Не заглядывай под кровать

      Сначала Донён слышит тихий скрип половиц в кухне, а секундой позже распахивает глаза, чувствуя ужас, подкрадывающийся к горлу. Склизкое ощущение страха порхает по всей поверхности незакрытых пижамой участков кожи. Он живёт один, с совершеннолетием сбежав из родительского дома, но никогда ему и в голову не приходило, что он испугается своей самостоятельности.       Он навостряет уши, ловя каждую звуковую вибрацию, на которую способен его слух. Тишина.       — Это всё глупости, — шепчет себе парень, подтягивая тёплое одеяло до самого носа и пялясь пустым взглядом в стену. — Если бы тебя хотели убить, давно бы уже сожрали.       Эти мысли потихоньку успокаивают разбушевавшееся воображение. Сразу возникает образ соседей, любящих поесть среди ночи. Многоэтажки с плохой звукоизоляцией давно стали любимой отговоркой вот таких вот пугливых жителей. Под собственное мерное дыхание получается уснуть. Ненадолго.       Тяжёлые веки приподнимаются в тот момент, когда на соседнюю половину кровати кто-то ложится. Голосовые связки Донёна сковывает нехваткой кислорода. Даже спросонья он понимает, что этого не может быть. Он остервенело смотрит в потолок, боясь моргнуть, а повернуть голову вбок вовсе не получается. Тело не шевелится, парализованное паникой, а белки глаз начинает пощипывать от подступающих слёз. Нужно кричать, нужно звать на помощь или, в крайнем случае, начать грозно материться, авось поможет! Но ничего не происходит. Он не в силах противиться, даже когда замечает боковым зрением медленно приближающуюся тень. Она осторожно, будто боясь потревожить, склоняется над ним, а Донён отказывает себе взглянуть в лицо своему страху. Потолок намного интереснее в данной ситуации.       Тень рассматривает его долгие секунды, которые растягиваются в небывалую для человеческой жизни вечность, а потом седлает его бёдра, пробегаясь острыми коготками от живота по груди прямиком к шее. Донён чувствует, как сердце уже подписывает документы об увольнении, а волосы решают окраситься в благородную седину. Чужие ледяные пальцы обхватывают его шею. Парню бы закрыть глаза, отключить сознание, завизжать и совсем не чувствовать запах, как ему кажется, смерти, но он только и может, что лишаться кислорода, когда горло сдавливают тёмные руки. Взгляд в последний раз мечется по непроглядной серой пустоте, натыкаясь всё же на лицо чужака, и в этот момент, когда кажется, что потеряно всё: жизнь, здравый смысл, — весь мир вокруг окрашивается в яркие оттенки ночи. Вспышкой горят звёзды позади в окне, стены, некогда блёклые, становятся узнаваемо белыми даже в темноте, а глаза напротив принимают блестящий карий перелив. Пальцы на шее испуганно разжимаются, тень подаётся ближе, останавливаясь в паре сантиметрах от кончика его носа. Жизнь останавливается, и Донён не понимает, что произошло. Почему вдруг на языке так сладко? Он не замечает, как моргает и на этот раз он уже тесно обнимает подушку, сбив одеяло куда-то в ноги.       Осознание приходит не сразу. Он резко поднимает голову и бегло оглядывает комнату. Стены вновь светло-серые, небо пасмурное, с немым намёком в голубизну, а вокруг ни души. Сон? Дурной сон? Сонный паралич, о котором он слышал от лучшего друга — Тэёна? Вот же кошмар!       Дрёмы ни в одном глазу больше. Он направляется в ванную, желая скорее смыть с себя этот коматозный бред. Быстрые сборы на работу проходят в полном забвении, а в голове лишь бьётся мысль о том, что при встрече взглядом со своим соулмейтом, мир становится ярче. И весь день в офисе проходит мимо. Даже Тэён никак не может вытянуть из него хоть слово, странно посматривая на бледного друга.       — Да что с тобой сегодня? — не выдерживает под конец он, когда Донён спотыкается на ровном месте.       — Я схожу с ума, — всё, что он может ответить.       А вечером его настигает идея поймать свой ночной кошмар за хвост. Дом встречает его приятным запахом ванильной свечи, которую тот поджигает. На ужин заваривается рамён. Донён растерянно оглядывает кухню, ища хоть какой-то подвох в ровных серых стенах. И кто придумал эти родственные души? Кто придумал, что раз узрев настоящий мир, больше не сможешь наслаждаться прежним без соулмейта рядом?       Вечерняя рутина позволяет отвлечься, хотя предстоящая ночь уже не страшит. Он уверен, что это злая шутка либо судьба. Укрываясь одеялом, он совершенно точно знает, что справится, что не испугается снова. Он должен понять, что же произошло.       Глаза безвольно слипаются, и Донён теряется во времени, поддаваясь инстинктам. Приятная тишина, отсутствие видений — он забывается, наслаждаясь сладкой истомой, пока вновь не открывает веки. Звенящий вакуум, кажется, оглушит, если ничего не предпринять, а всё вокруг какое-то картонное, статичное. Лишь тень, мелькнувшая где-то сбоку, заставляет затаить дыхание. Всё равно страшно. Страшно до онемения кончиков пальцев. Снова нет сил шевельнуться, когда постель рядом проминается под тяжестью второго тела. В зрачках дребезжит страх, от которого не скрыться просто так, но рук осторожно касаются нежные подушечки пальцев. Донён размыкает обветренные губы, пытаясь глотнуть воздуха, который обжигает лёгкие, даря нестерпимую боль. Тень склоняется над телом спящего, и Донён вновь встречается с ней взглядом, озаряя собственное восприятие бьющими под дых цветами.       — Донён, — тихий шёпот мурашками стелется по коже, и Донён не может поверить самому себе. — Ты тоже видишь это?       «Кто ты?» — возникает в голове, но с языка не срывается.       — Твой ночной кошмар, — у тени медленно, словно из тумана бытия проявляются угловатые черты лица, и Донён опускает взгляд на неширокую улыбку, совсем беззлобную, а больше застенчивую. — Кто бы мог подумать…       «Соулмейт?» — мысли пытаются собраться в кучку, тут же разлетаясь под порывами страха.       — Как жаль, что всё так, — ночной кошмар с трепетом ведёт пальцами по коже, добираясь к его лицу, и оглаживая щёку. — За что?       «Как тебя зовут?» — бьётся о черепную коробку. Ему нужно знать хотя бы имя. Быть может это всего лишь проекция его жизни?       — Юно, — совсем тихо произносит тень.       «Юно», — вторит Донён, через силу закрывая глаза. — «Юно».       Утро встречает его всё тем же спокойствием и одиночеством, которое теперь не кажется ему нужным. Краски вновь поблекли, а душа не на месте.       — Ты случайно не знаешь никого по имени Юно? — интересуется Донён у Тэёна, когда тот подходит к своему рабочему месту с чашкой горячего кофе.       — Не-а, — тот задумчиво пожимает плечами. — А что?       — Да так, — кусает губы Донён, отворачиваясь к своему компьютеру.       Мысли не здесь. Мысли далеко. Мысли рядом с Юно, к которому хочется прикоснуться. Мысли плещутся в радужках карих глаз и смущённой улыбке. Юно не может быть выдумкой. «Юно» — звучит, как его душа. «Юно» — сердце отзывается сбившимся ритмом. Он должен ожить. Его ночной кошмар должен прийти к нему в другом сне. Если Юно настоящий, он сам это знает.       Снова вечер, снова Донён спешит лечь спать. Он спешит встретиться вновь. Юно не может не вернуться, и он тихо засыпает, слыша с улицы весёлые песни загулявших прохожих. Его будто опускает на дно Марианской впадины, а клокочущее чувство внутри рвётся наружу, рвётся вскрыть грудную клетку. Он приоткрывает глаза и понимает, что лежит на животе, повернув голову к пустующей части кровати. Никого рядом нет, но душа подсказывает, что он пришёл. Юно рядом, хоть мир вокруг и не стал ярче. Он здесь, он слышит его дыхание. Под кроватью что-то шуршит, а сердце ёкает то ли от страха, то ли в предвкушении. Донён уже не боится. Он хочет попасть в костлявые лапы Юно, что в первую ночь царапали и пугали.       Донён нащупывает телефон и включает фонарик. А если это не Юно? Но смелости хоть отбавляй. Он подползает к краю кровати и свисает над полом. Мелькнувшая тень и шуршание придают уверенности. Донён осторожно наклоняется вперёд и заглядывает под кровать. В один миг пространство становится ярче. Постельное бельё неожиданно терпкого зелёного цвета, ламинат едва ли светлее его смуглой кожи, а в самом углу, сжимаясь и содрогаясь, замирает тело. Юно. Это он.       — Юно? — шепчет Донён, сползая на пол. — Юно…       — Выключи свет, — Юно прикрывает своё лицо руками, жалобно сводя брови к переносице. — Я же ночной кошмар, забыл?       Он выключает фонарик. На контрасте всё меркнет, перед глазами огромные пятна, но это сбивает лишь Донёна. У его ночного гостя всё хорошо со зрением в темноте, и его приближающееся шуршание совсем не отпугивает. Юно протягивает к нему руку, ожидая, когда владелец кошмара привыкнет к тьме. Донён спустя пару секунд наугад прощупывает пол перед собой, а когда сталкивается в чужой рукой, вздрагивает. Его бережно берут за запястье и тянут на себя. Донён не сопротивляется. Ему это не нужно. Он не боится. Даже если решение слишком опрометчивое, он согласен. Он готов ответить за это. Но вместо кары его настигает лишь отчего-то горячее тело, прижимающее к себе. Показавшиеся костлявыми, сейчас пальцы Юно приятно касались его подбородка.       — Я дорого за это заплачу, — шепчет Юно, прикрывая глаза и вдыхая аромат своего соулмейта.       — Мы придумаем что-нибудь, — с надеждой убеждает Донён, а его руки уже обнимают его за спиной.       — Ты не боишься? — Юно проверяет.       Ему сложно. Проще поверить в его личный ночной кошмар, где он каждую ночь тянется к недосягаемому Донёну, к настоящему человеку, чья жизнь совсем не перекликается с его. Где он, точно ненужная мишура летом, мешает жить дальше.       — Нет, — мягко улыбается Донён.       Откуда столько безоговорочного доверия? Лицо напротив кажется таким родным, будто они знают друг друга не один век. Юно совсем не страшный. Юно красивый.       — Ты готов рискнуть всем? — мольба сквозит в его голосе.       Он жаждет услышать положительный ответ. Он слишком долго ждал этого.       — Да, — Донён совсем не думает, что имеет в виду Юно, да ему и плевать.       Разве это важно? Разве важно хоть что-то, кроме их связи? Разве важно что-то, кроме мира, что рядом с ним становится иным?       — Я искал тебя тысячи лет, — выдыхает Юно, целуя влажные губы.

***

      Громкий плачь наполняет серую комнату, как только женщина, придерживаемая под руку мужем, видит бездыханное тело своего сына.       — Время смерти между двумя и четырьмя часами ночи, — заключает судмедэксперт. — Предварительная причина смерти — остановка сердца.