«Некоторые бывают людьми
не по существу,
а только по названию»
— Марк Туллий Цицерон
Закончив со всеми делами в Братстве и припрятав в нагрудный карман черный кожаный ежедневник, Слышащая отправилась в путь. День предстоял тяжелый. Цицерон проснулся рано, не смотря на то, что он уже несколько дней не соблюдал хоть какой-то мало-мальски стабильный режим. В конюшнях Данстара на оплаченном месте должен был стоять конь Тенегрив, однако это дьявольское животное очень любило сбегать неизвестными путями. Заметив, что Тенегрива снова нет на своем месте, Трина фыркнула. Не стоило даже начать искать конюха, он как всегда, не имеет понятия каким образом черногривый скакун вдруг пропал. И когда-нибудь конь так же вернется на свое место как ни в чем не бывало. Стало быть, это знак — следовало позже купить нормальную лошадь, пусть даже судьбе вновь будет угодно укокошить несчастное парнокопытное посредством когтей и зубов страшного хищника или же стрелой неспокойного бандита. Пока Трина оплакивала свои ноги, которые в скором времени будут пропитаны болью от долгой ходьбы, Цицерон и не планировал унывать. Вместо самосшитого шутовского костюма он был в темной броне, однако пока по дороге не было населённых пунктов, его голову всë же покрывал потертый колпак. Цицерону нравилось его носить, но он мог так же быстро снять головной убор и убрать в карман. Всë же шуты в Скайриме привлекали слишком много внимания и имперец отчасти был согласен, что такого экстравагантного путника слишком легко запомнить. От этого Шута было практически не узнать, рыжие волосы еще больше бросались в глаза, когда колпак убирался с глаз долой. Каджиты, следующие в Данстар, были последним поводом припрятать шутовской колпак, но как только с горизонта исчезали лишние глаза, Цицерон вновь вспоминал, что выглядит слишком нормально. Трина поправила рюкзак, вспоминая былые времена школы из другого мира. И всë больше иная жизнь начинала казаться сном. Как будто она всë выдумала. Только Ази, сидящий в Вайтране, доказывал, что Слышащая не сошла с ума. Интересно, он вспоминал школу, когда носил за спиной свои пожитки? Рюкзак был действительно тяжелым, в большинстве своем из-за баночек с зельями. Цицерон нес свою поклажу, но неоднократно предлагал что-либо забрать у Слышащей. Его лилейно-пряный голосок не мог задобрить девушку и ее гордость, заставив сменить любимую с пяти лет пластинку «я справлюсь сама», от создателя таких хитов как «и что, что я девушка» и «не сломаюсь — тебя сломаю». Шут хихикал, его радовала сама возможность прогуляться за пределы убежища. Временами он подпрыгивал и глупо пританцовывал, словом — демонстрировал, что у него много сил и он в предвкушении приключений. Трина на его фоне выглядела угрюмым богатырем с тяжелым характером. Она молчала, раз за разом погружаясь в какие-то тревожные размышления. Цицерон же вновь и вновь старался ее приободрить и уболтать на глупый разговор. У него было завидно много энергии для человека, который еще недавно пытался довести себя до голодного обморока и который еще утром с трудом мог с непривычки доесть свой завтрак. Постепенно заснеженные равнины сменялись зеленеющими видами, но трава еще не обладала яркостью и свежестью, от чего природа казалась слегка вымученной. Трину каждый раз поражал такой резкий переход погоды в Скайриме. В определенных местах можно было увидеть, как сходится полотно рваного снега с зеленью. Тогда Скайрим казался не миром, а лишь его суженной мини-версией. Маленькая точка на окраине вселенной, куда ее закинуло из более внушительного мира. Хотя, возможно, попади она за горы — Тамриэль смог бы ее удивить. Заодно, можно было бы подтянуть местную географию, а то становилось не по себе от того, что даже дети знают больше обо всем, что происходит вокруг. Путь проходил на удивление без происшествий. Даже мост через реку, тянувшийся от двух давно заброшенных крепостей, не был наполнен бандитами, которые время от времени занимали там места, скрываясь от закона. Трина хмыкнула, снимая утепленную накидку, в которой еще этим утром было весьма прохладно путешествовать от Данстара. К слову, наступала оттепель. Ряды зеленой травы начинали подниматься вверх по карте, оккупируя территорию вплоть до форта Дунстада. Цицерон резвился, виляя впереди довольной собакой, лишь изредка успокаивая шаг, чтобы поравняться со