеть Азирафеля, идущего к магазину, или даже увидеть его до того, как он заметит Кроули. Но затея не удалась, Азирафель возник буквально из ниоткуда, отделившись от небольшой толпы пешеходов, как раз, когда они проходили мимо магазина. Кроули едва не выронил лейку, и удивленно вцепился в нее, прижимая к груди. — Прошу прощения, не хотел напугать. — Нет, ничего страшного, хм, заходите. У Кроули было странное чувство, словно он приглашал Азирафеля к себе домой, а не в магазин, который вообще-то был открыт для любого желающего. Кроули поставил лейку и пошел за букетом в заднюю комнату; он не сразу понял, что Азирафель идет за ним, лишь тогда, когда взял букет в руки, и развернулся на месте, чтобы вынести его в магазин. Увидев цветы, Азирафель шумно вздохнул в восхищении, а лицо застыло, словно не могло выразить все эмоции, что переполняли его. — Кроули… он прекрасен. Кроули четко ощутил, как кровь приливает к лицу. Похвала обрушилась на него с неожиданной тяжестью — как и взгляд, которым Азирафель смотрел на букет и которым он всего на секунду посмотрел на него самого, сразу же опустив глаза. — Он идеален, — сказал Азирафель, прежде чем Кроули нашелся. — Само совершенство. — Ох, — ответил Кроули, слыша свой голос — тихий и ломкий. — Я… я рад, что тебе понравилось. Секунда растянулась в вечность, в которой они оба смотрели друг на друга и не смотрели одновременно. Азирафель перевел взгляд на букет, и Кроули с болью в груди подумал, что видит отблески слез в его глазах. — Что ж, — произнес Азирафель. — Полагаю, мне лучше будет… Он слегка посторонился, давая Кроули пройти, но не отошел достаточно далеко, и тот едва не задел его, проходя в магазин. Однако он был достаточно близко, чтобы уловить тонкий запах самого Азирафеля, даже в пропахшей цветами задней комнате: Азирафель пах как старые книги и чай, с тонкой нотой лаванды. Магазин перед глазами расплылся и Кроули пришлось проморгаться, даже не понимая, почему они вообще повлажнели. — Подобрать вазу для них? — спросил он возле стойки. — Или завернуть? — Просто заверни, пожалуйста, — Азирафель встал с противоположной стороны. — У меня уже заготовлена для них ваза. В груди Кроули снова прострелило. Ласковая нежность в голосе Азирафеля словно вынула из него сердце. Кроули занялся упаковкой букета, пытаясь не обращать внимания на взгляд Азирафеля на себе. Только закончив, он спросил: — Для кого цветы? Азирафель перестал дышать. — Это… для меня, — ответил он с заминкой. Кроули хмуро посмотрел на него. — Правда? Азирафель изучающе посмотрел на него, обводя взглядом каждый скат его лица, прежде чем снова отвернуться. — Был один человек, которого я любил, — сказал он. — Букет… так или иначе, для него. Но было бы ужасно несправедливо отдать цветы ему сейчас. Прошло столько времени. Он уже не тот, кем был. Сейчас… он даже не вспомнит меня. — Ох, — откликнулся Кроули, ошеломленный, сколько боли, тоски и скорби было в словах Азирафеля. — Я стараюсь не зацикливаться на этом, — Азирафель пытался говорить бодро, но это выглядело неубедительно, учитывая, как крепко он сжимал руки. — Продолжать жить, понимаешь, смириться. Мне есть, чем заняться. Но иногда… я становлюсь сентиментальным. И иногда я… Его голос дрогнул, а взгляд на доли секунды переметнулся на Кроули, но не задержался, будто ему было стыдно. — Иногда я безумно по нему скучаю. Кроули никогда не был в ладах со своими собственными эмоциями, что тут говорить про других. Но он хотел сказать… что-то. Что угодно, что смягчит остроту печали Азирафеля. И все что он смог сказать, все что смог выдавить, было: — А он бы этого хотел? Разве он не хотел бы, чтобы ты просто жил дальше? Азирафель фыркнул полузадушенным смешком, и внезапно