Белая линия

1-й год старшей школы. Нежась под потоками ледяного воздуха, Изуку читал книгу и жевал шкурку манго, гоняя по языку привкус пихты. С первых страниц стало понятно, что слова «шедевр» и «классика», которыми объясняли обязательность прочтения, и вполовину не передавали тот уровень мастерства, с которым автор препарировал чужую душу. Такими книгами Мидория восхищался. А благодаря каникулам можно было с ними не расставаться и читать с утра до ночи, даже из комнаты не выходя. И не было ничего в этой жизни прекраснее, если б не треклятая жара. Омега уже успел пожалеть, что согласился прогуляться с Киришимой: альфа вернулся с каникул раньше и за целый день одиночества чуть не помер от тоски. Парень так жалобно и натурально плакался в трубку, что Мидория отказать не смог. Когда мать вернулась из магазина, по топоту ног и голосам Изуку сразу определил, что у них гость. Если это отец, омега плюнет на погоду и умчится сверкая пятками на улицу. На пороге и впрямь стоял альфа, только не отец, а тот, кого Мидория вообще не ожидал увидеть у себя дома. Киришима, вежливо пропуская старшую омегу вперед, огляделся и прихлопнул за собой дверь. – Свежо-то у вас как! Здорово. Куда ставить пакеты? А обувь? Я вот так пока поставлю, нормально, да? Ты только не бери, оно тяжелое, я сам. А где кухня? Ба, да у тебя дома пёсель. Как тебя зовут? Что, жарко тебе, парень? Или ты девочка? Мидория, он у тебя кто? В нашей общаге такие же светильники. Я один головой снес. Но ты не переживай, я аккуратно. Какой ласковый! Только не слюнявь меня. Потрепав любопытную собачью морду, Киришима с нескончаемым потоком вопросов и восторгов унес увесистые пакеты туда, где стучала дверцами шкафчиков Инко. В коридоре вдруг стало тихо, только Широ шумно пыхтел, высунув бархатный язык, и с кухни доносились разговоры. А Мидория все так и стоял с приоткрытым ртом и искренним недоумением. – Изуку, не стой, помой виноград. – Инко всучила застывшему в дверях сыну мешок с гроздьями лиловых ягод. – Рыбу далеко не убираем, я сейчас готовить буду. Смотри, какие яблоки. – Женщина сунула Изуку под нос спелый душистый фрукт. – Ароматные! А ведь еще даже не сезон. – Мидория-сан, это куда? – спросил Эйджиро. – В мойку. Киришима аккуратно оттеснил плечом омегу в сторонку и присоседился, перекладывая в раковину помидоры и принимаясь их намывать. Будто все так, как и должно быть. – Ты, наверное, думаешь, почему я так рано? – улыбнулся альфа. – В том числе, – кивнул Мидория, хотя этот вопрос волновал омегу меньше всего. – Мне стало жутко скучно, и я вышел пораньше. Потом мне безумно захотелось мороженого. Мороженое! Мидория-сан! Мороженое-то мы и не купили! – А я голову на кассе сломала, все вспоминала, не забыли ли чего. Ладно, не велика беда. – Давайте я сбегаю. Одна нога здесь, другая – там. – Что ты, Киришима-кун, и так уже удружил сполна. – Инко убрала взмокшие волосы со лба и посмотрела на сына, растерянно уставившегося на нее в ответ. – Что-то случилось? Озадаченно хлопая глазами, омега таки добился, чтобы его посвятили в курс дела. Как и сказал Эйджиро, он заскучал и решил встретиться пораньше, но случайно наткнулся в магазине на Инко и помог достать ей с верхней полки порошок. Из-за поразительного сходства Киришима сразу признал в женщине маму Изуку, а та поняла, что именно этого альфу ее сын описывал как «очень высокого и очень дружелюбного». Обходительный Эйджиро с широчайшей улыбкой и способными нести сразу несколько тяжелых пакетов руками без труда очаровал Инко и заработал приглашение в гости. – Вы пока в комнате посидите, а я быстренько обед состряпаю, – скомандовала Инко, снимая с крючка фартук. – Мам, в такую жару кусок в горло не лезет. Да и не голодные мы. – Ты за обоих-то не говори, я вон вижу, как у Киришимы-куна глаза загорелись. Правда? – Инко заискивающе посмотрела на искушаемого едой альфу. – Оставайтесь, я холодный супчик сделаю, когда жарко – самое то. Вот, Изу, а ты говоришь «не голодные»! Альфа, высоченный, еще и спортсмен – таких хоть целый день корми, а все мало будет. Идите-идите, не мешайте, я позову. Изуку, давай просыпайся и предложи гостю сок. А омега никак в себя не мог прийти. Происходящее ему явно не нравилось. И погода, и друг в гостях, когда омега не при параде и в квартире творческий беспорядок, и то, что этого друга в носильщики загнали, заставили на обед остаться – все как будто сговорились против Изуку. Сок он, конечно, налил, но сразу после сбежал в комнату спешно поправлять все, что лежало не там, где надо. Робкий стук напомнил Мидории, что на кухне он оставил Киришиму. Недолго альфа изображал смущение: мялся только на входе и больше для виду, потом смерил комнату шагами, огляделся и уселся за стол вместе с полной тарелкой винограда. На месте он удержаться не смог и тут же вскочил, чтобы потеребить висящую на стене золотую медаль. – И все? Я-то думал, все стены увешаны, квартира от кубков ломится. – Кубки все в школе остались, они общие, не распилишь. А медали в коробке у мамы в шкафу. – А чего не повесишь? – Зачем? – Как же… – растерялся Киришима. – У меня вот такенная связка дома висит! И кубков на полках больше, чем книг! А иначе зачем еще они нужны? Вот и Изуку не понимал, зачем они нужны. Пускай только префектурная медаль висит и напоминает о былом. Если б не матушка, Мидория остальные давно б на помойку отнес, чай не олимпийское золото. Но Инко запретила: «Как можно своими драгоценными трудами разбрасываться?». Можно, думал Мидория, даже рука не дрогнет. Вот есть эти несчастные медали, и что, кто он теперь? Да никто. Пообвыкнув, Киришима упал на кровать и поднял над головой книгу, из которой на лоб выскочила затерявшаяся меж страниц закладка. – Чего читаешь? «Сердце»? А