Ничего не было

— Чёрт! — морщится Жан, выгибая шею и начиная протяжно стонать от раны между лопаток, что будто с каждой секундой разъедала его кожу. Кирштайн ума не может приложить, как получил этот порез. Он даже не помнит, когда натыкался где-то на лезвия, причем в таком месте, но ноющая боль на спине подтверждала, что все-таки Жан был не осторожен. Он стоит боком возле зеркала в своей комнате, оголенный по пояс и пытается рассмотреть в тусклом свете лампы порез. Жан тянется левой ладонью до правой лопатки, но не достает и злится, издав отчаянный стон, сгибается пополам, опираясь на колени, осознавая, как он беспомощен. — Твою мать, — шепчет Жан, сдувая со лба свои отросшие пряди и пробует еще раз, но не выходит, — да чёрт! Как же так угораздило? Ладно, Жан, давай еще раз. Снова рука тянется к лопатке, снова он морщится от боли, снова выворачивается весь, пытаясь дотянуться и все тщетно. — Агх! — выдыхает он, признавая поражение. Наверное, стоило, попросить чьей-то помощи, но уже было довольно позднее время. После прибытия все занимались своими делами: Армин, его сосед по комнате, куда-то ушел, сказав, что собирается прогуляться возле штаба на пару-тройку часов, последнее время он очень любил побыть в одиночестве, командор Ханджи и капитан Леви сидели внизу за лампой и что-то обсуждали за бумагами. Саша и Конни спали, а Микаса заперлась в комнате. Он даже не видел ее после того, как они вернулись. Ему стало тоскливо от этой мысли. А вдруг она тоже ранена и ей никто не может помочь? И сейчас она сидит в комнате, как он, пытаясь залечить свои раны. Кирштайн расстроился, но снова пробовал дотянуться до кровоточащей раны, но все тщетно. — Ладно, надо дождаться Армина, чтобы он помог мне с- — Все в порядке? — чей-то женский голос заставляет его дернуться от страха и резко обернуться. Жан напрягается еще больше, когда видит гостью, что приоткрыла дверь их комнаты с Армином и нервно чешет затылок. Надо же, он совсем не ожидал увидеть ее в такое время суток. — Ми-микаса? — Жан сглатывает слюну, когда девушка осматривает его комнату, — что ты здесь делаешь? — Проходила мимо, услышала, как ты плачешь, решила узнать все ли с тобой в порядке, — сухо отвечает Микаса, и ее взгляд падает на бинты с белыми пузырьками, что стояли на комоде, а в отражении зеркала она видит порез Жана между лопаток. — Все в порядке, — мнется Жан, убирая руки за спину, будто ему было стыдно за то, как Микаса слушала его стоны за дверью. — У тебя кровь, — она тыкает пальцем на зеркало, что показывало ей его обнаженную спину, свежую рану и капли крови, что стекали вниз к пояснице. — А, это, — спохватился Жан, повернувшись порезом к Микасе, — ерунда! Я просто натер видимо УПМ, все в норме, у нас же часто такое бывает, да? И что ты каждый раз будешь переживать из-за этого? Не стоит, Микаса, я сам себя подлатаю, так что все в порядке. — Ты не можешь дотянуться, — замечает Аккерман, и после смущенно отводит взгляд, — я видела, как ты пытался- — Ты, — замирает Жан, переваривая сейчас то, что сказал Микаса, — ты наблюдала за мной? Смотрела… На меня? Довольно долго? — Ну, это было забавно, — Микаса жмет плечами, а Жан разочарованно опускает плечи, ведь успел себе придумать, что Микаса наблюдала за ним и восхищалась его мускулистым телом, — давай помогу. Девушка заходит в его комнату, прикрывая за собой дверь. — Поможешь? — удивляется Жан, а после тыкает в себя пальцем — мне? — Садись, — Микаса двигает стул к Кирштайну, что был рад и восхищен такой случайностью. Надо же, сама Микаса будет его лечить. Микаса к которой он неравнодушен еще с кадетского училища. Он начал смущаться, как мальчишка и даже стесняться того, что он полуголый, и ему стало некомфортно, когда он сел спиной к девушке. Она не первый раз залечивала его раны, не первый раз видела его тело, покалеченное шрамами от битв с титанами. Микаса так часто видела его без одежды, что уже привыкла к этому. Она не придавала этому ничего особенного. Жан просто не может подлечить себя сам, а она просто проходила мимо и решила помочь. Да, Микаса называла это случайностью, не более. Аккерман решает промыть рану, прежде, чем наносить лекарства. Она берет тряпку, окунает в чашу с водой и нежно касается неглубокого пореза на мужской спине, дабы не сразу обрушить на него всю боль. Жан, почуяв холод и легкое жжение, поморщился и нагнул голову, желая не показывать ей свои эмоции. Он мужчина и должен держаться мужчиной, особенно перед девушкой, которая ему очень сильно нравится. — Почему ты не попросил помощи? — спрашивает Микаса, невесомо касаясь мокрой тряпкой вокруг раны. — Было слишком поздно, — признается Кирштайн, все еще шипя от боли, — я думал, все спят, и решил, что вернется Армин и попрошу его. — Он очень много гуляет один, — замечает Микаса, убирая