***
— Добро пожаловать, — послышался издевательский смех охранника, а следом перед носом с грохотом закрылась дверь карцера. Гэвин с тяжёлым вздохом опустился на знакомое металлическое сиденье, которое сейчас казалось ещё более холодным. Одежду в этот раз забирать не стали, но легче от этого не становилось, в маленькой зловонной коморке стоял осенний холод. Рид поёжился, аккуратно откинулся на бугристую стену и устало прикрыл глаза. Ободранная кожа на кулаках нестерпимо чесалась от нанесённой мази, острое желание содрать с себя бинты и беспрепятственно почесать костяшки красным светом полыхало в мозгу, лишь остатки здравого смысла, растворяемого в невыносимом желании почесаться, твердили о том, что через день-другой зуд пройдёт. Гэвин ненавидел большую часть современных лекарств, которые способствовали ускоренной регенерации повреждённых тканей, но вызывали сильную чесотку, предпочитая по старинке обрабатывать раны спиртосодержащими растворами или перекисью. Но в тюрьме его мнением на этот счёт никто не интересовался. Рид легонько почесал кожу у края бинта, надеясь как-то облегчить своё состояние, и недовольно зашипел, случайно задев повреждённый участок. Опершись затылком о холодную, влажную стену карцера, он сосредоточился на тихом журчании воды, доносившемся из напольного унитаза, зловоние из которого забивало ноздри, и погрузился в воспоминания недавней драки, которые приятно согревали самолюбие. Неделя в карцере с питанием через день стоила того, чтобы выбить дерьмо из уебана. Гэвин с большим удовольствием повторил бы это ещё раз, зная, что никаких дополнительных обвинений этот говнюк против него не выдвинет. Со спадом уровня адреналина в крови пришла усталость, он сам не заметил, как задремал, слушая бульканье воды в канализации. Кажется, прошла целая вечность с того момента, как Гэвина заперли в темноте. Тишина, изредка прерываемая едва различимым шумом шагов в коридоре, и надоевший звук подтекающей воды преследовали его во сне и наяву. По ощущениям, прошло не меньше месяца взаперти, но выдрессированные годами внутренние часы говорили о том, что в темноте прошло чуть больше суток. Он устал от ожидания, от невозможности чем-то занять себя. Да он даже поссать не мог нормально, не видел в непроницаемой темноте кончика собственного носа, не говоря уже про член. В прошлый раз под потолком была хотя бы тусклая, почти погасшая, лампочка, в этот раз не было даже столь малой роскоши. Темнота подавляла, обостряла чувства, из-за чего нос никак мог привыкнуть к тошнотворному запаху, которым при каждом вздохе захлёбывались лёгкие. Одиночество напрягало и раздражало, пробуждая внутри мерзкий голос, который без конца нашёптывал Гэвину о его никчёмности, отдаваясь в ушах хриплым смехом. И как бы ни старался он мысленно сосредоточиться на чём-то другом, настойчивый, раздражающий шёпот в голове не хотел стихать, продолжая корить за все ошибки, которые были допущены в жизни. И Гэвин не мог отгородиться от этого голоса в голове, ведь сколько угодно можно прятаться от других, но от самого себя скрыться было невозможно. Скрежет железа и полившийся сквозь узкое окошко свет из коридора вывели Рида из оцепенения. — Твой ужин, козлина, — послышался тихий голос по ту сторону двери. Гэвин не успел рассмотреть, какую блювоту принесли на небольшом подносе, всё внимание сосредоточилось на небольшом клочке бумаги, торчавшим между стаканом с водой и белой тарелкой. Воспользовавшись узкой полоской света, он непослушными пальцами развернул неаккуратный огрызок, на котором корявым почерком было выведено лишь одно короткое предложение: «Считай, он расплатился за тебя». — Что за дерьмо? Эй, офицер! — крикнул Гэвин в узкое окошко в двери, но ответ услышал едва различимый смешок и удаляющиеся шаги. Гэвин присел на холодную сидушку, сминая в руках клочок бумаги. Не нужно быть детективом, чтобы догадаться, от кого поступил подобный «привет», но хуже было от осознания, что он подверг опасности единственного человека, с кем смог наладить здесь приятельские отношения. Зак был слаб, а за последние недели он сильно сдал, хотя старался и не показывать, как тяжело даются