***
Шепард смеётся. Громко и с очевидной искренностью. Уж какой, а легкомысленной её не назовешь, но смеяться эта женщина любит. Иногда Гаррусу кажется, что в ней непостижимым образом живут два человека: профессиональный солдат и девушка из соседнего квартала. — Имей в виду, ты меня сюда привёл, и, в случае чего, моя позорная смерть от отравления будет на твоей совести, — говорит Шепард и, зажмурившись, всё же съедает жуткого вида буро-коричневую конфету, попавшуюся среди прочих сладостей, купленных на продуктовой ярмарке. — Зато какое будет заключение криминалиста! «Причина смерти: мармелад», — тянет Гаррус и незамедлительно получает смешливый взгляд. — Нет, Вакариан, не сегодня. Это желе со вкусом колы. С детства такого не ела. Интересно, я взяла ещё?.. Женщина высыпает на ладонь содержимое своего пакета… В тишине ему кажется, что он даже слышит шелест бумаги… — Ну, ты помнишь. Захочешь вернуться – только напиши. Должность механика всё ещё свободна. Уверена, МАКО по тебе скучает, — проникновенно заверяет Шепард, и голос её становится едва различим за шумом космопорта. — Пожалуй, я предпочту получить жетон СПЕКТРа, Шепард, и, прибыв на «Нормандию» в качестве твоего коллеги, с чистой совестью откажусь чинить это жалкое подобие бронетранспортёра. Она смеётся, но тише, чем до этого, когда они бродили по сектору Ред Лайн Стрип. Рядом с кораблем на смену обычной девчонке приходит капитан. — Тогда не затягивай с этим, ладно? Мне чертовски не хватает твоих шуточек и сверлящего затылок взгляда, когда оказываемся в очередном дерьме. Без последнего вообще как без рук. Так что МАКО не единственный, кто будет рад тебе на борту. Последние слова она произносит как-то так, что смех его сходит на нет, толком не прозвучав. Возможно, память подводит, но что-то тревожащее было в том её взгляде... — Раз так дела обстоят, постараюсь. — Гаррус разводит мандибулы в улыбке, после чего спрашивает, указывая на фрегат: — У вас там всё хорошо? Шепард всего на мгновение хмурится и дарит ему тёплую улыбку. — А то. Ну, если не считать всеобщего нытья, что гонять гетов скучно. Думаю, мы теперь какое-то время так и будем мотаться от Цитадели к Траверсу и обратно две недели через одну. Рутина. — Могу себе представить. У нас сейчас в СБЦ тоже без сенсаций. Чаще занимаемся ремонтом и кропаем списки потерь, чем работаем. — Прежде чем внутренний критик успевает заставить его смутиться, Гаррус спрашивает: — Хочешь, в следующий раз, когда прилетите, ещё куда-нибудь сходим? — Хочу. Простой ответ. Недвусмысленный. В отличие от впечатления, оставленного им. Гаррус набирается смелости и первым протягивает к ней руки. Шепард обнимает крепко, что создаёт странный контраст с мягкостью её плеч, на которые он опускает ладони. Правду говорят, люди созданы из противоречий. Женщина в его руках – целиком и полностью из них. Шепард немного отстраняется, но не размыкает объятий. — Наведёшь справки по поводу того бара, о котором трепался Джокер? Чувствую, ещё две недели такой работенки, и я захочу как следует надраться. — Без проблем, буду только за, — отвечает турианец и всё-таки теряется, чувствуя взгляд глаза в глаза. Шепард поднимает голову и делает глубокий вдох, словно хочет что-то сказать ещё, но так и молчит. В этот самый момент Вакариана настигает ошеломляющая, абсолютно невозможная мысль: ему сейчас достаточно чуть наклониться… И он почувствует, что у нее губы сладкие от конфет. Секунды наивного волнения… В груди ухает, и у Гарруса вздрагивают руки. Шепард, усмехнувшись, опускает глаза и отпускает его. — Напиши, как будет время! — окликает он её у самого шлюза. Женщина оборачивается. Он запоминает Шепард улыбающейся ему… — Обязательно. Не кисни здесь, я скоро вернусь! Не возвращается.***