заинтересовался поздравительными открытками на кассе. — Звучит заманчиво, — ответил он. — Но все куда сложнее. — Да? Просто, я… просто хочу сказать, что если бы это был я, то я бы не захотел, чтобы ты провел остаток своей жизни… Он не договорил, потому что ощутил на себе взгляд Азирафеля, чьи глаза уже безошибочно были наполнены слезами. — Я знаю, — очень тихо, и очень грустно ответил Азирафель. — Я знаю, что ты бы не захотел, мой дорогой. Но это мой выбор. Он достал из кармана старый потрепанный кошелек, который выглядел именно так, как Кроули того ожидал. — Сколько с меня? — беспечно спросил Азирафель, открывая кошелек и перебирая его содержимое, лишь бы не поднимать глаза. Кроули сглотнул ком в горле, и назвал цену, которая была куда ниже той, что полагалась. Азирафель тут же поднял на него взгляд — смесь нежности и раздражения, которая казалась настолько родной, что от этого болело в груди. — Я достаточно разбираюсь в стоимости цветов, чтобы понять, что цена занижена. Кроули неохотно исправился, хотя все равно занизил. Азирафель посмотрел на него так, словно отлично знал, что Кроули творит, но решил оставить все как есть. Он заплатил наличными, и когда Кроули брал купюры, то на долю секунды соприкоснулся с ним пальцами: ему стоило больших усилий удержать себя от того, чтобы не схватить Азирафеля за руку. Ему пришлось трижды отсчитывать сдачу, прежде чем он выдал верную сумму. Выкладывая мелочь в протянутую ладонь, он попытался снова коснуться кожи его руки, но Азирафель внезапно дернулся от него, поймал монеты и торопливо положил их в кошелек. — Итак, — сказал Кроули. Ему вдруг стало страшно, что Азирафель сейчас уйдет, ведь его больше ничего здесь не держит, и ему нет причины возвращаться. — Вот и все. — Да, — Азирафель осторожно взял букет обеими руками, словно ребенка. — Правда, слов нет, как я тебе благодарен. Это все, что я хотел. Это была неправда, и Кроули это чувствовал — дело было далеко не в цветах. Чего бы Азирафель ни хотел, он бы не получил этого, всего лишь заказав один до странного конкретный букет. — Что ж, — сказал Азирафель, немного погодя. Он аккуратно потер веточку розмарина, и сладковатый аромат окутал их. — Все… замечательно. Спасибо, Кроули. — Приходи, когда захочешь, — выпалил Кроули, чувствуя такое отчаяние и боль, словно балансировал на краю утеса. — То есть, я… делаю хорошие скидки для постоянных покупателей, и у нас бывают акции… Азирафель встретился с ним взглядом, задержал его — по ощущению на тысячи секунд. Он глубоко вздохнул, а потом направился к двери. — Нет, я… спасибо, но я не хочу зря тут маячить, — сказал он. Наверное, сказано должно было быть с юмором, но слышалась лишь вина. — Я уже получил то, за чем приходил. — Но ты можешь, — не сдавался Кроули, вцепившись в стойку. — Маячить, даже если ты больше не будешь ничего покупать… Азирафель остановился, держа руку на двери. Спина замерла прямо, но Кроули видел отражение в стекле: Азирафель кусал губу, глядя в пол, а выражение лица было как у мученика, который пытается противостоять огромному искушению. — Лучше не надо, — сказал он, не оборачиваясь. — Это никогда хорошо не заканчивается. — Чт… что ты имеешь в виду? — Я уже пробовал, — продолжил Азирафель так тихо, что Кроули едва мог расслышать. — Первые несколько раз… но в конце концов, так или иначе, я принес лишь боль. — Я… — Прощай, дорогой. Будь счастлив. Дверь закрылась. Кроули стоял недвижимый, пока на руку, так крепко вжимающуюся край стойки, словно он пытался выточить в ней отпечатки пальцев, не капнуло что-то теплое. Он коснулся щек и ощутил влагу от текущих из глаз слез. — Я не понимаю, — сказал он пустому магазину. Сердце в груди рассыпалось. — Я… ничего не понимаю.