нам не его задали на лето? О чем тут? – Я пока и сам не дочитал. На второй части остановился, – признался Изуку. – «Подобно белым нитям, вплетенным в мрак»… «Набрасываю на вас мрачную тень человеческого существования»… Учитель… Учитель? Тут опять про школу? Тоска зеленая. А и ладно, все не равно не осилю, – махнул Эйджиро. – Потом у Бакуго спрошу. Он эти книжки, не жуя, проглатывает. Спасибо Киришиме, что напомнил о существовании Кацуки. Хоть и удавалось отвлечься, а произошедшее в лагере никак не отпускало омегу. Щеки обожгло румянцем, Мидория затряс головой, отгоняя навеянный образ лежащего на нем Бакуго, и заметил красноречивую улыбку Эйджиро. Неужели Кацуки ему рассказал? Не может быть. Он обещал, что никто не узнает. Тогда чего Киришима подозрительно улыбается? Хотя чего сразу подозрительно, он всегда такой, хоть завязочки пришей. Киришима внимательно изучал омегу, прямо-таки сканировал взглядом, потом снова ухмыльнулся, глупо, как недалекий дурачок, но в глазах мелькнула проницательная искорка. – Значит, ты читать любишь. А что именно? Фантастика, детективы, может, любовные романы? – поигрывая бровями, промурлыкал альфа. – Да всего понемногу. – Кто тебе больше нравится: кошки или собаки? – сразу же задал новый вопрос Эйджиро. – Собаки, – не раздумывая ответил Изуку. – Бег или прыжки? – Бег. – Персик или клубника? – Клубника. – Я или Бакуго? – Бакуго, – машинально вымолвил Мидория и уронил виноградину, так и не донеся ее до рта. – Ранил меня в самое сердце! – воскликнул Киришима, сжимая в кулак майку на груди. – Как же я мог проиграть Бакуго?! – Прости-прости. Ты так резко спросил, я и подумать не успел, – испуганно запричитал омега. – Да я шучу, – рассмеялся Эйджиро. – Зато это было честно. В общем-то, я просто проверял. Значит, тебе и впрямь Бакуго нравится? – А ты никому не расскажешь? – спросил Изуку, хоть и больше для галочки: если бы Киришима сейчас сказал, что ничего не обещает и завтра же растреплет секрет омеги каждому встречному и поперечному, Мидория бы все равно поделился наболевшим – внутри оно уже с трудом помещалось. – Я на самом деле не знаю. Бакуго, он такой… Я о нем думаю часто. Это значит, он мне нравится? – Необязательно. Может, ты часто думаешь о том, какой он олень. – Нет, совсем нет, – удрученно ответил омега. – Я был уверен, что он мне друг. А после… Я уже не знаю, что и думать. – Ты не хочешь мне ничего рассказать? Изуку густо покраснел и нерешительно покачал головой. – Я сам не разобрался, все накручиваю себя и накручиваю. Бакуго для меня явно не просто приятель-альфа. Было б совсем уж глупо отрицать это. Но как представлю, что он мне действительно нравиться начнет, так страшно становится. – Да уж, вкус у тебя так себе. – Киришима, как царь с картины античной эпохи, разлегся и величественно срывал губами ягоды с виноградной кисти. – Но за тебя я кулачки держать буду. Бакуго, знаешь ли, не больно сговорчивый, а уж что до отношений – боюсь представить, насколько все глухо. – Спасибо за поддержку, но это лишнее. Что ж я, совсем ничего не понимаю? Поэтому и боюсь однажды понять, что чувствую к Бакуго больше, чем должен. Он просто посмеется, а мне потом себя по кусочкам склеивать. – А если не посмеется? – Надо мной-то? – грустно хмыкнул Мидория. – Боюсь, что хороших оценок и быстрых ног недостаточно, чтобы на что-то рассчитывать. А ничего другого у меня нет и никогда не появится, и харизмы я лишен. Жаль, за деньги ее не купишь. Впрочем, их тоже не особо много водится. Эйджиро был слишком воспитанным, чтобы согласиться с омегой и поддакивать каждой его самокритике: «Да, ты страшный, да, ты скучный, да, ты никчемный». Он скорее походил на того, кто кинется разубеждать и успокаивать, засыпать лестными, но до смешного фальшивыми комплиментами. Изуку давно перестал им верить. Но Киришима только равнодушно спросил: – Значит, такого ты о себе мнения? – Как бы… Да. – А я-то думал, ты умный, – фыркнул Эйджиро и сплюнул в ладонь припрятанные за щекой косточки. «Я тоже когда-то так думал, но ошибся», – усмехнулся про себя Изуку, так до конца и не поняв, что имел в виду альфа. Омега рано научился читать и писать, и все взрослые вокруг им восхищались и твердили, какой способный и талантливый растет мальчик. Так восхищались, что аж перехвалили, но омега с небес на землю он довольно скоро спустился. Достаточно было оглядеться и понять, что тянет Изуку только на середнячка. Киришима еще долго разглагольствовал: о пустом общежитии, об островах, на которые его родители укатили в отпуск, о том, как в Арктике ученые во имя науки тычут в моржей копьями и как экономить на бензине, о переоцененных компьютерных играх и самом большом в мире колесе обозрения, о том, как аппетитно вытекает сыр из французских крокетов и что делать, если ты попал в отбойное течение. Изуку вдруг стыдно стало, что он толком ничем не интересуется и не может ничего путного рассказать в ответ. Преинтереснейший монолог, чередуемый только с угуканьем и лаконичными ремарками, прервался разлитым по тарелкам супом. И за столом Киришима все не мог угомониться: ел и нахваливал, нахваливал и ел. А Инко млела, явственно представляя, как этот альфа в один прекрасный день попросит благословения на свадьбу с ее сыном. 