Гаррус подходит к окну. На улице относительно тихо. На Омеге вообще не существует такого понятия, как тишина, ни в рабочую часть цикла, ни в ночную. Но сейчас привычный неутихающий гул кажется еле различимым. Турианец глубоко вдыхает и, отстранившись от подоконника, направляется к выходу из комнаты. Прихватив с кресла рубашку, он накидывает её на ходу. В основном помещении их базы тоже тишина. Нечасто выпадает перерыв между вылазками, и в редкий выходной народ пользуется случаем отоспаться. Все по койкам. Гаррус подмечает движение только на балконе. Подойдя к арке проёма, он видит Батлера. Сегодня его вахта, и мужчина коротает дежурство за кофе и чисткой оружия. Подняв голову и увидев турианца, он только коротко салютует кружкой, делает глоток и возвращается к работе. Набрав из кулера воды, Вакариан выходит на балкон. Батлер, сидящий у парапета, как раз принимается разбирать одну из снайперок. Оба не говорят ни слова. Гаррус опустошает стакан и позволяет прохладному воздуху привести мысли и чувства в порядок. — Не спится, командир? — негромко спрашивает Батлер. — М, — отзывает Гаррус, качнув головой, — вроде того. Мужчина, не отрываясь от своего занятия, оборачивается к нему. Человеческие лица не так уж тяжело читать, если запомнишь основные выражения. А у него такая возможность была. Батлер явно озадачивается – он приподнимает брови, на мгновение оставляет в покое прицел винтовки. Но через несколько мгновений человек снова отворачивается, продолжая ковыряться в оружии. — Сильно зацепила, да? — вдруг спрашивает приятель. Гаррус с полминуты пытается понять, о чём он. В голову приходит пуля, но в последнее время ранений турианец не получал. Бросив бесплодные попытки угадать, он уточняет, что Батлер имел в виду. — Та, о ком ты думаешь, — усмехнувшись, поясняет человек. Хотя яснее Вакариану не становится. Проходит ещё несколько секунд, прежде чем до него наконец доходит смысл вопроса. В груди поселяется лёгкая прохлада. Он понятия не имеет, каким образом Батлер догадывается, что у него в мыслях женщина, хоть друг явно подразумевает своим вопросом вовсе не то, что творится у Гарруса в голове. — С чего ты взял, что я думаю о «той»? — не решаясь разом выложить на стол все карты, он только опускает стакан на край парапета и переводит взгляд на мужчину. — Навскидку, — пожимая плечом, Батлер кладёт на пол мод винтовки и поднимает глаза на командира, — едва ли мужик среди ночи стоит на балконе с печальным таблом, вглядывается вдаль и думает при этом о матушке. Извини, не моё, конечно, дело… Гаррус с некоторой досадой понимает, что и люди спустя время хорошо улавливают тонкости турианской мимики. Проницательности приятеля стоит отдать должное. К тому же, если кому из своих людей он и может доверить личное, то, пожалуй, это будет именно немолодой офицер безопасности в отставке, который так же, как и Вакариан, мог рассчитывать на куда более приятное место, чем Омега, но всё же решил, что этот кусок камня можно попытаться изменить к лучшему. — Пятьдесят процентов попадания, Батлер, — усмехается Гаррус, однако, чтобы озвучить продолжение, приходится побороть давящую тяжесть в грудной клетке. — Она была моим другом, полагаю... Мы вместе прошли через многие испытания. Но это всё. — Когда ж и кому это мешало? — хмыкает мужчина. — Нала со мной вот с детских лет. Однажды так её достал, дёргая за косы, что она содрала с меня штаны прямо посреди школьного двора. Чувствую, тогда и влюбился по уши. Они оба негромко смеются, после чего Батлер снова оставляет работу и пристально смотрит на турианца. — И что же? Ты стоишь тут, мрачно дуешь воду, а её мнения о себе, поди, и спрашивать не стал. Страшно, что больно сделает. Да и гордость не позволяет. Это дело известное. На прерывистом вдохе Гаррус отводит взгляд. Он никогда не думал о Шепард так. Нет. Возможно, только когда она была жива, но никогда осознанно, всерьёз... Тем не менее, возражать другу и дальше слов не находится. Батлер не нарушает молчания и, кажется, не особо ждёт ответа. А турианец не знает, что заставляет его продолжить разговор, вместо того чтобы пожелать другу доброй ночи и уйти к себе. — Не успел, — коротко говорит он, не сомневаясь, впрочем, что его поймут. Человек меняется в лице. На смену интересу приходит серьёзность. — Извини, Гаррус. Мне жаль, — едва слышно бормочет мужчина и, помолчав, так же тихо добавляет: — Винишь себя, что не смог помочь. Понимаю. — Меня не было рядом, когда это произошло, — отзывается Гаррус, глядя в одну точку – перед глазами снова кошмар, нарисованный собственным воображением по рассказу Джокера… — Но это именно то, с чем мне приходится жить. Всё время в голове крутится – если бы остался тогда, если бы находился там… Бессмысленно, знаю. Идиот… Он опирается руками о парапет в попытке восстановить снова сбившееся дыхание с душевным равновесием заодно. — Да все мы идиоты, когда любим, — Батлер нарушает повисшую ненадолго тишину, после чего поднимается на ноги и встаёт у парапета рядом. Оба они ещё какое-то время молчат. Гаррусу просто нечего добавить. И