Белая линия

1-й год старшей школы. Близился межшкольный спортивный фестиваль памяти Айсаку Каничи, традиционно проводившийся среди легкоатлетов-первогодок в мае и именуемый в народе «Айтай» [1]. Вряд ли кто-то безудержно рвался почтить память сошедшего под конец жизни с ума старика-конструктора, в честь которого в префектуре названы только разработанные им двигатели да малые переулки. Скорее это был шанс для некоторых амбициозных тренеров козырнуть выдающимися новичками и оценить обстановку перед предстоящими серьезными турнирами. За неделю до веселых стартов на стадионе царила суета сует. Одни дрались за колодки, другие таскали барьеры из-под носа соперников, на дорожках все толкались и рявкали, когда кто-то вставал на пути. В этой чехарде было как никогда понятно, что легкая атлетика – не командный спорт, каждый сам за себя. Словно неродной Изуку шарахался по треку и чуть даже не получил копьем в голову, когда случайно вильнул в, как ему казалось, спокойное место. Получив втык от переростков-метателей, Мидория резво пересек наискосок поле и зашел за ворота, где в этот самый момент должна была тренироваться Ашидо. Прыжковую зону охватил настоящий ажиотаж. Яма с песком была всего одна, а желающих нырнуть в нее с головой – вагон и маленькая тележка. Один из молодых тренеров, вооружившись граблями, у которых, правда, зубьев не было, да и напоминали они не грабли, а гигантскую швабру, ровнял песок, чтобы мгновение спустя очередной спортсмен распотрошил идеальную гладь. Сумка Мины нашлась быстро, а вот ее хозяйки поблизости не оказалось. Других прыгунов Изуку не знал, только если заочно, с ними просто так заговорить не выйдет. И здесь омега был чужим, а так хотелось пристроиться хоть к кому-нибудь, но Бакуго уже закончил тренировку и, никого не дожидаясь, ушел в общагу, в группе Киришимы были одни альфы и беты на голову-две выше омеги, среди которых тот чувствовал себя не просто крохотной, а совсем жалкой букашкой. – Эй, под ноги смотри, – раздался под боком скрипучий девичий голос. – Ты мой пластырь содрал. Теперь заново мерить придется. Мидория растерянно обернулся и первым делом увидел высокий конский хвост, а потом уже нахмуренную коротышку под ним. Опомнившись, Изуку глянул в пол, задрал ногу и увидел зацепившуюся за подошву белую ленту. – Прости, пожалуйста, я не заметил! Извинения повисли в воздухе невостребованными, девушка достала из сумки моток пластыря, встала в начало линии у песка и приступила к замеру, наступая пяточкой к носочку. Мидория уже не раз видел ее на стадионе, но состояла она в команде другого тренера, омега с ней почти не пересекался, так что и повода заговорить не выпадало до этого момента. Когда прыгунья поравнялась с Изуку, он размял плечи и набрал полные легкие уверенности, прежде чем выдать совершенно безобидную вещь: – А тебя как зовут? Сосредоточенно перебиравшие счет губы сжались в бледную черточку, и малышка, тяжело вздохнув, опустилась на корточки. – Скажи, ты специально это делаешь? Я тебе не нравлюсь? Ты мне мстишь? – А? – Ты меня сбил. – Девушка вернулась к яме, встала на линию и принялась вышагивать, выразительно бубня под нос: – Один, два, три, четыре… – чтобы до приставучего дошло, что он изрядно мешает. Дойдя до «семидесяти трех», коротышка приклеила на контрольную точку белую полоску и протянула Изуку руку. – Асуи Тсую. Да, – предвосхищающий очевидный вопрос кивок, – как лягушка. – Мидория Изуку, – робко пожал маленькие, словно детские пальчики омега. В студию срочно требуется суфлер. Не стоило спрашивать имя другого человека, не имея при себе дельного сценария или нашатыря на случай непредвиденных обстоятельств. Совсем не к месту Изуку вспомнил про подаренную ему в детстве коробку конфет, на которых были написаны советы, как заводить друзей. Судя по тому, что эта тайна так и осталась непостигнутой, конфеты Мидория просто умял в один присест и теперь несказанно об этом жалел. В конце концов, помощь пришла, откуда не ждали: показушным перекидным Мина перепрыгнула через скамейку и, обстоятельно оценив ситуацию, наклонилась к парочке: – Я не очень понимаю, что тут происходит, но вы странно пялитесь друг на друга. Все так и задумано? – Это, – Асуи ткнула пальцем в парня, – Мидория Изуку. Он что-то против меня имеет. – Это не так! – встрепенулся омега, пока шанс оправдаться не улетучился. – Я не хотел, чтобы так с пластырем вышло. Он само! Случайно!.. – Тсу, – Ашидо приобняла подругу за плечо, – ты нам мальчика не ломай. У него вон душа, не ровен час, тело покинет. – И в мыслях не было. – Я просто познакомиться хотел, – горячо продолжил Изуку, – но если бы знал, что ты занята, то не подошел бы. Нет, я бы, конечно, подошел, то есть встал рядом, но не стал бы мешать. Я хочу сказать, что не собирался намеренно тебя сбивать или что-либо еще… – Прости, Мина. – Лягушонка наконец улыбнулась и мягко покачала головой. – Кажется, я все-таки его сломала. Не сразу, но Мидория понял, что история с пластырем не тянет на смертный грех и что тут ему бояться некого. Девочки продолжили тренировку, потрошили песок назло ровняющему яму, пока громкий тренерский возглас не сопроводил всех заминаться. Мина и Асуи устроились на краю прыжковой зоны, вытряхивая сыпучую смесь из кроссовок, и Ашидо в предвкушении будущего турнира спросила у подруги: – Ты на Айтае как: только в длину, тройным? Или на спринт замахнешься? – Я пока никак, – еле выговорила Тсу, зубами открывая колпачок бутылки. – Не знаю, буду ли участвовать. – У нас есть право выбора? – Заявить-то меня заявили. Но живот уже начало тянуть. – А, вот ты