2-й год старшей школы. Монома не был предсказателем, сигналы с Марса не получал, третьим глазом ничего не видел и шестым чувством не чувствовал. Но то, что на втором году школьная жизнь сойдет с размеренного курса, было ясно как день задолго до того, как Нейто впервые сорвался с места и помчался в административный корпус. Нейто еще раз извинился, поблагодарил директора Незу за великодушие и выскочил в коридор, проверяя, не смоталась ли куда Химико. Теребя края юбки, девушка с на редкость серьезной миной изучала объявления, которыми была увешана доска в холле. – Чего он от тебя хотел? – хмуро спросила Тога. – Не беси меня. Изо всех сил парень торопился, но толку было мало: на тренировку он уже опоздал. Такую роскошь безболезненно мог себе позволить разве что Мидория, которому всегда верили на слово, а Нейто приходилось штрафные круги за каждую минуту задержки отрабатывать. О причинах опоздания никто даже слышать не хотел. А ведь они есть, уважительные обстоятельства, и сейчас «они» беззаботно скачут следом с противным скрипом школьных туфель по начищенному полу. Конвоировав девушку до нужного корпуса, Монома развернулся на пятках и сурово спросил: – Я надеюсь, на сегодня происшествия закончились? – Кто знает. Если что пойдет не так, ты об этом наверняка узнаешь. – Химико покосилась на громкоговоритель под потолком. – Только попробуй что-нибудь еще выкинуть. Думаешь, так легко тебя отмазывать и выделывать стойки на языке? – Думаю, твой язык к такому давно привык. – Блядь, Химико… – Нейто натужно застонал, зачесывая рукой волосы. – Ты хоть понимаешь, что если все так и продолжится, наших родителей вызовут? И кто из них придет? Мать, которая из дома еле выходит? Или отец? Знаешь, что нам будет, если ему из школы позвонят? Пиздец нам будет, дрянь мелкая! – Плевать. Пускай папуля хоть так узнает, как его детки поживают. – И что дальше? Господи, ты вообще о будущем думаешь? – Монома замолк, дожидаясь, пока сторонние слушатели пройдут мимо. – Как я вас с матерью один тянуть буду? – А тебя кто-то об этом просил? – нарочито громко спросила Тога и только усмехнулась, когда брат приложил палец к губам. – Ты кем себя возомнил? Последней надеждой семьи? – Я – твой единственный шанс не скатиться на дно. – Ты – крыса, которая спряталась в общаге и лебезит перед кинувшим нас мудаком. – Повторяешься, «крыса» уже была на прошлой неделе. Смысла тебе что-то объяснять я не вижу. О чем вообще с тобой можно говорить, если тебе мозгов недостает? Что Химико процедила ему вслед, Нейто не расслышал. Если б не ее поразительная схожесть с остальными членами семьи, Монома бы решил, что в роддоме ошиблись и его настоящая сестра, чудная и рассудительная девочка, сейчас счастлива где-то с чужими людьми. Но реальной жизни тяжело тягаться с сюжетами мыльных опер. И то, что после развода родителей Химико пренебрежительно отказалась от отцовской фамилии, потому что ей, видите ли, стыдно ее носить, не отменяло факт их с Нейто родства. Росли и воспитывались они вместе, под одной крышей, с общими невзгодами и радостями. Откуда тогда между ними такая пропасть в развитии? У Химико не то что с Нейто было мало общего, у нее и от человека-то одно название. По мнению родителей, дочка у них чересчур темпераментная, но Монома знал, что если ее на часок сдать в кабинет психиатра, то выйдет она уже с клеймом «социопатка» на лбу. Неубедительные сестрины обвинения за струны души не дернули, но вместо тренировки Монома все же решил наведаться домой. Зря только он мать не предупредил, та совсем не ждала визита и разволновалась, увидев сына на пороге. Хозяйка, неугомонно причитая, металась туда-сюда, пока Нейто ее не перехватил и не усадил в кресло. – Мам, я пирожных принес, с кремом. Руки помою и поставлю чайник. Посиди, – размеренно проговорил Монома. За несколько лет Нейто досконально выучил, сколько сыпать, сколько мешать в одну сторону и другую, сколько раз наклонить чайник над чашкой, чтобы Акари не нервничала. Возвращаясь в комнату, Нейто чуть не опрокинул поднос, зацепившись носком за шероховатый островок, – пол так часто мыли, что лак местами стерся. Мать все сидела как статуя, смотрела в окно, и только покручивание кольца выдавало в ней живого человека. – Опять началось? – спросил Нейто, разглядывая худосочные, стертые до грубой корки руки мамы. Омега поставил поднос и пододвинул столик к креслу. – Да оно никуда и не уходило. Расскажи лучше, как у тебя дела. С учебой, со спортом. У Химико в школе все хорошо? – Подожди ты про учебу. Таблетки не забываешь принимать? – Какой же ты у меня заботливый, – улыбнулась Акари. Она почти дотронулась до скользящей по виску сына прядке, но в последний момент вздрогнула и погладила воздух рядом. – Дома все спокойно. Лекарства пью, чувствую себя гораздо лучше. – Всякий раз, когда я прихожу, ты кажешься мне обиженной, – прощупывая, ненавязчиво предположил Монома. – Точно все хорошо? Всего одно слово, и я съеду из общежития. – Кто из нас двоих родитель? Нейто, ты чудный мальчик, но любишь преувеличить. Я тебе это неоднократно говорила и скажу еще раз: спокойно учись и обо мне не беспокойся. Тебе и Химико своей жизнью жить надо, а не обузу обслуживать. – Мам! – возмутился парень. – Да так оно и есть, я все понимаю. Ох, – блаженно выдохнула Акари, собирая салфеткой с губ воздушные сливки, – пирожные фантастические. Уж не ты ли сам их делал? – Ага, своими-то кривыми руками. – Смена темы пришлась Мономе не по душе, но так уж и быть. – Купил в пекарне рядом со школой. – Где же они у тебя кривые? В семь лет как встал к плите... Помнишь первое, что ты приготовил? – Омлет, – кивнул Нейто. – Вот взял и сделал. А тебя ведь никто не учил, никто тебе не объяснял. Я сразу поняла: это дар. – Мам, рецепт в журнале напечатали. И соли в том омлете было больше, чем яиц. Сразу забыли и про здоровье, и про обузу, и про школьные дела. От рассказов о детстве сына Акари расслабилась и оживилась, а Нейто, не перебивая, терпеливо слушал одни и те же опостылевшие истории по черт знает какому кругу. Когда омега засобирался на выход, мать неожиданно достала кошелек и отсчитала сыну щедрую долю купюр. – Это откуда? Только не говори, что ходила в банк, я все равно не