Слышащей для непродолжительной беседы. От чего-то девушке не говорилось с самого утра — в голову брели самые странные рассуждения и обрывки каких-то назойливых воспоминаний. И вновь вспомнился вопрос: что же она помнит последним из той, другой жизни? От попытки прорваться сквозь возникшую головную боль становилось дурно. И так каждый раз — словно сами боги не хотели, чтобы она вспоминала о существовании каких-то иных миров. — Тише! — шикнул вдруг Шут, как будто это не он еще минуту назад распевал какие-то глупые песенки. Вдалеке в самом деле раздавались голоса и даже визги, похожие на странное утробное пение. Цицерон скинул груз со спины, присел и, крадучись поднявшись по покатому склону, выглянул из-за камней. Сложив руки и едва высовываясь, он был похож на кота на охоте. Проследовав примеру Шута, Слышащая избавилась от перегруза и тихонько присела рядом. — Видишь? — Цицерон ткнул пальцем вперед. Впереди кричало и танцевало племя в пестрых шкурах, вверх вздымались копья и луки, раз за разом раздавались странные мотивы и призывы собратьев. — Я прекрасно всë вижу. — Тссс, — Шут приложил указательный палец к чужим губам и Слышащая дернулась, — нападение должно быть внезапным. Никто ничего не поймет. — Ты сдурел? — боясь, что их силуэты заметят, Трина потянула имперца вниз за грудки, чтобы уже в большей безопасности нашипеть на него. — Мы никого убивать не будем. — Неужели Слышащая любит изгоев? — Да при чем здесь это? Ты видел вообще сколько их, а сколько нас? — Достаточно, — он выгнулся, чтобы хоть одним глазком уловить количество человек впереди. — Всего двое мужчин, один без сердца. — Это считается за двух, итого уже трое мужчин! Цицерон гаденько улыбнулся и играючи блеснул железным клинком: — Считается за двух! — А женщин так вообще… — Трина не успела договорить, имперец что-то шикнул ей в ухо и упрыгал в сторону. Секундная заминка Слышащей стоила ей возможности зашипеть на Шута, порицая его опрометчивость. Что же делать? Цицерон уверенно сокращал дистанцию до бушующих изгоев, при чем все время он не переставал маниакально улыбаться, предвещая грядущую бучу. «Следи за двумя слева» — вот, что шикнул имперец ей в ухо. Трина вновь выглянула из-за камня и злобно зарычала, всматриваясь в перемежающиеся фигуры трех женщин, слегка отдаленных от трёх иных силуэтов. Шестеро человек… За кем из них Шут наказывал проследить — неизвестно. А ведь он будет надеяться получить защиту! В сердцах плюнув в сторону, девушка достала ранее торчащий из-за спины имперский лук. Придется мыслить по ситуации. Цицерон в это время окончательно пропал в зарослях и надежда избежать конфликта улетучилась как дым. Она ожидала, что вот-вот произойдет нечто шумное, вроде большого хлопка, однако лес сквозил спокойствием. Куда подевался Цицерон? Может, он ждет, что Слышащая подаст ему сигнал? Как подать сигнал «убирайся оттуда»? Есть ли вероятность, что Цицерон вдруг решил всë же не лезть на рожон и вскоре вернется к Трине? Просто появится рядом и скажет, что передумал. Надеяться на благоразумность Шута… Так себе план. И Цицерон дал о себе знать — отряд зашушукался, все приподняли свои оружия. Их было пятеро — кто-то один уже отошел и пропал. Они еще были спокойны, а вот Трина начинала паниковать. В ближнем бою она точно не была хороша, единственным ее преимуществом оставалась неожиданность. Смелые боевые крики вывели ее из мыслительного транса: где-то в тени деревьев развивалась драка или нечто крайне на нее похожее. Две фигуры упали, осталось два неизвестных бойца и один лучник. С трудом прицелившись по далеко расположившейся лучнице, Слышащая поняла, что у нее есть два варианта: выстрелить наобум и раскрыть свое примерное местоположение, или же подняться и прицелиться лучше, но тогда абсолютно точно обнаружить себя. Попытавшись рассчитать траекторию стрелы лучше, Трина выдохнула: кто не рискует — тот теряет шутов в битвах. Опустив лук и прокравшись к потасовке поближе, она резко поднялась и, пока на нее не обратили внимания, потянула тетиву. Стрела проткнула лучнице шею, одна из женщин впереди заметила это и окликнула вторую. К тому моменту мужчина, который был с ними, уже согнулся на земле, держа кровоточащую рану. Цицерон выкатился из-за кустов маленьким шариком и, подняв изгою голову, перерезал горло прежде, чем тот успел что-либо понять. Мужчина двигался