ткань, пропитанную кровью, и снова опускает в чашу с уже покрасневшей водой, — и долго. — Нам всем нелегко — соглашается Жан, и после морщится — ай, больно. — Извини, — говорит Микаса, откладывая мокрую тряпку и беря новую рядом лежащую с чашей воды, начиная протирать кожу вокруг раны. — Микаса, как думаешь, когда все закончится? — спрашивает Жан, смотря в пол, а Аккерман отстраняется от него. На мгновение она задумывается над вопросом Кирштайна, что сидел к ней спиной. — Я не знаю, — тихо отвечает девушка, — возможно, мы оба с тобой не доживем даже до завтра. — Да брось, — он усмехается ей, — ты сильная, Микаса, возможно сильнее нас всех, и, возможно, только ты можешь остановить Эрена. — Действительно хочешь поговорить об этом? — раздраженно спрашивает девушка, совсем не готовая поддерживать этот разговор. — Когда, если не сейчас? — спрашивает Жан. — Жан, мы же вроде уже все обсудили, — Микаса пытается закончить эту дискуссию. — Ты любишь его? — спрашивает Жан, а рука девушки замирает в воздухе, так и не дотронувшись раны между лопаток парня, что стиснул зубы в ожидании ответа, хотя прекрасно знал его. Конечно, любит, Жан, зачем ты спрашивал? Убедиться лично? Возможно. Кирштайн до сих пор не терял надежды, даже, несмотря на то, что прошло много лет с того момента, как он понял, что она ему симпатична. — Жан, о чем ты- — Скажи, — перебивает Жан, наклонив голову и продолжая смотреть в пол, — скажи, чтобы я отпустил свою надежду. Аккерман приоткрывает рот, пытаясь подобрать слова, но молчит начиная погружаться в свои мысли и думать о том, что она действительно чувствует к Эрену. Любовь? Сильно сказано. Микаса думала это что-то сильнее любви. Она не могла сравнить с чем-то это чувство. По ее ощущениям оно было сильнее всех, которые она когда-либо испытывала. Сильнее, чем привязанность или помешанность. Девушка не знала, поэтому не могла ответить Жану. Микаса может и любила Эрена, но это была другая любовь. Особенная, как ей казалось. Словно такой любви нет ни у кого, и они с Эреном единственные, кто мог познать ее. Это было странное описание, но Микаса думала, что оно очень подходило ее чувствам. — О чем ты? — не понимает Микаса, смотря на голую спину парня, что скрыл за ней свои эмоции, — какую надежду, Жан? Парень не выдерживает и поворачивается к ней, смотря в ее испуганные глаза. С тряпки, что Микаса держала в руке, капали крупные капли воды на деревянные доски, нарушая внезапное молчание, что возникло между ними. — Надежду на тебя, Микаса, — тихо отвечает Кирштайн, сглатывая слюну и поджимая губы. Ему не верится, что он говорит это. Он признается ей в любви? — Неужели… Ты? — Да, — он снова перебивает ее, не давая ей договорить, и продолжает чуть шепотом — я люблю тебя, Микаса. — Жан, — голос девушки дрожит, а она не может поверить, начиная мотать головой — нет, Жан. — Микаса, — шепчет он, когда видит, как ее глаза наполняются слезами, а тряпка выпадает из длинных пальцев, шмякаясь на пол. — Жан, я не могу, — крупные слезы катятся по щекам, а непослушная челка падает на лоб девушки, что вертела головой, желая скрыть слезы, что выступили на ее лице. Почему она плачет? Почему ей стало больно внутри, когда она услышала это не от того, кого желала услышать? Почему ей хочется просить прощения? Ей казалось, что она виновата перед Кирштайном за то, что не может ничего сказать в ответ. Она не знает. Не знает, что нужно делать в таких ситуациях. Ей признаются в любви. Ее товарищ, с которым она провела свою юность, говорит сейчас о том, что любит ее. — Я знаю, — отзывается Жан, виновато отводя взгляд, — я знаю, что ты любишь его. Микаса поднимает на него свои заплаканные глаза. — Ты готова на все ради него, — говорит парень, поджимая губы, — а я готов на все ради тебя. Ты готова умереть за Эрена, но знаешь, я тоже могу умереть за тебя, но ты — Аккерман, у вас типа принято идти за кем-то, ну, типа того. Вы находите человека, к которому привязываетесь на всю жизнь и идете за ним, но я, Микаса, пойду за тобой, просто потому что я люблю тебя. Я люблю твои волосы, несмотря на то, что ты постригла их после того, как я сказал, что мне они нравятся. Я люблю тебя, несмотря на то, что ты не видишь во мне мужчину. Я все равно буду любить тебя. — Жан, — на ее глазах снова набираются слезы, — ты же понимаешь, что- — Да, — он жмет плечами и усмехается, после опираясь локтями на свои колени, — но почему ты плачешь? — Мне жаль, — отвечает Микаса, касаясь ладонью лица Жана, по спине которого прошелся холодок от прикосновения девушки. Он не ожидал такого. — Микаса, — шепчет Кирштайн, пока Аккерман сглатывает слюну и шмыгает носом, — что хочешь ты? Скажи. Что хочет она? Аккерман теряется, совсем не понимая, что имеет в виду Жан. В смысле, что хочет она? Она хочет защитить