***
Венди далеко не впервые приходится помогать мне зализывать раны. Но прежде их причиняли в основном не со зла, не в меру темпераментные и горячие клиенты. И сейчас она латает меня почти профессионально, с аккуратностью опытной медсестры. — Этот урод хотя бы предохранялся? — Не помню. Кажется, да. — Хорошо. Готово. Пойдём, я отведу тебя в постель. Она накрывает меня одеялом. Кутает в него, словно ребёнка, садится на край. — Не уходи, — прошу её тихо. Нет, даже не прошу — умоляю — и она, конечно, не уходит. Ложится на край узкой кровати и обнимает меня поперёк поясницы, и только тогда мне становится по-настоящему уютно. Я ощущаю безопасность и приятное тепло. — Спи спокойно, Нил.***
На утро мы улетаем в Хатчинсон. Канун Рождества… Не могу сказать, что у меня предпраздничное настроение, но я обещал маме, что прилечу. Наверняка она подгребла последние деньги, чтобы купить мне этот билет. Я просто не должен её подвести. С Венди мы по-прежнему ничего так и не обсуждаем. Вместе врём моей маме про избиение по пути в аэропорт. Умная девочка Венди… Не понимаю, чем я её заслужил. Мы знакомимся с Брайаном. Вообще-то, я с ним знаком, но он меня совершенно не помнит. Не уверен, что к счастью, потому что приходится рассказать ему всё от начала и до конца. Хотя «до конца» — слишком громко сказано. Потому что конца этому нет и не будет. Похоже, парнишка совсем полоумный. Всё твердит про каких-то инопланетян. Но я не смеюсь над ним. Как никто другой я знаю, что всё это совсем несмешно. Я ведь сам когда-то сделал его таким. Я привожу его в старый дом тренера Хайдера и рассказываю всё по-порядку, не щадя ни себя, ни его. Множество триггеров один за другим заставляют Брайана вспомнить. И это мало приятное зрелище, хочу я вам сказать, — реакция парня ужасна и попахивает настоящим катарсисом. Но я держу его, как могу — я ведь сильнее. Я всегда был бесчувственной, безнадёжной ледышкой, а Брайан — просто поломанный мальчик. Наврядли теперь получится его починить. Иногда то, что сломано, лучше просто выкинуть, отправить на свалку. Но когда ты сам приложил к этому руку — невольно приходит чувство вины. И я действительно это чувствую, и сам себе удивляюсь, потому что для меня это новое чувство. «То-ли ещё будет, Нил. То-ли ещё будет…»***
Брайан этим вечером остаётся у нас. Мама стелет ему внизу, на диване. Уставший и измотанный, он засыпает почти сразу, и тогда я поднимаюсь к себе. Полночи ворочаюсь, комкая простыни. Всё тело болит, я устал просто смертельно, но даже усталость не помогает уснуть. Не хватает чего-то или… Кого-то.? Долго не думая, вылезаю из смятой постели и одеваюсь. Окно Венди, как и моё — на втором этаже, но влезть туда мне труда не составит. Уже не впервой. Сняв куртку и обувь, ныряю под одеяло и обнимаю её со спины. Она даже не вздрагивает. Каким-то шестым чувством уже знает, кто притащился к ней посреди ночи. Зарываюсь носом в рыжие ароматные волосы, вдыхаю этот аромат — такой родной и знакомый. Тёплая девочка Венди — единственная, кто способен отогреть ту ледышку в моей груди, которая у нормальных людей называется сердцем. И хотя я законченный педик, как уже говорил — на утро всё равно просыпаюсь с умопомрачительным стояком. И вдруг понимаю, что во сне мне снилась ОНА. Мысленно радуюсь тому, что Венди проснулась, и я в постели один. Или не радуюсь… Не уверен на самом деле, и это кажется странным. Всё, что со мной происходит в последние сутки — одна сплошная нелепость и подозрительно напоминает психоз. Не удивлюсь, если так и есть.***