о чем, – понимающе протянула Мина. – Может, пронесет, после выходных начнется. – По графику еще на прошлой неделе должна была. – Так, а чего загадывать? Таблетку выпей, глядишь, течка отсрочится. – Я в феврале уже этот финт ушами провернула, а врач говорит, что с организмом так шутить нельзя. – Тогда вариант только один, и он включает в себя альфу- – Это всего лишь Айтай. Не страшно, если пропущу. – Видимо, последний вариант пришелся Асуи не по душе. Изуку не мог ни встрять в разговор, ни поддержать его. Что он вообще в этом понимает? Только то, что омеги, видимо, свободно говорят о течках, не испытывая при этом ни капли смущения. Но когда девочки собрали сумки, определенный интерес поднятая тема однозначно вызвала: – Правда настолько больно? – Не столько больно, – покачала рукой Тсую, – сколько дискомфортно. Жарко, поясницу тянет. – Говори за себя. – Мина схватилась за живот и скорчилась так натурально, что Изуку нутром почти прочувствовал спазм. – Единственное, о чем я могу думать на третий день – как бы вскрыть матку консервным ножом и выскрести все оттуда. Мидория ткнул кончиком пальца в пупок и провел до начала ширинки: именно тут должен проходить разрез. Длинный и глубокий, с тряпичными рваными краями. От такой раны обо всем на свете позабудешь, даже о боли. Кроме той, конечно, которая поразит тело с первым движением ножа. Так себе средство, так что, наверное, Мина преувеличивает. Изуку зажмурился и потряс лохмами: опять его на ровном месте в водоворот потянуло вслед за буйной фантазией. – Изуку, у тебя что, – догадливая Ашидо осторожно наклонилась к парню, – не было ее? – Да не довелось как-то. – Ты ж мой поздненький цветочек! – кинулась с объятиями омега. – Стоит только подумать, что более милым ты уже быть не можешь, как вдруг такое выдаешь! Маленький мой непорочный бельчонок!.. Пока Мина мяла Изуку щеки, превращая губы в аккуратный бантик, сам парень не видел в отсутствии у него течек ничего очаровательного и вызывающего восторженный визг. У всех нормальных омег тяжкий период полового созревания начался еще в средней школе, а у Мидории из всех изменений только волосы подмышками и на лобке выросли. Может, он и вовсе не омега? Но врачи так уверенно всю его жизнь твердят обратное. И матка у Изуку вроде как есть, пускай он ее ни разу не видел. Течка главным образом служила этаким природным сигналом, дающим понять, что теперь у тебя может быть своя семья. До первого спазма – абсолютно невозможно, после него – тройное «да», когда твоей душе будет угодно. Изуку смотрел на знакомых омег и не умилялся своей задержке в развитии. Он завидовал этим омегам, которые успели познать счастье первого цикла, осознание себя взрослым, и от разговора девчонок стало вдвойне стыдно за себя и свой тугодумный организм. 2-й год старшей школы. Мальчишки убежали в магазин по соседству со школой за газировкой, которая не водилась в автоматах на третьем этаже, а Урарака с Мидорией тем временем героически держали оборону в буфете. Только Ашидо, пребывавшая с самого утра в дурном настроении, отказалась от обеда, попутно гаркнув на Изуку, когда тот бросился уговаривать подругу не нарушать режим питания. Понурый омега вилял в очереди, учтиво пропуская более наглых студентов перед собой, и Очако решила чуть приободрить товарища: – Ты на Мину не дуйся, она сегодня у меня в комнате ночевала. – Опять? – Изуку чуть не клюнул носом чужую спину и отошел в сторону. – Свела же их с Джиро-сан судьба. Что на этот раз? – Она расчесывалась и скинула комок волос прямо на стол Мины, – брезгливо скуксилась Очако. – Я с такой неряхой тоже из комнаты бы бегала. Признаюсь, мне с Хагакуре повезло: ее не видно, не слышно. В волейбольный клуб уходит до того, как я встану, после учебы приходит, забирается на верхнюю койку и лежит себе до утра. Но даже она отказывается жить с Джиро. К альфам бы ее сплавить, пускай в их крыле свинарник разводит. Хотя даже они почистоплотнее будут. По крайней мере, у Киришимы с Бакуго в комнате образцовый порядок. И никогда бы не подумала, что скажу такое, но это исключительно заслуга Бакуго, он за год так вышколил Эйджиро, что тот теперь лишний раз боится обувь у порога бросить. – А вы у них часто бываете? – Особенно когда Киришиме посылка от родителей приходит. Пекарня у них, должно быть, выдающаяся: пирожные и печенье – просто объеденье. Даже Бакуго из гнезда выползает, чтобы урвать парочку. На той неделе целый пирог прислали! Мы до ночи в карты рубились, пока комендантша ор не подняла. – Я вам так- – Деку, сколько можно повторять, что тут нечему завидовать? У тебя дом родной под боком, мама всегда ждет. Своя комната, своя кухня, свой холодильник, откуда никто не тащит твои продукты. Я порой… – Девушка перегнулась через прилавок и протянула мелочь буфетчице. – Четыре черничных йогурта, кофе в банке, острые чипсы, крекеры с сыром и четыре булочки с бобовой пастой! Я порой, – вернулась к разговору Урарака, – на стенку лезу от того, как хочется вернуться к родителям. Пока курносая играла монетками в руке, пересчитывая сдачу, Изуку принимал одну за другой покупки, которые неустойчивой башенкой устроились в неловких руках. Отклонившись, омега подбородком придержал последний йогурт, но один легкий толчок в спину разрушил совсем сырой баланс, и две коробочки упали на пол. Дотянуться до них большой проблемой не было, но на Мидорию вновь кто-то налетел, и тот рухнул, пребольно ударяясь коленками. Звонкая банка, имея идеальную форму для побега, своевольно укатилась восвояси, но Изуку не зря был одним из лучших спринтеров в школе: изобразив бросок