бысто, отточено, как будто никогда не переставал быть ассасином. В мгновение ока он оказался возле одной из женщин, вторая же решила двинуться к глупой лучнице. Похоже, она уже сдалась, смирившись с тем, что умрет от рук неизвестного дьявольского отродья, но все же надеялась забрать хоть кого-то из врагов с собой. Трина выхватила новую стрелу, но прицелиться становилось все труднее — женщина племени виляла, подбираясь к своей жертве. Трина колебалась. Ей казалось, что цель на крючке, но стрела полетела мимо. Копаться в колчане уже не было времени и Слышащая достала из-за пазухи кинжал, однако боя она ждала с ужасом. Внезапно вспомнив, что с возвышенности у нее есть секретное преимущество, девушка вдруг приободрилась. Когда же жительница предела уже подняла свой топор, Трина игриво сверкнула глазами: — Фус… РО-ДА!!! Женщина отлетела назад, практически сбив собой подбежавшего на помощь Цицерона. Даже сквозь удар Шут воспользовался возможностью и тут же вонзил в чужое сердце клинок. Только выждав окончание конвульсий он откинул тело в сторону. — Обалдеть, как вентилятором сдуло, — эмоционально взмахнула руками Слышащая и Цицерон улыбнулся, вытирая лезвие об одежду лежащего у ног трупа. Скоростью реакций девчонки только проклинать. Но странная магия ее все же выручила. Это не было похоже на обычное колдовство. Стоило поразмыслить об увиденном позже. Трина выглядывала откуда-то сверху, ее белые волосы растрепались от потока ветра, щеки и губы порозовели от притока крови. Слышащая была красива. В ее лице мелкие черты постоянно сбивали с толку. Она была похожа на норда, но от чего-то Цицерону казалось, что не все так просто. Девчонка была странной, очень странной. Она говорила загадочные слова, писала на неизвестном языке, даже общалась по-особенному. Ее замашки не были похожи на поведение нищенки или же богачки, хотя некоторые манеры и говорили скорее о том, что когда-то ее положение в обществе было куда выше. Возможно ли? И сейчас Слышащая была шокирована, слегка взбудоражена, на ее бледном лице остался едва заметно размазанный след от брызг чужой крови. Она не была искушенным ассасином, от чего все еще с трудом воспринимала вид мертвых тел. Цицерон ощутил крупное упущение в этом, однако так же его умиляла милая мордашка девчонки, когда она вновь сталкивалась со смертью. Шут же был готов танцевать вместе со старухой с косой, не боясь момента, когда она придет за ним. Так же, как и не страшась приводить ее в чужой дом. Всë едино. Все люди смертны, порой только в этом спасение от безумного мира вокруг. — Не делай так больше, — Трина хлопнула Шута по голове, — ты с ума сошел? А вдруг к ним бы еще набежали изгои? — Больше никого не было, их убили, — ответил Цицерон, по началу не поднимая взгляда на девушку. — К тому же их уже побили, — он медленно поднял взгляд на Слышащую и улыбнулся, в его глазах не было и намека на раскаяние, — легкая цель. — С чего ты взял? — Малый отряд, они не вышли таким строем. Скорее всего с задания возвращались к своей стоянке, к тому же они тащили большой ящик, — Шут резво подскочил к коробу, который размерами походил на гроб, — ведь они могут вернуть друга к жизни, если у него не повреждена голова! Он поднял крышку. Внутри лежал мертвенно бледный крупный мужчина, завернутый в шкуры. — Мертв всего около трех часов, — со знанием дела заверил Цицерон. — По возвращению у них было бы уже два вересковых сердца. Там, куда они шли, их ждала ворожея. Трина внимательно осмотрела имперца и вздохнула: — Откуда ты вообще знаешь столько про изгоев? Цицерон пожал плечами и улыбнулся: — Люблю чужие мысли. И что это вообще означает? Любит же он усложнять свои ответы! — Ладно, чтец мыслей. Но больше не напрашивайся на неприятности! — А как же тренироваться? Тяжело заменить манекеном живые жилы! Слышащая не напрашивается на бой — вот и медленная! — Я просто осторожная. — И слабая, — беззлобно дополнил Шут, — да. Он вскинул голову, тяжело вздохнул, будто невероятно устал, а затем повернулся к девушке и улыбнулся. — Я потом научу! Слышащая станет лучше! Может, ей не помешает немного практики? Трина приподняла бровь, обошла имперца и направилась к разложенным между деревьями трупам, с которых еще было, чем поживиться. — Значит, договорились, — оптимистично проворковал Цицерон, поспевая за спутницей. Он взялся за обследование