Мы с Венди возвращаемся в Нью-Йорк, несмотря на уговоры мамы остаться. С «Большим яблоком» у меня не самые приятные ассоциации, но с Хатчинсоном — и подавно. Моя зона комфорта теперь ограничивается любым местом на Земле, где рядом со мной славная девочка Венди. Будь это хоть Северный полюс или Аляска. С Брайаном мы обмениваемся адресами, но я не думаю, что буду писать. Я никогда никому не пишу, не отвечаю на письма. Потому что… Потому что я — это я. Да и он, скорее всего, тоже не будет. Для таких, как он, есть такие, как Эрик: верные, добрые, склонные к привязанности и глубоким чувствам. Это все однозначно не про меня. Все мои склонности расположены чуть пониже спины и ниже пупка. Исключение — одна только Венди. Отныне и, кажется, навсегда. А может, мне только так кажется…***
— Нил, завтрак на столе. Давай, поднимайся, — командует Венди. Она стоит надо мной и сверлит пронзительным взглядом своих голубых глаз. Я ощущаю это затылком. Лёжа на животе, прячусь под одеяло с головой — мне убийственно хочется спать. Н-да… На самом деле всё и близко не так. Сонливость тут непричем. Это отмазка для Венди и моя собственная — перед самим собой. — Вен, ну отстань. Выходной же, — хнычу, как в детстве, когда мама поднимала в школу ни свет ни заря. — Десять часов, — сообщает она. — У нас куча дел. Вставай! Проще сказать, чем сделать, потому что кое-что у меня давно уже встало. Пока знаю об этом только я, но если вылезу из-под одеяла — узнает и Венди. Вся странность заключается в том, что прежде я никогда не стеснялся утренней эрекции. Это ведь чистой воды физиология. Но сейчас я чувствую, как щеки пылают и лицо заливается краской вместе с ушами. — Что ж, придется использовать проверенный способ, — Венди вздыхает и залезает на постель, оседлав мою задницу. От давления вжимаюсь пахом в матрас и из груди непроизвольно вырывается глухое рычание. Она не понимает моей реакции, просто не может понять. Думает, что я злюсь, и начинает щекотать мои рёбра, стянув одеяло до пояса. В какой-то другой раз я бы смеялся и пытался брыкаться, всегда так и делал, но сейчас мне не до смеха. Её прикосновения странным образом меня волнуют и возбуждают только сильнее. Венди приподнимается и одеяло спускается ниже. Теперь её бёдра прижимаются прямо к моим — кожа к коже. Это невыносимо. Так горячо, неправильно, и в то же время — как надо, как хочется до белых искр перед глазами. Но этого мало… Так мало, что мне вдруг хочется выть. — Прекрати! — чувствую, как начинаю дрожать, и прячу голову под подушку. — Вен, перестань… пожалуйста… Не узнаю собственный голос. Он хриплый и на тон ниже обычного. Сейчас бы вскочить и отшлёпать эту невыносимую занозу. Прежде я бы так и поступил, но теперь знаю наверняка, чем это в итогде может закончиться. И мне страшно. Нет, я просто в ужасе! Но стоит уже так, что становится больно. И Венди, как нарочно, решила сменить тактику. Теперь её тонкие пальчики не щекочут, а гладят — спину, бока — так нежно, и это невыносимо терпеть. Весь покрываюсь мурашками и начинаю тихо постанывать. — Венди, слезь с меня! Сейчас же! — хриплю, отшвырнув подушку на пол со злостью. Брыкнувшись, переворачиваюсь на спину и едва не теряю сознание от давления на возбуждённый член. Её глаза постепенно расширяются. Венди видим моё состояние — самому представить жутко, как я сейчас выгляжу — чувствует под собой мой стояк и её щёки тут же покрывает румянец. — Нил… — растерянно шепчет она. Приподнимается, а я едва ли не плачу от потери необходимого контакта и тяжести. — Уйди… прошу. — Нил, я могу… — обрывается на полуслове и тянет руку к моему лицу, но я