Города

Судьба жестока, течение времени непоколебимо, а давно заданный ритм жизни — беспощаден. В какой-то момент все скупленные краски перестали помещаться на полки рассудка: более насыщенными, чем сейчас, мои дни и ночи сделать было практически невозможно. Отдача сил в дело было равно получению энергии, так что авантюристом в этом деле я был заядлым, но и, не волнуйтесь, наслаждаться размеренностью и отдыхом я умел, хоть делал это не так часто. Постоянная пульсация жила во мне, не давая быть меланхоличным подолгу, но иногда несчастный романтик вселяется в мою несчастную голову и думает, думает, думает… и мысли всегда ведут к тебе и к тому, как тебя ничтожно мало в моих буднях. Мало мне. Мало со мной. Мало нас. — Никто Пашу не видел? Я не видел тебя уже несколько месяцев. В живую, разумеется. Каждая новая публикация или история в инстаграме ловится сразу, сразу же лайк, сразу же невольная улыбка на всё лицо… Мне сказали, что ты уже в павильоне, тоже пришёл раньше назначенного времени. Загорелась надежда, что и тебе в голову взбрело, что если прийти за минут двадцать до сбора, то мы можем встретиться, побыть наедине. Или ты так же сильно желаешь меня увидеть, как я тебя. Или ты просто очень ответственный и пунктуальный человек, что вероятней всего. Как одержимый, я метался по лабиринтам здания, на автомате здороваясь со всеми встречными. И всё никак не мог тебя найти. — О, привет! Слушай, ты не видела Пашу Волю? — вежливый вопрос, на которой наконец получилось достать ответ. В гримерке? Боже, можно же было сразу туда зайти! Идиот, как же не догадался… Кажется, открыл дверь я слишком резко — это могло выглядеть подозрительно, но мне было совершенно всё равно на других. Повезло, что в тот момент «других» и не было. — Арсений? Ты совсем не ожидал меня увидеть. Сидишь совершенно один с телефоном в руках, сидишь в настолько будничной одежде, что от тебя так и веет домашним комфортом. Всегда нравилось видеть тебя таким: немного сонным, рассеянным, полностью обезоруженным, но с той же добродушной улыбкой на губах и ясным взглядом, который, казалось, видит весь этот чёртов мир насквозь. Тебя таким застать было практически невозможно. Что ж, мне удалось. Моя маленькая личная победа. Я сглотнул, не сообразив: мне бы что-то ответить… Так и стоял, дурак, в дверях, не способный оторвать глаз от твоего удивлённого лица, ведь даже вырванное из твоего внутреннего мирка, в который ты окунаешься, когда остаёшься наедине с самим собой, оно такое живое, такое приветливое и дружелюбное. — Привет, — наконец очнулся я, поспешно к этому добавив ещё какой-то околёсицы, которую даже сам не разобрал. Плотно закрыв дверь, я сделал шаг тебе навстречу, но тут же был пойман в столь желанные объятия. Ты… меня обнял? О большем я и думать не мог. Ты сжал меня так крепко, что я мог почувствовать тебя каждой клеточкой своего тела — глупая растерянность не помешала обнять тебя так же сильно в ответ. Это чуть затянулось, но никто прекращать не желал. Наверное, ты решил, что наши объятия скоро перейдут чёрту дружеских, так что ты хлопнул меня пару раз по спине и потрепал по волосам — только тебе я мог это позволить. Я чувствовал себя маленьким ребёнком — это было так уютно. Так хорошо. Твоя забота действительно делала тебя похожим на идеального отца, который всегда за нами приглядывает. За всеми нами. Отец «Импровизации»… Это почему-то мне показалось забавным. А может, у меня просто нервы сдали, ведь я бессовестно захихикал тебе не то в шею, не то в плечо. — Это ты надо мной смеёшься? — я нехотя отпустил тебя. — Только не ври, что тоже по мне не скучал! Скучал. Безумно. Всегда. Каждую секунду своей жизни — чтобы осознать это