Час рассвета.

Если вы хоть раз лежали в отделении реанимации (чего, я надеюсь, не было), скорее всего, вы знаете об этом утреннем часе, смежном с восходом солнца. Возможно, только в этот момент больница достигает своего максимального уровня тишины. Медсестры и дежурные врачи дремлют, переживая последние часы ночного дежурства, приборы ритмично пикают, на этот раз не принимаясь извещать о сбоях сердечного ритма. Даже безнадежным больным дается всего час, чтобы насладиться рассветом. Кто знает, может этот станет последним? Позже, боль снова примется за свое. В момент, когда первые солнечные лучи проникают в палаты и больничные коридоры, в момент, когда прекрасное встречает все ваши страхи, отодвигая их на второй план, в момент, когда по коридорам проносится бригада врачей, сосредоточенная на одном крошечном комочке, и начинается эта история. Может, она начинается и раньше. В одном кофейном магазинчике, в котором парень встречает девушку, покупающую стаканчик теплого латте, очаровательно улыбающуюся продавцу и откидывающую прядку темных волос за ухо. Может, все произошло из-за того, что она согрела весь его мир своим теплым дыханием, а может, потому что переехала его на велосипеде, когда он решил незаметно проследить за ней. А что бы сделали вы, если бы такой красивый парень заинтересовался вами, но не решился заговорить? Вот и ей показалось, что сбить его на велосипеде, упав сверху, извиниться и покраснеть – станет отличным сценарием. Все развивалось ужасно быстро, потому что была теплая золотая осень. Она очаровательно смеялась, падая в листья, а он пытался нарисовать это, путая все оттенки теплых цветов, но так и не находя нужного. Им нравилось растворяться в осени. Им нравилось растворяться друг в друге. Возможно, они были той парой, которую вы бы посчитали идеальной. И никто из их друзей не удивился, когда следующей зимой у них родился сын. Их любовь становилась только больше и больше с каждым днем. Он продолжал рисовать, хотя у него ничего не получалось. Просто это было тем, что приносило ему удовольствие, поэтому результат никогда не был важен. А она любила позировать ему, попивая свой любимый латте, который он приносил ей каждое утро, уговаривая задержаться в постели подольше. Иногда даже они валялись в кровати всей семьей на протяжении целого дня, болтая и щелкая пультом, в поисках мультиков. Все стало только прекраснее, когда выяснилось, что скоро у них будет прибавление. И в ночь, когда начались роды, все проходило просто отлично. Малыша оставили на радостную бабушку, а он поехал с ней. Желая, как и всегда, быть рядом. И ребенок родился. Он и правда появился на свет – маленький и кричащий комочек света, который пронесся в то ранее утро, на восходе, по коридору реанимации. Казалось, что врачи везут теплое солнышко, сами тайком нежась в его ласкающих лучиках, и огораживая его от холодного воздуха, запаха лекарств и боли. Другой мальчик, находящийся в стерильном боксе, недоуменно проводил взглядом бригаду врачей, возвращаясь взглядом к окну, и надеясь, что в этот раз у него все получится. Но нет – он в очередной раз пропустил восход солнца. Может, потому что оно только что пронеслось по коридору. Врачи вышли к семье только вечером. Их лица были освещены тусклыми лампами, и сразу стало ясно, что ничего хорошего не произошло. - У него порок сердца, - произнес самый молодой из них, наверняка интерн, - Аномалия Эбштейна. Если совсем просто – трехстворчатый клапан смещен в полость правого желудочка, расположен не на своем месте. - Насколько все серьезно? – хрипло спросил отец. - Сейчас он стабилен и находится под наблюдением. В зависимости от его состояния в ближайшее время можно будет сказать, нужна ли будет операция незамедлительно, или лучше будет подождать, пока он подрастет. Есть шанс, что и она ему не поможет, но… - доктор смотрел глаза матери, которая почему-то продолжала улыбаться. - Но он же останется жить? – спросила она. - Есть все основания полагать, но... - Это главное. Солнце никогда не остается с нами на ночь, верно? – она нащупала руку мужа, нежно погладив тыльную сторону ладони. Мужчина нервно выдохнул, крепко сжав дрожащие пальцы любимой. - Когда мы сможем увидеть его? - Когда мы сможем увидеть Чимина? – спросили они одновременно, переглянулись и улыбнулись одними лишь глазами. - Думаю, это мы можем устроить прямо сейчас, - улыбнулся доктор. И, несмотря на осуждающие взгляды своих коллег, помог женщине перебраться в кресло-каталку, уступая управление ее мужу, и уверенным шагом пошел в отделение детской реанимации. Чимин выглядел