Брошь с аметистом

В следующий раз на тонком серебряном подносе для писем лежало два конверта. Эмили, всё ещё разгорячённая после ванны, взволнованно взяла их в руки и тыльной стороной ладони отёрла испарину со лба. Оба были из Лондона. Он ответил. Сомнений нет, Уильям ответил — вот его адрес на обороте: Болтон Стрит и подпись. Когда она взглянула на второе письмо, то вся похолодела. Красная печать с пауком. «Он знает, боже мой, конечно, он знает». Распечатать конверты она решилась, только когда Ханна, пожелав доброй ночи, вышла. Ей хотелось бы оттянуть время до завтра или не читать ничего вообще, но Эмили была уверена, что не уснёт. Первым она открыла письмо Уильяма — и поймала себя на мысли, что ей нравится его почерк. Было что-то живое в неровности букв, которые он выводил, в разной длине строк. «Благодарю за ваше письмо и надеюсь, что вы тоже здоровы, мисс Транси». Она почти улыбнулась. Эта привычная вежливая приписка была ей знакома очень хорошо, и всё же хотелось думать, что ему и правда было дело до её здоровья. Эмили оборвала поток мыслей, твердящий об обратном, и принялась читать дальше. Такие маленькие любезности встречались ещё в паре абзацев, но никогда не переходили в навязчивость. Он писал о том, что планирует снова отправиться во Францию в конце весны и изменить сложившееся неприятное впечатление. «Редко какой город можно назвать восхитительным в серых красках зимы, вы не находите?» Эмили вздохнула, прекрасно зная, что ей никогда не выпадет такая возможность. Дрова в камине потрескивали. «Ваш ответ об альбомах навёл меня на интересную идею. У меня сохранились кое-какие эскизы после поездки в Грецию, и, возможно, вам было бы любопытно на них взглянуть, как и мне — на ваши. Я бы мог прислать вам их, с вашего позволения, как вы на это смотрите?» О нет. Если письма скрывать ещё как-то можно, то рисунками Алоис непременно заинтересуется. И неужели… неужели он предлагает продолжить общение? Эмили покраснела, но почти сразу же кровь схлынула с щёк. Конечно, ей было любопытно. Боже мой, если это единственный способ повидать мир, не считая книжек с картинками, конечно, она согласна. Но Эмили уже знала, что не может сказать «да». Согласиться — значило добровольно войти в пещеру со львом. Она опустила взгляд на неоткрытый белый конверт. Какие эскизы, если Алоис уже всё равно всё узнал? Приходилось возвращаться в реальность. Она гадала, в каких выражениях был подписан приговор, и с замирающим сердцем подумала, что его не помедлят привести в исполнение. Что если завтра Алоис вернётся? Что он станет делать? Эмили остановилась. На удивление этот вопрос не напугал её ещё сильнее. Она спросила себя ещё раз. И правда, самое худшее что он может сделать — ударить. Даже если сильно, не убьёт же? В конце концов, она не сделала ничего дурного. И всё равно Эмили медлила. Прочесть — означало всё подтвердить и, может, даже то, что эти слабые попытки успокоиться были глупостью. Она несмело вынула лист из конверта, согнутый пополам. Судя по тому, что на обороте ничего не было, Алоис удовольствовался коротким предупреждением. Да и когда он утруждал себя длинными посланиями? Эмили перевела взгляд, словно ища спасения в комнате. Ничего. Помочь себе приходилось самостоятельно. Уголёк треснул и с глухим стуком ударился о каминную решётку; Эмили знала, что это было бегством, да и пусть. Если можно хоть как-то оттянуть время и на мгновение представить, что нет ни Алоиса, ни его извечных угроз и тяжёлого невидимого присутствия, она это сделает. Бумага горела быстро, чернея и исчезая в языках пламени. Прошло не больше минуты. Письма не было. Эмили забралась в постель и задула свечу на прикроватном столике. Сердце стучало. «Если бы только можно было это представить…» Прошла неделя. Утро девятнадцатого апреля выдалось солнечным и тёплым. По стене за окном вилась зеленоватая дымка растений, и впервые за долгое время ощущалось — весна. Свет в комнате и тот падал мягче, чем в последние дни. Эмили даже захотелось сменить тяжёлые шторы на тонкие льняные занавески, сквозь которые обычно так ясно светит солнце. Ханна принесла завтрак в комнату: сладкие корзинки с ревенем и мятой пришлись как нельзя кстати, и Эмили с недоверием ощутила, что почти счастлива. — Ханна, на улице тепло? — поинтересовалась она, пока горничная заплетала ей волосы. Резная позолоченная рама на зеркале блестела. — Да, госпожа, сегодня куда теплее. — Я хочу выйти в сад. На сегодня есть какие-то занятия? — Только урок истории с мистером Барнсом в полдень, госпожа. В саду только-только зацвели тюльпаны. Эмили улыбнулась и поймала робкую улыбку Ханны в зеркале. У лестницы в холле её встретил один из тройняшек, безмолвный как всегда. Он поклонился ей и жестом повёл за собой. Томпсон? Или Кентербери? Раз они идут в сад, вероятно, это Томпсон, хотя она всегда их путала. На улице Эмили зажмурилась от ярких лучей. Дул ветер, воздух был свежий, пах тёплой землёй, и она вдохнула его глубоко-глубоко. Свернули на каменистую тропинку. Летом здесь всегда была тень, но сейчас деревья только-только обзавелись редкой молодой листвой, и макушку пригревало солнце. Эмили издалека заметила яркие пятнышки цветов и зашагала быстрее, на ходу чувствуя, как у неё раскраснелись щёки. Клумба показалась совсем скоро. Жёлтые головки тюльпанов покачивались на высоких тонких стеблях. — Красиво, — прошептала она, не удержавшись. Томпсон посмотрел на неё и запоздало кивнул. Эмили осторожно провела ладонью по гладким зелёным листьям, словно покрытым восковым налётом, присела — и полы пальто смахнули пыль с дорожки. Запах был таким, как она помнила — пряным и чуть маслянистым. Этот запах, вместе со свежей сладостью, заполнил всю комнату в тот день. Она проснулась от того, что Ханна открыла окно, и только потом, зябко поёжившись от внезапной прохлады, увидела все эти цветы. Бледно-жёлтый венок нарциссов на зеркале и лимонные тюльпаны в круглой стеклянной вазе. Эмили даже вдохнуть забыла от этой красоты. Цветы просто появились из ниоткуда, в один из обычных весенних дней, такой же солнечный, как и сегодня. Она и тогда понятия не имела, почему Алоис это сделал, а сейчас тем более. Когда это было, в первый год её жизни здесь? Второй? Она почти отвыкла от мысли, что в этом поместье ей доводилось пережить что-то настолько хорошее. Эмили выпрямилась: приближались торопливые шаги. Второй из тройняшек что-то шепнул Томпсону, передал из рук в руки конверт и до странного внимательно посмотрел ей в глаза, прежде чем уйти. В груди зашевелилось неприятное предчувствие, и она первой протянула руку. Снова паук. Паук, преследующий её, как наваждение. Эмили торопливо разломала печать и вынула листок, точно такой же, как неделю назад. «Должна быть довольно веская причина, по которой тебя нет здесь вот уже четыре дня. Придумай в дороге оправдание понадёжнее».