перехватываю тонкое запястье. Крепко сжимаю. — Уйди! Пару бесконечно долгих секунд жадно пожираю её взглядом. Она в коротеньких шортиках и топе в-обтяжку. Как бы легко я сейчас мог снять всё это! Но Венди, словно опомнившись, поднимается, а я опрометью мчу в ванную. За грудиной больно щемит, и кончить хочется нестерпимо. Но, чёрт! Это неправильно! Я просто не могу себе позволить дрочить на неё, а никого другого сейчас даже представить себе не смогу. Пять минут под холодным душем помогают, но только отчасти. Тахикардия унимается и сердце уже не намеревается выскочить через рот от неосторожного вздоха. Стояк, слава богам, опадает. И только боль в области диафрагмы всё так же не отпускает, кажется, становится ещё сильнее. — Нил, ты куда собрался? — осторожно интересуется Венди, пока я молча натягиваю первые попавшиеся чистые шмотки. — Нужно проветриться, — кидаю ей уже в дверях.***
До позднего вечера я бесцельно слоняюсь по шумным улицам воскресного морозного Нью-Йорка. Толкаю плечами прохожих, не замечая перед собой ни черта. Всё ещё не понимаю, что со мной творится. Теперь, когда Венди рядом нет, разобраться в себе становится ещё сложнее. Раньше мне всегда в этом помогала именно она. Вечером я надираюсь в первом попавшемся баре. Снимаю парнишку едва ли не моложе меня и трахаюсь с ним в туалете. Загибаю беднягу на раковину и пялю нещадно и жёстко, на счастье вспомнив хотя бы про презерватив. От разрядки удовольствия не получаю даже близко, лишь минимальное облегчение. По крайней мере, после двухнедельного воздержания и сексуального напряжения яйца перестают звенеть, как бубенцы на санях у Санты. Сегодня я впервые в жизни плачу за секс, а не наоборот. Домой возвращаюсь ночью, растрёпанный, голодный, уставший и пьяный. И на лице моём наверняка написано огромными буквами, что недавно я трахался с кем-то в сортире. Венди не спит, встречает меня у порога и сразу помогает разуться и стянуть тонкую кожанку, в которой я, плюс ко всему, продрог так, что зубы стучат. — Давай в душ. Тебе нужно согреться, — привычно командует она, и я даже нахожу в себе силы, чтобы слабо улыбнуться. — Если от пневмонии сдохну, будешь приходить ко мне на могилу? — спрашиваю, пьяно сощурившись. Стягиваю футболку за ворот и отсвечиваю багровым засосом на шее. Венди недовольно морщится, но не спрашивает, с кем я путался и где. Да и что я смогу ей ответить? Я ведь даже имени его не спросил и в лицо не запомнил. Этой ночью я снова нахально забираюсь к Венди в постель. Спасибо избытку алкоголя в крови и безымянному неизвестному парню — по крайней мере, я сейчас хотя бы не умираю от похоти.***
— Куда намылилась? — интересуюсь, старательно изображая похуистический вид. В груди от чего-то неприятно ёкает. Уж слишком трепетно Вен перебирает свой гардероб. И макияж делает не такой, как обычно — неяркий, совсем лёгкий, почти натуральный. — Дэн пригласил на свидание, — поясняет она и её щёки заливает румянец. Дэн — парень с нашей работы. Точнее — постоянный утренний посетитель. Уже вторую неделю этот скользкий, вечно одетый с иголочки ублюдок вьётся ужом вокруг моей Венди и раздражает меня до жути. Так руки и чешутся грим нанести на его смазливую холёную физиономию. — Дэн, значит, — поджимаю губы и презрительно щурюсь. — Да, Дэн. — Вен, боже, ты ведь несерьёзно? — закатываю глаза. — Этот слизняк просто мечтает залезть тебе в трусики. Ты правда думаешь, что он вдруг чувствами воспылал? Иронично усмехаюсь, но при виде её реакции почти физически ощущаю, как под кожей расползается неприятная дрожь. — А с чего ты решил, что мне