даже, кажется, ни к чему оспаривать вынесенный приятелем вердикт… — Кто-то придумал, будто время лечит. Херня. Но вот чтоб мне жизни не видеть, Вакариан, — говорит мужчина, поворачиваясь к командиру, — я уверен, ты справишься. Всё у тебя ещё будет. Ну… Если, конечно, так усердно на рожон под вражеские пули лезть не будешь. Гаррус усмехается последнему замечанию, после чего благодарно хлопает Батлера по плечу. Ему становится необъяснимо легче после этого разговора, хотя и не сказать, что озвученное другом приносит утешение. В некотором смысле даже наоборот… Но, закрывая глаза в темноте спальни, теперь ему куда легче не подпускать к себе пустоту, мерцающую звёздами над холодной планетой. Место, где навсегда осталась часть его самого и его друг — капитан Шепард…***
Гаррус просыпается на глубоком вдохе. Сердце тревожно колотится. Он прислушивается к тихим шагам по металлическому полу главной батареи. Обоняние улавливает и распознает едва различимый знакомый запах, и турианец расслабляется. Не открывая глаза, он перебирает последовательность событий минувших суток. Просто чтобы привести в порядок мысли, прежде чем дать знать, что больше не спит. Он чувствует её запах до того, как видит лицо. И плевать, что всё происходящее может быть бредом от передозировки стимуляторами, он верит, что это в самом деле Шепард… «Старина Батлер знал, о чём говорил». Для того, кто хочет прожить долгую и счастливую жизнь, он слишком упорно лез на рожон… В затухающем, поглощаемом темнотой мире Гаррус рад тому, что Шепард будет последней, кого он увидит. Эта мысль не оставляет его и когда сознание медленно, но упорно начинает пробиваться сквозь тяжёлую сонливость проходящего наркоза. Лишь очнувшись окончательно и войдя в дверь переговорной новой «Нормандии», он осознаёт, что всё ещё жив. Ведь если кому под силу вернуться из мёртвых и вытащить оттуда его самого – так только этой женщине...***
Они обмениваются подколами. Как и раньше. Даже теперь, когда ничего уже не может быть «как в старые добрые времена», оба они разукрашены шрамами, а мир вокруг словно сходит с ума, перевернувшись вверх дном. — …Я обоснуюсь в главной батарее и посмотрю, чем могу быть там полезен. Гаррус понимает, что разговор вышел слишком коротким для такой встречи. Но у него есть ещё одно дело, до того, как они покинут Омегу. Он, к своему стыду, вспоминает о нём только сейчас. — Ты обещал мне рассказ, помнишь? И потом, тебе явно не помешает отдых, — едва улыбнувшись, напоминает Шепард. Увы, это не та улыбка, которую он помнил два года. В минуту, когда вошёл сюда, турианец видит её снова, но эта – словно выцветает на бледных губах женщины. Взгляд цепляется за отсвечивающие красным рубцы на её щеках, занявшие место румянца. Она всё та же Шепард, Гаррус не сомневается. Но одним духам известно, чего стоит ей это возвращение… — Отдых подождёт, и рассказ, с твоего позволения, тоже. Есть кое-что ещё. Тела, оставшиеся на базе – мои ребята, Шепард. Я должен позаботиться о них. Ну и… Вещи заберу. Женщина подходит ближе и осторожно касается его руки чуть выше локтя. — Пока ты был на операции, я распорядилась отвезти тела в ближайший морг. Они будут там находиться сколько потребуется. Если у этих людей были родные, ты можешь написать им, чтобы могли проститься. Джейкоб – с ним ты уже знаком – занимался этим делом, уточни у него всё, что нужно. Гаррус теперь замечает красноватое свечение и в зрачках подруги. Но эти слова и то, что она для него сделала, убеждают его в том, что сама Шепард в своей сути никак не изменилась. — Шепард… — язык, как обычно, предаёт его, — это много значит для меня, правда. Не знаю, что ещё сказать, так что пока – просто спасибо. Поджав губы, она осторожно сжимает его плечо. Он чувствует слабое тепло её руки через ткань выданной ему доктором Чаквас рубашки – его собственная пала жертвой медицинских ножниц. — Пожалуйста, послушай меня и оставайся на борту. Тебе нужно восстановиться. У меня запланирована ещё одна вылазка на Омегу. Нужно кое-кого подобрать. Так что можешь просто сказать, что из вещей забрать с базы. Извини за прямоту, Вакариан, но выглядишь ты и правда дерьмово. А я не для того весь местный криминалитет перетрясла и сутки на измене сидела, чтобы ты взял и от осложнений помер. Гаррус едва сдерживается, чтобы не засмеяться снова, тем самым причинив себе острую боль в правой мандибуле. Но от искренней усмешки не