Спор

— Герман! Герман, стойте! Мужчина оборачивается, услышав знакомый голос и Марк довольно скалится кривыми зубами. Ни дать ни взять — хищник. Орф тяжело вздыхает. «Все-таки остановился на этом варианте…» Он уже очень давно играет с Инквизицией в занятную игру: работает под полностью вымышленными ФИО и ловит недоуменные взгляды коллег, когда они периодически меняются в документах. Инквизиторы не придумали ничего лучше, как дать ему прозвище — именно оно гремит сейчас на всю страну. И только Марк развлекается совсем иначе: примеряет к прозвищу различные имена словно «пробуя» их на вкус, пытается для себя решить, как же ему приятнее называть мужчину. «Герман» держится дольше всех. А мужчина и не против так называться. Орф смотрит на то, как Карминский пробирается к нему сквозь плотный поток спешащих с работы людей, докуривая на ходу. С каждой новой встречей Марк выглядит все хуже и хуже: сохнет и хиреет, как растение без воды, «цветком» его вряд ли у кого-то язык повернется назвать. Синяки под глазами залегают сильнее и сильнее, дальше худеть, кажется, некуда: вся одежда мешком висит, Марк жалуется, что большинство вещей приходится перешивать в ателье. Бледный, только благодаря безумию веснушек на коже он все еще выглядит как живой человек, а не мертвец. Орф мог сказать бы, что Карминский отвратителен, но в приличном обществе подобные вещи высказывать в лицо не принято, поэтому, когда инквизитор подходит к нему и приветственно приподнимает шляпу, Герман лишь сочувственно кивает: — Вы неважно выглядите, сильно осунулись. Хотя, казалось бы, куда дальше… Не заболели случаем? Марк хохочет, а дьявольские зеленые глаза лихорадочно блестят из-под круглых темных очков: — Что вы! Чувствую себя прекрасно, лучше, чем когда-либо в жизни, не поверите, но я словно заново родился! Что ж… нас вдвоем можно смело поздравить! Очередное интересное и сложное дело, и снова – не наше. Увы! Какая досада! Герман усмехается. Естественно, собеседник уже в курсе последних новостей. Хочется ответить, но рабочие подробности — не то, что должно становиться достоянием случайных прохожих. — Не хотите пройтись? День сегодня хороший, прохладный… Карминский отвешивает шутливый реверанс, а затем бесцеремонно берет наставника под локоть, будто девицу какую на свидание ведет: — С превеликим удовольствием! Орф усмехается: ну и шут! Не зря про Марка столько баек среди остальных инквизиторов ходит. Эх, если бы только Германа можно было бы вывести из себя подобными выходками! Марк непредсказуем. Никогда не подумаешь, с каким смехом он способен приговорить человека к самой мучительной и долгой смерти. А уж мысль о том, что иногда он может стать настолько серьезным, что от только от одного взгляда холод поползет по позвоночнику, подумаешь в последнюю очередь... Они медленно плывут вдоль одной из центральных улиц, порывистому Марку приходится подстраиваться под степенный шаг своего коллеги. Снующие, как крысы, жители расплываются в серой массе, Марк дохлой канарейкой щебечет что-то по поводу работы и старается не дымить в лицо Герману очередной сигаретой. Здесь людно, душно, и эти двое своим размеренным темпом совсем не вписываются в быструю толпу. Им бы по медленно желтеющему скверу прогуливаться, а не по узкому тротуару, изредка ловя недоуменные взгляды прохожих. Как будто инквизиторам есть дело до них… — Мальчик мой, в таком почтенном возрасте, как мой, торопятся только в могилу: не бегите так вперед! Наслаждайтесь неожиданным променадом… К слову, не хотите обсудить ситуацию со степным городом у меня дома? Подальше от ненужных ушей, в тепле и уюте, за чашкой горячего чая… у вас есть планы на этот вечер? — Благодаря вам теперь появились, — даже мило улыбается Марк, тут же выскользнув. — Увидимся у вашего дома! — Мы ведь можем пройти вместе… подобная предосторожность ни к чему… — растеряно проговаривает Орф. А в ответ - лишь качание головой и смех: не такой скрипуче-противный, как когда Карминский давит из себя неискреннюю насмешку, при разыгрывании своей очередной постановки. — Некрасиво заявляться на порог чужого дома без небольшого презента к чаю. Ждите! Скоро буду! И растворяется в своем щегольском черном пальто среди безликой толпы, напоследок сверкнув серебряными нитями в русых волосах.