это не нужно? То, что он, по-твоему, собирается сделать? Венди откладывает в сторону косметичку и смотрит на меня таким взглядом, от которого мне вдруг хочется спрятаться. Нырнуть под одеяло с головой или просто испариться, растаять в воздухе, только бы эти голубые глаза на меня так не смотрели. С пренебрежением и равнодушием, словно я — это не я, а кто-то совершенно чужой, незнакомый, далёкий. — И что, ты готова лечь под первого встречного, у кого мало-мальски набит кошелёк? — выдаю с возмущением, хотя понимаю, как смешно и нелепо это звучит из моих уст. Видимо, и Венди это понимает, потому что она начинает смеяться. Только вот в этом смехе нет никакого веселья. Я то уж знаю, как должна смеяться моя Венди. Чудесная девочка Венди, которая отдала мне всё своё детство и несколько лет своей юности. И теперь, похоже, ей надоело меня вечно опекать. Я не могу, не должен её за это осуждать, вот только не имею понятия, что буду делать без неё, без её любви и заботы. Кому я такой нужен? Грязный и использованный со всех сторон, куда ни глянь. Клеймо негде поставить. С ледышкой в груди, такой маленькой, что кроме Вен в ней нет места ни для кого. — Нил, ты вообще слышишь себя? Это ты мне тут сейчас будешь говорить… — захлебнувшись словами, Венди осекается на середине фразы, и я решаюсь продолжить: -…о продажности. О грязи и лицемерии. О никчёмности и извращённости. — Нил… — Да, Венди! — перебиваю её, не дав договорить. Меня вдруг словно прорвало, и я понятия не имею, как теперь заткнуть этот проклятый фонтан, но чувствую, если сейчас же не выговорюсь, то просто взорвусь, разлечусь на атомы. — Это всё Я, Вен. Грязный, поломанный на голову социопат. Ты права, давно пора было меня послать ко всем чертям и выбросить на помойку. Мне там самое место. — Нил, я не собираюсь тебя бросать, — пытается оправдаться Вен, и наступает моя очередь истерически ржать. То есть, я бы сейчас хотел это сделать, но не могу. Накрывает такая паника, что я начинаю задыхаться. Сердце колотится у самого горла, и всё что я в силах делать — только беспомощно ловить ртом воздух в попытке хоть как-то наладить дыхание. Глаза начинает предательски щипать и непрошенные, стыдные слёзы сами по-себе текут по щекам. Их так много… Они капают с подбородка, попадают в рот, и к давно привычной горечи на языке добавляется солёная примесь. Колени трясутся и ноги окончательно меня подводят. Словно в замедленной съёмке оседаю на старый, затёртый ковёр, и Венди в одну секунду оказывается рядом. Моя заботливая девочка Венди садится и кладёт мою голову к себе на колени. Зарывается в волосы пальчиками, гладит и ласкает мой затылок, пока я реву в голос, свернувшись клубком, как побитая блохастая псина. — Не ходи… к нему… — всё, что у меня получается выдавить из себя в перерывах между громкими всхлипами. — Я не пойду! Нил, успокойся, пожалуйста, милый! — умоляет она, продолжая массировать мне виски. Свободной рукой вытирает слёзы, которые вовсю заливают подол её платья. Хватаю эту маленькую ладошку и судорожно целую тонкое запястье. От страха меня всего начинает трясти. Господи, я же чёртов педик и никогда ещё не был с девушкой! Даже не представлял раньше, что у меня вообще на девушку встанет, но прямо сейчас, как и весь последний месяц, от её близости у меня так стоит, что под закрытыми веками расплываются цветные круги. Жутко страшно открыть глаза. Боюсь увидеть её осуждение и недоверие, но остановиться не могу. Поочерёдно втягиваю в рот её пальцы, ласкаю языком мягкие подушечки. Вен замирает и, кажется, совсем не дышит, а я, напротив, дышу