точно так же, как в свое время их старший сын, Хосок. Беззащитный комочек, завернутый в синее одеялко. Счастливые родители остановились перед стеклом, потому что не могли пройти дальше, а из палаты напротив за ними наблюдал тот самый мальчишка, проводивший солнце. Он прижался носом к стеклу так, что у него получился свиной пятачок, и весело помахал доктору, который подмигнул ему, показывая, что подойдет позже. Чимина выписали ровно через месяц, решив провести операцию позже. И время понеслось так быстро, как только могло. Плановые осмотры, профилактические лекарства, которые не могли навредить ему очень сильно, уколы, тесты – все это затмевалось светом личного солнца, которое каждое утро появлялось прямо на их кухне. Дни летели за днями, месяцы за месяцами. Иногда казалось, что вовсе и нет никакой болезни. Но когда маленький мальчик садился на корточки, пытаясь отдышаться, после игры в догонялки с Хосоком, на лице их отца всегда появлялась особая грустная улыбка. Старший брат всегда был рядом, будто чувствуя, что ребенку необходима его поддержка. Со стороны они наверняка выглядели умилительно, когда шли, прижавшись друг к другу, но иначе Чимин мог упасть, если был уставшим. Чуть позже, произошло то, чего чаще всего не ожидаешь. Вы можете думать, что он не имел на это права, но это не так. Об этом думает каждый родитель, который только сталкивался с болезнью ребенка. Иногда, плохих моментов становится больше, чем хороших. Иногда, боли одного слишком много даже для четверых. Люди ломаются, осень превращается в холодную зиму, когда даже свет солнца не способен согреть. Все эти семь лет он просыпался среди ночи от голоса врача, звучавшего в его голове страшным сном: «Мы его теряем». И он не мог не думать о том, что становилось очевиднее с каждым днем. Не было никаких гарантий на то, что операция поможет. И в день, когда он ушел, Чимину уже исполнилось девять. Потому что он старался до тех пор, пока не смог спать совсем. Пока единственной мыслью в его голове не стала болезнь его сына. Он зациклился на этом настолько, что просто перестал замечать все хорошее. И он ушел, чтобы не заразить никого своим состоянием. Потому что иногда грусть даже хуже ветрянки, понимаете? Он звонил каждое воскресенье, и этот день стал любимым днем Хосока. Чимину, почему-то, нравился четверг. Каждый вечер дети просили маму рассказать все с самого начала. Потому что их любимой сказкой было знакомство родителей. А как иначе это описать? Сказка. Было ли маме больно вспоминать об этом – никто так никогда и не узнал. Чимин обожал ходить в школу. И одним из самых больших разочарований в его жизни стало то, что в первый же день старшей школы он должен был ехать на обследование. Ему вовсе не хотелось пропускать, и на следующий день быть «странным новеньким», так что он провернул один из своих безумных трюков, выскочив из машины на светофоре, и, ослепительно улыбнувшись на всю улицу, бегом пустившись в сторону школы. Тогда его мама растерянно улыбнулась, набирая номер доктора и попросив перенести прием. - Школа – это отстой, - вот что стало его первыми словами, когда он вернулся домой. Он бросил сумку возле двери и пошел в сторону кухни, чтобы как обычно перекусить чем-то. Может, дверь в этот раз хлопнула недостаточно громко. Может, папина ветряночная грусть стала передаваться по телефону, однако, на кухне Чимин нашел маму, сидящую на стуле. И в этом бы не было ничего необычного, если бы она пила кофе и любовалась садом. Но она смотрела внутрь самого мальчика и плакала. Как будто могла видеть тот самый клапан, который стал дефектным. Как будто никогда не плакала раньше. Тогда Чимин сварил ей кофе, поцеловал в щеку и ушел. Нет, ушел он вовсе не туда, куда ему хотелось, а всего лишь в свою комнату. Куда ему хотелось? А где бы вы мечтали оказаться, если бы только что обнаружили свою маму в таком состоянии, и знали, что являетесь единственной причиной ее слез, которую неспособны исправить? На луне, возможно. Однажды вечером Чимин спросил у Хосока: - Что ты чувствуешь, когда любишь кого-то? - Ты же любишь нас с мамой? – слегка удивленно спросил он, отвлекаясь от новой видеоигры. - Конечно. Но я сейчас не об этом, - парень покраснел, опуская глаза. - Ооо, и кто эта девушка? – брат растянул губы в улыбке, играя бровями и заглядывая младшему в глаза. - У меня нет никого. Я просто... - М? - Времени до операции осталось не так много, и не факт, что все пройдет хорошо, а я еще никогда... - Чимин! – перебил он тихо, встряхнув за плечи. Это восклицание больно кольнуло мальчика в сердце, из-за