Огранка на ощупь

* * * Агент поднялся с песка и тут же упал обратно, неловко подвернув ногу и рассадив колено об обгоревшую доску, выглядывавшую из потухшего костра. Снаружи пещеры шумело море. Запах сырого камня, просоленной древесины и тины набивался в ноздри, примешанные к нему обертона крови и рыбы вызывали тошноту… а от головокружения всё лишь усиливалось. Агент осмотрелся. Обломки корабля разметало по всему пляжу так, словно сам Мерунес Дагон колотил по ним молотом или дубиной. Двуручным молотом? Кованой дубиной? Какое у него любимое оружие? Полупещеру, где Агент находился, занесло почти наполовину ломаным деревом, рваными снастями и грязью… будет сложно выбраться наружу. Костёр, наверное, развёл ночью он сам… больше некому. Голова болела так, словно даэдрическим оружием прилетело и по ней. Агент провел рукой по волосам и увидел на пальцах свежую кровь и кусочки спекшейся. В ушах пищало и гудело; в глазах двоилось. Содержимое желудка просилось наружу всё настойчивее. Не первый раз, когда достается по голове? Кажется, нужно лежать? Он сел, стараясь не дышать, потому что в правом боку кололо. Чайки кричали и расклевывали трупы. Моряки всех рас валялись тут и там, совершенно неподвижные. Почему-то вместо их лиц Агент видел только чëрные, смазанные пятна. Как их звали? Куда плыл корабль?.. Как его собственное имя?! В мозгу крутилось только одно имя собственное, но оно совершенно точно было чужим: Уриэль Септим. *** Покинув пещеру, Агент долго плёлся через подземный ход, вырубленный пиратами или контрабандистами в толще скалы. Он брёл очень медленно, отбиваясь от летучих мышей, крыс и даже зелёного беса, пока не вышел наружу и не добрался до рыбацкой хибары на берегу. Всë ещë мучили тошнота, головокружение и слабость, всë ещë не было никаких ответов. Но в домишке, что рыбари использовали для отдыха и складирования снастей, он смог отоспаться и даже обнаружил еду: крынку с маслом и зачерствелый хлеб, а самое главное — пресную воду, которой так не хватало. Он выпил очень много и размочил себе хлеб. Потом его снова вывернуло. Жадным быть нельзя, но об этом забываешь… Уриэль Септим поручил ему важную миссию. Нельзя подвести Уриэля Септима. Как он выглядел, это Уриэль Септим? Человек... круглое лицо со следами тревоги и злоупотребления зельями бодрости. Богатая одежда. Он — Император. Агент накрылся рваной сетью и свернулся в клубок. Император что-то хотел от него. Что-то важное. Какое-то письмо. Найти письмо? *** Прошло двое суток; Агент спал, ел масляно-хлебную тюрю, пытался составить в голове разбитые кусочки памяти и снова спал. Волосы у него все склеились от крови и морской воды и стали похожи на даэдрические рога; одежда, пропитанная грязью, прилипла к телу. Рыбаки, что вошли в хижину на рассвете, сперва испугались: на них вышел шатающийся оборванец с темными синяками под глазами и "костяной короной" на голове. Когда стало понятно, что это лишь альтмер-полукровка, потерпевший крушение, они успокоились и спросили его имя. "Гай", ответил он, хотя секунду назад не мог вспомнить: ответили губы, тело… Гай. Алгаэн. Это было его имя, но никто не называл его Гаем. Никто кроме... В памяти всплыло лицо улыбающееся и бесконечно нужное, но тут же исчезло, став лицом Уриэля Септима. Уриэль Септим был подобен призрачному покрову, что проникал через всё и вся, топил в утренней росе своей воли любое сопротивление — и не терпел конкурентов… “Долг Агента — твой долг, — найти письмо и выяснить, что стало с королем Лизандусом, — сказал Септим. — Поспеши, поскольку это очень важно. Я могу положиться лишь на тебя”. Гай улыбнулся, но не Уриэлю. Уриэль всегда звал его Агентом. Чесалось между лопаток… и так сильно, что жаждалось, как медведю, найти самое шершавое дерево и тереться о него спиной, пока не сойдёт шкура… Рыбаки отвели Агента в свой поселок, накормили и дали одежду. Это были честные бретоны, бедные, как храмовые мыши, но сострадательные, как и их жëны. Постепенно Гай вспомнил всë больше, но