кобры, омега героически кинулся за маленькой проказницей, словно это была граната с оторванной чекой. Победно присвистнув, Мидория выпрямился и едва не сбил с ног Урараку, когда кто-то настойчивым бульдозером попятился в их сторону. – Эй, Деку, ты чего… – Очако, еле удержавшись, приподнялась на цыпочках и оглядела непрекращающуюся толкотню. – Ох, принесла сюда нелегкая Шинсо. Идем-ка, а то еще зашибут ненароком. Судьба миловала, и Изуку в один класс Хитоши Шинсо еще не попадал, но слышал о нем не меньше слухов, чем о себе самом. Если бы существовал факультет, выпускающий преступников и прочих делинквентов, то Шинсо туда бы приняли без вступительных. Но держалась их шайка особняком, и других учеников они нечасто задирали, обычно друг с другом стычки затевали, а остальных не трогали. Потому удивительно было, что Шинсо или кто-то из его подручных устроил потасовку при всем честном народе. – Идем-идем, – приговаривала Урарака, таща под локоть не к месту извиняющегося перед всеми, кого случайно задел, омегу. Так они и петляли, направляясь к выходу, пока «невидимая рука рынка» не вытолкнула их на край круга, в середине которого на полу сидела растрепанная студентка, безуспешно отряхиваясь от лившегося на нее сока. Над девушкой возвышалась миловидная незнакомка с двумя симметрично растрепанными пучками на голове. – Я в Юэй не для того поступила, – давясь улыбкой, задира потрясла коробку, выжимая последние капли, – чтобы какая-то чума ноги мне давила. Челюсть помаленьку съезжала вниз, и веснушчатое личико вытянулось, как подтаявшая сосулька. Виновником торжества оказался вовсе не Шинсо, хотя он и стоял рядышком, покровительственно кивая – явно доволен сумасбродной выходкой. – Идиотка! – пискнула промокшая студентка, одергивая, к несчастью любителей поглазеть, задравшуюся юбку. Зажмурившись, Изуку сочувственно поджал подбородок. Бедная девочка, совсем еще зеленая – не научилась держать язык за зубами, ее не остановил даже безумный прищур, в котором плавно потухало напускное дружелюбие. Хулиганка оттянула до пальцев рукава матроски и, для виду примерившись, с силой, протяжно наступила на лодыжку своей противницы. Жалкий вскрик потонул в общем нестройном гуле. – В расчете. – Под улюлюканье представителей низших форм человекообразных девушка волнительно улыбнулась и, припрыгивая, подбежала к Хитоши Шинсо, быстро потерявшему к происходящему интерес. Мидория чересчур серьезно воспринимал сочетание «цивилизованное общество» и с трудом переваривал, что некоторые люди ведут себя как моральные уроды не по какой-либо причине, а просто потому что они моральные уроды. И печальный сегмент этой школы пополнился на одну исключительную персону. Очако осторожно тронула омегу за плечо и вздрогнула, когда тот от неожиданности встрепыхнулся. – Ты ее раньше видел? – Нет, – мотнул головой Изуку. – Наверное, первогодка. – Абсолютно шизанутая первогодка. – Урарака забрала часть груза у товарища и кивком предложила проследовать к выходу. – В компании Шинсо только ее для полного комплекта не хватало. От таких – непуганых, бесшабашных, жестоких и борзых – никуда не деться, особенно в школе. Почему-то никто не может и даже не пытается найти на них управу. Чувство безнаказанности вконец опьяняет, и надежда на их чудесное превращение в нормальных людей безвозвратно тает. Но если раньше эти ребята били стекла, ломали мебель, пререкались с учителями и срывали уроки, то теперь появилась новенькая, которая решила не мелочиться и в открытую сцепилась с другой ученицей. Еще одной причиной не хотеть ходить в школу стало больше. 1-й год старшей школы. Спустя бессонную ночь, очень сонное утро и девять красных светофоров Мидория прибыл на стадион старшей школы Ракусай. Первое, что отметил для себя омега, – это дорожки. В Юэй они насыщенного кирпичного цвета, а тут совсем не такие – темные, почти бордовые, будто кто-то их свекольным соком полил. Делать нечего – придется приспосабливаться, а пока можно начать по-настоящему нервничать. По стрелкам Изуку добрался до раздевалок, но в коридоре был перехвачен Айзавой: тренер вручил подопечному нашивку с номером и булавки, чтобы омега прицепил его к беговой майке. Мидория все надеялся, что номер будет что-то символизировать, например, совпадет с годом его рождения или местом в классе, но цифры «455» не напоминали ничего. Только страшная смертельная «четверка»[2] в начале не предвещала ничего хорошего, хотя такая же присутствовала в номере Кацуки, и не сказать, что его это сильно заботило. Полностью экипировавшись, Изуку вышел на трек, сбросил под одну из скамеек сумку и начал разминку. На третьем круге омегу догнал розовый вихрь, приветственно хлопнувший чуть ниже поясницы. Приставным шагом неугомонная Мина следовала за Изуку, махала руками и взахлеб рассказывала, как некий «долбанный Монома» выкинул из общего холодильника ее якобы гнилые яблоки, которые, по уверениям Ашидо, были еще о-го-го. Как только мышцы разогрелись и пришли в тонус, омеги свернули в разминочную зону, где Мина быстро отвоевала им укромный уголок. Ашидо все щебетала и щебетала, впечатляя своей дыхалкой, и на мгновение затихла, заприметив подругу, которую и не ждала сегодня увидеть. – Тсу! Сюда! – Когда Асуи плюхнулась рядом, складывая ноги лягушкой, Мина внимательно оглядела девушку. – Я думала ты все, с течкой слегла. – Нашла способ справиться. – И как зовут этот, – хитро улыбнувшись, Ашидо сложила пальцы кавычками, – способ? Между подругами разразилась настоящая битва умов и взглядов: лукавые глаза чистого янтарного цвета сощурились и предвкушающе