чего он вздрогнул. К сердечной боли нельзя привыкнуть. - Прости, - тихо сказал он. - Тебе не нужно извиняться, боже. Ты же знаешь это? – старший брат заключил его в объятия, стараясь аккуратно сжимать хрупкое тело. - Нужно, на самом деле. Вы всегда запрещали мне просить прощение… но это из-за меня мы живем как на пороховой бочке. Я сделал все это с вами! – слезы текли из его глаз, когда он отстранился от старшего. - Прости Чимин, я... – Хосок резко развернулся, намереваясь уйти из комнаты, но брат схватил его за руку. - Не прячь слезы, пожалуйста. Я же слышу тебя по ночам. Мы живем через стенку. - Чимин, - прошептал он, прижавшись к младшему, и ладонью ощущая неровные удары сердца. - Прости меня, - прошептал он, прижимая Хосока ближе и впервые пытаясь оказать ему поддержку и заботу, которую сам впитывал всю свою короткую сознательную жизнь. Но, наверное, у него ничего не получилось. Потому что он не мог защитить его от той боли, которую причинял сам. Решения этой проблемы не существовало. - Любовь – это то, что было в истории папы и мамы, помнишь? – прошептал ему старший брат тем вечером, когда все слезы уже высохли. И он помнил, потому что это были те воспоминания, которыми нельзя не дорожить. Потому что это была такая любовь, в которой не приходилось сомневаться. И как всегда, после воспоминаний о маме и папе, всю ночь ему снилась теплая осень, насквозь пропахшая кофе. В одну из последующих ночей, Чимина увезли в больницу. Никто так и не понял, что происходило с парнем, потому что анализы не показывали изменений, по сравнению с предыдущими месяцами, и ничего не говорило о том, что есть поводы волноваться. Ничего, кроме участившейся боли в груди и других малоприятных симптомов. В конце концов, после того, как его сердце останавливалось 2 раза, врачи решили оставить его под наблюдением не меньше, чем на месяц. Чимин не был опечален таким раскладом, потому что больница давно уже стала вторым домом для него. Он целыми днями ходил по коридорам, выискивая вокруг что-то, что заслуживало его внимания. И, как правило, находил. Молодого врача Чонгука, который бегал от палаты к палате, стараясь помочь всем и сразу. Ворчливого Намджуна, который все еще не привык к должности главного врача и ругался даже на бинты. Тэхёна, который обожал разыгрывать как Чонгука, так и Джина, а потом снимать все это на телефон. И Чимин обожал это тоже. Одними из самых удачных дней были те, когда Чонгук, не справляясь с кучей работы, просил у Чимина помощи. Обычно, они отправлялись в отделение педиатрии, где врач носился с анализами, а мальчик просто возился с детьми. Больше всего ему нравилось сидеть у кровати Дори – маленькой девочки с таким же диагнозом, как и у него. Он рассказывал, что со временем она сможет ходить. Что в радуге семь цветов, а кажется, будто 14. Что дождь идет снизу вверх, а дети никогда не плачут. И ему плевать, что все это окажется неправдой. Плевать и ее родителям, пока малышка улыбается и спрашивает все новые и новые вещи о мире, который ей почти не доведется увидеть, потому что ее организм иначе воспринимает болезнь. - Ты же не собираешься умереть вперед меня? – спросила сегодня девочка, накручивая прядку тоненьких светлых волос на пальчик. - Я вообще не собираюсь умирать, Дори. С чего ты это взяла? - Ты уже старый. А доктор Джин сказал маме, что с такой болезнью все умирают, пока они еще дети, если операция не помогла. Не похоже, чтобы мне она помогла… - Ну я же еще ребенок! – воскликнул Чимин, принимаясь щекотать малышку, но не слишком долго, потому что она могла начать задыхаться, - Как думаешь, может нам с тобой прогуляться, пока не началась новая серия Спанч-Боба? - Давай! Сегодня я уверена, что смогу сделать это. - Тогда наперегонки, - крикнул парень, хватая свою стойку с капельницей, которую в этот раз пришлось взять с собой. Они бежали по коридорам детского отделения, и все это напоминало бы какой-то потрясающий кадр из фильма, если бы не многочисленные трубки, стойки от капельниц и их больные сердца, отказывающиеся работать. Но это же не было главным, да? Главным было то, что их лица украшали такие искренние улыбки, что на них можно было бы купить целое пряничное королевство. - Чонгук? – окликнул Тэхён молодого врача, - Как думаешь, сколько осталось… - он кивнул головой на счастливых друзей, бегущих по коридору. - Не больше полугода Тэ. Не больше, - вздохнул тот, сверяя последние анализы Дори. Когда примерно две недели больничного заточения прошли, Чимину стало немного лучше. Может, проблемы были вовсе не в болезни сердца. А в той боли, от