Эрена? Да, она этого хочет, но для чего? Это нужно ей? Да, она просто будет спокойна, если с Эреном все будет в порядке, потому что она тоже будет в порядке. Так она была уверена и твердила себе это постоянно, как мантру. Она посмотрела на Жана, что был в нескольких сантиметрах от неё и ждал ответ. Микаса смотрит на него, теряясь в своих чувствах и переваривая в голове его слова. «Я люблю тебя, Микаса». Это так необычно, ей странно слышать это от него, но она должна признать, что ей приятно. Её любят, она любима, но ведь Эрен её тоже любит, но когда она думала о Йегере, то ее не бросало в дрожь, как сейчас, а вместо этого в ней просыпалось чувство долга перед ним. Какая же любовь разная. Или это не любовь? Мысли обрушаются на нее, как ударная волна одна за другой, разбивая принципы по которым она жила всю жизнь. Все это происходит за несколько секунд. Микаса знала точно: она не может ответить Жану взаимностью. Ее сердце занято, но почему она не хочет его отвергать? Почему она хочет, чтобы он сказал ей это еще раз? Самоутвердиться? Нет, Микасе просто понравилось это еле заметное чувство, которое она поймала от его слов. Что-то в груди начало ярко мерцать, но лишь на долю секунды, а после пришло осознание. Ее тоже любят, или нет, её тоже могут любить и любить по-другому. Она вспоминает, как Жан заботился о ней, ее состоянии, как много раз спасал ее из неприятностей. Но ведь он это делал из-за дружбы, они ведь товарищи. «Я люблю тебя, Микаса». — Мне жаль, Жан, — она проводит большим пальцем по его дрожащим губам, на котором он тут же оставляет кроткий поцелуй и поднимает взгляд на ее испуганные глаза. Он снова целует ее большой палец, что замер у его губ, смотрит на нее, глазами полными сожаления, а потом берет левой рукой ее ладонь, продолжая целовать ее кожу, опускаясь ниже и чмокая запястье, пока ее тонкие пальцы касались его щеки. — Жан, — голос Микасы дрожит, а парень уверенно продолжает оставлять поцелуи на ее бледной коже. Он так хотел насытиться ей. Хотел, чтобы время замерло, эта война прекратилась, а он бы нежно целовал ей руки. Он готов был делать это всю вечность. Вдыхать аромат ее тела, наслаждаться этой близостью, которую она ему позволила. — Мне жаль, Жан, — все повторяла Микаса, а Кирштайн отстраняется, слыша всхлипы девушки. Подняв глаза, он упирается в черные глаза, что наполнились печалью. Жан растерянно убирает ее ладонь и тянется, чтобы обнять ее и успокоить, но Аккерман отстраняется сама. Его это ранит. Как будто кто-то вставил нож в спину, а все его тело жаром предательства. Он понимал почему. Знал причину, по которой она отстранилась. Жан лишь сочувственно поджал губы, отводя взгляд, понимая, что те кроткие поцелуи, которые он оставил на ее ладонях, были последними. Она больше никогда не подпустит его так близко к себе. — Микаса, не плачь, пожалуйста, — тихо просит Жан, отвернувшись, не желая видеть ее слез, что стекали по щекам, — я не хочу, чтобы ты лила слезы еще и из-за меня. Пожалуйста. Последнее он произносит почти шепотом, прикрыв глаза, не в силах слышать, как она шмыгает носом. Ей хотелось уберечь его от своего отказа, хотелось огородить оттого, что она не может ответить ему взаимностью, но его легкий поцелуй, что он оставил на ее коже, его слова толкали ее в эту бездну. Ей было приятно, но она не могла их принять, потому что она ждала этих касаний от другого. Он уже жалеет, что сейчас признался ей в своих чувствах, хоть и был готов к такой реакции, поэтому пытался её успокоить. Жан знал, что она не ответит ему тем же, ведь она никогда не смотрела на него, как он на неё. Но Кирштайн кое-что заметил. Ей нравились его касания. Микаса боялась своих настоящих чувств и хотела избавиться от того, что она действительно хочет, скрываясь за стеной под именем «Эрен Йегер». Он хотел дать ей побыть настоящей, подарить ей всю ту ласку и любовь, которую она заслужила, показать ей мир без чувства долга и привязанности и сейчас поставив перед собой цель, Жан не собирался отступать. — Микаса, посмотри на меня, — просит Кирштайн и девушка выполняет свою просьбу, поднимая свои заплаканные глаза, — я хочу быть с тобой, Микаса. Со мной… Со мной ты не будешь плакать. Я никогда не допущу, чтобы ты плакала. Я хочу, чтобы ты улыбалась. Я сделаю тебя счастливой, Микаса. Я ведь люблю тебя. — Жан, — на выдохе произносит девушка, пораженная его признанием, а Кирштайн решает не терять ни минуты и целует ее в приоткрытые губы, крадя у нее первый поцелуй против ее воли. Он пробует на вкус ее соленые губы от слез, снова и снова касаясь их, желая получить ответ. Микаса прикрывает глаза, будто растворяясь в каком-то блаженном чувстве. Это признание и этот поцелуй выбили ее из колеи, отправив в невиданное путешествие. Это было так необычно. Поцелуй. Один, второй, третий. Она