поблескивали, выпытывая у растерянных, забегавших туда-сюда угольков ответ на свой вопрос. – Токоями, – сдалась Асуи под натиском проницательной омеги. Крякнув от удивления, Мидория посмотрел на флегматично качнувшего головой Фумикаге. Бог с ней, с течкой, новость о том, что Токоями оказался альфой удивила омегу куда больше, нежели его шуры-муры с сокомандницей. Ростом парень едва догнал Ашидо, а уж Изуку и вовсе мог при желании положить ему подбородок на макушку. Хотя тяжело было даже вообразить, что такое желание возникнет и Мидория рискнет выкинуть нечто столь раскованное. – Что-то не так? –спросил Фумикаге, и Изуку вдруг понял, что слишком долго и пристально пялится на альфу. – Не-е-т, – проблеял омега. – Просто не ожидал, что ты на самом деле… с Тсу, – выкрутился омега. – Долг альфы. И самопожертвование. – В воздухе возрос накал драмы. – Это дело чести. Забавно, что альфьим делом чести было покуситься на честь омежью, даже если последние сами об этом слезно молят. У Изуку понятие о чести вообще разительно отличалось и отнюдь не было связано с интимом во всех его проявлениях. Но некоторые сферы жизни вынуждали спуститься с одухотворенного насеста и посмотреть на старые устои под другим углом. Зачем бы и кем бы ни были созданы омеги, вряд ли конечной целью производства являлось покорение хрупкими существами спортивных вершин. Даже спустя пару столетий эмансипации омег представители слабого типа на международных соревнованиях встречались не так часто, особенно в сравнении с рожденными, чтобы побеждать, альфами. Те, кто все же предпочел тренировки другим видам хобби, либо оставались на любительском уровне, либо шли на самые отчаянные уловки, чтобы обойти законы матушки-природы. Кто помладше – травились химией, кто постарше да понаглее – могли и альфу попросить по-дружески «подкинуть пару палок». Самое странное в таких явлениях – это то, что реальными они становятся, только когда случаются под боком, а до тех пор кажутся типичной выдумкой и всеобщим заблуждением. Сам Изуку с таким не сталкивался: он три года в одной команде с альфами и бетами без течек просидел, и в некотором смысле ему с этим повезло. В легкой атлетике омег оказалось куда больше, чем в футболе. Друзья тоже таким грешат? Например, отзывчивый добряк Киришима, который был на короткой ноге с половиной стадиона и не преминул бы возможностью выручить ближнего своего. А Бакуго? Он в спорте уже не первый год и был альфой не последнего сорта. Наверняка нашлись смельчаки, которые обращались за «помощью» и к нему. Кацуки как раз забежал под навес с каким-то хорошеньким блондином, который учился с Мидорией и Кацуки в одном классе. Изуку рассчитывал, что альфа присоединится к ним, но тот даже мимо не прошел, а сразу затерялся где-то на другом конце площадки. Разочарованно омега выдохнул, отводя ногу в сторону, чтобы растянуть приводящие мышцы. – А кто говорил: «Это всего лишь Айтай, пропущу»? – шутливо колола по живому Ашидо. – Отстань, – скрипнула Асуи. Доморощенный суфражист Мидория осекся, пораженный очевидной догадкой: вопросы равенства полов, конечно, актуальны всегда, только Тсу, кажется, вовсе не из-за соревнований, выступивших идеальным предлогом, поступилась своим омежьим целомудриеми обратилась за услугой к Токоями. Это даже было мило, пока Изуку не задумался о том, что когда-нибудь цикл, если он вообще наступит, тоже может поставить омегу перед нежелательным выбором, и он сомневался, что сможет решиться попросить кого-либо из знакомых о деликатной «услуге». Предварительные забеги шли своим чередом. Чем дальше продвигались цифры часов на табло, тем меньше места оставалось для падающих яблок. Старшеклассники, помогающие с организацией, объявляли забеги и всех участвующих, напоминали и поторапливали, так что можно было не бояться пропустить свою очередь. Фамилия Изуку значилась в пятой восьмерке, и когда за колодки схватился третий забег, омега начал нервно семенить на месте, завидуя Бакуго, который уже отмучился и вернулся за верхней формой. Среди выстроившихся возле дорожек четвертой по списку группы бегунов стоял альфа с маской на лице, но без плаща или трусов поверх шорт. Когда он повернулся, Мидория понял, что ошибся, и улыбка сразу улетучилась: левый глаз альфы был полностью закрыт жутким родимым пятном. Этот дефект, однако, на его способности никак не влиял, даже со спины Изуку видел, с каким огромным преимуществом парень закончил свой забег. Необычной внешности альфа отвлек омегу от переживаний, о которых Мидория вспомнил, уже когда стоял головой вниз над белой линией. Но волноваться было поздно, главное – взять себя в руки и завершить дистанцию, не ударить в грязь лицом. Сто метров дались легче легкого, омега даже толком не успел начать думать и паниковать, как уже наступил на финишную клетку с номером и ноги перешли на инертный пробег. Облегчение сменилось новой нервотрепкой, когда Айзава подозвал Изуку к себе и предупредил, что если в последующих забегах не выступят сплошь и рядом вундеркинды, то он и Бакуго точно попадут в финал, стартующий почти через два часа. Финал? Опять бежать? Новость сама по себе ничего, только адреналин на сегодня уже исчерпал себя, да и не нужна Мидории еще одна попытка, предварительный результат у него вполне себе адекватный и вряд ли будет лучше. Но быстро стало понятно, что от этой участи омеге не отвертеться, так что, по совету тренера, Изуку отправился отдыхать и настраиваться – как будто это было возможно – на победу. В список финалистов, вывешенный на стенде к началу стайерских забегов, кроме самого Мидории вошли также