мне достаточно взгляда твоих карих глаз, любое твоё слово — и я понимаю, какими бессмысленными кажутся любые минуты, проведённые вдали от тебя. — Не ожидал тебя увидеть так рано, — взгляд в пол, тщетные попытки не выглядеть, как влюблённая нищенка, и неуверенный голос. Хотелось ударить себя в лицо — как можно так течь перед кем-то? Немыслимо. — Петербургские ранние пташки ничем не отличаются от московских, — снисходительная усмешка. — Но, возможно, раз мы в одном городе, это и правильно, что мы держимся вместе. Это предложение почаще видеться только вдвоём? Или это просто… Паша? В рабочее время мы видимся не так много, как хотелось бы — в перерывах ты слишком занят подготовкой, а во время выпусков мы все заняты самим шоу, это нас пленит. Что уж там говорить о том, что наедине побыть в павильоне, заполненным съёмочной группой, зрителями и многими другими, невозможно? Но заряжающая музыка, бешеная энергия, море чистого юмора и безудержного веселья крутят нами всеми, затягивая в этот водоворот, в котором даже не вдохнуть по-человечки — и от этого мы ловим настоящий кайф. По крайней мере, я. По крайней мере, ты. Ты такой же, как и я, — я просто чувствую это, понимаешь? По обычаю долгожданная встреча в момент оборачивается надобностью разъезжаться — настолько быстро летит время. Три съёмочных дня, десять выпусков, а потом снова по разным путям: ты убежишь сниматься в другие программы, я — готовиться к туру и к собственным проектам. Ты остаёшься в шумной Москве — я уезжаю в дождливый Питер. Нормально попрощаться перед отъездом у нас не вышло, я потерял тебя из виду. Но я привык. Серёжа постоянно опаздывает, даже если встреча у его же машины. Даже если и идём мы к этой машине вдвоём. — Эй, Поповский, чего одиноко стоим? Как такую красавицу одну бросили? Я дрогнул, на секунду решив, что это всё неудачные шутки моего разума (такое бывает, бывает нередко), и замер в ожидании. Твои шаги, твоё дыхание — я развернулся — вот и ты сам. Мне захотелось тебя обнять. Неужели я выглядел настолько несчастным — настолько мои мысли читались в глазах? В следующую секунду ты усмехнулся и обнял меня — вновь, как ребёнка. Как одинокого ребёнка. Я согласен. Без тебя я действительно одинок. То, что твои шутки крутились вокруг моей красоты и моего самолюбования, было мне на руку — это мне льстило, грело сердце и давало надежду, что в этих шутках есть доля правды, где ты в самом деле считаешь меня красивым. Я готов быть красивым лишь для тебя одного. — Тебя подвезти? Да, пожалуйста, до дома моего, твоего, до загса — не важно. Не представляешь, как сильно я хочу сесть в твою машину, рядом с тобой, вдохнуть твой запах, почувствовать то, что я под твоей защитой, твоим теплом, твоей заботой… Только скажи мне, почему ты пришёл так поздно? — Мы с Серёжей договорились уже, что он меня подвезёт, просто он… — Опаздывает, — с понимающей улыбкой договорил за меня ты. Я кивнул. — Странно, это же совсем не в его духе. Чтобы не пялиться на тебя в тишине, я тихо сказал: — Не представляешь, как сильно я хочу не стоять тут, а поехать уже, — желательно поехать с тобой и только с тобой. — Серого я люблю, но иногда ждать его просто невозможно. Только мы летим одним самолётом в Питер, у него там дела появились, а мне… домой. Вот и решили, что вместе поедем. Мне показалось, или при упоминании Матвиенко ты немного напрягся? — А чего ж не переедешь в Москву? — это предложение? — Здесь, обещаю, тебя всегда будут подвозить вовремя, я лично за этим буду следить. Я не мог не улыбнуться. И смотрю, как заворожённый, не могу взгляда оторвать от тебя такого восхитительного, такого доброго… — Нет нужды, — я пытался ответить так, чтобы в моём голосе