не знала, что нужно делать дальше, поэтому просто наслаждалась тем, как Жан чмокал ее в губы. Ей казалось, что она делает что-то не так, а парень начал сомневаться, что затеял эту драму. Он уже хотел отстраниться, думая, что это была отвратительная попытка, но Микасе не хотелось, чтобы он уходил. Когда Жан разорвал неудачный поцелуй, она сама снова ловит его губы, начиная неумело целовать его, потому что сама до этого она никогда не пробовала такое. Микаса не знала, что ей движет: желание, симпатия на фоне признания Жана или что-то другое, но ей так нравилось это чувство, и она хотела продлить его подольше. Оба не могли поверить в то, что делают это. Один считал это билетом на счастливый поезд, другой наслаждался процессом. Жану мало, он касается ладонями ее лица, продолжая жадно целовать ее. Микаса упиралась ладонями в его широкую грудь. Снова и снова они познавали друг друга, наслаждались уединением, ловили этот момент, который возможно никогда больше не повторится. — Микаса, — шепчет Жан между поцелуями, не веря в происходящее, пока она кусала распухшие губы от поцелуев, — Микаса, я люблю тебя. Вместо признания в ответ, Кирштайн получил поцелуй, долгий и нежный, отчего он был безумно рад. — Ты же знаешь, — шепчет Аккерман в ответ между их нежными поцелуями, — ты же знаешь что я- — Не сейчас, Микаса, — перебивает ее Жан, снова чмокая в губы, — хотя бы эту ночь… Хотя бы эту ночь подумай о себе, о том, что ты чувствуешь. Ко мне. Я вижу это. Вижу, как ты боишься этих чувств. Боишься моего признания. Хочешь отвергнуть меня? Хорошо, я не против. Но пожалуйста, хотя бы сейчас давай представим, что кроме нас никого больше нет. Ты и я. — Это нево- — Потом, — снова перебивает ее Жан, целуя в губы, обхватив ладонями ее лицо, — потом ты можешь забыть про меня. Отвергнуть, Можешь потом смеяться над этим, рассказать Эрену, типа: «Жан такой придурок, ему нравлюсь я, представляешь», но сейчас… Микаса. — Жан, ты, — Микаса поджимает губы, готовая снова заплакать от его слов. — Сейчас позволь мне стать для тебя всем миром, — говорит Жан, а девушка замирает, пока крупные капли слез против ее воли катятся по щекам, на что Жан убирает их большими пальцами. Они молчат довольно долго, смотря друг на друга, а Микаса все еще не может поверить, что это говорит сам Жан. Жан, который в кадетке был известен тем, что задевал Эрена, участвовал в драках, мечтал жить спокойной жизнью в военной полиции, сейчас признался ей в любви, отбросив все сомнения на задний план. Ее это тронуло, и возможно она позволила ему стать для нее всем миром, но только на эту ночь. — Поцелуй меня, Жан, — шепчет девушка, на что Кирштайн поднимает брови, явно удивленный ее запросом, но с охотой выполняет, наклоняясь и снова касаясь ее губ. На самом деле его не нужно было просить. Он целует ее ласково и нежно, гладя ее щеки, пока Микаса отвечала ему в ответ, зарываясь пальцами в его волосы на затылке. Между ними снова вспыхнула страсть. Аккрман впервые позволяет себе такое. Это было странное чувство. Его пальцы, блуждающие по ее шее, отчего по спине Микасы пробежал табун мурашек, его пухлые губы вновь и вновь дарящие ей невероятные поцелуи. Оставалось только гадать, когда Жан научился так искусно целоваться. Кирштайн продолжал тонуть в ней. Он отстранился, опускаясь ниже, целуя ее в шею, оставляя кроткие поцелуи на белой коже, пока она обнимала его за шею. Он вдыхает ее запах снова и снова, что будоражил его кровь. Сложно было поверить, что это действительно все происходит. Думал ли он когда-нибудь, что Микаса Аккерман попросит его поцеловать её? Нет, у него даже в мыслях этого не было. Лишь в мечтах. Сейчас его мечты сбывались. Он не мог в это поверить и наслаждался каждым сантиметром тела Микасы, покрывая ее кожу поцелуями. — Жан, — стонет девушка, осознавая, что она сказала это под напором приятных чувств и тут же прикусывает губу. Кирштайн улыбается на долю секунды, прежде, чем снова оставить поцелуй на ее ключицах: — Не стесняйся, — шепчет он, поднимая к ней голову, — я рад, что сейчас ты настоящая. Со мной. — Это так… — Странно? — спрашивает Жан, целуя ее в шею, а Микаса дергается от его поцелуя, что Жана смешит, и он лукаво улыбается, касаясь пальцем ее подбородка, после проводя им вниз по шее и останавливаясь возле левой ключицы, снова оставляя там поцелуй. — Необычно, — отвечает Микаса, смотря в потолок, — я никогда- — Не ощущала такого? — заканчивает за нее Жан, отчего Аккерман замолкает, опустив голову и увидев Жана, что довольно улыбался и смотрел на нее глазами полными счастья. — Да, — она подтверждает его ответ. — Микаса, — шепчет он, проводя пальцами по ее щеке. — Не останавливайся, Жан, — шепотом просит Аккерман, сглотнув слюну — я не хочу, чтобы это заканчивалось. Жан снова целует ее в