Бакуго, Иида и еще пять человек из других школ. Омега лишь отметил для себя, что у него третья дорожка. Хорошее число, счастливое. А еще рядом Кацуки бежит, с ним все же спокойнее, чем среди незнакомцев. Альфа неожиданно благодушно отнесся к желанию Изуку разминаться вместе, и хоть беседу он молчаливо обошел стороной, но и ядовитого ничего не говорил. Видимо, даже Бакуго способен мандражировать. Уже в тени на траве к ним присоединился Иида, с которым можно было перекинуться парой слов , например, обсудить состав финальной восьмерки. – Знаю только того, что в зеленой майке, номер 24. – Тенья круговыми движениями разминал руки. – В одной средней школе с ним учился. Еще прошли двое парней из Кацуры, но я их впервые вижу. – Тот парень, с глазом,– добавил омега, – тоже в финале. Но я не запомнил, как его зовут. – Тодороки Шото, – вдруг включился Бакуго. – Пишется как «грохот», «заморозка» и «горение»[3], читается как «ссученный ублюдок». – Ты его знаешь? – уточнил Мидория. – Знал. Еще до того, как он переехал в Киото, пристроился в блатную академию и обзавелся пятнищем на половину ебала. – Бакуго, студент Юэй не должен позорить свою школу сквернословием. – Завались, очкарик. – Так что с этим, у которого шрам на половину, – Изуку смущенно прокашлялся, – лица? – А ничего.– Кацуки выпрямился и сменил ногу в выпаде. – Гуляли во дворе, забрались в какую-то пристройку и подожгли пару старых тряпок. – Зачем? – Я знаю? Мелкие были, думали, будет весело. – А потом? – Там такой дым повалил. Черный, густой. Мы труханули и через окно вылезли. А батя Двумордого тогда начальником городской пожарки был. Кварталов семь за мной гнался, чтобы пендаля отвесить. Дескать, он тушит, а я поджигаю, – Кацуки хмыкнул и непривычно улыбнулся одним уголком. – Тодороки тоже небось досталось. – Ничего ему не досталось. Этот пиздюк только ор услышал – сразу сопли развесил и на меня все свалил. Знатных я люлей тогда получил. Сначала от старшего Тодороки, потом от матери. – Пока Кацуки травил старые байки, Шото забежал под навес и присел в стороне, что не могло остаться незамеченным. – Эй, Двумордый. Я тут рассказываю, каким ты уебком был в детстве. Хочешь послушать? Тодороки не только не удостоил альфу ответом, но и даже на взгляд в его сторону поскупился. Вид у него был удавски бесстрастный, Изуку даже предположил, что Шото не расслышал вопрос, но тот будто уловил шумные омежьи мысли и пристально посмотрел на кудрявого совершенно равнодушными глазами. – Наверное, он не хочет слушать, – осторожно предположил Мидория. – А, ладно, – отмахнулся Бакуго. – Он, слюнтяй, сам все знает. На очереди была история про обнаруженные Кацуки в лесу «качели», то есть никак не тонувшее в болоте трухлявое бревно, на которое нужно было с разбега запрыгнуть и удержаться на ногах, не свалившись в топь. Разумеется, Шото не мог не разболтать о находке родителям, поэтому уже на следующий день бревно убрали, болото присыпали, а детям строго-настрого запретили ходить в лес. Однако ребенку необязательно идти в лес, чтобы самоубиться, в городе тоже веселью найдется место. Шайка малолетних альф, соревновавшихся между собой за лидерство, поставила на уши полрайона, пока не по годам надменный Тодороки крутил пальцем у виска и недоумевал, почему прыжок с крыши беседки в кучу песка и сломанная попутно нога делают кого-то крутым. Но если Шото подобные проделки не впечатляли, то Изуку сейчас был совсем другого мнения: омега разинув рот увлеченно слушал Кацуки и поражался тому, как этот хулиганистый парень вообще умудрился выжить. 2-й год старшей школы. Застежка ремня монотонно побрякивала об ободок унитаза, опускаясь ниже вместе с брюками, которые еле держались на бедрах и медленно приближались к коленям. Дыхание то замирало, то пускалось вскачь, и Изуку уже не знал, как ему встать, как изогнуться, чтобы скрученный бок перестало сводить. Неаккуратно срезанная утром бирка на трусах расцарапала и исколола несчастному омеге копчик, и теперь, одолжив у Урараки ножнички, Мидория пытался закончить начатое. Когда Изуку натянул обратно штаны и облегченно выдохнул, раздался дверной хлопок и по полу скользнули две тени. – И долго ты от него бегать будешь? – До конца дня хотя бы помучаю, чтоб знал, как меня опрокидывать. – Он же не виноват, что его мама раньше времени домой вернулась. – Ты бы видел его лицо! Как щелчок замка услышал, так слез с меня сразу и чуть ли не насильно в шмотки запихнул. – Изуку услышал отчетливый скрежет ширинки. – Мама у него пришла! И что она сделает? Своего великовозрастного сыночку отругает? Подумаешь, меня родаки вообще б прибили. – Может, у него тоже строгие. – Так я – омега, а он – альфа. Мою невинность в семье под хрустальным колпаком держат и старательно оберегают. – Какую невинность? – Голос удивленно поднялся на полтона. – Которую ты еще в средней школе потерял? – Я ее не терял, а добровольно отдал. Что за выражение вообще такое – «потерять девственность»? – Да все так говорят. Действительно, а почему так говорят? Вряд ли истории известны случаи, когда потерянная девственность возвращалась законному владельцу. Если бы такое было возможно, все столбы города были б обклеены объявлениями о розыске с обещанием вознаграждения нашедшему. Хотя голову-то теряют, и в этом ничего странного нет. За размышлениями Изуку совсем позабыл, что он вообще-то в кабинке школьного туалета и вообще-то рискует опоздать на урок. Пара омег тем временем и не думала торопиться, предпочитая прихорашиваться перед зеркалом и перемывать другим косточки. Изуку все никак не мог решиться выйти – неловко