поверю. – Да как же я… Папа заглядывал, передал. Тебе, мне и Химико. Не забудь потом его поблагодарить. – Как будто я когда-либо о таком забывал. Не переживай, в ножки покланяюсь, поплачусь, порадуюсь, какой он у нас замечательный. – Не ерничай, – грустно выдохнула Акари. – Он заботится о вас как может. – Я вижу. – Нейто потряс хрустящими бумажками. – Шучу, ты же знаешь. По случаю прибавки наличности в кармане по дороге в общежитие Монома зарулил в магазин побаловать себя обновками. Джинсов и маек понабрал, даже симпатичный плащик к поздней осени прикупил, а над новенькими беговыми кроссовками завис. Сдались они ему, он же с начала старшей школы все регрессирует и регрессирует. Омега всего себя на дорожке оставлял, а секундомер такие цифры выдавал, будто дистанция раза в два длиннее была. Стыдно вслух произносить. Нейто понять не мог, что с ним происходит, пока тренер Фукукадо не объяснила расплывчато, что у омег такое бывает. Организм перестраивается, и раз – результаты на ноль умножаются. После Монома перестал упахиваться на тренировках как ломовая лошадь, раз уж теперь в этом не было никакого смысла. Повертел Нейто кроссовки и поставил обратно на полку за ненадобностью. До конца школы в старых добегает, а там и бросит совсем спорт, все равно ничего толкового не выходит. Было время, когда с соревнований Монома без медали не уходил, но и это придется убрать в ящик, как и все, что когда-нибудь должно остаться в прошлом. Просто ему опять не повезло. Учиться надо, в университет поступить, а после выпуска к отцу в фирму устроиться. Тот сразу сказал, что если ему и нужен в подчиненных сын, то только с мозгами, просто так пригретое местечко не достанется. Чтобы планы не посыпались прахом, с отцом омега, вопреки всем своим убеждениям, становился шелковым и все равно боялся, что Монома-старший передумает и не сдержит слово. В отличие от матери Нейто себя иллюзиями не тешил и прекрасно понимал, что удача может отвернуться от него в любой момент. Акари зато верила, что Сатору своих детей по-прежнему очень любит, просто от больной жены устал. Если б не любил, то они б ни йены от него не получили. Нейто слушал мать, кивал, а сам думал, что отец ее болезнь и за болезнь-то никогда не считал, говорил, что женщина от скуки напридумывала себе всякого, и проблемы только у нее в голове. Видимо, по мнению Сатору, наложить на себя руки она тоже со скуки попыталась. Вскоре после этого Монома-старший, дождавшись, когда Акари поправится, решил, что больше так жить не может, и ушел, оставив после себя только звонки, коих после его повторной женитьбы стало куда меньше, и деньги. Где в этой истории мать умудрилась усмотреть любовь, Нейто понять не мог. Расплачиваясь на кассе, омега без угрызений отдал четверть кошелька папиной «заботы». Тратить его деньги на гору тряпья было не так совестно. Одни бессмысленные вещи обмениваются на другие, очередной круговорот в природе. И нет отвратительного ощущения, что продался за гроши, – убеждал себя Нейто. Прогибаться и выворачиваться тоже надо уметь, иначе останешься потом у разбитого корыта в обнимку со своей гордостью. И все равно жизнь складывалась черт-те как. Как же все бесит. Химико, идиотка психованная, – бесит. Отец, равнодушный урод, – бесит. Его обидные подачки – бесят. Тренер, забивший на Моному, – бесит. Ноги, которые не бегут, – бесят. И сам он себя бесит. Бесит, что он так старался, а все усилия псу под хвост. Бесит, что кто-то оказался лучше просто потому, что повезло родиться с талантом. Никчемный и безропотный Мидория бесит. И что мать прибедняется и отца защищает, ни слова против ему сказать не может, тоже бесит. Досчитав до десяти, Монома расслабленно выдохнул и улыбнулся. Себя пожалеть можно и как-нибудь потом. 1-й год старшей школы. Недели с лихвой хватило, чтобы Бакуго понял, что он не так сильно соскучился по дому, как изначально думал. После столичной суеты небольшой городишко c выглядел особенно тоскливо. Высокий темп жизни индустриального общества пришелся Кацуки по вкусу, и хотя родные просторы с их зелеными горами и извилистыми речками неизменно манили к себе, время в этих лесах плелось неспешнее улитки. Да и допекавшие расспросами родители веселья каникулам не прибавляли. После возвращения к учебе и тренировкам жить стало легче. Кое-что, правда, покоя так и не давало. После лагеря Кацуки было не по себе, и он был уверен, что у этого странного состояния истек срок годности. Но встреча с Мидорией у школьных ворот доказала обратное. Впервые Бакуго почувствовал это на берегу озера: Изуку прикрыл глаза и наклонился, чтобы показать шрам, и Кацуки переклинило. К собственному негодованию альфе было знакомо это чувство, только то был сын маминой клиентки, перед которым Бакуго выделывал трюки на велике и так горделиво красовался, будто ехал не на двухколесной железяке, а на настоящем боевом слоне. Тогда Кацуки понял, что к омегам может тянуть ничуть ни меньше, чем к спорту, еде или книжкам. Второй случай с Мидорией приключился в том же лагере. Одной из ночей Кацуки проигрался в карты и полез исполнять желание: целовать пять омег. Загвоздка в том, что в комнате их было всего четыре, так что пришлось выдвигаться на поиски счастливчика под номером пять. А искать-то было нечего. Нужная дверь находилась на том же этаже, но в другом конце коридора. О других вариантах Бакуго не подумал, даже в мыслях не было наведаться к кому-то еще. Ничего страшного, Мидория – друг, не лишенный, к тому же, сострадания и нездоровых альтруистических наклонностей. Поймет, войдет в положение и поцелует, если только раньше не скончается скоропостижно от неловкости. Альфа все надеялся, что план треснет по швам, например, Изуку спросонья перепугается, поднимет