чужих карманов гораздо охотнее, чем Трина. Общими усилиями было найдено несколько зелий, а так же хороший, наполовину заполненный водой бурдюк, откуда Цицерон тут же сделал несколько глотков. — Что ты делаешь? — с долей отвращения протянула Трина. — Это из личных запасов, значит не отравлено. — Но они же оттуда пили! — Да. И что? Разъяснять имперцу о бактериях и паразитах Слышащая не стала. Всë же этот человек, в отличии от нее, родился в средневековье. И, судя по двемерам, которые много лет назад уже изобретали и паровые двигатели и машины, местные Боги были очень рады держать людей именно в этом моменте развития. А то вдруг они разовьются и придумают айфон — тогда всë, никто больше не будет поклоняться ни Аурэлю, ни Ситису, ни их отпрыскам. Цицерон убрал бурдюк в запасы. Не смотря на привычную улыбку, Шут выглядел крайне озабоченным каким-то своим назревшим в голове вопросом. Возможно, он обдумывал вред воды у племен, или же строил дальнейший маршрут — кто его знает. — Интересно, — наконец, выдал имперец, когда путешественники отправились дальше, — что изгои делают на севере, ведь они раньше здесь никогда не обитали? Трина изогнула бровь и повернулась к собеседнику, тот передразнил ее, повернув голову на бок и зеркально дернув бровью. — Тебе ли не всë равно? Ты вообще не отсюда, какая разница? — Их ведут ворожеи. Если даже ворожеи ушли с насиженных мест — в магическом мире что-то поменялось, — заметил Шут и драконорожденная вдруг прикусила губы — не по ее ли вине эти невидимые изменения? Если мир магии тонок, то он должен чувствовать вторжение на свою территорию пришельцев из другой реальности. Как это вообще может отразиться на всем, что живет в Скайриме? Скорее всего, ворожеи чувствуют потоки магической энергии так же, как пчелы ощущают радиацию. От чего-то на душе Трины стало тревожно, будто она серьезно провинилась. Она ведь не просила, чтобы ее перенесли в чужой мир! С чего вдруг такое волнение, словно кто-то поймал ее на серьезном проступке? — Слышащая? — Цицерон возник перед ее лицом и девушка отшатнулась в сторону. — Неужели Слышащая боится трухлявых ворожей? Трина хлопнула ресницами: — Ты что, дурак что ли? Ей было больше нечего ответить, внезапное сокращение дистанции и обращение застали ее врасплох. Цицерон засмеялся, упиваясь чужим возмущением. — Хах, Слышащая выглядит так мило, когда… АПЧХИ! — Цицерон чуть не упал от внезапного приступа чихания. Выровнявшись, он по-деревенски вытер нос локтем, — хотел сказать… «когда смущается». Он звучно шмыгнул носом перед тем, как увидеть недовольное лицо Трины. — Цицерон в порядке! — Шут глуповато улыбнулся, взмахнув руками в воздухе, как будто только что закончил демонстрацию какого-то трюка. — А мне кажется, что ты пересидел в обители Матери и простыл. — Простыл? Пфф! Цицерон здоров, — заверил имперец, хлопнув себя по груди, — просто с непривычки нос стали щекотать запахи леса! Слышащей не о чем тревожиться! Трина подошла и положила ладонь на лоб Шута. Температуры в самом деле не было, но напряженная улыбка спутника не позволяла отделаться от мыслей, что Цицерон все же не чувствует себя таким уж здоровым. — Если я позже найду у тебя признаки простуды — отшлепаю! — Ох-ох, — Цицерон наигранно испугался. В доказательство хорошего самочувствия имперец несколько раз предлагал доложить что-то из инвентаря Слышащей в его суму. Затем он занял себя беготней за бабочками. Когда стало темнеть, путешественники разбили небольшой лагерь. Цицерон собирался встать на пост, но Слышащая охладила его пыл, сказав, что ей и без того не спится. На самом деле имперец старательно пытался гнать прочь усталость, но он не был так бодр. Трина знала, что ближайшие дни Цицерон плохо ел и не выспался перед отбытием в Рифтен. Шут сокрылся в импровизированном навесе из веток и листьев и в скором времени засопел. Спал Цицерон чутко настолько, что любой треск ветки мог прервать расслабленное посапывание. Трина осталась возле костра наедине с собой. В очертании пламени ей стали мерещиться люди из нового времени: они шли с фотоаппаратами, смеялись и пели мотивы, которые Трина уже начинала считать утерянными в памяти. Она хотела пить. Слышащая взяла кружку с водой, и вдруг ей показалось, что даже в бликах на поверхности воды показался какой-то секрет. Всматриваясь в неожиданное видение, девушка увидела перила. Что