приходившие на ум картины никак не выстраивались в жизнь. Его это пугало: тело приходило в порядок очень быстро, он же родился под знаком Лорда, но внутри головы словно всё порезали ножницами. На местах лиц он иногда всё ещё видел чёрные пятна… и речь не всегда складывалась в смысл. Рыбаки говорили на известном ему языке, но мозг не хотел воспринимать сказанное. Иногда Агент впадал в бред на несколько суток. В основном ему представлялись две фигуры, а остальные мелькали в хаосе, что представляли собой видения.. Он был Агентом, но что он делал? Уриэль правил в Сиродиле. Император на Рубиновом Троне. Недостойные наследники Тайбера Септима развалили Империю, и её границы трещат по швам. Провинции передрались, словно дети без отеческого присмотра, опьянённые духом свободы… Второе лицо принадлежало... тому, чью улыбку не выбило из души даже кораблекрушением — но имя из памяти ускользало. Короткое и звонкое, как солнечный зайчик, оно мелькало и пряталось. Гай надеялся, что оно вернётся само, но голова продолжала болеть безо всякого толка... потому, оправившись от сотрясения, он поблагодарил за своё спасение, помог рыбакам с кое-какими проблемами, касавшимися волков и разбойников, и решил двигаться на поиски письма — потому что просьбу Уриэля он помнил хотя бы в общих чертах, а все остальное — совсем нет. Постепенно он узнавал о себе, но не себя… Агент умел убивать. Быстро и качественно, без удовольствия — тело само выполняло нужные действия, приученное многими годами тренировок. Агент умел красть. В ближайшем же городе он обзавелся двумя кинжалами, сносной одеждой, запасом метательных дротиков и хорошими сапогами. Агент умел забалтывать, ничего не говоря. Получить еду, кров и работу, чтобы себя прокормить... Но в каждой пещере, хибаре или таверне, где он устраивался на ночлег, Агент мучился по ночам, пытаясь вспомнить что-то неизмеримо, сердечно важное, Уриэль требовал выполнить задания, таинственный улыбчивый мер всё отдалялся и не хотел сказать ни полслова... Гай видел проведенное с ними время, и не знал, были ли откровенные, очень личные сцены, что приходили на ум, настоящим прошлым — или горячей фантазией. Ему казалось, что они оба хотели друг друга и принадлежали друг другу. Занимались любовью, были вместе… на Золотом Берегу?.. Золотой Берег значил так много, но почему всё как в тумане… не говоря об остальной жизни. Не могла же она ограничиваться Уриэлем и безымянным партнёром! Агент назвал таинственного любовника кинлордом, поскольку тот имел очевидное благородство облика. Но во снах он всегда удалялся и убегал; Гай писал письма, но на них приходили сухие ответы; приезжал по его зову, но не успевал. А потом Уриэль дергал поводок, и Гай просыпался с воплем, который будил всех находившихся рядом. Каждый раз кошмар повторялся: нечто тащило его, словно через драконью глотку, переваривая и колотя о закрытое для чар пространство, а поводок пытался втянуть внутрь сквозь непроницаемую стену. Потом стена лопалась, и он воплощался рядом с Уриэлем и защищал его, но внутри всё никак не мог отдышаться. Агент не знал, чему верить и на что ориентироваться, и не понимал, почему как только сворачивает в сторону от Уриэля Септима и его нужд, так терпит поражение. Как глупый зевака, сошедший с освещённой улицы и нырнувший в хитросплетение портовых улочек, он мгновенно лишался направления и попадал в смертельную ловушку; бессвязные сцены с участием незнакомцев и чёрные пятна недо-лиц набрасывались на него. Воспоминания об Уриэле, как хорошо обученные гладиаторы, выбирались на свет первыми и безжалостно уничтожали всё остальное. Ближайшее прошлое стало яснее: несколько дней назад Агент был на корабле, направлявшемся в Даггерфол, но внезапно разыгравшаяся буря разбила судно с силой злобного монстра. Агент спасся и переждал бурю… его миссией являлось расследование. Недавно скончавшийся король Лизандус был верным вассалом и другом Уриэля Септима. Теперь он пал в бою и восстал как призрак со своей