обыденные действия, даже лёгкий удар от такого бугая, как Санни, нанесёт пожилому мужчине сильные повреждения. — Ублюдок, — брезгливо выплюнул под нос Гэвин, чувствуя нарастающую в груди ярость. — Ты ещё получишь своё… Едва слышно ругнувшись, Рид выбросил смятую бумажку в канализационную дырку и нехотя взял в руки тарелку с непонятной серой жижей. Аппетита не было, а каша, как он решил обозвать варево, по консистенции напоминала клей, по вкусу же особо не отличалась от размякшей от воды бумаги, но Гэвин терпеливо глотал каждую ложку, с трудом проталкивая отвратительное нечто в желудок. За два дня голодовки организм ослаб и требовал хоть какой-то подпитки, пусть и в виде малосъедобной консистенции неясного происхождения. Запив скудный ужин остатками воды, он вернул посуду на небольшую полку в двери. Через несколько минут посуда исчезла за захлопнувшейся створкой, и Гэвин снова остался наедине со своими тревожными мыслями в полнейшей темноте.***
Оставшиеся дни в ШИзо прошли в напряжённом ожидании. Надзиратели, приносившие еду, отказывались что-либо говорить Риду, молча игнорируя потоки нецензурной брани, доносящиеся из-за толстой зелёной двери. А Гэвин продолжал изводить себя мыслями и предположениями о том, насколько сильно отыгрались на его единственном товарище. Даже слабость в собственном теле ощущалась уже не так явно, а настойчивое чувство вины, от которого Гэвин давно избавился на свободе, начало проявляться с удвоенной силой. Когда дверь перед ним открылась, мужчина с трудом сдержал желание сразу направиться на свой этаж, но суровый взгляд охранника и едва заметное движение пальца к курку остановили Рида от опрометчивых действий. Быстро приняв душ и сменив провонявшуюся робу, он терпеливо выстоял бесконечно долгие секунды осмотра медбратом своих кулаков. Лишь после молчаливого одобрения его состояния, надсмотрщик сопроводил Гэвина до камеры. Как на зло, сегодня был день завоза очередной партии арестантов, из-за чего целый день пришлось провести под строгим надзором охраны. Но во время походов в столовую Рид заметил, что Зака в их строю не было. Придя на следующее утро в прачечную и обнаружив на месте старика какого-то неприятного долговязого парня, который смотрел в ответ с явным подозрением, Гэвин напрягся ещё больше. — Какого хуя ты тут забыл и где старпёр, который работал до тебя? — рыкнул он в сторону новенького юнца, которому хамское обращение в свою сторону явно не понравилось, но парниша всё же нехотя ответил. — Отправили на замену, чтобы бельё не копилось, пока предшественник отдыхает в медпункте. Рида передёрнуло, возникло желание в тот же момент сорваться с места, но он знал, что надзиратели на входе не выпустят его из прачечной до обеда. Схватив недоумевающего мальчишку за грудки и несильно встряхнув, Гэвин зашипел в растерянное лицо: — Что с Заком? — Я не знаю, сэр, меня не посвящали в детали. — В карих глазах отразился испуг. Решив, что давить на парня бесполезно, он отпустил его. Пацану туго придется, это сразу стало понятно, но присоединяться к рядам отребья, которое любит подавлять слабых, он не планировал. Бросив последний взгляд на светловолосого мальчишку, Гэвин принялся за работу, изредка давая новичку инструкции. Когда пришло время обеда, он, наскоро закинув в рот выданную жрачку, первым делом улизнул в медпункт, в котором была занята всего одна койка. Открывшаяся перед глазами картина была не слишком обнадёживающей. Зак без движения лежал на больничной кровати, которая казалась несоразмерно большой по сравнению с осунувшимся телом. Грудь едва заметно вздымалась под размеренный писк подключенного аппарата. Морщинистое лицо почти полностью было окрашено в различные оттенки фиолетового, лишь местами синяки приобрели желтушный оттенок. — Он поступил несколько дней назад в крайне тяжёлом состоянии. Нам удалось его стабилизировать без транспортировки в городской госпиталь, но прогнозы неутешительные, — раздался за спиной знакомый Гэвину женский голос. — Скажу прямо, шансы, что он очнётся, почти нулевые. Его организм слишком ослаблен раковой опухолью, вряд ли он сможет оправиться от подобного избиения, а тратить