губы, а она зарывается пальцами в его волосы. Уже умело она отвечает на его поцелуи, стонет от прилива непередаваемых чувств, отчего Кирштайн мысленно удивляется. Он не привык видеть Микасу такой, но такой она ему нравилась еще больше. Ей было мало, а он сдерживался. Ступать дальше ему мешали воспитание и интеллигентность, но Микаса просила, чтобы он не останавливался, да и он весь горел на нетерпения. Взяв волю в кулак, он кладет руки на грудь Микасы, жутко взволнованный, что Аккерман замечает, но не подает виду, ведь, наверное, так и надо идти дальше? Она не знала, но готова была довериться Жану. Кирштайн продолжал целовать ее, держа руки на ее груди, но снова сомневался, стоит ли идти дальше. Ему хотелось, а Микаса была не против. Наконец, он решается сделать первый шаг, расстегивая пуговицы на ее рубашке. Жан уже подумал, что если что скорее всего получит сейчас пощечину. Но с каждой пуговицей он удивлялся, как девушка спокойно реагировала на это, ведь никто и никогда не удосуживался чести коснуться до Микасы, а именно до груди Микасы. Жан отстранился, посмотрел вниз, убедившись, что действительно расстегнул половину пуговиц и смущенно отвел взгляд. Аккерман не понимала, что происходит. — Так- — Странно? — заканчивает за него Микаса, на что Жан усмехается, понимая, что она задела его же словом, на что он смотрит ей уверенно в глаза и отвечает как она ему пару минут назад: — Необычно. Микаса тянется к нему, снова целуя его в губы, обнимая за плечи, позволяя идти дальше. Жан довольно легко следует дальше, расстегивая пуговицы на женской рубашке, что скатывалась вниз по нежной коже, а после и вовсе улетела на пол. Его горячие пальцы касаются ее плеч, опускаясь на талию, требовательно прижимая к себе. Микаса покрывается мурашками, но не понимала, связано ли это с касаниями Жана или с тем, что ей стало холодно. Она продолжает отвечать на его медленные поцелуи, пока он касался ее тела во всех тех местах, к которым всегда мечтал прикоснуться. Длинные пальцы находят застежку черного лифчика на спине, но Жан боится. Он медлит, пытаясь прижать девушку к себе, но они до сих пор сидят на стульях, а становилось очень дискомфортно, да и, судя по всему, никто не собирался его останавливать. Это был хороший знак, и Жан решает этим воспользоваться. Прерывая поцелуй, он хватает Микасу за локоть, что ошарашено смотрела на него, желая спросить, что он хочет сделать. Когда она оказывается прижатой спиной к кровати, а его губы снова накрывают ее с новой страстью, она решает не задавать вопросов. Они не к месту, а вот руки Кирштайна, что нащупали на ее спине еще раз застежку от лифчика, уже ловко стягивали с нее этот ненужный предмет одежды. Аккерман отстраняется, и отводит взгляд, стесняясь того, что он стал первым, кто увидит ее в таком виде. Парень посмотрел в глаза Микасы и, увидев в них положительный ответ, решил, что может идти дальше. Она тоже хотела идти вместе с ним. Разложившись на кровати и закинув руки, она ждала его ласк, с которыми Кирштайн не медлил. Его поцелуи переходили вниз к груди, а пальцы осмелились дотронуться до ее округлостей, сжимая их в ладонях, после он пятился назад, попутно оставляя на ее плоском животе кроткие поцелуи, что нравились ей. Она бы хотела, чтобы он просто целовал ее, и больше ничего не было нужно. Вот пальцы Жана находят крупный ремень черных брюк он снова смотрит на девушку, что лежала, тяжело дыша, готовая, к тому, чтобы тот избавил ее совсем от одежды. Его это удивляет. Пара ловких движений, возня с брюками и тяжелая ткань летит на пол к рубашке, а длинные пальцы добираются до черных трусиков, теперь Жан уверенно подхватывает черную резинку и тянет вверх, кидая на пол. Микаса тяжело дышит, смотря в потолок и не веря, что все это действительно происходит. Жан Кирштайн. Давно он стал таким первоклассным любовником? Давно он научился этому? Нет, другой вопрос, когда у него было время, чтобы этому научиться? Аккерман вздрагивала от каждого его прикосновения, а когда парень аккуратно развел ее ноги, она попрощалась сразу со всем, решая, что пошло все к черту. Да, пусть это будет Жан Кирштайн, пусть это будет сейчас, потому что они оба не знают, что будет завтра. Была ли она в восторге? Да. От его касаний, поцелуев, ласк. Они нравились ей и приносили невероятное блаженство, но что, если бы их делал не он, а допустим- — Что ты… — недоумевает Микаса, решая привстать на локтях от легкого прикосновения внизу, но тут же выгибается в спине, словно кошка и издает томный стон — о, господи! Жан придерживает ее бедра, нежно касается языком половых губ, вызывая у Микасы приятную дрожь, от которой она тоже томно выдыхает, забывая о своих мыслях. Жан решает сразу доставить ей блаженство, дабы показать, что он не просто так тут разбрасывался