всё хорошо

Небо над Ли Юэ сегодня тёмное. Тяжёлое и низкое, оно висит почти над самой землёй, придавливая своим весом, пришпиливая отяжелевший в преддверии грозы воздух к земле. В нём, в редких просветах, солнечные лучи, нежные и эфемерные, блестят, переливаются, но не могут даже достигнуть земли, — беспомощно растворяются ещё там, в синих тучах, скованные ими. Где-то выше-выше, там, во временах, когда всё хорошо, а дышать проще, яркое солнце прячется. Но буря побеждает его, скрадывает и прячет, не позволяя даже увидеть, поверить в светлые времена хотя бы на мгновение, хотя бы каплей тепла облегчить муки — свои и чужие, и солнца, и туч, и страдающей земли. Дилюк давится от этой символичности, да так, что хочется закашляться, выхаркнуть, наконец, этот ком в его горле, эту глухую тяжесть на сердце, эту тоску по моментам, когда всё хорошо. Они, эти моменты, встречаются всё реже, всё темнее и серее становится мир вокруг, словно все краски из него разом забрал страшный монстр, задушил совсем цвета. Дилюк бы плакал, жалко свернувшись на полу, да только слёз больше нет, выжженна душа его, выжженна самим собой, — лишь бы только не чувствовать боль, такую, что хочется кричать, срывая голос, — она молчит, не отзываясь, и Дилюк молчит тоже, проглатывая свежий колючий воздух. Небо над Ли Юэ сегодня такое тёмное. Солнце, как и светлые моменты в самом большом сожалении Дилюка, начинает появляться всё реже, и, пока люди списывают всё на дождливый сезон, пока прячутся под зонтами и по домам, Дилюк совершенно не может спрятаться. Он может бежать, так, что холодные капли его не достанут никогда, так, что, может, ему даже покажется, что солнце вышло из-за туч, что ему больше совсем не больно; Но это, конечно, будет ложью. Дилюк знает это, как свою жестокую реальность: ты можешь спрятаться от дождя, ты можешь бороться с грозой и угомонить цунами, но себя и дракона ты не убьёшь никогда. Не тогда, когда он так глубоко впитался в самую твою душу, не тогда, когда яд его уже давно течёт по артериям, и не тогда, когда ты сам так сильно наслаждаешься своими страданиями. Ты, конечно, виноват во всём сам, дурак, сказал бы себе Дилюк, да только и это будет неправдой — тьма всегда приходит незаметно, так, что тебе до смешного долго будет казаться, что всё хорошо, пока в один момент ты не придёшь в себя, держа лезвие в руках, залитых кровью из твоих перебитых вен. Ты будешь думать, что всё хорошо, а твой дракон медленно пожрёт твою душу, и ты истечёшь кровью для него, чувствуя отчаяние, отчаяние, ничего, кроме отчаяния. Драконы, вообще-то, не злые. Они обычные существа, огромные и мудрые, отнюдь не жестокие, — Дилюк даже сражался с одним из них, да только тот дракон был лишь жертвой обстоятельств. Правда, Дилюк знает ещё одного дракона, и его невозможно победить. Может, много раньше, когда он лишь появился в его жизни — одно усилие, и ты свободен, снова волен жить, а не существовать... Но судьба распорядилась иначе. Этого дракона зовут Моракс. Бессменный император Ли Юэ, он — и буря, и тьма, и звёздное небо, великий и пугающий. Он больше, чем человеческий разум когда-либо сможет осознать, он сильнее, чем вся бездна, он более жестокий, чем любые монстры, которых Дилюк за свою жизнь повидал немало. Никто из них в жестокости и жадности не смог обойти Моракса. Люди не говорят о том, что их император чудовище, конечно, никому не хочется признавать, что в его золотых драконьих глазах с узкими зрачками таится остриё лезвия, на котором погибнет ещё немало людей. Моракс жесток и безжалостен и в битве, и в любви. В момент, когда его острый взгляд упал на Дилюка, можно, наверное, было понять, что это конец. Драконы никогда не упускают свою добычу; они пойдут на всё, чтобы убить любого, кто посмеет дотронуться до вещи, которую они выбрали. Этим Дилюк себя и ощущает, когда в очередной раз захлёбывается болью в разодранных чужими когтями мышцах, — вещью, принадлежащей монстру. Ещё Дилюк может сказать, что драконы любят украшать то, что принадлежит им. В своё время Дилюк был воином, полуночным героем, защищающим целый город от тьмы, стоящей на пороге; сейчас же он не больше, чем игрушка, разбитая фарфоровая кукла. Моракс любит одевать его в тончайшие шелка, увешивать тщательно выбранными золотыми украшениями, лучшими из лучших, но полупрозрачным тканям и тонким ожерельям не скрыть израненность смертного человеческого тела. Не скрыть гематом и рваных, глубоких рубцов, которым никогда не зажить, никогда не исчезнуть до конца, — словно он клеймлён этими ранами, раз и навсегда. Наверное, все чудовища любят так — разрушительно, беспощадно, медленно убивая объект своей любви, отдавая его в жертву своей жадности и жажде поглотить. Иногда, в особенно хорошие дни, касания Моракса не оставляют шрамы и не дробят кости. Тогда он обнимает Дилюка мягко, говорит с ним так, словно они равны, словно извиняется за боль, которую причинил, словно они обычные люди, любящие друг друга, а не монстр и его кукла. Словно всё хо-ро-шо. Со временем эти хорошие дни приходят всё реже и реже, Дилюк знает, что однажды чужие когти сомкнутся на горле так, что он больше никогда не сможет дышать. Ему, конечно, страшно. Но в этом есть свой шарм, — когда ты хочешь умереть больше, чем что угодно во всём мире, ты будешь ждать, пока твоя зависимость и боль задушит тебя и разорвёт тебе сердце. Ждать с предвкушением и болезненной, животной радостью. Дилюк мечтал бы о том, чтобы прожить нормальную, счастливую жизнь, — да только он её уже проебал, когда дракон впервые по-змеиному обернулся вокруг него. Дилюк, конечно, пытался бежать. Но когда ты зависим от боли, ты вернёшься сам, ты будешь искать малейшую возможность снова страдать, снова чувствовать себя плохо, а дракон всё равно найдёт тебя, ему нужно лишь время, гораздо, гораздо меньше, чем ты можешь подумать. В хорошие дни Моракс целует его совсем ласково, шепчет похвалу и комплименты в бледную кожу, он даже почти не оставляет синяков, когда имеет Дилюка, — так нежно и чувственно, словно это правда любовь. Дилюку в такие моменты нравится представлять, что он не умрёт — что его ждёт долгая и счастливая жизнь с человеком, в которого он однажды влюбился, а не короткая и несчастная с чудовищем, которым этот человек оказался. Дракон однажды всё-таки задушит его. Но, пока над Ли Юэ буря, а Моракс держит его тонкое запястье в своей большой руке, увенчанной драконьими когтями, целуя костяшки пальцев Дилюка, можно притвориться, что всё хорошо.