тюремный бюджет при таком раскладе директор не станет. Зак уже давно одной ногой в могиле, сейчас его смерть лишь вопрос времени, особенно учитывая насколько он пострадал. — Старик не говорил, что болен. Какая стадия? — Недавно подтвердилась четвертая. Он отказывался от терапии, а без нее ему и так оставалось прожить не больше месяца. — Вам известно, кто сделал это? — спросил Гэвин, и так зная ответ. — Официально виновника не нашли, но, думаю, ты и сам знаешь, кто постарался. — Рид в недоумении вздёрнул бровь. — Не думаешь же ты, что раз я безвылазно сижу в медпункте, то не в курсе ваших тюремных разборок. Я же врач, моё незнание может стоить жизни одному из вас. Удаляющийся цокот невысоких каблучков был последним, что услышал Гэвин, оставшись в компании бессознательного товарища. Рид присел на небольшой табурет у кровати, не сводя глаз с лица спящего, словно ожидая, что Зак вот-вот откроет глаза. Ожидаемо, чуда не случилось. В этот раз ублюдок Санни переступил черту. Гэвин был достаточно сильным, чтобы вынести насилие в свою сторону, но нападать на слабого престарелого соперника, который не в состоянии оказать и малейшего сопротивления, было слишком низко и подло, а подлецов Рид ненавидел больше всего. Он оскалился, смотря на морщинистое лицо, и тихо произнёс: — Теперь он точно поплатится. Нужно было что-то придумать, как-то навредить ублюдку, отомстить и за себя и за старика. В озлобленном мозгу возникла глупая идея, но ничего не мешало попробовать претворить её в жизнь. Резко поднявшись с табурета, он быстрым шагом направился в кабинет врача. Тот пустовал, что сейчас особенно играло на руку Гэвину. Было верхом идиотизма надеяться на то, что в открытом доступе здесь будут хранить скальпели, ножи и прочие режущие предметы, но сейчас подошёл бы даже обычный карандаш. Быстро осмотрев несколько шкафчиков с медицинскими принадлежностями и порывшись в небольшой урне, удалось среди упаковок от бинтов и огрызков бумаг отыскать шариковую ручку. Наконечник был острый и при должной сноровке его можно всадить прямиком в глотку обмудку. Спрятав находку в рукаве, Рид поспешил в столовую, надеясь, что ублюдок ещё не успел её покинуть. Здравый смысл, который упорно шептал о том, что Гэвин полицейский и не должен причинять вред, ушёл на второй план, затмеваемый яростью, желанием поквитаться и настойчивой потребностью навсегда решить проблему с зазнавшимся преступником. Ещё из другого конца коридора за спинами заключённых с этажа «Е» Рид увидел татуированное ебло Санни, который сверкал раздражающими золотыми зубами. Не сбавляя шага, Гэвин уверенно направился к амбалу, замершему у выхода. В глазах Несбитта на мгновение промелькнул испуг, но, возможно, ему это показалось. — Пора платить по счетам, чмошник, — прорычал Гэвин, приблизившись на расстояние метра. В руке серебром блеснул железный наконечник, готовый проткнуть глотку растерявшегося преступника. Даже надзиратель не успел среагировать на движение бывшего копа, который направил руку в чужую шею, надеясь если не попасть в сонную артерию, то хотя бы всадить ручку достаточно глубоко, чтобы повредить шею и горло. Внезапно чей-то крепкий захват заломил руку Гэвину за спину, выбивая из руки импровизированное оружие, а сильный толчок прижал к холодной стене. — Он не стоит того, чтобы становиться убийцей, — уверенный незнакомый голос раздался прямо над ухом. Гэвин, тяжело дыша, повернул голову в сторону внезапной преграды и встретился взглядом с серыми, абсолютно спокойными глазами. На мгновение он замер, узнавая в мужчине за спиной того наёмника, о котором рассказывал Зак. — Живо отпусти его, Кесби, и отойди к противоположной стене, — раздался звучный голос одного из охранников, который направил на заключённых автомат. Вздохнув, наёмник опустил руки, удерживающие Рида в неподвижном состоянии. — А ты, смельчак, руки за голову, — прикрикнул офицер в сторону Гэвина, который, не шевелясь, всё ещё прижимался к стене. Подоспевший начальник охраны лично нацепил на молчавшего Рида наручники. Уровень адреналина в крови упал, а Гэвин смог оценить масштаб собственноручно созданной проблемы. Он почти убил человека, за покушение ему светит ещё лет семь. «О чём я только думал?» — недоумевал Гэвин, пока ему куда-то вели по извилистым коридорам. Он не понимал, почему этот наёмник остановил его, но был беззвучно благодарен за это, ведь чужую кровь с рук смыть бы не удалось.***