шум, и можно будет спастись бегством. Но если это произойдет, то Кацуки так и будет бредить о Деку, пока однажды не сорвется и не сделает с ним хоть что-нибудь. Так что чему быть, того не миновать. Когда поджидающие в коридоре парни гаденько захихикали и хлопнули по спине с ободряющим: «Ну, ты даешь!», – Бакуго убедился, что не этого он добивался. Только что он затащил Мидорию в болото шуточек пошлого толка, которые чести омежьей репутации обычно не прибавляют. Такой участи для Деку не больно хотелось. Парни на удивление быстро согласились держать рот на замке, и Кацуки пришлось отдуваться за невыполненное желание – пить намешанную в термос кислую бурду. Теперь Бакуго спокойно смотреть на омегу не мог. Еще в лагере он принес извинения, все объяснил, и, казалось бы, на этом можно поставить точку. Но влечение-то никуда не денется просто потому, что ему так велели. Чего он хотел от Изуку, Кацуки пока сам не знал. Наверное, чтобы омега сам от него чего-нибудь захотел, а там уже Бакуго разберется, надо ему это или нет. Ни тени сомнения не было, что рано или поздно – и скорее рано, чем поздно – Мидория начнет виться вокруг Кацуки и мечтательно выписывать его имя в тетради. На кого ему еще смотреть? Вокруг одни придурки, вроде Киришимы, и уроды, вроде Тодороки. По сравнению с ними Кацуки – мечта любого омеги. Осталось только самим омегам об этом рассказать, а то они не сильно-то к своей мечте рвутся: то ли слишком стеснительные, то ли слепые. Был один парнишка, который попросил с течкой подсобить, но Бакуго тогда сам стушевался и струхнул, башкой замотал и какую-то чушь про тренировки и занятость ляпнул. Потом жалел, конечно, но было уже поздно. И наступила тишина. А на безрыбье, как говорится, и рак раком. И сразу Деку оказался не чучелом перекошенным, а вполне себе даже ничего. Вернее, он и был вполне ничего, но теперь даже ни веснушки, ни лохмы, ни тупые глазенки не мешали на него засматриваться. Бакуго наверняка уже давно б слюнями поперхнулся, но трезвости рассудку придавал жалкий, абсолютно скучный, безо всякой перчинки нрав Мидории. Было в нем что-то гаденькое, не дававшее покоя. Как-то раз на физике учитель без объявления войны решил пытать учеников электромагнитными колебаниями. Первым подняли Моному. Тот с голодной надеждой уставился на лихорадочно листающего учебник Мидорию, но последний только пожал плечами и сунул нос обратно в книгу. Нейто решил не тратить ни свое, ни чужое время и сказал, что ответа на вопрос не знает. Тогда настал черед Мидории поражать одноклассников своими знаниями. Изуку вставал медленно, до последней секунды урывая взглядом краешек абзаца. – Такая система называется «колебательный контур», – неуверенно начал омега, то и дело стреляя глазами в парту. – Он… В смысле, контур… Он состоит из конденсата и проволочной катушки. Из этого устройства можно получить свободные колебания. То есть… Есть период… Период свободных электромагнитных колебаний, значит, можно условно поделить на четыре части. В первой четверти конденсат будет разряжаться… «Конденсат»! «Конденсат» – это сопли под носом на морозе, а в колебательном контуре используется конденсатор. А еще там есть переключатель и замыкание на гальванаторе, а у катушки так вообще две обмотки. Все-таки Деку в точных науках ни черта не шарит, только зубрит учебник и транслирует прочитанное, но делает это совершенно бездумно. Был бы Кацуки преподавателем, он бы прервал Деку и попросил не позориться перед целым классом. Но Ишияма дослушал выступление до конца, чиркнул ручкой в журнале и довольно кивнул. – Что ж, недурно, – резюмировал учитель. – Уж лучше, чем беспомощное «я не знаю». Что я еще могу сказать, вам бы, Монома, пример со своего товарища брать. Он в той же секции занимается, если я не ошибаюсь, но у него почему-то времени на подготовку к уроку хватило. Изуку не успел еще попой стула коснуться, как Нейто уже на него зашипел и криво «поблагодарил» за помощь. Сарказма наивный Деку не распознал и через пару дней озадачился вопросом, почему Монома вдруг начал цеплять его по любому поводу. – А ты чего ожидал? – риторически усмехнулся Кацуки. – Опрокинул его на физике, теперь расхлебывай. – Я? – удивился омега. – Да просто так получилось. Сам еле прочесть успел, в чем я-то виноват? Честно, у меня из головы все вылетело. Бакуго спорить с оправданиями не стал, главным образом потому, что его вообще не заботило, что двое омег между собой не поделили. Хотя если Мидория побоялся замечание от учителя схлопотать или специально решил Моному подставить, то почему бы прямо так и не сказать. Будто Кацуки – обычный провинциальный лопух, который не знает, что такое лицемерие. Все это было так уморительно: нелепые подлянки и смертельные обиды, трагедия на ровном месте из-за того, что Изуку повыпендриваться решил перед классом, а Нейто вел себя так, словно ему в спину по самую рукоять вогнали нож. Омеги в этом смысле – народ особый, если воевать, то только из-за чепухи и только на смерть. Но как оказалось потом, случай на физике был отнюдь не первопричиной конфликта. В глазах Нейто Изуку был самым никчемным человеком, как минимум, в их классе, а того гляди и во всей школе. Строго говоря, это была самая заурядная, но искренняя неприязнь, корни которой простирались глубоко и заставляли искать подтекст во всем, что Мидория говорил или делал. И хотя Кацуки номинально считался другом последнего, это нисколько не мешало Мономе посвящать альфу в подробности своей антипатии. Бакуго вся эта ситуация мало волновала, не альфье это дело – до мелочных склок опускаться, но здравое зерно в словах Нейто имело место. Он вообще казался весьма толковым и рассудительным парнем. Косточек в языке недоставало – это да, в