армией. Уриэль хотел знать, что случилось, и воздать покой душе бедняги, а ещё уничтожить интимное письмо, которое отправил королеве Даггерфолла и которое она так и не получила. Всё это засело в мозгу чётко… и постепенно пыталось стереть всё остальное. Может быть, это не просто от удара по голове, может быть, на Агента наложили какое-то заклятье? Чем меньше помнишь, тем меньше можешь рассказать кому-то под пытками… Но ничего не оставалось, как идти и попробовать выполнить задание… может быть, Император сумеет помочь ему или снимет с него заклятие, если вернуться не с пустыми руками. Уриэль ведь называл его другом в воспоминаниях… Хотя что-то в облике Уриэля вызывало у Агента безотчётный страх; что-то, связанное со сном про поводок и с зудящей спиной, но в зеркале ничего такого не получалось рассмотреть, кроме татуировки в виде красного ромба между лопаток. От всей прошлой жизни у него остались эта татуировка, шрам на щеке, чётки с данмерской алой кисточкой и зелёный, истрёпанный платок, который можно было намотать на запястье или шею. Предметы “молчали” тоже, а магии у Агента не набралось бы и на заклинание света… *** Агент стал часто ловить себя на периодах отрешенности, застигавших его в самую неподходящую минуту: во время беседы, приема пищи или даже аудиенции у важной персоны. О том, что в пути — а переходы иногда выдавались длинные — он “мечтает” непозволительно часто, и говорить не приходилось… Так не должно было быть, и страх наполнял душу всё сильнее. Тело его оправилось, но никто не должен иметь разум, словно пробитый стрелой кувшин. У ромба между его лопаток было четыре стороны. Ромб — символ Чим-эль Адабала, рубина, что в сердце Бело-Золотой Башни… Алый Ромб — символ Императоров Сиродила. Раз складывались воедино лишь те события, которые касались этого ромба, Агент решил пользоваться его священной геометрией по-своему. Первая грань — это Уриэль. Уриэль ассоциировался с болью, заданиями, муштрой, тайной и Тенью. Он называл себя другом, но он надел на Агента такой ошейник, какой не надевают и рабовладельцы. Рубин красный, как власть, как опасность, как страх: правитель не терпит ослушания и от самых близких. Вторая грань… как протянуть от неё связь к, допустим, данмерским чёткам?.. Способ внезапно дал плоды: из череды чёрных лиц выступило тёмно-серое, данмерское… данмер в генеральских доспехах. Его звали Симмах. Надо же, ещё одно имя! Ещё одно имя и ещё одна привязанность. Агент, кажется, служил с ним в большом городе Света и Магии далеко в провинции Морровинд. Дешаан запомнился краем болот и и грибов… генерал Симмах — тем, чья честь непоколебима. Юношеская влюблённость. Горячность того, кто увидел воплощение своих идеалов в живом мере. Симмах был сыном очень простых родителей, чуть ли не шахтёров, и прошёл в легионе от солдата до генерала так же, как Алгаэн прошёл путь от солдата до тайного Агента. Симмах уже умер. Восстание убило его. Данмеры убивают данмеров-имперцев. Убивают все и всех, если дать повод… у Симмаха остались жена и дети. Живы ли они? Рубин красный, как кровь, как бунт, как Красная Гора: он забрал Симмаха. Третья грань… шрам на скуле, уходящий на щёку. Жизни, которые Агент спас: Уриэль и некая женщина. Красивая, порочная жена одного из придворных. Она вызвалась залечить эту рану… но сама нанесла множество других. Рубин красный, как стыд, как чужая похоть, как гнев: незримые путы куда хуже прямых оков. Четвёртая грань вела к Кинлорду, но окольным путём... Гай встретил его на задании. Зелёный платок он у него украл… грош цена этому платку, но хотелось сохранить хоть что-то. Он помнил, что сам зачем-то купил и подарил Кинлорду кинжал; тот потерял свой? Нет, отдал… отдал кому-то важному. Они спасли того, кого не должны, и это их сблизило. Как и в случае с собственным именем, помнил не мозг; помнили глаза, руки, узнавали по наводящим вопросам, как будто притрагивалсь к любимому оружию… Кинжал-подарок был хорош; редгардской работы. Агенту только хотелось, чтобы