это за перила? Какую суть эта картинка могла бы донести до Трины? Сделав пару глотков, Слышащая умылась остатками из кружки. Ей от чего-то стало невероятно тревожно. — Перила, — только и смогла пробормотать девушка, внезапно настойчиво ощутив, что в ее словах был какой-то потаенный смысл. Было что-то важное в этом видении. Нечто судьбоносное. Может, стоит обратиться с этим вопросом к кому-то сведущему в предсказаниях? Не в силах разобраться с вопросами прошлого и настоящего, Трина дождалась утра. Она все равно знала, что не сможет уснуть, пока в ее ногах бурлило странное желание бежать как можно дальше. Цицерон был недоволен, но Слышащая скорчила ему игривую гримасу с высунутым языком. Собрав вещи, они вновь направились в Рифтен. По пути компаньонов встретил торговец на повозке и оставшуюся часть дороги странники преодолели с большим комфортом. Цицерон читал стишки и отшучивался, а Слышащая вдруг стала понимать, что уже привыкла к чужим бредням. Вблизи города они были уже затемно. Распрощавшись с хозяином телеги, Трина встретилась с новой проблемой — стражниками ворот города, которые отказывались впускать в город путников, которые не одарят сторожил взяткой. Это были две фигуры, похожие издалека на единицу и ноль. Громила слева бросил в сторону беловолосой девчонки несколько сальных комментариев с предложением отработать вход. Шут напрягся и кривовато улыбнулся, потянувшись ко внутреннему карману. — Как же хорошо, — радостно завопил Цицерон, вынимая один из многочисленных кинжалов, — как же хорошо, что так скоро настало время разминки! Со свистом железный кинжал полетел в неприкрытую броней шею огромного стражника. Тот схватился за рану, но почти сразу же рухнул лицом вниз. Второй, более хилый служивый отпрянул, упал на седалище, со страхом взмолившись о пощаде и тут же протянул незнакомцам ключ от ворот, даже не снимая его с шеи. Трина замерла, но от чего-то ее не пугала картина перед глазами. Отчасти она была даже довольна, что громила больше не выкинет ни одного оскорбления из своего рта. Возможно, червь жестокости уже поселился в ее душе, однако девушка надеялась, что у нее получится каким-то чудом не усугублять ситуацию. Они были наедине с преступлением, сзади шумел лес, а за полузаросшими во вьюне воротами наврятли бродил не опьяненный медом стражник. — Ах, за ключик спасибо, — Шут дернул шнурок, срывая его со стражника, — но от птичек много хлопот, голубчик! Ты видел нас! — Я ничего не скажу! Клянусь! Мы сами виноваты! Я… я усвоил урок! Трина остановила Цицерона, тронув его за плечо. Шут обернулся и раздраженно оскалился: — Агр… Да, конечно… Не убивать даже певчих птичек. Но… Какой прок? В чем смысл, если он может принести нам неприятности? Девушка подошла к стражнику и сняла с него обезличенный шлем. Под тем скрывалось испуганное юное лицо, шершавое от молодой щетины. — Ты нас видел. Мы тебя тоже. Клянись, что никому не скажешь, иначе за тобой придëт само Темное Братство. Юноша рассыпался в клятвах, сорвав плохо закрепленный нагрудник он склонился к ногам Слышащей. Цицерон фыркнул, отвернулся и повернул ключ, отворяя ворота. Не понимая, что она сама делает, Трина обмакнула руку в лужу крови, утекшую к ее ноге, и оставила на лице парнишки красный отпечаток. Когда-то она читала в книге из убежища о том, что так помечали в Темном Братстве то ли должника, то ли жертву. — Не сдержишь слово — мы придем за тобой. Наверняка она выглядела очень круто: из-под капюшона вырвалось несколько белых прядей, которые тормошил ветер, левая рука откинула чужой шлем, а правая перепачкана в темной крови. Цицерон на фоне вынул из трупа свой клинок и с озлобленным лицом покосился на выжившего глупца. Тот намек понял и повторно начал разоряться на благодарности и клятвы. Закрыв за собой ворота, Трина с Цицероном переглянулись. Она — позитивно настроенная, а он — грознее тучи в пасмурный день. — Этот идиот может в будущем нам все испортить, — зашипел Шут. — Я все еще могу вернуться и прикончить его — Слышащая даже не заметит! — Отставить грязь, Цуцик! Лучше давай по-скорее отсюда смоемся, пока нас никто не увидел. Первым делом в Рифтене Трина с Цицероном отправились в трактир, где драконорожденная радостно заказала несколько сытных блюд. Она была вымучена, долгая ходьба никогда не приносила ей такой же радости как Шуту. Хотя, отчасти, этому