***

— Я думал, что вы будете ждать меня у подъезда, — смеется Орф, как можно быстрее впуская гостя в квартиру. — Очень удивился, когда своим черепашьим шагом обогнал вас. — Начался ливень, — фыркает Марк, поспешно снимая промокшую верхнюю одежду. — Люди набились в мою любимую пекарню, как сельди в бочку. Пришлось перестроить маршрут, и то, пальто вымочил до нитки… Квартира Орфа гостю знакома прекрасно: столько раз он приходил и оставался здесь, что успел выучить простой, но по-своему уютный быт Германа. Когда эти старые полосатые обои, небольшие картины в простых рамках от никому неизвестных художников, пыльные корешки толстых книг и фиалки на подоконнике успели полюбиться и ему, Марк сказать не может. Мало кто знает Германа как гостеприимного хозяина, и Карминский гордится тем, что много раз ощущал это на себе. После чая они наверняка уйдут в гостиную слушать патефон и разговаривать о чем-нибудь, безнадежно далеком от работы. Герман неизменно предложит сыграть в шахматы – редко, когда сильный соперник оказывается у тебя дома, но сегодня Марк откажется: из-за погоды отчаянно клонит в сон, не хочется размышлять над доской, хочется курить и рассуждать о чем-то хорошем. Размышления прерывает чужой голос. — Не взяли зонт? — понимающе кивает Герман. — Еще не купил новый. Последнему недавний ураганный ветер сломал все спицы. Орф улыбается. Да уж, неделю назад на улице творился ад, во всех газетах об этом писали, так что этот сентябрьский день Столица запомнит надолго. — Проходите на кухню скорее. Как раз чай почти заварился, вам нужно согреться побыстрее. Первое что бросается в глаза Карминскому: прелестные лиловые кружечки с цветочным узором. С нелепым для безнадежно конопатого лица умилением он рассматривает посуду, вертит маленькую лиловую кружку с розовыми цветами в своих безобразно длинных тонких пальцах. Оказывается, сегодня у них особенная встреча, раз Герман достал фамильный сервиз! — Кто бы мог подумать! - с приторным умилением усмехается он. — Герман Орф, оказывается, любит играть в куклы и не против жить в розовом домике… — Ты разве против? — улыбается инквизитор, кивая на словно игрушечные разноцветные угощения, которые уже украсили блюдо. — Все люди — куклы. Нам по долгу службы часто приходится решать чужую судьбу. Почему бы и не в розовом домике? Для гостей у Германа всегда стоит хрустальная пепельница: он никогда не выгоняет курить на балкон. Удивительная черта даже для самого радушного хозяина – грех не воспользоваться! — Одни куклы играют другими… а куда тянутся ниточки? Никому неизвестно! — Марк хрипло смеется и затягивается, пока Орф наливает чай. — Давайте оставим вопросы философии на следующую встречу. Хочется, знаете… поменьше вспоминать об этой стороне нашей работы. Он благодарно кивает и отпивает из кружки осторожно, как кот, а потом довольно скалится: понравилось. Спроси кто Орфа, что любит дьявол, он ответит, что раздражающе раскачиваться на стуле, курить очень крепкие сигареты, пить ромашковый чай и есть приторно-сладкие пирожные с розовым кремом, от которых у любого другого человека сведет скулы. Беседа течет непринужденно и шутливо. — Как думаешь, кто поехал в Город-на-Горхоне? — спрашивает Герман, прищурив ледяные глаза, становясь похожим на загадочного и мудрого сфинкса. — Только не говорите сразу! — взвизгивает Марк, чуть не пролив остатки чая.