не была слышна тоска. В образе вечно позитивного человека мне нет равных — только если ты. И всё же грусть я скрываю лучше. Я же актёр. — Нет нужды? — ты переспросил специально, чтобы ответил себе я. Хотя бы сам себе. Ответил правильно. Есть. Ты. Но как мне это это объяснить другим? Тебе? Себе? Сказать больше ничего я не успел, так как прискакал наконец Матвиенко. Мне хотелось выть от досады. Мы попрощались, как хорошие давние друзья (а так и было), и больше никаких многозначных улыбок, никакого флирта… или всё это придумал я себе сам? Я знал, что думать о тебе просто-напросто не будет времени. Сидеть на диване и скучать — не про меня, так же как и вообще хотя бы какое-то подобие на безделье, потому что усидеть на месте я не мог чисто физически. Это изводит меня. Тем более сейчас, с развитием шоу «Импровизация» передо мной не только открылось множество разных дверей, но я и сам увидел то, на что способен — чего могу достичь. Возможности человека безграничны. Было совсем не до отдыха. Было совсем не до мыслей о мужчине, загруженность графика больше даже моего, о мужчине, с которым быть просто нет шансов… и не только из-за работы. Мы были разделены. Но об этом я предпочитал и не вспоминать. Не вспоминать о тебе. Это казалось единственным шансом быть спасённым. Вспомнить о тебе до следующих съёмок пришлось лишь раз, когда мы с командой по импровизации были на пути к Пензе — твоему родному городу. Это же отнюдь не странно, что Пенза у меня ассоциируется только с тобой, хотя я даже ни разу тебя там не видел — было бы так славно посмотреть на тебя в твоих же краях, смущенного твоими родителями и их всеобъемлющей заботой, гуляющего по улицам, где ты бегал и играл ещё ребёнком. Всегда, находясь там, я представлял тебя рядом с собой. Представлял, как у тебя к каждому уголку города есть смешная история для меня одного, которую я бы охотно слушал, довольный, что могу узнать о тебе ещё больше. Но если бы на этот раз всё было так же, как и раньше. Ты написал мне, когда мы завозили вещи в гостиницу. Одно невинное сообщение, и весь мир рухнул в ту же секунду, на том же месте, из-за того же тебя. Обычная переписка переросла в то, от чего я не мог оторваться ни на миг. Мне нужен был воздух. Свежий воздух. Свежая голова. Ты намекнул, что мы очень скоро встретимся, а я, дурак, не мог понять, почему ты так говоришь — за что мне такая пытка — любить тебя? Я вышел прогуляться, как делал это обычно перед концертами. На этот раз один, без камеры или кого-нибудь ещё. Может, я знал, что, находясь на центральной площади, я ошарашенно замру, услышав из-за спины твой бархатный голос, как всегда, с усмешкой: — У вас концерт на носу, а вы шляетесь, не понятно где. Арсений Сергеевич, где ваш профессионализм? В тот же момент я обернулся, не веря в такую жестокую иллюзию моего разума. Или это всё же правда ты? — Наверное, там же, где и ваша предсказуемость, Павел Алексеевич, потерялась навечно — а существовала ли она когда-нибудь вообще? Я любил риторические вопросы, ибо ответ на них никогда не нуждается в огласке, его просто знают. Мы же оба знаем, что это всё не просто так. — Неужели ты меня не ожидал увидеть? — казалось, ты искренне удивился. Тебе всегда нравилось удивлять — и у тебя всегда это получалось. — Это всё же мой родной город — бываю тут сколько захочу и когда захочу. Тем более я тебя предупредил. Ты знал, что твои знаки будут мною поняты, но ты понятия не имел, насколько сильно в намёках, касающихся тебя, я не уверен. Я слишком наивен. Я слишком надеюсь. Разуму это, определённо, сильно мешает. — Только меня? — Только тебя. У нас была незабываемая прогулка, о которой можно было только мечтать… не буду скрывать, я