Лорд и правда стал носить его, а не убрал подальше, поскольку высокие эльфы на Саммерсете не выносят чужой культуры. Но редгардский кинжал был так прекрасен и так шел Лорду в простоте своей изысканной и смертоносной формы! Пусть Лорд и являлся магом, оружие ближнего боя нужно всем. Руки помнили и другое. Тепло его кожи, бархат волос; жар его, семя и иную влагу, и хотели ещë. Агент усмехался всему этому: что если он всë придумал и сейчас просто развивает грезу о несуществующем мере, у которого нет и не может быть имени? Полукровка тянется к тем, кто знатнее, красивее, выше, и воображает упавшего из Этериуса саммерсетского кинлорда. Если настоящей памяти нет, ум наполнит её своими грёзами… Симмах существовал на самом деле. Женщина, чьё имя Агент не хочет даже в мыслях произносить, существовала. Кто сейчас Император в Сиродиле, знает каждый мальчишка... это-то проверить легко, а как найти призрак, сотканный из обрывков эпизодов? Не понять даже, прожили вместе два дня, пару лет или десятилетий. Зелёные платки продаются на каждом развале на Золотом Берегу... Отрешившись от своих сомнений, Агент погрузился в работу. Он добросовестно искал письмо и выяснял судьбу Лизандуса, опасаясь доверить встреченным чародеям инфоромацию о состоянии своего ума. Он хорошо справлялся, пока в Вейресте не встретился с Барензией и её детьми — Моргией и Хелсетом. На бумаге эти имена ничего не значили, но помнил не ум, помнили глаза, руки, душа… Экс-королева Барензия, вдова Симмаха, и его дети. Ответ хотя бы на один вопрос. Барензия помнила его — не любила за что-то и не хотела продолжать общение дальше вежливых обозначений общего прошлого; Моргия смотрела, как на незнакомца — но ей всего двадцать один год, а со времени смерти Симмаха прошло… сколько же прошло?.. Не её же спрашивать. Хелсет, впрочем, был старше и отреагировал совсем странно: узнал, вспыхнул и замкнулся наглухо. И здесь почти что “от ворот поворот”... Но юной принцессе без королевства нужен был герой, что прошёл сквозь Обливион, и Агент подходил вполне. “Не хочешь ли ты помочь мне”, — спросила она, и Агент без раздумий сказал “да”. Моргия общалась с ним будто они поверхностно, но знакомы: не так холодно, как её мать, но словно улавливала сама какие-то намёки… впрочем а как ещё общаться, если помнишь кого-то смутной тенью из детства?.. Она искала встречи с Агентом, решила ему довериться... Это обнадёживало: раз принцесса настолько нуждалась именнно в нём, Алгаэне, то хотя бы одна ниточка его личной истории наконец выдернулась из того гобелена, что был так туго сплетён аэдра и даэдра. Гай подыгрывал Моргии, не желая давать понять, что трудно помнит всё сам… и — нежданная, немыслимая удача! — она намекнула, что слышала о его поисках некого важного письма… потому может помочь. Но нужна деликатная услуга — Керувал, как вы относитесь к некромантии и некромантам? — спрашивает она; “керувал” а не “мутсэра”, и не поймёшь, почему именно так. Никто их них не высокий эльф на самом деле. — Мне всё равно, если они не пытаются убить меня, — ответил Гай уклончиво. И Моргия рассказала ему, чего хотела: договора с Маннимарко, Королём Червей, который был известен как величайший некромант из ныне живу.... хорошо, существующих на Нирне. Большинство рас считают некромантию самым чёрным из занятий. К собственному удивлению, Агент не нашёл в своей душе никакого особенного отвращения. На его руках было достаточно крови… кто-то забирает жизни. Кто-то пытается дать телам новые. Раз есть некромантия, должны быть специалисты и по ней. Но кого Моргия могла пожелать воскресить?.. Ему было страшно задумываться, но на него смотрела дочь Симмаха… и негромко повторяла свою просьбу. Агент стоял так близко, что мог почувствовать лёгкий аромат данмерских духов, и — помнил не разум, нет — это снова помимо воли вернуло его в Морнхолд… Симмах был его генералом. Его предметом обожания. Кумиром, солнцем, луной. Тем, в кого юный полукровка-легионер, не имеющий отчего крова, верит, словно