разведку с таким не сходишь, а вот в ларек за блинчиками в самый раз. Омега и собой был весьма хорош, спортивный и смазливый. Со своей гнильцой, куда ж без нее. В общем, из всей школьной омежьей популяции Монома представлялся самым приличным кадром. С ним и гон провести наверняка было б в кайф, но к Нейто с такими предложениями даже соваться не стоило. Парень, хоть и братался с альфами, любые поползновения в свою сторону за гранью дозволенного пресекал на корню. Бакуго мог попытать удачу, и шансов у него было поболее, чем у надеявшихся завалить Моному неудачников, но планка предпочтений твердо застряла на Деку, чтоб его. Вот как от него можно чего-то хотеть? Впрочем, и хотел Кацуки Мидорию не так, как Моному, его дружка Цубурабу или кучу других омег, от которых только и нужно было, чтобы они ему дали и отстали. К Изуку требований все же было куда больше, и начать следовало со сворачивания их с Двумордым переписок и игр в гляделки. Их общение и так стало для Бакуго неожиданностью, не хватало еще, чтоб этот богатенький урод подцепил Деку на свой тугой лопатник. Касалось это не только Тодороки, всех альф Мидория должен был оставить за бортом и с искренним восхищением смотреть только на Кацуки, считать его самым лучшим, самым красивым и еще море других эпитетов с приставкой «самый». Такого Изуку альфа бы принял с распростертыми объятиями, пока Нейто на уши не присел. И у Кацуки прям глаза открылись. Вот тебе и Деку, завлечь завлек, а если разобрать его, то в сухом остатке ноль без палочки останется. Общался он в основном дежурными короткими фразами, много прибеднялся и изображал жертву, ни чувства юмора, ни собственного мнения, а еще скучный, а еще вечно виноватый по делу и без, а еще не такой уж умный, каким его учителя считают. И невероятно притягательный. Зараза, хоть бы внимание обратил. 2-й год старшей школы. Как оголодавший в зимнем лесу медведь, Мидория накинулся на свой обед, позабыв и про плотный завтрак, и про перехваченную между занятиями шоколадку. Видать, течка не за горами, других объяснений внезапному жору не было. Пора начать прикидывать варианты, как облегчить себе жизнь и страдания. Задумчиво поклевывавшая банановый хлеб Мина вдруг подняла голову и спросила: – Ты когда-нибудь слышал про Уми-чи? – Нет. А должен был? – Да вот сама не знаю. А ты, Очако? – Что? – переспросила уткнувшаяся в учебник девушка. – Уми-чи? Что-то знакомое, но наверняка не скажу. Поправочка: вряд ли. – Что «вряд ли»? – громогласно вопросил Киришима, падая на скамью напротив. – Вы чего так долго? – Просто кое-кто предпочитает не есть и отдыхать, а стоять у прилавка и плеваться. – Да ты задолбал на меня гнать. Все вкусное раскупили, а мне вот что досталось. – Кацуки злостно разорвал пачку чипсов. – И вообще, ты мне, Деку, обед обещал. – Так я на следующий день же тебя угостил. – И ты подумал, что с тебя хватит? – Ну, – замешкался омега, – да. Если хочешь, буду теперь каждый день и на тебя готовить, мне несложно. – Как хочешь, – важно согласился Бакуго, будто одолжение делая. – Минуточку! – властно щелкнула Мина. – Побольше уважения в голосе и не забудь слово «пожалуйста». Давай: выразительно, с чувством, с толком, с расстановкой. Просто так тебе эта халява не обломится, дружок. – Ах, уважение! А поебаться ему не завернуть? Больно надо подачками травиться. Ашидо себе не изменяет, все воспитателя включает и пытается из Бакуго человека вылепить. А ведь почти получилось напроситься в повара. Теперь уже даже не хочется, раз для Бакуго это всего лишь «подачки». Вообще, Изуку бы и от предложения Каччана не отказался, ну, чтоб ему «того самого» завернули. Омега нырнул в ладони, и их прохлада мгновенно растаяла на пригоревших щеках. Точно течка близится. С лекарствами опыт уже был и, по собственной глупости, неудачный. Может, и вправду Бакуго попросить? Только где столько смелости найти на такое предложение… В рой мыслей снова влетел вопрос Мины: – Вопрос к знатокам: вы знаете Уми-чи? – Нет, – машинально ответил Кацуки и наткнулся на озадаченный взгляд Эйджиро. – Или знаем? Кто это? – Да ты с ней только на прошлой перемене здоровался. – А, принцесса-вафельница. Так ее зовут Уми-чи? – Зовут ее Уцушими, а Уми-чи – это между делом. – Погодите-погодите, не так быстро. – Мина застучала по столу. – Причем тут Уцушими? – Ты спросила, знаем ли мы Уми-чи. Так вот, – Киришима выгнул бровь, – знаем. Так Уцушими называют. Третьегодка, одноклассница Шишикуры. – Я знаю, кто такая Уцушими Кэми, – возмутилась омега, растирая висок. – У меня в голове не укладывается. Джиро меня, значит, гадина такая, сегодня спрашивает: «Ты юбку так подвернула, чтобы в клуб Уми-чи вступить?». А я впервые о ней слышу. И что значит «вафельница»? – Специалист она. Квалифицированный. По тем делам. – Кацуки оторвался от перекуса и натянул языком щеку. – Да ладно! – воскликнула Ашидо. – Эйджи, это правда? Почему я за целый год учебы здесь ни разу не слышала про главную школьную потаскушку? – Потому что говорят все о второй главной школьной потаскушке, – ехидно вставил Бакуго и подмигнул Мидории. – Да закройся ты, в конце-то концов! Никого не интересует твое мнение. – Мина зарычала и огрела альфу по макушке. – В чем дело, Эйджи? Почему я все узнаю последняя? – Она не потаскушка. Вернее, – Эйджиро сосредоточенно поджал губы, – с какой стороны посмотреть. Обычная омега, которой нравится секс и не очень нравится моногамия. Лично я думаю, что у нас в школе таких полным-полно, только не все настолько уверены в себе, чтобы в этом признаться. – Вот именно, – снова встрял Кацуки. – Не держи все в себе, Деку, бери пример с Уми-чи. – Я понять не могу, ты не с той ноги встал сегодня? Обеденный бенефис Бакуго Кацуки? – Мина с хлопком уронила