словами. Парень ласково проводит языком вверх, касаясь клитора, а Микаса чуть дергает бедрами. Ей удивительно, с каких пор она стала такой чувствительной? Она никогда не замечала за собой этого. Она режет конечности титанов без всяких эмоций, а тут дрожит от языка парня, что был у нее между ног. Аккерман ловит губами воздух, от движений Жана внизу, что наслаждался процессом. Снова и снова он касался клитора, даря девушке незабываемые ощущения. Он пальцами гладил ее бедра, ускорял языком темп, отчего Микаса выгибалась в спине, издавая стоны. Ему нравилось слышать ее голос. Он был другим. Жан был готов поклясться, что он был первым, кто услышал его таким. Мягким, нежным, сладким, просящим его не останавливаться. — Жан, — шепчет девушка, зарываясь пальцами в его волосы, показывая свою страсть. Парень отстраняется, намереваясь поцеловать ее губы и приступить к следующему шагу. — Кажется, ты никогда так часто не произносила моё имя, как сегодня — он усмехается, наклоняясь к губам девушки, что тяжело дыша, приняла его поцелуй. Она была не в силах ему что-то говорить. Она уже даже забыла о чем думала до этого? Или о ком-то? Ей хотелось целовать Жана и целовать, ощущая этот кислый привкус «себя» на его губах. Снова Кирштайн дарит ей нежные поцелуи, к которым они так привыкли, что не могли представить, как жили без них до этого. Его губы стали для нее такими родными за этот короткий промежуток времени, казалось, что она зависима от них. Жан тоже так думал. Ему страшно было представлять, что уже завтра он не может их коснуться. Он предпочитал не думать об этом. — Микаса, я так люблю тебя, — шепчет парень между поцелуями. Она молчала и отвечала на его поцелуи. Потому что не могла сказать ничего в ответ. Она не питала к нему никаких чувств. Никогда. Для нее Жан был другом, которому она перевязывала рана, который участвовал в перепалках с Эреном, постоянно его задирая. Мальчишка, что не хотел взрослеть. Мальчишка, влюбленный в нее всю свою жизнь. Как она не замечала его? Как пропускала мимо ушей его слова? Как игнорировала его влюбленный взгляд? Микаса целует его, гладит по щекам, не понимая, почему она так делала? Почему она не замечала его? — Жан, — шепчет между поцелуями Аккерман, — ты ведь знаешь я- — Знаю, — Кирштайн замирает в сантиметре от ее лица, — но не сейчас, Микаса. Завтра. Они оба замолкают, а Жан отстраняется, чтобы расстегнуть свой ремень на черных брюках. Да, Жан, все будет завтра. Завтра вы оба сделаете вид, что не целовались целый час при свете луны, не обнимались, не занимались сексом, не говорили о своих чувствах. Завтра все будет как прежде: вы хорошие друзья, у которых общая цель. А пока… — Будет больно первое время, — шепчет Жан, наклоняясь над Микасой, что кусала губы от нетерпения, — но ты можешь сказать мне об этом, и я остановлюсь. — Хорошо, — отвечает Микаса в ответ, а он поджимает губы и медлит, все еще наклонившись перед ней, не в силах оторвать взгляд. Аккерман дрожит, облизывает губы, гладит его по щекам, убирает отросшие пряди за уши. Упираясь левой ладонью в мягкую постель, Жан плавно разводит ноги Микасы, и помогает себе войти внутрь нее, придерживая ладонью свой член. Микаса лежит смотря в потолок, кусая нижнюю губу и прикрывая глаза, готовая принять эту боль. Медленно и плавно что-то огромное заполняет ее внутри. Вдохнув как можно глубже, она издает протяжный стон, морщится и жмурит глаза, готовая начать биться в истерике. Адски режущая боль наполняла низ ее живота, будто кто-то проткнул ее лезвиями насквозь. Жан громко выдыхает, упираясь ладонями в простынь, в один унисон с ней, издав сладкий вздох. Да, его ощущения были намного другие. Заполнив всю ее внутри, он был ошеломлен. Это чувство было прекрасно, но он видел, как Микаса мечется на кровати. — Больно? — шепотом спрашивает Жан. — Все нормально, — на выдохе произносит Аккерман, делая вид, что с ней все в порядке, пока парень чмокает ее в нос: — Ты не должна терпеть боль, — шепчет Кирштайн, зарываясь носом в ее шею. — Все нормально, — повторяет Микаса, намекая, чтобы он продолжил. Жан пробует сделать первый толчок, но девушка снова кусает нижнюю губу и вертится в кровати от ноющей боли внизу. Он догадывался, почему она молчит. Микаса привыкла терпеть боль, привыкла быть самой стойкой и сильной среди них всех, привыкла нести этот тяжелый груз ответственности. Даже сейчас ей было стыдно признать, что это было адски больно, и она продолжала говорить, что все хорошо. Аккерман поджимала губы, кусала их, чуть ли не до крови, вцепилась ноготками в локти Жана, оставляя на них красные отметины. Все внизу живота горело, ныло и сворачивалось клубком. Она не могла уже терпеть. — Мне остановиться? — спрашивает он, видя ее реакцию. — Если ты остановишься, будет еще хуже, — отвечает Микаса и Жан