В кабинете начальника тюрьмы царила напряжённая тишина, нарушаемая только бегом секундной стрелки по древнему циферблату. Гэвин сверлил взглядом человека напротив, который внимательно изучал распечатанный отчет, лениво листая страницы. С каждой секундой седые брови всё больше сводились над переносицей, а во взгляде расцветало нескрываемое недовольство. Дочитав до конца, Нортон перевёл взгляд на Рида, который вальяжно откинулся на спинку стула и широко раскинул ноги, всем своим видом пытаясь показать наплевательское отношение к возникшей ситуации. — Значит, покушение на убийство. Тебе не кажется, Гэвин, что для человека, который на суде упорно отрицал все обвинения в свой адрес, ты довольно быстро переступил ту грань, которая отделяет вора от убийцы? — Нортон взял небольшую паузу и быстрым движением руки остановил Рида, собравшегося вступить в спор. — Или ты считаешь, что напав на кого-то из того мусора, что здесь содержится, это сойдет тебе с рук? Не думал, что доживу до тех времен, когда опасный преступник, за плечами которого не один десяток смертей, будет останавливать бывшего служителя закона. Директор тюрьмы посмотрел в светлые глаза напротив, особо не надеясь получить ответ. Колкое замечание довольно быстро отбило в Риде всякое желание пререкаться. — Скажу прямо, я не особенно верю в твою невиновность, а учитывая последние обстоятельства, то я практически уверен, что посадили тебя за дело. Помимо того, что тебе добавилось бы еще с десяток лет, я бы засадил тебя в карцер на ближайший год, но считай, что тебе повезло. Несбитт не станет выдвигать обвинения в твой адрес, поэтому, в виде исключения, я закрою глаза на то, что произошло сегодня. Но имей в виду, бывший сержант Гэвин Рид, если впредь ты дашь мне хотя бы малейший повод, то станешь единственным заключённым, который весь свой срок будет отсиживать в ШИзо. И поверь мне, предыдущие разы покажутся тебе каникулами на райском острове. Свободен. — Начальник перевел взгляд на терминал. Гэвин медленно поднялся, не веря собственному везению, и направился к двери, но замер, так и не покинув кабинет. — Переведите меня из прачечной, — обернувшись, хрипло произнёс Гэвин. После всего сказанного подобная просьба звучала слишком наивно, но Рид знал, что стоит покинуть эти стены, добровольно он больше не вернётся. — Я знаю, что в библиотеке есть свободная вакансия. — Считаешь, раз я отпустил тебя без соразмерного наказания, то можно нагло выдвигать собственные требования? Ты и так легко отделался, — сурово ответил Нортон, но уверенность и вызов в уставших глазах собеседника заставили задуматься. — Можете назвать это взаимной выгодой. Библиотека находится в дальнем крыле здания, и я буду дольше добираться до столовой, а значит, я буду реже пересекаться с ублюдком, и вашей охране станет на одну проблему меньше. — Не создавать проблемы моим людям — это в первую очередь в твоих интересах, не нужно преподносить это так, словно ты делаешь мне очень выгодное предложение. — Директор Нортон задумался, тихонько постукивая пальцами по столу. Доля истины в словах Рида присутствовала, нездоровый интерес Сэма и его прихвостней к бывшему служителю закона действительно доставлял определенные неудобства. — Хорошо, следующую неделю доработаешь в прачечной, потом тебе подготовят перевод. Но имей в виду, засветишься хоть в одном конфликте за это время, путь в библиотеку тебе будет заказан, до конца своего срока останешься в прачечной и будешь пахать без помощи и выходных. Надеюсь, ты все понял, а теперь убирайся, я и без того потратил на тебя слишком много времени. Решив больше не искушать судьбу, Рид поспешил покинуть кабинет, вполне довольный результатом. Похоже, госпожа Фортуна впервые почти за тридцать семь лет решила проявить интерес в его сторону. Оставалось только самое сложное — целую неделю держать язык за зубами, а кулаки в карманах.