в бога. И бог этот… обращался с ним без зла. Сделал адъютантом… Алгаэн лез из кожи вон, чтобы разгрузить своего генерала; многие принимали это за попытку продвинуться по службе, но Алгаэн действительно был предан, как пёс. Любил первый раз в жизни?.. Наверное, да, и сама Кинарет не разобралась бы, что было намешано в той горячей и первой любви... О таком не забывают, даже под самыми сильными чарами. О сражениях плечом к плечу. Об обычных днях гарнизона и днях, связанных с “тайнами плаща и кинжала”. О нескольких моментах, когда уставшему от венценосной жены генералу захотелось немного побыть “без доспехов” — в смысле переносном и очень прямом. Барензия ревновала? Как глупо делать это к тому, кто никогда не смог бы и не захотел бы занять её место. Симмах просто выматывался слишком сильно, он даже не интересовался мужчинами по-настоящему, просто хотел отвлечься — два или три раза. За несколько лет. Для него — эпизод, для легионера Алгаэна — якорь в бурном море. *** Алгаэн принял предложение Моргии и согласился помочь ей установить контакт с Маннимарко, пусть это и тревожило. Его действия представлялись ему самому хождением во сне: у происходящего есть логика, но если проснуться, то больше не находишь её. Причины его решений определялись обломками памяти, на которых он плыл, как тонущий моряк, удерживаемый на плаву лишь обломками корабля; вцепившись сведёнными пальцами в обрывки снастей, он пытался грести жалкой щепой в сторону тёмной полосы, что могла быть близким берегом или надвигающимся фронтом бури. Моргия, дочь Симмаха, хотела договориться с Королём Червей. Какими бы ни являлись её цели, он поможет… готовность, с которой Агент был готов принять действительно ЛЮБЫЕ её цели, немного пугала его самого. Но это была дочь Симмаха. Хороший солдат повинуется, безусловно. Он был солдатом Уриэля и остался им сейчас. Но помимо этого — кем? Если за всё это время он вспомнил лишь Симмаха и Кинлорда, с которыми был действительно близок, то, наверное, жил очень одиноко, и это чувство — одиночества — внезапно ударило под дых. Агент — Алгаэн — Гай… находился в таверне в этот момент, в съёмной дешёвой комнатке, где были лишь постель, столик, два крючка да окно… но даже этого ему хватило, чтобы снова поймать эхо самого себя и владевшего им когда-то бешенства от осознания имперского поводка… и плохой удачи. Там, в момент эха, он снова опоздал. Кинлорд не дождался его и уехал — в который раз. Его “кинлорд”, единственный, кто звал его Гаем и кто не был связан с Уриэлем. Мер, к которому стремилась его душа как к якорю посереди чужих снов — уже тогда. Симмах умер, и Гай даже не мог помешать этому. “Кинлорд” ускользал: Гай снова опоздал и, наверное, вообще выдумал себе любовника. Моргия, дочь Симмаха, затеяла что-то опасное. Уриэль надел на него “ошейник”-татуировку. Бег по кругу: у Рубина четыре грани и все они очень остры. Столик полетел в стену, кружка тоже полетела в стену, кровать оказалась слишком тяжела… хотелось бить, крушить и ломать, и предметов было так мало… не как в тот вечер, когда Гай снова опоздал. К нему стучали дважды. Он заплатил деньгами из мешочка, что Моргия дала ему. Моргия чертами лица напоминала отца куда больше, чем мать; её брат был похож на Барензию, а она сама… Она сама не меньшая пленница обстоятельств и смертей. Где он был, когда бунтари убивали её отца? Исполнял прихоти Уриэля?.. Туман густеет… Сон крутится по кругу. Рубин перерезает глотки. Идти всегда приходится сквозь непогоду, и впереди — инстинкты клинка ночи подсказывают безошибочно — и правда настоящий шторм. *** Когда истерика прошла, Агент остался даже рад, что нашёл новый кусочек себя, пусть и связанный с гневом и бессилием. Он выполнит то, что дочь Симмаха просит. Потом он выполнит то, что хочет Уриэль. Поставить более личное дело раньше “рубинового” ему приятно — и формально Моргия ведь обещала помочь найти письмо… Может быть, однажды он найдёт ещё зацепку, чтобы наконец не опоздать в собственную жизнь.