был с ней солидарен, поэтому решил действовать медленно. Еще один толчок и еще один и еще. Микаса стонет странного ощущения внизу, что перерастало с каждой секундой во что-то новое. Толчок. Боль отходила на задний план с каждой секундой. От его движений внутри зажигался странный огонек, что нравилось Микасе. Жан продолжал уверенно и медленно двигаться внутри. Он наклонился, целуя ее в губы, не веря, что она позволила ему причинить ей боль, хотя несколько минут назад клялся, что не заставит ее страдать. Он был рад, что стал для нее первым, что прошел с ней всю эту боль и наслаждение, что был первым, кто оказался между ее ног, прильнув губами. Осознание всего этого дарили ему блаженство. Микаса, лежа на спине, отвечала на его страстные поцелуи между толчками, стонала, обнимала за плечи, не желая от себя отпускать его. — Жан! Жан! Жан! — нежный голос резал тишину в его комнате, но Жану нравилось такое. — Нас могут услышать, — шепчет он ей на ухо, и потом целует в щеку. — Я не могу быть тише, — отвечает Микаса, а на лице Жана проскальзывает довольная улыбка, — мне хорошо с тобой. — И мне с тобой, Микаса. Шлепки становились громче, Жан усилил темп, Микаса закрыла глаза, отдавшись приятным ощущениям внизу живота, что собирались в один клубок. Ей не хотелось, чтобы он останавливался, она собиралась дойти до конца вместе с ним. Кирштайн устал опираться на ладони и полностью лег на девушку, положив подбородок ей на плечо, продолжая целовать ее в шею. Девушка находит его правую руку у себя на плече, и переплетает с ней пальцы, что очень трогает Жана, который захотел ее поцеловать. Снова пухлые губы накрывают ее, и она снова отдается им. Вот бы Жан всегда ее целовал. — Микаса, я- — Любишь меня, Жан? — перебивает его Микаса, на что пораженный парень замирает на несколько секунд, смотря на девушку, что сдувала с глаз свою черную прядь волос. — Всегда буду любить, — отвечает он, а девушка улыбается ему своей самой искренней улыбкой, отчего Кирштайн отводит взгляд, — Микаса, хочешь смутить меня, когда мой член внутри твоего влагалища? Серьезно? — Либо заткнись, либо двигайся дальше, — процедила Аккерман, на что Жан с ухмылкой на лице ускоряет темп, заставляя девушку снова и снова стонать от блаженства. Несколько томных минут они были в объятиях друг друга, позже они смотрели друг друга в глаза, пока Жан нависал над ней. Они ловили дыхание друг друга и наслаждались процессом. Микаса кусала нижнюю губу и прикрывала глаз, сосредотачиваясь на своем внутреннем огоньке, что с каждой секундой разгорался все больше и больше внизу живота. Казалось, что вот совсем чуть-чуть и она испытает совершенно что-то новое. Жан держал ее за талию, при этом опираясь одной рукой о кровать, иногда наклоняясь и даря ей страстные поцелуи, вполголоса стабильно повторяя, как мантру: — Я люблю тебя. С каждым новым толчком они оба подходили к своему финалу. Комната наполнилась шлепками голых тел и стонами Микасы, а Армин так и не вернулся в комнату. Жан считал это подарком небес, но подозревал, что его сосед по комнате, возможно, решил погулять еще часок другой, дабы дать влюбленному полностью забыться в своей любви. Жан ощущал, что близок к концу, и чуть увеличил темп, начиная биться членом внутри влагалища быстрее, чем раньше. Он также ощущал, что Микаса тоже приближалась к финалу, и решил дотерпеть и дойти до оргазма вместе с ней, но терпеть было немыслимо.  — Микаса, я сейчас- — Я тоже- — Что? — удивляется Жан, делая еще несколько толчков, перед тем, как вынуть свой член и кончить на живот девушки, издав тяжелый рык. Микасу пробивает дрожь. Она выгибается в спине от нахлынувшего урагана и громко стонет, ощутив настоящий прилив блаженства, что улетучивался от нее с каждой секундой. Ей не хотелось отпускать это опьяняющее чувство, но она позволила ему уйти и обмякла на простыни, пока ноги все еще сводила судорога. Ей казалось, что она так устала, будто таскала работала весь день, но потом Микаса вспоминает, что было и позволяет себе улыбнуться. Такая усталость ей нравилась. Было действительно хорошо. Парень с громким стоном кончил Микасе на живот, складываясь пополам, держа в левой ладони свой член, а другой, упирался в кровать, пока его партнерша пребывала на седьмом небе от счастья. Они сделали это? Поверить только! Жан глубоко дышит, приходя в себя, сглатывает слюну, пока горло резала жажда. Смотрит на Микасу, что лежала, раскинув руки, и расплывается в улыбке. Она впервые ощущает такое блаженство внутри и эту тяжелую усталость, что клонила в сон, но ей это нравилось. Ей также нравилось, что именно Жан подарил ей это чувство. Ей хотелось его поцеловать. Тут Микаса тянется рукой к его лицу, хватая за шею и притягивая к себе удивленного Жана, то получил нежный поцелуй в губы. Сам Кирштайн улыбнулся