получится, еще подумают, что омега специально наушничает. – Дожили. У меня нельзя, у него тоже не вышло. И где трахаться прикажешь? В спортзале на матах? – Уми-чи это не смущает. – Нашел, кого в пример привести! Может, мне еще, как Мидории, в школьном толчке альфу оприходовать? Омегу охватило возмущенное любопытство и желание взглянуть хоть одним глазком на парочку озабоченных чужой личной жизнью сплетников. Изуку встал на цыпочки на краешек унитаза, но увидел только самую верхушку зеркала, а не отражающихся в нем студентов. – В течку и не так прижать может, – хохотнул один из парней. – Нормальные люди на подавителях дома сидят, телевизор смотрят. – Или с альфой отрываются. – Но не в школе же посреди уроков! Еще немного, совсем чуть-чуть! Мидория уже почти висел на дверце. Внутри что-то ухнуло, трясущаяся нога соскользнула с крышки, грудь увалилась на хлипкую фанеру. Плохо задвинутый ригель шпингалета не выдержал омежьего веса и вылетел из планки, как сам Изуку следом за ним из кабинки. «Добровольно отдавший девственность» парень испуганно взвизгнул, и две пары глаз уставились на собирающего конечности в кучку шпиона. – Извините, – сипло выдавил Мидория, поднимаясь с ледяного кафеля и бросаясь сломя голову в коридор. Достойным этот побег назвать было нельзя. Из всевозможных печальных сценариев в действие был приведен тот, который даже на ум прийти не мог: Изуку позорно выпал, как птенец из гнезда, ровно перед обсуждавшими его сплетниками, как жалкий, не могущий за себя постоять трус. Еще и извинился перед наговорщиками, как будто и без этого ситуация не была плачевной. Это было хуже, чем стыдно, это – новое клеймо, с которым уже нужно было учиться жить. 1-й год старшей школы. Предварительные забеги особого любопытства у зрителей не вызывали, зато на финал уставились все трибуны, все тренеры и все те, кто толпился внизу у перил. Вдоль дорожек спортсменов караулили школьники-фотографы с массивными аппаратами на шеях. Боясь не успеть, Изуку самый первый выставил колодки, один раз выбежал и замер на месте, глядя на вальяжно обустраивающихся на местах соперников. Омега потирал руки, топтался и приседал, разгоняя по всему теле волны сомнений, пока рядом не возник закончивший подготовку Кацуки. – Хватит трястись. Сбиваешь. – Прости, я не специально. Никак не могу остановиться. – Напрягись, – на полном серьезе заявил Бакуго. – Хорош глазищи лупить. Ноги, руки напряги, хорошенько так, до дрожи. Напряг? И замри. Десять секунд стой. А теперь, – продолжил Кацуки, примерно отсчитав время, – расслабься и выдохни. Полегчало? – Угу, – кивнул Мидория, действительно чувствуя, как выравнивается дыхание и устаканивается перевозбуждение. – Спасибо. – Не парься, Деку, – ободряюще, но не без уничижительных ноток усмехнулся Бакуго. – Я дам потрогать медальку – мой тебе утешительный приз. С финиша раздался фонящий шум громкоговорителя – главный местный тренер под редкие аплодисменты и свист объявлял финалистов. Бегун на первой дорожке, услышав свое имя, сделал шаг и поднял руку. Видимо, так было принято, и Изуку последовал его примеру, так резко дернувшись, что щелкнуло плечо. Ни черта он не был спокоен. По команде «на старт» все спортсмены опустились на землю, долго устраиваясь в колодках. Мидория не понимал, почему никто не торопится: у него уже пальцы разболелись от колючего покрытия, пока остальные размеренно встряхивали в последний раз ноги и обтирали руки. Вторая позиция была пройдена совсем мимолетно, и наконец прогремел выстрел. А затем еще один, только глухой. Изуку даже не подумал, как странно звучит двойной залп, и бросился бежать, будто заведенный ключом робот. – Мидория, вернись! – услышал за собой голос Ииды омега и по приказу сбавил скорость. – Мидория! Стой! Все финалисты вернулись за колодки, кроме Бакуго, застывшего на карачках в паре метров от старта с опущенной головой. Тренер-стрелок махнул финишу красным флагом. – В чем дело? Почему все встали? – беспокойно спросил у Теньи Изуку. – Фальстарт. – Четвертая дорожка – фальстарт,– в подтверждение объявил стартер. Мидория знал, что значит это слово, но не понимал, почему Кацуки взъерошил волосы, раздосадованно пнул колодки и ушел, на ходу стягивая шиповки. Из-за того, что оступился и среагировал раньше? Из-за этого его лишают шанса на победу и дисквалифицируют? Он же здесь один из быстрейших, если он не будет участвовать, то и результаты будут нечестными! – Но почему его сняли? – вопросил омега. – Всего лишь одна ошибка. – Такие правила, – холодно констатировал Тодороки. – Сам виноват. От надуманных регламентов даже расхотелось бежать. Бакуго мог победить, мог обогнать и Шото, и даже Изуку, но сейчас, на этом турнире этого никто уже не узнает. Новый старт, новый выстрел, только без Кацуки по правую руку. И враз стало неуютно, более того – безразлично, как окончится забег. Изуку знал только, что они лизнули последнюю белую линию одной сплошной волной, а кому посчастливилось вырваться вперед – пускай уже тренеры между собой решают. Быстро накинув теплый костюм, Мидория хотел отправиться искать Бакуго, чтобы хоть как-то приободрить его, но вместо этого ему пришлось выйти на награждение. Третью ступеньку занял тот, чьего имени омега не запомнил, на второй стоял он сам, а вершину покорил презираемый Кацуки альфа. Отметина, которую Мидория изначально принял за родимое пятно, оказалась самым настоящим шрамом – кожа вокруг ледяного глаза бугрилась и шла рябью. Изуку пока не был уверен, как к нему относится, но уже, кажется, недолюбливал того, кто отметился в детстве Бакуго нелицеприятной