имперцу любое движение с места доставляло неимоверное удовольствие. Трина так же сняла комнату. Цицерон отказался от предложения разделиться и жить в трактире раздельно: воровской город не терпит одиночек, к тому же Шут сослался на ужасное волнение потерять Слышащую из вида. Имперец радостно махал головой, когда ему прочитали лекцию о возможных личных границах — ему по большей части было бы в радость исполнить любую прихоть Слышащей, лишь бы та не оставляла его совершенно одного. Скоро в комнату приехал поднос с жареной курицей. Готовили в местном трактире хуже, чем в Вайтране или даже в Данстаре, но на голодный желудок слюнки текли даже на недосоленное мясо с сомнительными приправами. Цицерон сидел полубоком, он не притрагивался в присутствии Слышащей к большим блюдам. Съесть яблоко или откусить морковь еще можно, но салаты, мясо и любые другие яства, для которых требовались столовые приборы — нет. Трина грустно посмотрела на Шута и внезапно вспомнила с чего всë началось. Когда-то они остановились в подобной таверне. Первое путешествие. Тогда Цицерон часто вызывал в глазах драконорожденной культурный шок, хотя, по сути, он был не худшим представителем среди местных: все же Скайрим — это не только дворцы и благородные ярлы. Завидев мясо, Шут начал рвать его руками и с причмокиванием обгладывать кости. С привычной улыбкой имперец протягивал кусочек за кусочком своей подруге, надеясь заинтересовать ее блюдом. Он не понимал от чего Трина так смотрит, имперец желал показать всю аппетитность трапезы, но перепачканный в жиру дурак не вызывал ничего, кроме тихого упрека. Слышащая не начинала его учить, она лишь ответила, что там, откуда она родом, такое поведение за столом не принято. У девушки и в мыслях не было нравоучать кого-то или высмеивать. Но увидев, как Слышащая аккуратно накладывает сплат или беззвучно отпивает похлебку, Цицерон поутих. Ему словно стало стыдно. Тогда Трина посчитала, что ей показалось, но больше она не видела, чтобы Шут ел при ней что-то помимо свежих овощей и фруктов. Только в таверне Рифтена она поняла, что Цицерон и в самом деле воспринял слова о манерах достаточно серьезно. — Почему не ешь? — Трина аккуратно оторвала куриную ножку и протянула Шуту, почти так же, как когда-то протягивал он. — Цицерон не хочет, он поест позже, — без доли обиды в голосе ответил спутник, мило улыбнувшись. Будто это не из его живота раздавалось урчание, которое и мертвого разбудит! — Не доверяешь мне? Или брезгуешь? — Как можно! — Шут практически подпрыгнул от негодования. — Тогда ешь, — Слышащая с упоением следила как Цицерон принимает полную капитуляцию и медленно тянется к протянутой запеченной курице. Но вместо того, чтобы взять еду в свои руки, он придержал чужое запястье и взгрызся в мясо на кости. Трина замерла. Она с трудом удерживала кость, ощущая дыхание Цицерона на пальцах. Он снова был слишком близко. Улыбнувшись, Шут довольно сел на свое место: — Ну вот! А то Слышащая говорит какие-то глупости! Трина отложила обглоданную кость в сторону. — Цуцик, — она неожиданно растерялась, когда Шут резко поднял голову, акцентируя все внимание на Слышащей, — ты… Почему ты назвал стражника «птичка»? — Ах, это, — Шут усмехнулся, — конечно, сейчас мало кто помнит былой язык Братства. Ах, да, Астрид же жаждала получить не Семью, а жалких головорезов… Трина вздохнула, но все же имперца не перебила. — Птичка слишком много видит, —наконец, заключил Шут. — Слишком много поет. Если птичка будет петь, то все Братство будет тлеть... Напев Цицерона не радовал Трину, но что-то в ее голове начало проясняться. — Так, это шифр? — переспросила девушка и имперец хохотнул. — Не просто шифр. Когда-то так можно было передавать целые послания, где говорилось о времени, месте и самой жертве. Ах, старые-добрые времена. — Стало быть, птичка — это нежелательный зритель? Это то, о чем ты так любишь напевать в своих дурацких песенках! «Если птичка закричала»… Так, ты не о птицах говорил? — Хах! Ну, конечно! Свернуть шейку птичке — все равно, что перерезать глотку свидетелю, дорогая моя! Трину неприятно коробило сочетание слов в прозвучавшем предложении. Странное соединение упоминания физической расправы и лилейного обращения к Слышащей. Такой странный контраст. — Тяжело привыкнуть к новой жизни? — вдруг спросил Шут и девушка всеми силами старалась