этому и поцеловал ее еще раз, на что девушка ответила, прикрыв глаза. — Останься со мной, — шепчет Жан между их ласковыми поцелуями, — прошу. — Армин? — тихо спрашивает Микаса. — Он довольно смышленый, а ты довольно громко стонала, так что, скорее всего, поспит с Конни внизу, — отвечает парень, снова чмокая Микасу в лоб, — пока я всю ночь буду обнимать тебя и целовать в плечо. — Твоя рана? — спрашивает девушка, вспоминая о ссадине между лопаток Жана. — Все в порядке, — он жмет плечами, — так что? Останешься? — Только сегодня, — соглашается Аккерман. — Только сегодня, — кивает Жан. Они оба засыпают в объятиях друг друга: Микаса обнимает Жана, прижав к себе, что обнимал ее за талию и приложился лицом к ее груди, а она не могла долго сомкнуть глаз, потому что у нее было ощущение, что она предала кого-то. Она не могла вспомнить кого. *** Утром Жан просыпается один. Он сонно зевает и щупает простынь вокруг себя, пытаясь найти тело девушки, но все безуспешно. Ну, конечно, она ушла, на что он надеялся? Что она действительно останется с ним на ночь? Кирштайн усмехается, потирая глаза и вспоминая вчерашнюю ночь и то, какой неимоверный ураган эмоций он испытал: ссадина на спине, что начала болеть после того, как спал на спине, Микаса, признание, невероятный секс с Микасой Аккерман. Он расплылся в улыбке, но не представлял, что ждать от друзей, что, наверное, были уже внизу. Парень осматривается, понимая, что вещей Армина нет, и что он так и не вернулся. А вернулся ли вообще? Жан встает, начиная одеваться, застегивает на себе рубашку, находит свои черные брюки и решает спуститься вниз, дабы узнать, как обстоят дела. Будет ли там Микаса? Как она будет на него смотреть? Изменится ли что-то после того, как они провели ночь вместе? Жан не был уверен, они обещали другу забыть то, что было, но для него это будет очень сложно. И очень больно. — Доброе утро! — звонко здоровается Ханджи, махая Жану, что спускался по лестнице, где все уже сидели за столом в ожидании завтрака. Кирштайн видит командора Ханджи, Сашу, что тоже помахала ему, Конни, рядом с ней. Напротив него сидел Армин, что улыбнулся Жану, а на другом конце стола сидела она… Микаса. Жан вздрогнул, когда в один момент вспомнил всё, что делал с ней вчера: как целовал, касался внизу и как был внутри нее. Его резко обдало жаром и странным чувством, которое тут же улетучилось, когда он вспомнил, что сейчас они не одни. Он не видел ее лица, потому что она сидела спиной, но очень хотел посмотреть в ее глаза. Поэтому он сел рядом с Армином, что спокойно что-то читал. Наконец, Жан поднимает свой взгляд и натыкается на черные глаза, что смотрели на него с таким же удивлением, как он на нее. Жан готов был поклясться, что что-то изменилось в ее взгляде, но Микаса продолжала это игнорировать и отвернулась, а Жан неловко почесал затылок. Ах да. Ничего ведь не было. — Доброе утро, — решает поздороваться Кирштайн, нахмурив брови. — Жан? — удивляется Ханджи, — ты как будто не выспался? Снилось что-то плохое? Кирштайн сразу кидает взгляд на Микасу, что делала вид, будто не слышала вопроса командора, но сразу отворачивается. — Да, не выспался, — отвечает Жан, решая закончить этот разговор, пока Конни что-то спрашивал громко у Ханджи, Кирштайн замечает, как Армин тихо и спокойно сидит, что-то увлеченно читая, и решает разузнать у него под шумок, наклоняясь и шепча, — тебя вчера не было- — А мне нужно было к вам присоединиться? — также шепотом отвечает Армин, не отрывая взгляд от книги. — Так ты? — удивляется Кирштайн, стараясь держать свои эмоции под контролем, потому что они были не одни. — Я ночевал у Конни, — ответил Арлерт, наконец, решая взглянуть на Жана, что успел вспотеть и покраснеть, осознав, что его друг стал свидетелем того, как он занимался сексом с его подругой. — Злишься на меня? — решается спросить Жан, на что Армин спокойно отворачивается и сосредотачивается на книге. — Нет, Жан, я рад, что твой длинный язык наконец-то хоть где-то пригодился. Жан цокает языком, понимая, когда именно Армин вернулся со своей длинной прогулки. — О, извини, — решается ответить Кирштайн, — забыл, что ты ходишь на свидания к девушке, с которой даже не о чем поговорить. — С кем поговорить? — решается спросить Саша, что начала прислушиваться к их разговору, - все в порядке? — Саша, подай соль, — перебивает ее Микаса, начиная сверлить взглядом Жана, что довольно расплылся в улыбке, смотря на Аккерман, что решила перебить опрос Саши насчет свидания Армина и длинного языка Жана. — Все нормально, Саша, — спокойно отвечает Жан, бросая свой опустошенный взгляд на Микасу, что тоже смотрела на него глазами полными отчаяния, — ничего не было. Да, они договорились, что между ними ничего не было и больше не будет, но смогут ли они сдержать это слово?