которой сердце Чимина начинало разрываться. Боли, которую он сам причинял своей семье. В месте, где прием посетителей был почасовой, с этим справиться было гораздо проще, и дышать ему стало легче. Он обожал просыпаться примерно в четыре утра, когда все лампочки в коридорах еще источали тусклый свет. Парень выбирался из своей палаты и тайком гулял по всем коридорам, скрываясь от дежурных медсестер и редких врачей (большинство из них спало в ординаторских). И когда ему удавалось избежать поимки, он тихонько смеялся, наслаждаясь тем, как воздух свободно входит и выходит из его легких. Один раз он даже наткнулся на какого-то парня, который, закутавшись в толстовку, чуть великоватую ему, с полузакрытыми глазами шел в сторону кафетерия. Но тот, видимо, был куда больше заинтересован своим «очень утренним» кофе, раз едва заметил Чимина. Любил он просыпаться и на рассвете, слушая шушуканье медсестер и мирный писк приборов. А больше всего ему нравилось засыпать на рассвете. В тот момент, когда первые лучи проникали, наконец, в комнату – он чувствовал себя в безопасности, будто ночь была самым страшным, что могло с ним случиться. Однажды, в один из своих плохих дней, Чимин почувствовал запах кофе. И история родителей, конечно, снова предстала перед его глазами, разливая нежность по всему телу. Не раздумывая над тем, что он творит, парень просто отдернул все трубки, удерживающие его на кровати, и пошел на запах. Его голова кружилась, потому что он был слишком слаб, и самому Чимину казалось, что он выглядит, как оживший мертвец, но на самом деле это было не так. Со стороны это выглядело так, будто он бежал к единственному человеку, сохранившему кислородный баллон для него. А тот, в свою очередь, ждал того, кто этот самый баллон заберет, потому что его руки были заняты, черт возьми, а ему уже подали кофе. Местный кафетерий славился своей серостью и съедобной едой по четвергам. В остальные дни недели у них, почему-то, не получалось. Что это за карма такая – не мог выяснить никто. Так что даже доктора смирились, принося себе обеды и ужины в пластиковых контейнерах. Приятный запах со стороны кафетерия почти наверняка означал четверг, так что никому даже не нужно было сверяться с календарем. Но была у них одна вещь, незаменимая в больнице, в которой родственникам приходится дежурить сутками. Кофе. Чимин поморщился от солнечных лучей, которых никогда раньше не видел в этом месте, и оперся о стену, переводя дыхание. Казалось, что он вовсе не в привычном кафетерии, окрашенном в бордовый цвет крови. Казалось, будто он на теплой домашней кухне. Ему снова 4 года и рукава от пижамы болтаются где-то на уровне колен. Он сидит на барной стойке и наблюдает за тем, как папа подает свежую чашечку кофе маме, и нежно целует ее в нос. Он вдыхает этот аромат, такой же, как и в детстве, и поднимает глаза. Он улыбается, протягивая поварихе горсть монеток, и берет свой мокко. Тот парень, который освещает тут все вокруг. Тот парень, чей смех Чимин слышит издалека, и совершенно не понимает, чему можно радоваться в такой дождливый пасмурный день, в который совсем не видно солнца. Но сейчас он понимает, что тому парню солнце не нужно. Зачем, если у тебя есть такая улыбка? Он, наверняка просто вышел из своей палаты, потому что на нем растянутые спортивные штаны, а волосы на голове примяты с одной стороны, но Чимин совершенно не может его вспомнить. Пока он лихорадочно прокручивает в голове последние события, парень уходит и вокруг снова становится темно. Но Чимину не страшно. Он больше не боится мрака, потому что нужно просто идти на запах кофе. - Хей, парень, - окликает его кто-то. Чимин оборачивается, и мир вокруг него оборачивается тоже, вызывая сильное головокружение, так что мальчику приходится зажмуриться. - Не хочу тебя пугать, - говорит ужасно теплый голос, - Но выглядишь ты не то, чтобы паршиво... но - Не стоит уточнять. В последние пару дней мне уже во всех красках описали мой внешний вид, - бормочет Чимин, хватаясь за протянутую руку. - Я Юнги, - говорит незнакомец. Мальчик слышит, как слегка срывается его голос, ощущает тепло его тела, потому что он стоит совсем рядом, и запах кофе окружает их. - Я Чимин, - представляется он, открывая глаза. И Все. Механизм запущен. Одна красная нить наткнулась на другую, сводя их сердцебиения воедино. С этого момента и начинается их история. Но кто-то мог знать, что все произошло намного раньше? Только очень внимательный врач, который, улыбнувшись уголками губ, отпил отвратительного больничного кофе, который стал целым миром для тех двоих.