часто и рвано, продолжая изредка всхлипывать. Вскакиваю на колени и тут же начинаю покрывать поцелуями её шею. — Хочу тебя… — шепчу, прижимаясь губами к нежной коже. — Как же я хочу тебя! Вен… — Нил, нет! Перестань! — Венди выворачивается из моих объятий так резко, что я ничерта не успеваю понять. Она вскакивает на ноги, а я остаюсь сидеть на полу — помятый, растрёпанный и возбуждённый до чёртиков. Растерянно пялюсь на неё сквозь пелену, застилающую глаза, пока она поправляет платье и медленно пятится к выходу. — Так нельзя, Нил, — говорит осипшим и севшим голосом, и тут же хватает пальто. — Я так больше не могу… Понимаю, если сейчас позволю ей уйти, как однажды позволила мне она, то потеряю её окончательно. Не знаю, откуда берутся силы, но подрываюсь, словно ошпаренный, и за секунду оказываюсь между Венди и дверью. — Нил, отойди. — Нет! — хватаю её за плечи и прижимаю к стене, заглядывая прямо в глаза. — Не отпущу… Прижимаюсь пересохшими в панике губами к её губам. Веди замирает подо мной. Её губы неподатливы и крепко сжаты, но я не сдаюсь, начинаю ласкать их языком, стараясь вовлечь её в поцелуй, и глухая стена наконец начинает рушиться камень за камнем. Моя сладкая девочка Венди. Только теперь понимаю, как сильно я мечтал об этих губах. — Хочу… моя! Люблю! — тихо шепчу в поцелуй и чувствую на языке её слёзы. — Люблю… люблю! Лихорадочно шарю руками под её коротеньким платьем. Понятия не имею, как успеваю расстегнуть свои джинсы, но когда её пальчики скользят за резинку трусов и сжимают мой возбуждённый член — начинаю стонать и чуть не кончаю только от этого. Даже думать не могу о том, чтобы добраться с ней до постели. Стягиваю её трусики вместе с тонкими колготками и как только ощущаю на пальцах горячую влажность, едва не взвываю. Прижимаюсь к ней всем телом и вхожу с напором, умирая от наслаждения и горечи, осознавая, сколько страданий причинил этой девушке. Начинаю двигаться, сжимая руками её упругую попу. Колени дрожат, всё тело трясёт как от озноба. Вен обнимает меня, прижимается, стонет, а я только скулю: — Поцелуй… поцелуй меня. Вен, останься со мной! Я люблю тебя! Я не совсем конченный, Венди… Чёрт.! — Ты не конченный, — шепчет она, — не говори так. Ты мой! Только чувствую её губы на своих и мягкий, сладкий язычок у себя во рту, как тут же кончаю. Кажется, ощущаю оргазм каждой клеточкой тела и понимаю, что впервые получаю подобное наслаждение от близости. Даже не могу назвать сексом то, что сейчас между нами происходит. Это именно близость, сама глубокая и такая необходимая. Которая лечит о одновременно причиняет нестерпимую боль.***
— Что мы здесь делаем? — с улыбкой интересуется Венди, когда Эрик останавливает машину у обочины на окраине Хатчинсона. Выходим вчетвером из салона. Тут же беру за руку слегка опешившего и взволнованного Брайана, который продолжает правой рукой прижимать к себе свой дурацкий альбом. — У нас намечаются пышные похороны, — подмигиваю Венди через плечо Брайана. Эрик понимающе и немного грустно смеётся. Спустя несколько минут мы сидим на обочине и завороженно смотрим, как разгорается пламя костра. В нём горит наше с Брайаном прошлое: его идиотский альбом, мои фотографии, кассеты. Кожанка, купленная на распродаже в Нью-Йорке пылает синеватым огнём. Жаль, что нельзя ко всему этому добавить и тренера Хайдера, но, пожалуй, это бы уже сошло за жестокое обращение с животным. На человека эта сволочь не тянет. Меня зовут Нил МакКормик. Будем знакомы. Я всё ещё тот же наглый, высокомерный ублюдок. Но, в то же время, — совершенно другой человек.