удерживается, видя, как Шепард улыбается в ответ. Она подаётся навстречу, когда он привлекает её к себе за плечи. — Хвала духам, узнаю тебя. А то уж думал, кого это нам вместо Шепард подсунули? — Поговори мне, — негромко бормочет женщина, и в неожиданном, но приятном жесте опускает голову ему на воротник, пока турианец обнимает ее. Несколько секунд, что они разделяют в тишине, словно возвращают время назад. Словно не было всего, что перевернуло их жизни. И вот он, провожает Шепард на Цитадели… Гаррус крепко жмурится, отпуская подругу. Нет, как раньше уже действительно не будет. Никогда. Но в этом для него есть стимул жить и двигаться дальше. Ведь судьба даёт ему шанс хотя бы раз поступить правильно. Он пойдёт с Шепард одной дорогой. Что бы ни случилось и до конца…***
Шепард резко поворачивает голову в его сторону, когда Гаррус спрашивает, не много ли времени у неё ушло на поиск вещмешка. — Вакариан… — женщина прикрывает глаза и усмехается. — Тебе бы в разведке служить с твоим умением сливаться с окружающим пространством. Кстати. Не думала, что ты в прямом смысле решишь тут обосноваться. Подруга подходит ближе, пока он принимает сидячее положение, опускает у его матраса мешок и небольшую металлическую коробку – все пожитки турианца. — Местные спальные капсулы на меня не рассчитаны. А общая каюта, кхм... Ладно, честно говоря, тут просто теплее. Да и ребят «Цербера», скорее всего, смутит соседство с турианцем. Если не возражаешь, останусь здесь. — Как тебе будет удобнее, — пожав плечом, отвечает Шепард. — К слову о «Цербере». Я тут разобрался с новым вооружением «Нормандии». Дашь пару минут привести себя в порядок – поделюсь. И, как обещал, расскажу про Омегу. Шепард дёргает уголком губ и вскидывает брови. Гаррус раньше замечал такое выражение на её лице, но здесь его знания о человеческой мимике имеют серьёзный пробел. Он по сей день не знает, что на уме подруги, когда она так делает. — Схожу на камбуз, возьму нам кофе, — только говорит она, разворачиваясь к выходу. Он провожает её взглядом до тех пор, пока створки двери не закрываются. Поменялись не только они и мир вокруг. Он со всей ясностью понимает, что это коснётся и того, что между ними. Больше нет капитана и снайпера. Нет и турианца с человеком. Сбросившая с себя всю шелуху субординации и видовой разницы дружба, а также его долг за спасённую жизнь – вот что будет с ними дальше… Это всё упрощает и делает сложнее одновременно… — Может, скажешь теперь, как ты? Шепард отрывает взгляд от своей опустевшей кружки, чуть прищурившись, смотрит на него. Гаррус расценивает это как замешательство. Вполне понятное, что не говори. Не каждый день из мёртвых возвращаешься и узнаёшь, что прошло два года, за которые всё усложнилось больше, чем можно было представить, когда они только одолели Властелина. — Тебе честно или цензурным языком? — криво улыбнувшись, спрашивает она. — Ладно, если серьёзно, то понятия не имею, что сказать. Я ни черта не помню о том, как умирала, Гаррус, и честно говоря, не то чтобы жалею об этом. Женщина прикрывает глаза и, привалившись к стене, продолжает. — Просыпаюсь я на больничной койке, и тут мне рассказывают сюжет какого-то дешёвого блокбастера, из тех, что так любит Тали. А я оказалась в главной роли. Знаешь, до нашей встречи отсутствовало полное понимание реальности. Так что, можно сказать, благодаря тебе пришла в себя. Предпочла бы конечно, не соскребать тебя с пола в той дыре… Они оба усмехаются. — Сам бы не отказался, чтобы мы встретились при других обстоятельствах. Но я в любом случае рад, что ты вернулась. Гаррус едва ли не пластинами ощущает смятение подруги. И сказанных слов явно недостаточно выразить, как много на самом деле значит для него то, что она жива. Кивнув, Шепард отводит ненадолго взгляд. — Я впервые в жизни не представляю, что нас может ждать дальше. Возможно, позже ясности будет больше, но сейчас… — Длинно выдохнув, она встречает его взгляд. — Я не знаю, справимся ли мы со всем навалившимся дерьмом. Но если ты со мной, дела уже не так плохи. Улыбка у неё искренняя. Та, что будит в нём не поддающийся описанию отклик. — Ну, ничего нового, ведь так? — говорит он, прохаживаясь по помещению. — Много работы? Это и в прошлый раз было. Высокие риски? Так в нашем деле по-другому не бывает. Справимся, Шепард. Если кто сможет, так это ты. Но… Гаррус останавливается в шаге от подруги и ловит ее взгляд. Шепард