не слышать в его словах намеков на какой-либо иной мир. — В каком смысле? — все же аккуратно спросила драконорожденная. Цицерон взял вторую ложку, услужливо завернутую аргонианкой-трактирщицей в салфетку. В его руках прибор смотрелся ни к месту — слишком уж грубо и непривычно Шут его держал. — Учиться новому всегда очень сложно, — вздохнул имперец, пытаясь взять ложкой горсть салата, но угомонился и на малой доли желаемого, так как овощи распадались в стороны. Морковь в последнюю очередь скинулась с края столового прибора в желании, по всей видимости, избежать участи обеда. Цицерон состроил нарочито недовольное лицо, прежде чем поднять рукой кубик моркови со столешницы, шикнуть на него и тут же отправить в рот. Трина хихикнула. Похоже, ее собеседник был отчасти доволен собой. — Ты не часто ешь приборами? — девушка указала на неловкие попытки Шута управлять ложкой. — Это раздражает? — Нет. Цицерон улыбнулся, сверкнув на спутницу хитрыми карими глазами. Его щеки пробрал легкий румянец, который сделал усталое лицо гораздо доброжелательней. — Тогда всë в порядке, — его голос нехорошо дрогнул и Слышащая, почувствовав неладное, уверенным движением прикоснулась тыльной стороной ладони к чужому лбу. Она уже давно подозревала, что у Шута слишком болезненное выражение лица, того не спасли даже попытки заговорить девчонке зубы. Ее ликующее лицо навивало улыбку. Цицерон со вздохом сдался, он не собирался отнекиваться. — Ничего критичного, Слышащая, — пропел имперец, убирая руку со своего лба, — всë скоро пройдет. — Тебе нужно лечиться. У тебя температура! — Пфф, — знакомо фыркнул Шут, — лучше приберечь флаконы для хрупкой Слышащей. Со мной всë в порядке. Трина вздохнула. Сделав шаг в сторону она вдруг хлопнула имперца по бедру и, наслаждаясь его ошарашенным видом, добавила: — Я же сказала, что если ты заболеешь, то получишь. Сказано — сделано! — Ох, какая, — Цицерон потер место хлопка, — упрямая. — Ты надеялся на что-то другое? Если отказавшись лечиться тебе станет хуже — шлëпну повторно! Шут состроил испуганное выражение лица, приложив ладони к щекам, неосознанно копируя фигуру из старой картины с кричащим на мосту человеком . Порой любовь Цицерона паясничать спасала Трину от мрачности всего того, что происходило в Скайриме. Если так подумать... мир, где существуют огромные пауки — это не то место, где обычно хочется оказаться. — Какие будут планы, Слышащая? — Нужно будет спуститься под город, найти кое-кого... — И убить? — Нет, — она слегка раздраженно вздохнула, — мы здесь исключительно по личному делу. Это не контракт. — О, у Слышащей есть личные дела, — имперец ухмыльнулся, как будто подразумевал какой-то неясный намëк. — Интересно, это связано с посторонним Братству человеком? — И что если... — начала говорить девушка, когда вдруг поняла, что мог иметь в виду Шут. — Так. Это не месть. Не убийство. Просто маленькая прогулка, приключение на двадцать минут! Ты здесь только потому, что тебя было необходимо отвлечь от навязчивой паники. Цицерон недовольно фыркнул. — Кто вообще это сказал? Глупость. — Мать, — слова Слышащей подействовали на имперца как удар тока, он потупил взгляд и замер. Казалось, он даже дышать стал гораздо тише. Упоминание Матери Ночи всегда действовало на него отрезвляюще. Или же в глубине души она даже пугала его. Вспоминая, в какого безжалостного убийцу мог превращаться Шут, становилось не по себе от той силы, что держала его в такой узде. Или же страх перед этой силой сделал его таким? От чего-то Трина не верила, что абсолютно все проявления эмоций Цицерона были ложью. По крайней мере, этот человек точно во что-то верил. Он даже не был лишен эмпатии к тем, кого считал достойными. После прошлого совместного пути в округе Данстара, Шут разговорился о каких-то былых товарищах и его голос вдруг обрел удивительно новую тональность. Таким тоном говорят, возлагая цветы на надгробие. Скорбно, даже отчасти тяжело. Пусть Цицерон и не любил показывать, что у него за душой что-либо имелось, Трина с тяжестью временами думала, что имперец был просто человеком. Словно в доказательство промелькнувших мыслей, Шут чихнул, чуть не ударившись носом о столешницу. — Так, тебе нужен горячий чай, — решительно заявила девушка, вставая из-за стола. Когда она перевела взгляд на Цицерона, то увидела, что тот уже неотрывно смотрит на свою