щеку на руку и изумленно покачала головой. Если Бакуго и Ашидо начинали спорить, то к гадалке не ходи – это надолго. Разнять их мог разве что школьный звонок или какая другая высшая сила, например, неожиданный резкий окрик Урараки, после которого все замолкали, не от страха или магии внушения, а больше от удивления. Тем временем Изуку все продолжал осмыслять пикантные подробности, которыми вдруг обросла личность тихой и правильной Уцушими. – Как так… – не укладывалось в голове у Мидории. – Она из библиотеки не вылезает. У нее даже на носу очки. – На носу у нее, может, и очки. – Кацуки случайно громко чавкнул и, дожевав, добавил: – А за плечами – миллион объезженных хуев. – Там с десяток еле наберется, – скривился Киришима. – Остальные больше треплются. – Хорошо, метафорический миллион хуев. Так лучше? Не может быть все это правдой. Наверняка Уцушими постигла та же участь, что и Мидорию, – злые языки и исключительное недоразумение. Кто в здравом уме будет баловаться беспорядочными связями, не делая из этого никакой тайны? Уж точно не умница Уцушими, ну совсем это на нее не похоже. Может, она поделится советом, как справляется с такой славой?.. – Метафорический миллион… – пораженно повторил Изуку. – Что, Деку, завидно? – усмехнулся Кацуки. – Смотри слюней не напускай. Ты даже до метафорического миллиона в жизни не доберешься. От слов Бакуго в горле загорчило, как после таблетки. Мидория чуял, что Кацуки просто дразнится и доводит омегу, но ловить один за другим едкие комментарии было оскорбительно. И что он имел в виду, когда сказал, что Изуку до миллиона… этих штук не доберется? Да ему даром ни метафорический, ни буквальный миллион не нужен. У него и в мыслях не было за альфами и несусветными цифрами гоняться, он же не из этих не обремененных высокими моральными ценностями омег. Может, Бакуго вдруг смягчился и именно на это и намекнул?.. – Очако, как думаешь, когда Каччан сказал, что мне не добраться… – Не забивай себе голову ерундой. – Урарака поулыбалась и ободряюще умозаключила: – Если слегка перефразировать, то он тебе даже комплимент сделал. – Прозвучало все равно обидно. – У Бакуго даже комплименты обидными выходят. 1-й год старшей школы. Как и большинство людей, Киришима до жути не любил, когда к нему подкрадывались со спины. Особенно когда он посреди раздевалки в одних трусах шарился в сумке в поисках чистых носков. Чуйка обострилась еще в детстве, с тех пор как альфу лупили книгами по затылку за то, что он такой высокий и такой тощий. И хоть те времени давно минули, а внутри все поджалось, стоило почувствовать приближение чужака. – Привет, – нерешительно махнул рукой Авасе. – Пару часов назад здоровались, – буркнул Эйджиро, разгоняя пробежавшую по позвонкам тревогу. – Да я что-то… Я к тебе не просто так. Вы же друзья с Мидорией? – вдруг спросил Йосецу. – Я тут подумал, может, ты… Не дашь его ID в Line’е? – Не, звиняй. Без его визы никак, лучше сам напрямую спроси, – ответил Киришима, но в конце концов смилостивился: – Или я могу ему твои координаты дать, если захочет – свяжется. – Да я все понимаю, спасибо огромное. – Йосецу довольно улыбнулся, аж просиял. – Думаешь, напишет? – Почему бы и нет. Только ты с ним поаккуратнее, не напирай. Он у нас малость робкий и стеснительный, понимаешь? Вообще говоря, губа у тебя не дура. Мидория – омега хоть куда. – Эйджиро предпочел пропустить мимо ушей ехидное фырканье Кацуки. – Умненький, на мордашку симпатичный, без королевских замашек. – Ты его сватаешь или продаешь? – залился смехом Шишикура. – Так к Мидории через вас записываться? Не забывайте, что старшие и одноклубники в приоритете должны быть. А уж старшие одноклубники вообще вне очереди. Реакцию слова Сэйджи породили бурную. Гул потек из каждого угла. Киришима толстый намек тоже уловил: Шишикура Мидорию в доступные омеги записал, что было вполне ожидаемо от такого брехла. – А в чем дело? – пока еще миролюбиво поинтересовался Эйджиро. – Накиньте контекста. – Кто-то слушок пустил, что, мол, Мидория еще до Юэй… погуливал. С альфами. – Фига се, «погуливал»! Да его там во все щели «того»! – Другой второгодка постучал ладонью по кулаку, и Кацуки коротко гоготнул. – Кто тебе такую чушь сказал? Два-три парня – это что, много, по-вашему? А как же двадцать первый век? Зато на каждом углу вопите, какие вы прогрессивные. – Когда два-три парня за раз – это уже чересчур прогрессивно. Слухи во всех их вариациях скакали по раздевалке туда-сюда. И все, что удивительно, разные. Разве только касались они Изуку и его отношений с альфами, которых, как полагал Эйджиро, никогда в помине не существовало. Но почему-то уверены все были в обратном. Народ тем временем от гипотез быстро перешел к спору, чья сплетня правдивее, и броня терпения Киришимы дала трещину. – И вы все поверили? Мир резко сошел с ума, а я ни сном ни духом? Большего бреда в жизни не слышал. Кто растрепал? – Да разве теперь узнаешь? Ну, может, и приврал кто чутка, для красного словца, но картина в целом ясная. – А я вам повторяю: неправда все это. – Киришима внушительно посмотрел на ухмыляющегося Кацуки. – Бакуго, поддержи меня! – Что мне за это будет? Да и откуда мне знать, трахался он напропалую или нет? Свечку не держал, так что не обессудьте. Ладно-ладно, чего ты бесишься сразу? Я, между прочим, сразу понял, что сплетни эти яйца выеденного не стоят. Из Деку роковой омега, как из ваты хер. – Само собой ты на его стороне, вы же друзья – не разлей вода. – Кто? Мы с Деку? На кой он мне спекся, чтоб я его честь поруганную защищал? – мгновенно вышел из себя Кацуки. – Просто не может пользоваться спросом омега, который целуется так, будто дятел личинки выклевывает. Среди внезапного разразившегося буйного гогота всплыл