***

Юнги недавно пересадили сердце, и он был на два года старше. Еще он обожал закат, потому что ему ни разу не доводилось видеть рассвета. Но тут он наверняка что-то недоговаривал. Потому что нельзя было не заметить, как сияет Чимин рядом с ним. Нельзя было не заметить, как он заново начал дышать. И нельзя было не заметить, как он впервые полюбил своим сердцем. Вечером того же дня, провожая солнце на целую ночь, они сидели в палате Юнги, просто разговаривая друг с другом. Просто наслаждаясь тем, что они еще могут делать это. Ночью сердце Чимина снова остановилось, но Юнги был там. Он смотрел на то, как тело мальчика пронизывают удары тока и думал, что нельзя так обращаться с солнцем. Когда сердечная деятельность восстановилась, Юнги держал его за руку. На рассвете Чимин открыл глаза, легонько погладив парня по волосам: - Рассвет, Юнги, смотри! – прошептал он. Но тот наотрез отказался отводить взгляд от мальчика. - Мне не нужно настоящее солнце, пока ты со мной, - тихо сказал он. И может, в коридоре кто-то сильно закусил свой кулак, чтобы не заплакать в голос. И может, кто-то второй, вместо того, чтобы снимать это на камеру, крепко обнял своего друга, уводя его от этой солнечной палаты. Может быть. Чимина выписали через неделю, но он решил подождать еще немного, потому что Юнги оставался здесь. Им нравилось разгуливать по больнице вместе, даже когда это было недопустимо. Оба поделились друг с другом секретными лазейками и тайными приемами отвода глаз медсестер. Ловить их получалось только у Тэхёна, который в последнее время не отходил от парней ни на шаг, всюду таская за собой какую-то подозрительную камеру. В отделении педиатрии эти двое стали легендой. Особенно гордилась своим лучшим другом маленькая Дори. Со временем ее состояние ухудшалось, но она всегда находила в себе силы на улыбку, когда Чимин заглядывал к ней, чтобы рассказать последние новости. Первое время малышка недолюбливала Юнги, потому что он ни на секунду не отпускал руку Чимина, не давая ему щекотать малышку. Откуда ей было знать, что это была вынужденная мера? Что это был вовсе не каприз мальчика с теплой улыбкой? Юнги любил Дори. Правда, любил. Но все, что он видел, глядя на эту маленькую девочку – это будущее своего парня. Своего Чимина, который тоже угасал, хотя и старался сделать это незаметным. Так что в день, когда они оба вышли из больницы, он обещал всегда возвращаться к Дори вместе с ним. Потому что он не мог отпустить его, даже если бы захотел. Они поселились в доме Чимина, так как Юнги жил слишком далеко. Никто не возражал, потому что мама сразу же поняла в чем тут дело, стоило только Юнги попросить чашечку кофе. Чимин мягко улыбался, поглаживая парня по руке так, что мурашки бегали у всех окружающих. Они не понимали, что создают вокруг себя какой-то волшебный кокон света и любви. Поэтому для них было шоком, когда Чонгук, Тэхён и даже Джин решили наведаться к ним в гости. Они все были связаны вместе, но осознавали, что связь не была вечной. Они договорились встречаться хотя бы раз в неделю, чтобы врачи могли следить за состоянием Чимина, в глубине души подозревавшим, что в операции уже нет смысла. Но на самом деле, молодым докторам просто хотелось быть рядом и наслаждаться теплом, исходящим от парней. После рассказов мамы о ее теплой осени, Юнги выбил из Чимина обещание, что у них тоже такая будет. А тот лишь рассмеялся, пообещав, что у них будет не одна. Чимин повзрослел за эти два месяца. В нем уже едва можно было узнать больного мальчика. Он стал мужчиной, и нельзя было этого не заметить. Больше всего Юнги запомнился момент, когда они лежали на кровати парня, обнимая друг друга. - Здорово, что мы можем дышать, правда? – спросил Чимин. Мин глубоко вдохнул, наслаждаясь эти ощущением. Воспоминания о трубке, вставленной