ролью. – Поздравляю, – сердечно улыбнулся омеге Шото, поднимаясь из поклона и поправляя неаккуратно повешенную на шею медаль. – Рядом с омегой еще тут не стоял. – И я тебя. То есть, поздравляю. Но я стоял. Не с омегой, с альфой. С альфами,– отрывисто выдавал Изуку, чувствуя, как самовозгорелись щеки. Хотелось высказать этому парню, что на месте каждого из них мог стоять Бакуго, но язык провалился в горло. – Думаю, еще не раз встретимся. – Тодороки пожал руку третьему месту и мягко принял теплую омежью ладошку. На выходе из раздевалок уже ждали о чем-то переговаривавшиеся Киришима и Ашидо, в который раз тычками под ребра изводившие друг друга. Кацуки, как и следовало полагать, с ними не было. Изуку горячо хотел отдать тому свои медаль и грамоту, лишь бы альфа не чувствовал горечи поражения, хотя и понимал, что Бакуго никогда не примет того, что сам не заслужил. Получив причитавшиеся объятия и поздравления, Мидория двинулся по коридору и тут же врезался в обогнавшего его соперника. – Прости, я тебя ждал. Не оставите нас на минутку? – обратился Тодороки к друзьям омеги и к сопровождающей его самого подруге. – Все хорошо, я догоню, – кивнул Изуку, провожая взглядом шушукающихся ребят. – Я не отниму много времени. – Шото обернулся, проверяя, нет ли засады, и вытащил из мешка тайтсы, которые омега в секунду опознал как принадлежащие ему самому. – Это же твои? Нашел их под скамейкой, где разминались. – Спасибо! – Веснушчатый поначалу обрадовался, но мигом сориентировался на местности и зарылся в ладони, стыдливо прячась от разноцветных глаз. – Вот я дурак. Чуть не потерял. Спасибо. В следующий раз буду внимательнее. Балда, и как я мог не заметить? Еще раз спасибо. Такое только со мной могло случиться. Спасибо. – Первого спасибо было вполне достаточно. Но если ты иного мнения, то можешь продолжать. – А я сколько раз сказал? – пугливо вытаращился Мидория. – Я не считал. Раза три точно. – Прости, у меня такое случается. Но благодарности много не бывает, так ведь? – Изуку ободряюще взмахнул рукой и постарался естественно подмигнуть, но, заметив подрагивающую недоулыбку Шото, понял, что сотворил нечто зазорно-унизительное. – Пожалуйста, забудь. Ты ничего не видел. Я сам не знаю, зачем это сделал. – Не тушуйся, я даже не умею подмигивать. – Тодороки заметил недоверие в глазах собеседника. – Чистая правда. Пытаюсь закрыть один глаз, – альфа показательно зажмурился, – а они оба закрываются. Перед зеркалом репетировал – только время потерял. – Серьезно? – посмеиваясь, спросил омега. – Да. Это странно? – Простите, что отвлекаю, – вежливо кланяясь, вмешалась в разговор подруга Тодороки. – Шото, ты скоро? Водитель уже заждался. – Момо, не видишь, что я занят? – спокойно ответил Шото. – Прости, я не хотел вас задерживать, – всполошился Мидория. – Еще раз спасибо за штаны. До свидания. – Так мы же не договорили… – огорченно произнес альфа. – В другой раз? – с виноватой надеждой спросил Изуку. – Поздравляю со вторым местом, – снова встряла девушка, одергивая друга за руку и не давая тому ответить. – Я ваш финал снимала, у меня куча фото с тобой. Показать? Некоторые здоровски получились. – А, – замешкался омега, – да, давай. Правда, я не больно фотогеничен. – Что ты, моя камера тебя сразу полюбила. Ой, мы же без пяти минут как опаздываем. Давай я тебе потом пришлю фото? Прости, просто сейчас времени совсем нет. Дашь свой номер? – Номер? Мой? – Мидория полез в сумку за нашивкой «455». – Телефонный номер, – поджимая в благодарной улыбке губы, уточнил Тодороки. – Чтобы Момо тебе фотографии прислала. – А, да! Телефонный, сейчас… – Изуку снова дернул молнию, поспешно ее закрыл и озадаченно уставился в стену. – А, стоп, он же у меня в голове. Запишешь? – Шото, давай ты, я никак не могу найти свой телефон, – чересчур усердно пыхтела Момо, шарясь в рюкзачке. – Готов, – ответил Тодороки, вооружившись мобильным. Если верить Бакуго, этот альфа был надменным ябедой в далеком детстве, а затем из гадкого утенка не по-сказочному превратился в невыносимого, причисляющего себя к элите мажора с примитивной системой ценностей. Если же думать своей головой, то Изуку ничего особенно неприглядного, кроме пугающего шрама, за пару минут разговора не увидел. Наоборот, Тодороки даже показался омеге милым, вежливым. Но это всего лишь первое впечатление. Оправдает ли оно себя? 2-й год старшей школы. Друзья свернули на своем перекрестке, и омега остался один на один с дорогой. Сломанный велосипед, до починки которого все никак не доходили руки, ждал своего часа под лестницей в подъезде, и путь домой казался долгим и утомительным. Гул в ногах резко перешел в вибрацию – в кармане брюк задребезжал телефон. Изуку даже не стал полностью доставать его: стрельнул глазами в экран, увидел имя отца и перевел аппарат в беззвучный. Он слишком устал сегодня, чтобы реагировать на такой звонок. Телефон еще пару раз прожужжал, а затем Мидория зашел в квартиру, выключил мобильник и бросил его на кровать. Пока Инко расставляла миниатюрные тарелки, Изуку сыпанул корма в блестящую миску на полу и прислушался к тишине. «Спит, чертенок мохнатый», – вздохнул Мидория, устраиваясь за столом.