ожидаемый вопрос: – Ты уже успел опробовать? – Так в лагере еще. Не помните? Я ж к Деку и пошел, когда желание проиграл. – Как же, помним. Ушел за пятым омегой, а вернулся ни с чем. Это ты забыл, как потом хлебал коктейль искупления. – А я не один там был. Эй, носатый, ты все видел! Расскажи, как было. «Носатый» альфа не сразу понял, что обращаются к нему, а когда дошло, не нашелся что и ответить. Бакуго тогда весьма доходчиво втолковал, что произошедшее должно остаться в тайне. Парни поняли, в положение вошли, мало ли чего у Бакуго с этим Мидорией творится. Если по-человечески попросили, чего тогда трепаться зазря. Но раз запрет снят… Альфа упираться не стал и подтвердил версию Кацуки. Киришима мигом два и два сложил. Само собой, когда летом Изуку кое о чем умолчал, речь шла не о том, как они с Кацуки ромашки на лугу собирали. Катастрофы не случилось, но публичное заявление Бакуго на всю раздевалку никак не способствовало развенчанию мракобесных слухов. Скорее наоборот, лишний раз укрепляло веру в них. Однако, что за недалекий олух их начал? Придумали бы тогда чего поинтереснее, например, что Бакуго вечерами свои трусы крестиком расшивает или что сам Киришима задницу воском эпилирует. Эйджиро бы на такие инсинуации и ухом не повел, а Мидория явно из тех, кто через себя все пропускает и принимает слишком близко к сердцу. Непонятно, что Изуку больше придется не по душе: разговоры о том, как он всем направо-налево дает, или то, что объект его романтических измышлений сдал их с потрохами и поведал всему клубу, как они давеча в лагере на спор лизались. Ну на кой ляд Бакуго это ляпнул? Зачем поддакивает и подливает масла в огонь? В раздевалке Эйджиро тактично промолчал, но на обратном пути он все же решил кое-что для себя прояснить. – Ты с головой не дружишь? – для галочки поинтересовался Эйджиро. Бакуго только неразборчиво что-то проворчал, покашливая в ворот куртки. Для Киришимы это было сродни чистосердечному «нет». – Новое дно пробил, – продолжил Эйджиро. – Молодец, поступок достойный альфы. – Хорош нудеть. Ты мне уже темечко проклевал своими нотациями. – Скажи, ты ведь просто трепло, которое язык за зубами держать не может? Потому что мне очень не хочется верить, что ты специально решил Изуку репутацию замарать. – Какую еще репутацию? Гулящей давалки? Да такую репутацию еще надо постараться подпортить. А еще раз назовешь меня треплом, – Кацуки выразительно посмотрел на товарища исподлобья, – ну, ты понял. – Ах да, какое из тебя трепло, ты ж красавчик и чемпион, первоклассный покоритель омег. – Ну поцеловались мы, ну и что с того? – А чего тогда сразу еще в лагере никому не сказал? Ты ведь понимал, да? Понимал, что для Мидории это бесследно не пройдет. – Да что такого я рассказал-то? Я и до него омег целовал. И ты тоже. А Деку вообще… – Вот только ты не начинай, – скривился Эйджиро. – Ты и сам знаешь, что это пустые сплетни. Которые ты зачем-то поддержал. Что ты глаза закатываешь, хочешь сказать, не было такого? Сказал, что поцеловал его, – и ладно, все, тема закрыта. Так тебя дальше понесло! Что ты им навешивать начал? Что «Деку» безотказный. Что он из футбола ушел, потому что шорты жопу не так плотно обтягивают, как беговые трикошки. Что раз он так сразу сосаться согласился, то, если его хорошо попросить, он и ноги раздвинет. Вот это все зачем было нужно? – Никому до него дела нет, – небрежно бросил Кацуки. – То-то все загалдели сразу. Авасе уже сказал, чтоб я не напрягался и ни о чем Мидорию не просил. – Значит, он таки нашарил у себя яйца и решил сам подкатить. – Соображалку включи. Слиться он решил. Потому что купился на весь этот бред. – Чего ты от меня теперь-то хочешь? Слово – не воробей. Поздняк трепыхаться. – Не воробей, блядь, – зло передразнил Киришима. – Альфы так не поступают. А друзья – тем более. – Вы мне не особо-то друзья, – буркнул Кацуки. Лицо альфы каменело на глазах. – Повторяй это почаще. Вопросы адекватности Бакуго теряли свою актуальность, а его показушная отчужденность уже откровенно раздражала. Поначалу Киришима старался пропускать мимо ушей все оскорбления, принимая их за неординарную манеру общения и бешеный темперамент, которым страдают многие доминантные альфы, и полагал, что со временем Кацуки сменит гнев на милость и станет более дружелюбным к тем, кто считал его своим другом. Но Бакуго не только не собирался меняться, но и вообще не думал, что ежедневное смешивание с говном может прийтись кому-то по душе. Быть может, все довольно просто, и Бакуго Кацуки – обычный оскотинившийся пацан с самомнением на уровне Фудзиямы, которому действительно глубоко плевать и на Эйджиро, и на Мидорию, и вообще на всех, кроме себя самого. Но ведь зачем-то он с ними таскался повсюду, зачем-то общался и обедал в столовой, зачем-то ждал после тренировок. Это никак не вязалось со словами Кацуки. До конца дня они больше не разговаривали. Бакуго весь вечер корпел над домашкой, Киришима тыкал в экран и набирал очки в файтинге. Разок забежала Мина, но, увидев, что парни не в духах, быстро ретировалась обратно на свой этаж. А когда Кацуки выходил на кухню за кофе, он, споткнувшись об брошенные соседом кеды, пренебрежительно пнул их с такой рожей, будто ничего омерзительнее в жизни не видел. «Мудак», – подумал Киришима, сливая очередной уровень. И даже не столько из-за обуви, сколько вообще. Почто Мидорию угораздило вляпаться в Бакуго – тоже хороший вопрос. Этот альфа – настоящий квест для омег, в основном для тех, кто мечтает в будущем, рассказывая о своей неудавшейся первой любви, начинать историю со слов: «Я был глупым, наивным идиотом и не ведал, что творю». Обнадеживало Киришиму только одно – что Кацуки, кажется, уже начал жалеть обо всем сказанном.