позволяет ему это, смотрит в глаза. — Я спрашивал не об этом, — негромко добавляет Вакариан. — Шепард, как ты себя чувствуешь? Женщина пытается обхватить себя руками, но, спохватившись, что всё ещё держит кружку, снова улыбается. Шепард на мгновение опускает глаза, после чего Гаррус испытывает едва ли не физическое тепло от того, как она на него смотрит. — Теперь лучше, правда. Всегда боялась остаться одна. Кажется, с рождения. Мать вытерпела не одну истерику, когда я подросла достаточно, чтобы она смогла вернуться на службу, и им с отцом требовалось оставлять меня в воспитательном центре на время дежурств. Я начинала чувствовать себя комфортно в незнакомом месте только когда у меня появлялись друзья. И вот мне тридцать один, а нихрена не изменилось. Самое жуткое было проснуться на базе проекта «Лазарь» в полном одиночестве… Стало чуть легче, когда встретила Тали. Потом Джокера и доктора Чаквас. А теперь, когда рядом ты, пожалуй что я в порядке. Шепард резко замолкает и вскидывает руку к лицу, негромко шипя, жмурясь. Гаррус напрягается: он знает, что подобные жесты говорят о боли. — Вот чёрт, — потирая одну из ломаных линий шрама, рассекающего её правую щеку, бормочет подруга, — представь только, они реагируют на эмоции. Когда переживаю, злюсь, имплантаты нагреваются и рубцы жжёт. Доктор говорит, буду паинькой – скоро заживут сами. Он не впервые это видит, но осознаёт в полной мере только сейчас: она доверяет ему. Полностью. Настолько, что позволяет видеть себя настоящую. Шепард нельзя обвинить в двуличии, но Гаррус убежден – она не каждому готова показать свою уязвимость и то, что она обыкновенный человек, со своими страхами и грузом прошлого. Шепард верит ему. Она не боится показать свои сомнения, не ждёт, что, воспользовавшись этой верой, он причинит боль. Это обескураживает, но заставляет что-то внутри заходиться ликованием, таким острым ощущением, что Гаррус едва осознаёт свои действия, когда подходит к ней совсем близко, а пальцы его оказываются на её щеке, осторожно проводя когтями по красным линиям шрамов… Он никогда не думал, что будет так много значить для женщины, которая не оставляла его сны эти два года… — Что? — тихо спрашивает Шепард, когда турианец аккуратно приподнимает пальцами её подбородок и всматривается в лицо. Её вопрос наконец выгоняет из наваждения собственных мыслей, и Вакариан чувствует смущение вместе с едва осознанной радостью. — Как по мне, можешь смело рвать и метать, Шепард. Просто среди прочих поклонников заимеешь ещё и кроганов. «Чтоб тебя!» — взвивается тревожная мысль в голове, и Гаррус как никогда сейчас ненавидит своё полнейшее неумение нормально выражать чувства. Почему съязвить и подколоть куда проще, чем сказать Шепард о том, что шрамы её совершенно не портят? На его счастье, подруга реагирует широкой улыбкой. — Ну и гад же ты, Вакариан, — цедит женщина, наигранно хмуря брови. С долей облегчения турианец заправляет ей за ухо прядь волос и убирает руку. — Любезность за любезность, — тянет он и, собрав все имеющееся мужество, добавляет: — Но если говорить правду и для тебя это важно – ты так же хороша, как и в тот день, когда я тебя впервые встретил. Гаррусу кажется, что его слова возымели явно не тот эффект, на который он рассчитывал. Глаза Шепард слегка расширяются, губы вздрагивают, но она молчит, словно раздумывая, стоит ли ему врезать по челюсти или нет. — В смысле… я хотел сказать… На ротовые пластины ложится мягкая прохладная ладонь, пресекая поток бессвязных извинений, и только в этот момент Вакариан замечает, как светятся весельем глаза подруги. — Так, ни слова больше, — объявляет она, — ты только что приласкал женское самолюбие, не вздумай портить впечатление. Прежде чем отнять руку от его лица, Шепард легко оглаживает край пострадавшей мандибулы, вызывая в турианце животный восторг, который ему с трудом удаётся скрыть. Всё, что ему остаётся – подхватить её негромкий, но очень заразительный смех.***
Приглушённый свет перед мутным взглядом стирает реальность. Всплывая на поверхность неглубокого сна, Гаррус медленно дышит. Носовые пластины всё ещё улавливают лёгкий запах алкоголя и возбуждения. Он чувствует приятную тяжесть во всём теле и согревающее бок живое тепло. Впервые за долгое время ему не хочется проснуться окончательно, и турианец снова закрывает глаза, слушая дыхание Шепард… Синий свет, так живо напоминающий океанские волны, заливает каюту... Он на стенах, на постели… В её глазах. И губы у неё сладкие. От коктейлей и его собственного безумия…***