— Я хочу сам догадаться! Как ребенок, ей-богу… — Так, ну точно не Юрочка Вересов, он только через два дня вернется, Кирилла Городецкого видел сегодня: он ни сном, ни духом, так что точно нет, Федя Стрельцов в больнице с пневмонией лежит, Яра Огнева… если только с кем-то, — начинает пересчитывать по пальцам Карминский. Орф слушает и не устает удивляться прекрасной памяти и осведомленности о делах коллег, а попутно – доливает в кружки кипятка. — … я вижу, по лицу вашему вижу, что вы хотите подсказать: молчите! Женя Молотов вот-вот должен жениться: все об этом знают, вряд ли его отправят, не совсем же гады над нами стоят… Вдруг он замер: — О-о-о… если это, сукин сын, Гроза, то по возвращению я его лично повешу, если долг не отдаст… но я думаю, это не Артур, — он недолго молчит, а потом резко ударяет по столу: кружки аж подпрыгивают. — Я понял! Эта деревенщина… Лилич? Пожалуйста, скажите, что это Лилич! У меня сердце не выдержит, если это не так! — Марк театрально прикладывает тощее запястье ко лбу, изображая душевные муки. — Как я сразу про нее не подумал, у нее же родственники там... — Мальчик мой, ты прав, поедет Аглая. Дурацкая привычка или своеобразная традиция или очередная игра, Орф сказать не может, на людях они-то всегда друг другу на «вы», но стоит остаться наедине, так остается гадать, сколько пройдет времени, как они перейдут на «ты». Марк, несмотря на все свои выходки, субординацию при посторонних держит, хотя Герман совсем не настаивает на подобном отношении ни с кем. Иногда слышать настолько формальное и уважительное обращение от Карминского даже неуютно. — Гла-шень-ка, — поморщившись, тянет по слогам Марк и тут же запивает чаем, словно крепким алкоголем. — Имя такое противное, ей-богу, у родителей совсем вкуса нет… а вообще: интересно девки пляшут. Выходит, она туда родню навестить? Какое милое и трогательное желание… перед эшафотом. Мы ведь все прекрасно понимаем, что это значит. Что думаешь? Герман вздыхает, отпивая. У Марка начинают нервно подрагивать пальцы, и чтобы не выдать себя, он ставит кружку обратно на блюдце. Какое-то время они просто молчат: никому из них не известно больше чем другому, игра просто не может начаться. — А что тут думать… либо вернется как героиня, либо как висельница. Других вариантов не дано. Надеюсь, что все-таки как победительница. — Не думаю, — качает головой Карминский, посерьезневший в миг. — Дело сложное, а она почти все, готова — только потуже веревочку на шее затяни… А потом снова широко улыбается — будто не о смерти человека только что рассуждал: — А давай поспорим! Давно ставки на человеческие жизни не делал — уже и забыл, насколько это бывает волнительно. — Никаких игр на день… — Побойся Бога! — смеется Марк. — Поставить деньги на жизнь человека? Так пошло… и глупо: ведь конец у всех один. Интерес ведь не в финансах! Хотя, если добавить чуть больше азарта… можно сыграть на любое желание. Рискнешь? Орф смеется. Смотрит на собеседника: он серьезно сейчас? Желтые огоньки в его глазах говорят, что да. Герман усмехается: ну, надо же как-то развлекаться?.. — Всем нам в аду гореть, так что черт с тобой, давай поспорим. Со щитом! — он протягивает руку для рукопожатия. — На щите! — скалится Марк, и пожимает сухую и жилистую ладонь. — Разбить жаль некому. На любое желание? — уточняет он еще раз на всякий случай, хитро прищурившись. Герман кивает и отходит поставить чайник снова. Марк покачивается на стуле, представляя, что можно будет загадать своему коллеге, ни на минуту не сомневаясь в своей победе. Орф хмурится, глядя за окно: — Непогодь усиливается… прошу тебя, только не глупи — оставайся ночевать. Вторая комната, как всегда, только рада гостям. Завтра все равно никуда не нужно… От неожиданности лицо Марка теряет привычное насмешливое выражение, он чуть растеряно кивает: язвить совсем не хочется. — Не буду искушать судьбу — останусь, пока вернусь — точно заболею. А у самого дергается уголок губ от странного чувства. Оказывается, не все желания нужно проговаривать вслух — достаточно мысленно озвучить их перед вселенной.