Апельсиновый сок

Саша давно понял, что эти отношения не доставляют ему былого счастья и радости. Он понимал, что чем дальше в лес — тем сильнее пожар: он словно сгорал изнутри. Каждый день, каждый ебаный день превращался в каторгу: у Паши какая-то проблема, Саша пытается помочь, на Сашу обижаются, потому что он что-то не так сказал. Поначалу работал механизм «я его не трогаю, он взрослый мальчик, он умеет думать». Не вышло. Агрессия приобрела накопительный эффект, занимая каждую свободную полость в организме, она начала течь по сосудам, разливаясь и наполняя каждую клетку. Саша не выдерживал. Он словно несется по федеральной трассе со скоростью двести километров в час, а тормоза не работают. И либо ты въебешься в первую же сосну, либо продолжишь ехать, пропуская свой поворот. А Паше было нормально. Он считал, что все хорошо, что Саша его любит и не бросит, какую бы хуйню он не творил. Паша вечно говорил, что перестанет ревновать ко всем и вся, говорил, что перестанет пытаться держать возле себя. Но на словах все кончалось. Паша продолжал устраивать истерики из-за каждого лайка в инсте и каждой переписки с кем угодно, но не с ним. Паша стал буквально контролировать каждый Сашин шаг: где ест, с кем говорит, куда едет — все знал Паша. А Сашу такой тотальный контроль доводил до срывов, приступов агрессии. Когда ты хочешь не домой вернуться, а с ближайшего моста сигануть, лишь бы все это закончилось, лишь бы его оставили наедине. -Паш, нам надо расстаться. Для Личадеева — как гром среди ясного неба. Для Анисимова — глоток воздуха. Саша сказал, что так будет лучше обоим и можно остаться друзьями. А Паша не слышал, он продолжал истерить, говорить, какой он плохой, покрывать Сашу матом и обидными словами, твердить, что Саша такой ужасный, что никогда не поддерживал, никогда не уступал. Но проблема в том, что, кажется, Саша знает свои косяки, а Паша нет. Саша знает, чего хочет от жизни, а Паша нет. Саша любит искренне, а Паша думает, что любит. -Давай останемся друзьями. Саша выдохнул. Он стал свободным. Теперь ему не нужно отчитываться не перед кем, куда, что и когда… Так он думал первые две минуты. -Ты же останешься со мной? Жалко, по человечески жалко Пашу. Саша не такой мудак, чтобы взять и бросить. Бесповоротно уйти, бросив ключи в почтовый ящик. Он не такой, не такой. Через две недели все началось по-новой: Саша признался, что осознал ориентацию — асексуал, но продолжал спать с Пашей, продолжал жить с ним в одной квартире, делить еду и ванную. Все как в ебаном хомячьем колесе: бежим, немного отдохнем, снова бежим. -Паш, че за хуйня? Почему мы расстались, но ничего не изменилось? -Я не хочу тебя отпускать… Собственничество было главной проблемой Паши. Он не хотел отпускать. Он не хотел оставаться один наедине с собой, потому что не умеет. Он не умеет жить с собой, он не нашел себя. Он понятия не имеет, что можно оставаться в одиночестве и находить себе занятие. Он просто не знает, что так можно. В этих отношениях горят оба: один от невозможности привязать к себе, а второй от невозможности уйти. Это ненормально. Так не должно быть, и так нельзя. С этим нужно бороться, но понимает это только Саша.