— У вас по-настоящему сильная воля, Шепард, — высокопарно, в своей манере произносит Самара. Азари возвышается над сидящей на ящике женщиной, и та вскидывает голову. Гаррус из тени угла, в котором стоит, видит – какой бы сильной ни была воля их капитана, последним она хотела бы видеть, как мать убивает собственную дочь. Кем бы та ни была. Светлые волосы растрепались, свиваются кольцами у шеи. Шепард заправляет их за уши напряжённым пружинящим движением. Он знает: единственное, что может выбить её из равновесия – это отсутствие правильного решения у проблемы. — Просто знаю, как это работает, — бормочет она, — одна подруга-азари рассказала про все эти ваши штучки. Моринт подвела самоуверенность. Самара… — Не нужно, — мягко останавливает юстициар, — мать во мне давным-давно примирилась со смертью дочери и простилась с ней. Сегодня, благодаря вам, воин исполнил свой долг. Я вижу, что человеку это сложно принять. Но всё так. Мы закончили здесь, Шепард. Можем вернуться на корабль. — Идите, — негромко говорит капитан, — я задержусь. Кивнув и не задавая лишних вопросов, Самара удаляется, скрываясь за поворотом коридора комплекса апартаментов, где нашла свой конец ардат-якши. Шепард откидывается спиной на стену и выдыхает, после чего поворачивает голову к Гаррусу. — Давно здесь стоишь? — спрашивает она. — Я не нарушал твой приказ. Пришёл только когда ты дала сигнал, о том, что вышла из апартаментов. Просто… был поблизости. На всякий случай, — отвечает турианец. Подруга только усмехается и прикрывает глаза. Весь её вид говорит об усталости, но скорее не физической. Она подавлена. Глядя на неё сейчас, Гаррус наконец осознаёт, что больше не сомневается в своем решении отпустить Сидониса. В тот день он сохранил что-то более ценное, чем жизнь раскаявшегося предателя – свою душу. И пулю, которая осталась бы в памяти Шепард как одна из тех, что ей не удалось остановить. Спустив с ящика босые ноги, Шепард нашаривает на полу туфли. Обувшись, она встаёт, одёргивая юбку. — Хочешь зайти ещё куда-то? — спрашивает Вакариан. — Ага, — кивает она, — в какой-нибудь бар с тяжёлой музыкой и крепким алкоголем. Знаешь такой? Гаррус с некоторым беспокойством всё же отвечает утвердительно и предлагает составить компанию. К его облегчению, Шепард не против общества.***
— Видишь, с этими имплантатами даже надраться как следует не выходит. Либо надо накачиваться до потери пульса, либо деньги на ветер, — жалуется подруга. Шепард опирается руками о парапет, вглядывается в красноватый мрак. Гаррус знает, имплантаты тут ни при чём, просто выпила она всего ничего. Ей никак не расслабиться. Турианцу это знакомо. В дни, паршивость которых не достигала критической отметки, ему алкоголь тоже в глотку не лез. Он становится рядом, глядя на подругу. Вакариану недолго удаётся заставлять себя молчать. Когда прохладный сквозняк вынуждает Шепард обхватить себя за плечи, он не выдерживает. — Эй, — тихо говорит Гаррус, легко коснувшись её предплечья, — иди сюда. Шепард, взглянув на турианца, молча вкладывает руку в его раскрытую ладонь и позволяет обнять себя со спины. Он не видит её лица, но чувствует, как женщина, прислонившись к нему, расслабляется. Мягкая… Духи, как может существо, способное перевернуть галактику и драться с кроганами, быть таким? Ведь сожми он пальцы крепче, чем следует, у неё на коже останутся синяки… В голове мутнеет от одной мысли о его руках на её теле… У него всегда были проблемы с запретами, но он и представить раньше не мог, что один из них станет самым настоящим испытанием. Подруга по-прежнему молчит, только теснее прижимается к его груди, опускает затылок на воротник. Её волосы щекочут мандибулу, а тёплый запах, такой острый у самой шеи, сбивает дыхание. Гаррус прикрывает глаза. Он так долго отрицал возможность существования между ними чего-то большего, чем дружба, что сам удивляется, с какой скоростью мысли принимают совершенно другой оборот, стоит Шепард дать ему понять, насколько турианец ошибался. И вот уже на месте взрослого серьёзного мужика подросток с взбесившимися гормонами и кашей в голове… Вакариан отвлекается от своих метаний, услышав со стороны ближайшей забегаловки человеческую песню, которая кажется смутно знакомой, хотя ни единого слова ему не разобрать. Он вспоминает, когда