это и делал: я мечтал. Домечтался, получается. В жизни твои рассказы ещё смешнее, в жизни ты ещё милее и прекрасней, но в жизни, в отличие от моих грёз, всё заканчивается в свой срок — и нам пришлось разойтись. О той встрече я никому не рассказывал. Ни Оксана, ни кто-либо из парней — никто не знал о том, что ты тогда был в городе, что мы виделись… Это была наша маленькая тайна. Я не мог дождаться следующих съёмок. Не считал, сколько недель прошло до нашей следующей встречи — встречи, которую ты назначил мне сам, впервые. Ты сделал это так легко и просто: просто взял и предложил меня отвезти до «Главкино», а заодно и от самолёта до забронированного мною отеля. С табличкой, на которой было большими буквами написано «Граф», ты внимательно выискивал меня глазами, стоя в зале аэропорта, но я тебя заметил первым. Смотрел и думал, что это всё — весь ты — сейчас для меня одного. Влюблён так безнадёжно. — Добро пожаловать в Москву, столицу России, город федерального значения, административный центр Центрального федерального округа и центр Московской области, — именно с этими словами ты меня встретил, изображая то ли экскурсовода, то ли просто образованного человека, который решил выпендриться. Если ты хотел заставить меня улыбаться и хихикать, как самого счастливого человека на свете, то у тебя получилось. Но для этого не обязательно пытаться меня развеселить, достаточно лишь уделить капельку внимания — мне даже этого достаточно. Достаточно, чтобы почувствовать себя живее всех живых. Ты отвёл меня в отель, но я не дал тебе подняться со мной в номер: у нас было слишком мало времени, по плану мы только быстро забрасываем вещи в номер и несёмся на съёмки. Если бы я увидел тебя в своём временном пристанище, хрен бы кто меня удержал — мы бы там явно задержались надолго. — Поехали! — с этими словами я прыгнул в машину, беспокоясь о том, слишком ли долго тебе пришлось меня ждать. Ты покачал головой и усмехнулся — я кажусь тебе таким забавным? Если да, то знай, что таким заставляешь меня быть ты. Не успевает автомобиль отъехать и на километр, как нам обоим приходит сообщение: мне написала Оксана, а потом и Стас зачем-то внёс свою лепту, а кто тебя информирует, я не знаю. Съёмка задерживается: первый гость опоздает где-то на полтора часа. То есть мы теперь тоже должны были приехать позже. Я смотрел на тебя так отчаянно и растерянно, ведь не знал, как потратить это бесценное время. Но ты решился первым: — Мы можем уделить должное внимание наверняка дорогущему номеру, что ты забронировал на эти несколько дней, — твой заговорческий голос так и манит, как и само предложение, — или можем сходить в какую-нибудь кафешку неподалёку — и там мы с пользой проведём время. Ты голодный? Я вот даже не завтракал. Вопрос, как и всё предложение в целом, звучало до неприличного двусмысленно, но, кажется, ни одного из нас этого не волновало. Я даже не знаю, какой из вариантов меня привлекает больше — наверное, дело было в том, что привлекаешь меня именно ты. И, кажется, тебе это известно. Слова сами слетали с моих уст: — Думаю, в номер мы успеем заглянуть и после работы, а вот поесть в приятной компании — вряд ли. — Тогда, Арс, я тебе покажу, какими должны быть спонтанные свидания. Уверен, ты на них ходишь нечасто. — Это будет совет или непосредственно приглашение? Ответа не последовало, лишь твоя хитрая улыбка — и моё с трепетом разгорающееся сердце. Нас ждали три съёмочных дня, десять выпусков, а потом снова по разным путям: ты убежишь сниматься в другие программы, я — готовиться к туру и к собственным проектам. Ты остаёшься в шумной Москве — я уезжаю в дождливый Питер. И вновь нам мешают города. Или, может, мы сами?