Рядовая беседа, сопровождающая каждый будний ужин, внезапно оборвалась, когда женщина задала обыденный, но столь нежеланный вопрос: – Отец тебе не звонил? – Нет, – не раздумывая, соврал Изуку. Шанс обрубить эту тему на корню пока еще вилял на горизонте, и омега не собирался его упустить, даже если придется пойти на обман. – Сам бы позвонил, спросил, как у него дела. – Ага. – Я серьезно. – Я тоже, мам. Мидория не просто пытался выглядеть добрым, он, строго говоря, таким и был, с самого рождения. Но все природное милосердие молниеносно улетучивалось, когда кто-то заводил разговор об их бессменной семейной напасти. – Когда ты с ним последний раз разговаривал? – неожиданно требовательно спросила Инко. – Недавно. – Когда недавно? – не унималась женщина. – Мам! – прикрикнул Изуку, раздосадованный допросом. – Он твой отец. – И что? – не повелся на совершенно топорный аргумент омега. – Я не могу не хотеть с ним разговаривать? – С родителями нельзя так. – Как? С родителями «так» нельзя, а с женой и сыном, видимо, можно. Инко еще как взглянет, как качнет головой, как горестно пальцами по лицу пробежит, чтобы совесть кольнула и сочувствие к непутевому папашке вышло из спячки. Неужели она действительно не понимает? – Для этого человека- – Не называй так своего отца. – Для этого человека, – настойчиво продолжил Изуку, – мы существуем только тогда, когда ему удобно. Если тебя это устраивает, сама ему позвони. Только не удивляйся, если трубку он не возьмет. Мать не заслужила, чтобы с ней так разговаривали, да и сам омега не понимал, откуда в нем это берется. Ни один человек не вызывал у него столько отторжения, чтобы слепо огрызаться при одном его упоминании. Это как рефлекс, как отточенный алгоритм – съязвить, оскалиться, отмахнуться и не дать себе утонуть в противных чувствах. В носу горячо засвербело, и виной тому была отнюдь не перченая закуска. Мальчик слышал исступленные просьбы вернуться за стол и последний брошенный ему в спину упрек в отвратительном поведении, но ноги сами летели в надежную комнату, где можно было не бояться обидеть маму очередным необдуманным словом. Мидория символически прошелестел страницами брошенного рядом с ноутбуком учебника, но после такого разговора сосредоточиться никак не мог. Когда в доме заходила речь о Хисаши, что Инко, что Изуку становились сами не свои. Парень упал на кровать и уткнулся носом в стену. Почему мама никак не может понять, что Изуку в отце не нуждается? По крайней мере, в таком, как Хисаши. Человек, который бил себя кулаком в грудь, утверждая, что семья для него на первом месте, и который неизменно раз за разом выбирал алкоголь. На дно бутылки Хисаши переехал задолго до рождения Изуку, и для омеги оставалось загадкой, почему Инко выбрала этого человека в мужья. Внешность, исключительно острый ум, чувство юмора – разве все это стоит бессонных ночей, слез и отравленной жизни? Хисаши был тихим алкоголиком, неагрессивным. Если не считать пары случаев, когда он в беспробудном сне сломал Инко нос и когда стукнул дверью трясущегося от страха Изуку, не желавшего пускать странно пахнущего папу в свою комнату. Оба раза Хисаши отказался признать вину, даже когда его носом ткнули в последствия своих пьянок. Он свято верил, что в каком бы состоянии он ни был, он никогда не поднял бы руку на любимых жену и сына. А почерневший нос и шишка на лбу – само выскочило, потому что он такое сотворить не мог. Дверной косяк в комнате омеги с одной стороны был изрисован витиеватыми закорючками. Изуку водил маркером по лакированной деревяшке, когда детское любопытство не позволяло плотно закрыть дверь, а выйти в коридор было страшно. Потому что в соседней спальне кто-то с таким же голосом, как у отца, громко кричал, а в ответ раздавался надрывный женский плач и мольбы уйти из дома. Тогда, не видя лиц родителей, мальчику было легче верить в нереальность происходящего. Как и любой алкоголик, Хисаши был паразитом, наживающимся на чужом сочувствии и нагло им пользующимся как чем-то, само собой разумеющимся. Как долго бы он ни пропадал, что бы ни говорил и ни делал, он всегда возвращался, и Инко с сыном принимали его обратно, из раза в раз наступая на одни и те же грабли. Хисаши давил на жалость, ударялся в скулеж и ползал по полу, выменивая свои страдания на прощение, которое рано или поздно альфа растаптывал в пух и прах. И этому человеку Изуку должен звонить и спрашивать, как у него дела, рассказывать о себе, об оценках, тренировках, друзьях. Только из-за того, что его угораздило родиться сыном Хисаши. По этой же причине Мидория был лишен права вычеркнуть отца из жизни, как это сделали остальные. Каждый мог себе позволить оборвать все связи с Хисаши, отказаться от него и выбрать собственное благополучие. Каждый, но не Изуку. Мидория должен был безусловно и безоговорочно любить своего отца, даже если никогда не получит взамен ничего: ни заботы, ни поддержки. И мальчик любил, пока Инко, не стесняясь сына, рассказывала своим подругам, а иногда и самому Изуку, каким замечательным казался Хисаши в момент знакомства и каким гнилым оказался на самом деле. Женщина хаяла своего мужчину, которого, по ее собственным словам, она никогда не простит за постоянные предательства, молила Изуку, чтобы тот не совершил ее ошибки и не выбрал в мужья патологического лжеца, шантажиста и манипулятора, а потом с неподдельным беспокойством поучала сына, что родителей любят такими, какие они есть. Так Мидория понял, что есть два Хисаши: его отец и другой человек, который врет семье, ходит налево и никогда не изменится. И хуже всего было безнадежно разочароваться в образце для подражания, которым он когда-то искренне наивно восхищался. 1 - сокращенно от фамилии «Айсаку» и слова «тайкай» (соревнование). И кстати, не гуглите, кто такой Айсаку Каничи, это всего лишь порождение генератора японских имен. 2 - цифра 4 в Японии считается несчастливой, потому что произносится как «смерть». 3 - значения кандзи, из которых состоят фамилия и имя Тодороки Шото.