слышал её в последний раз. Тогда перед глазами были всё те же трущобы Омеги. И режущие память воспоминания… Гаррус обнимает Шепард крепче. Просто чтобы почувствовать, что она на самом деле рядом, живая… — Ужас. Тебе она нравится? Голос женщины выдергивает Гарруса из его мыслей. — Что? — Песня, — тихо уточняет Шепард. — Нет… Нет, — так же еле слышно отвечает турианец, продолжая слегка покачивать подругу, словно в танце. Она, кажется, усмехается, сдвигая руки с его предплечий к ладоням, переплетает их пальцы, после чего мягко поворачивается в его объятиях так, чтобы смотреть ему в лицо. — Пойдём? — спрашивает женщина. Гаррус чувствует её дыхание на пластинах лица. — Куда? — глухо произносит он, не улавливая смысла вопроса за собственными сумбурными мыслями и грохотом пульса. На губах Шепард появляется едва заметная ухмылка. Она приподнимает голову и смотрит из-под ресниц. Совсем как когда-то на Цитадели. — Ну, есть у меня один вариант. Если ты хочешь… Голос у неё тихий, почти шёпот. Он словно расползается душным жаром от горла, вниз по телу. Едва ли теперь Гаррус может понять неправильно такой взгляд... Ему больше не требуется смелость, чтобы сократить расстояние между их лицами. Ловя её заходящееся дыхание, он с оглушительной ясностью осознает, что никогда никого в жизни не хотел сильнее… Гаррус не может вспомнить, что удерживало его раньше. Шепард, завораживающе, невыразимо прекрасная, со своей матовой бледной кожей, по которой скользят голубые блики, опускается к нему на колени… Треск ткани – кажется, пострадало её бельё… Сдерживать голод тела всё труднее, контроль ускользает от него. Она льнёт к нему, кожа к коже… Прохлада ладоней ощущается на разгоряченных пластинах чем-то восхитительным… В тишине каюты её частые вдохи кружат голову, отключают разум… Обнимая Шепард, ведя пальцами по выступам позвонков, испытывая нечто сродни благоговению от ощущения её хрупкости в своих руках, Гаррус сорванно дышит – кислорода не хватает… Им обоим. И поцелуй похож на необходимость. Он не понимает, как жил раньше, не зная близости этой удивительной, такой желанной женщины. — Шепард… Остро ощущая жар тела под ним, Гаррус смотрит в её глаза. Не находя слов, он ищет во взгляде Шепард согласие, последнее, перед тем как он уже не сможет остановиться. Она отвечает на незаданный вопрос, осторожно оглаживая его лицо, едва задевая пальцами чувствительные шрамы, а затем прикрывает глаза и подставляется под его ласку… Всё, что за пределами каюты – война, их прошлое и будущее – теряют значение… Шепард гибко потягивается и, переворачиваясь на бок лицом к Гаррусу, медленно открывает глаза. Её улыбка сейчас совсем другая, новая – одними уголками губ. Он оглаживает её лицо, задерживая прикосновение у скулы. Когда она, зажмурившись, улыбается шире и потирается щекой о его ладонь, Вакариан узнаёт, что означает человеческое выражение «сердце ёкнуло». — Извини, разбудил? — спрашивает он, чувствуя хрип субгармоник. Память живо подкидывает воспоминания, при каких обстоятельствах он сорвал голос, и руки помимо воли тянутся к обнажённой женщине. Она совсем не возражает и, к удовольствию турианца, уютно устраивается в его объятиях. — М, нет. Кажется, я просто выспалась, — отвечает Шепард, и он не без доли мужского самодовольства отмечает, что и она основательно посадила голос. — Намекну доктору Чаквас, чтобы вместо снотворного прописывала мне тебя. Гаррус усмехается, однако чувствует, как мысли начинают тревожно роиться в голове. Что ж… Подумать в самом деле есть над чем. Он не уверен, что сейчас время и место таким разговорам, но, зная подругу, решает, что лучше будет сказать напрямик о беспокоящих его вещах. В конце концов, опыт показывает, что турианец может серьёзно заблуждаться в том, что женщина думает на его счёт. — Шепард, — тихо зовёт он, и когда она приподнимает голову, готов молиться всем духам, чтобы его косноязычие сейчас не проснулось, — не знаю, как о подобном говорят люди... Кхм… Просто… Хочу сказать, что ты важна для меня. Не смогу, наверное, выразить, насколько. Даже не скажу, как давно. Что бы там ни было, я счастлив быть с тобой. Чёрт, прозвучало не так хорошо, как думал. Правда, не хотел облажаться и здесь тоже, пообещал себе хотя бы раз сделать что-то правильно… Вакариан умолкает, когда видит широкую улыбку подруги. Но не успевает он подумать, что опять изъяснился как идиот, на мандибулы ложатся