спутницу. Его выражение лица навивало странную тоску, ведь именно таким взглядом смотрит человек, которому неловко за само своë существование. Цицерон выглядел голодной и побитой собакой, которая не верит в самом ли деле ей вдруг решили бросить мясную вырезку. Он не смел перечить, на него все еще действовал странный груз упоминания Матери Ночи. Но так же он и не был в восторге. — Да, — заключила Трина, словно подбадривая себя. Спускаясь по лестнице, она не переставала думать об этом грустном лице. Назир бы сказал, что Шут играет, что он смеется над Слышащей, зная, как та умеет сопереживать. Ведь Слышащая такая слабая, глупая и доверчивая, что без труда жалеет комедианта с нарисованной слезой. Пусть это и так, возможно, она в самом деле глупая, но горячий лоб Цицерона уж точно не был фикцией. По крайней мере, есть вещи, в которых Трина могла усомниться меньше всего: это то, что Шут болен, а так же в том, что она не сможет нормально уснуть, если не поможет ему.***
— Ох, неужели Слышащая из высоких чувств будет заботиться о Цицероне? — хихикал Цицерон, когда Трина вернулась обратно. — Губу закатай, — беззлобно, но все же с неким напором ответила девушка, ставя перед Шутом чашку с горячим чаем. Имперец наивно вывернул нижнюю губу, придержал ее пальцем, а затем отпустил и спросил: — А зачем? — Дурак. Это выражение такое. Означает «обойдешься». А теперь пей чай. — Такие странные словечки говорят, никогда не слышал. Конечно, не слышал. Здесь так и не говорят. Подобные фразочки можно услышать только там, дома, в абсолютно другом мире, который уже начинал казаться сном. — Удивлена, что в Скайриме так не любят чай. Это было чистой правдой: по всей территории провинции пили в основном крепкие напитки, чай обычно готовили именно приезжие аргониане и каджиты. Последние особенно любили пить из пиал свое зеленое золото. Скайрим не особо усваивал эту любовь к ароматной воде, а потому в тавернах вообще было практически невозможно найти чай. Повезло, что в этот раз путники остановились в Рифтене — городе, где таверной заправляла пара аргониан. Цицерон цокнул, отпрянув от горячей кружки. — Так дуть надо, ты чего? Обжегся? Шут улыбнулся, искоса посмотрев на девушку. Но он ничего не сказал, лишь подул в кружку и аккуратно отхлебнул содержимое. Глотал он корчась, но все еще не жалуясь на свою долю. От чего-то Цицерон затих. На некоторое время он словно переместился в какой-то другой режим, изменив все привычное на время дороги поведение на молчаливое наблюдение. В той небольшой комнатке, где остановились путешественники, была одна кровать, столик с двумя табуретками и довольно большой сундук, который Шут тут же заприметил. Этот элемент декора активно не вписывался в ободранную обстановку. Должно быть предмету, обшитому парчой, самому за себя было неловко, как богачу, на которого обратили внимание в нищем районе. Цицерон решил, что сундук ничем не хуже иного места для сна, отчасти это лежбище было в самом деле даже чище, чем кровать с застиранными простынями сомнительной свежести. Рифтен никогда не был чистым городом — в любом из доступных смыслов. Пока Трина не увидит своими глазами как полощат простыни — ни за что не поверит, что парочка несговорчивых аргониан в должной мере исполняют свои обязанности. Однако Слышащая за год обитания в Скайриме видела места и менее пригодные для спокойного сна. Если подумать о простейшем привале в лесу, где обитают муравьи и прочие насекомые, любящие залезть в вещи и даже иногда в одежду — начинаешь благодарить любое пристанище за его существование. Брезгливых Скайрим не любит. Он их уничтожает путем психологического давления. Одна ночь не далеко от пещеры, из которой на тепло костра сбегаются недавно вылупленные пауки, каждый размером чуть меньше ладони — и ты уже фанат обычного сарая, куда пролезть гораздо тяжелее, чем в спальный мешок. — Цуцик, — в темноте Трина обратилась к своему союзнику, — ты точно не хочешь отдельную комнату? — Цицерон не сведет глаз со Слышащей, — ответил Шут откуда-то из мрака, — как раньше. Теперь появилась возможность сделать. Слышащая останется с нами. До последнего. Трина не могла отделаться от мыслей, что Шут намеренно не проясняет свой поток мыслей. Словно он сам не хочет, чтобы девушка хоть что-нибудь поняла. Она вздохнула, отвернулась к стене и постаралась больше не думать об этом.