в его горло, еще были слишком свежи, так что да, он действительно наслаждался. - Можно? – спросил он Чимина, устраиваясь поудобнее, и кладя руку на его грудь. Теперь он ощущал каждый его вздох. Каждый его выдох. И неровное биение сердца. - Как думаешь, может, нам стоит сделать что-то безбашенное? – спросил у него Чимин, поворачивая голову. - Например? - Мне всегда хотелось подняться на крышу, - смущенно прошептал он, будто это было чем-то постыдным. - Я никогда не был на крыше, - пожал плечами Юнги, и слова больше не были нужны. В три часа утра они стояли на крыше одного из многоэтажных домов. В этом не было ничего не обычного, как это наверняка показали бы в фильмах. Не дул сильный ветер, они не пытались стоять на самом краю, как Кейт и Лео. Они просто сидели на крыше, ожидая рассвета. А потом Чимин поцеловал Юнги. И пусть у них было много поцелуев и до этого, но они решили считать его первым. Первым поцелуем на крыше во время рассвета, когда один из них умирает. Согласитесь, не часто же такое бывает? Юнги обожал кататься на колесе обозрения. Поэтому для него было абсолютным открытием то, что Чимин ни разу на нем не катался. Он понимал, что его семья, должно быть, просто сильно заботилась о нем, но сейчас он был рядом. Он всегда теперь будет рядом. Поэтому они сидели на колесе обозрения. - Тебе не кажется это странным? - Что? – Юнги обнял парня, на случай если тому стало неуютно. - Я сейчас будто делаю все, что не успел. - Вовсе нет, – низким голосом проворчал Юнги, прогоняя все свои мысли. Потому что именно об этом он и думал последнюю неделю. Весь сентябрь Чимин пролежал в больнице. Он вставал с кровати каждые несколько часов и проверял, не пожелтели ли листья. Юнги привык спать в неудобном кресле для посетителей, потому что на кровати Чимина совсем не было места из-за всех проводков, подсоединенных к нему. Когда умерла Дори, Чонгук решил лично сообщить это Чимину. И Юнги не знал, он просто не мог предположить, что тот улыбнется, выслушав врача. Он сел в кресло-каталку и подозвал парня к себе, попросив его отвести к палате девочки. Маленькое тело лежало на кровати, все еще обнимая своего любимого плюшевого песика, которого Чимин однажды ей принес. Парень встал с кресла и прилег рядом с ней, стараясь заполнить все пространство между ними. - Мы не можем оставить ее одну, Юнги, - прошептал он. И хотя он улыбался, по щекам его текли слезы. Мин лишь стоял в дверях, разваливаясь на куски. И тогда его новое сердце заболело в первый раз. Возможно, ему стоило придать этому какое-то значение, но он не мог. Не мог даже вдохнуть, пока не оказался где-то на полу в окружении врачей. Чимин был в реанимации. Юнги был в операционной. Дори лежала в своей палате, дожидаясь родителей. На ее лице замерла немного грустная улыбка. Восходило солнце. Юнги попросил, чтобы его положили в одну палату с Чимином. Тэхён, Джин и Чонгук дежурили возле них, улавливая малейшие изменения показателей. Никто из них не верил, что у этой истории и правда будет конец. Листья на деревьях пожелтели и опали. И у них была своя осень. Осень, наполненная запахом лекарств, отчаяния и неудержимой любви. Осень, пропитанная солнечным светом, который был задолго до них и который останется, несмотря ни на что. Если вы хоть раз лежали в отделении реанимации (чего, я надеюсь, не было), скорее всего, вы знаете об этом утреннем часе, смежном с восходом солнца. Возможно, только в этот момент больница достигает своего максимального уровня тишины. Медсестры и дежурные врачи дремлют, переживая последние часы ночного дежурства, приборы ритмично пикают, на этот раз, не принимаясь извещать о тахикардиях или отсутствии мозговой активности. Даже безнадежным больным дается всего час, чтобы насладиться рассветом. Кто знает, может этот станет последним?