тёплые пальцы. Поцелуй, на этот раз медленный, совсем не похожий на турианский, ненастойчивый, но долгий, заставляющий плавиться что-то внутри. Чуть отстранившись, Шепард трётся носом об его носовые пластины. Это щекотно, но до удивительного приятно, и Гаррус тихо фыркает. — Понятия не имею, что для турианцев в этом отношении «правильно», но вот так, — шепчет Шепард, указывая на себя и его, — по мне, правильнее не бывает. Я уже говорила, что не справилась бы без тебя. Так вот, это не только потому, что ты высококлассный артиллерист и снайпер, Гаррус. Ты стал мне дорог ещё два года назад, в прошлой жизни. Не думала тогда, что это может быть большим, чем дружеская привязанность. Шепард делает глубокий вдох, явно переводя дыхание, и пока он осознаёт сказанное, решает продолжить. — Не могу описать, как я была рада тебя видеть, когда нашла на Омеге. А дальше… Наверное, просто позволила себе осознать, что ты мне нравишься. Но что важнее, почувствовала, как ты позволяешь себе и мне становиться ближе. Вот тогда и решила действовать напролом – пришлось предложить тебе «спарринг». Нужных слов для ответа так и не находится, эмоции забивают все связные мысли на корню. И Гаррус просто прислоняется лбом ко лбу Шепард, крепче смыкая руки за её спиной. Только когда сердцебиение возвращается к нормальному ритму, Вакариан позволяет себе заговорить. И, увы, первым на язык попадается совершенно дурацкий вопрос. — Чем же я себя выдал? — Под смешливым взглядом женщины он со вздохом уточняет: — Ну, кроме того, что мы сейчас лежим в одной постели. Знаешь, дорожа нашей дружбой и опасаясь разрушить её неуместными чувствами, я, как мне казалось, тщательно скрывал своё истинное отношение к тебе. Шепард смеётся, утыкаясь лицом в подушку. — С чего бы начать, Вакариан? Может, с того, что у тебя вообще не было никакого реального интереса в нашем деле, в отличие от всех остальных на борту? Я имею в виду, кроме как просто составить мне компанию и прикрыть по дороге мой зад. Учитывая, что это занятие неблагодарное, неприбыльное и довольно опасное, я предположила, что подписаться ты на него мог, руководствуясь интересом ко мне лично. — Да, тут и не поспоришь, — соглашается Гаррус. Глаза у Шепард поблескивают весельем пополам с чувством, которому турианец не знает названия. Он просто никогда не видел у неё раньше такого выражения. Женщина смотрит на него будто с восхищением. На Гарруса ещё никто так не смотрел. Этот взгляд делает его счастливым и вселяет затаённую тревогу. Ведь это больше, чем он мог ожидать, больше, чем он заслуживает на самом деле… Но, держа её в объятиях, чувствуя всем существом, он понимает, что не отступится. Невзирая на все опасения и прошлые ошибки. Гаррус думает, что прошёл слишком долгий путь, чтобы сойти с него сейчас. Шепард, единственный друг, знает его лучше, чем он себя сам. И она принимает его таким как есть, порой даже таким, каким он себя ненавидит. Он может сомневаться в себе, но не в ней. Видят духи, Гаррус никогда не был хорошим турианцем, он совершенно уверен в своей неправильности и сейчас. Но ни одна веская причина, даже прямая дорога в ад, не способна заставить его отказаться от Шепард. — Так… какие у нас планы? — спрашивает Гаррус, надеясь, что вопрос прозвучал нейтрально. Зная теперь, что Шепард испытывает к нему схожие с его собственными чувства, он всё равно хочет оставить ей выбор. Всё же она не говорила ничего о продолжении сегодняшней ночи, а возможно, и не думала о нём. Люди – странные существа, когда дело касается отношений. — У нас… — медленно, словно на пробу, произносит Шепард. — Всё хорошо? — осторожно уточняет турианец, немного смущённый этой паузой. Взгляд Шепард вдруг переполняется теплом. — Да. Мне просто нравится, как это звучит. И думаю, у нас по плану сейчас совместный душ, если ты не против, горячий кофе и рутинное разгребание кучи дел. Задача номер один – дожить до вечера. А там, если на голову не свалится очередная срочная миссия, решим, как время скоротать. Возражения есть? Женщина, поёрзав, крепко прижимается к нему, чем вызывает у Гарруса волну забытой, совершенно неподобающей нежности. Он трётся лицом о её макушку, а затем мягко, повторяя человеческие поцелуи, прижимается ротовыми пластинами ко лбу Шепард. — Возражений не имею, капитан, — мурлычет он и, чувствуя заполняющее до краёв воодушевление, впервые за долгое время позволяет себе верить в лучшее.