Компания

Рождество было чистой формальностью. Настоящим неудобством, непрошеным и грубым вмешательством в привычный поток событий, на взгляд живущей в мире бизнеса семьи Маширо. В конце концов, как мишура или индейка или глупые разноцветные огоньки помогут, когда есть дедлайны, которые нужно соблюдать, или документы, нуждающиеся в подписи? Для семьи Маширо Рождество было лишь палкой в колесе, сломанным зубцом шестеренки в смазанном на славу механизме — том, что приводил в движение весь мир работы. Не то чтобы это имело значение. На дворе был Сочельник, часы показывали уже десятый час вечера, и когда другой бизнесмен в любом уголке планеты с благодарностью отступил бы от дел, чтобы получить заслуженную передышку, отец Римы продолжал кричать по телефону на бедолагу секретаршу из-за какой-то мелочи, в то время как ее мать дулась и фыркала с постепенно наливающимся краской лицом — ведь ей же приходилось ждать, пока она сможет отчитать его за что-нибудь, или еще что. Их голоса набирали громкость, их терпение иссякало. Наполовину собранная, с исковерканными проволочными ветвями, забытая пластиковая елка печально приткнулась около камина. Она была единственным напоминанием, что, возможно, хотя бы один человек в семье помнил о том веселье, что когда-то было у них в это время. Сидя в изножье кровати, Рима невольно вслушивалась и молчаливо оплакивала кончину этого счастливого времени. Все это осталось далеко позади. Западные идеалы безвкусны, говорили теперь они, отвлечение внимания… Рима прижала коленки к груди и глубоко вздохнула. Рождество было детской глупостью. Не для разумного человека. А она знала, как ее родители относятся к подобным вещам. В конце концов, именно эти обвинения в глупости и вытравили звуки смеха из их когда-то полного счастья дома. — Рима… Краем глаза она заметила Кусу-Кусу, парившую рядом с ней, и огромные глаза ее были полны волнением. — Рима! Улыбнись! Маленькая чара растянула уголки рта в широкую кривую улыбочку, которая на самом деле со стороны только пугала, но Рима должны была дать ей хотя бы шанс попробовать. Внизу ее отец закончил говорить по телефону. Сердце Римы сжалось. Обычно ее родители были слишком заняты работой и находились в блаженной разлуке, но… на Рождество… Вот бы у нее получилось освободиться от этой пытки — слышать их ссоры. Риме хотелось испариться. — Я больше так не могу! — Рима!.. Испуганный крик Кусу-Кусу остался без ответа. Рима торопливо сбежала по лестнице вниз — тихий стук ее шагов потонул в крещендо родительских криков, набравших полную силу — рванула с вешалки пальто, набросила на себя самый пушистый и теплый шарф и, не замеченная никем, выбежала. За дверь, за калитку, за пределы своей крепости, и эхо родительской ссоры звучало в ее ушах эхом еще долго. Когда дом остался позади, Рима уже не могла дышать и чувствовала, как кружится голова. Она оглянулась. Ночь была холодной, и мягкие облачки пара скользили по лицу с каждым выдохом. На улице было тихо… слишком тихо. Тогда Рима наконец столкнулась с удушающим чувством, что сбежала она, даже не подумав, куда собралась. Ей было некуда идти, и Рима поняла, что очень близка к возможности провести Сочельник на улице, замерзшей и в полном одиночестве. Но как ей быть? Вернуться домой? Исключено. Королевский сад? Нет, не в это время. Наверняка школьные ворота заперты. Рима уже подумала свернуть с улицы и направиться к дому Аму, но один только взгляд на ближайший усыпанный украшениями дом подсказал — не то настроение. В доме Хинамори Рождество слишком обожали. У них наверняка в это время веселье уже лилось через край в мерцании гирлянд и обрамлении бантов и остролиста. Над дверью наверняка висела омела, рождественская елка сверкала звездой на макушке, а маленькая сестричка Аму уже распевала рождественские песенки так, что из ушей течет кровь, и топала по дому, полная энергии от сладостей, и в эту минуту глаза ее наверняка были широко распахнуты и светились тем восторгом, который может испытать только ребенок в ночь перед Рождеством. Ребячество — сказали бы ее родители. Что-то в ее груди отозвалось острой болью. Рима молчаливо опустила взгляд на полированные носки ботинок. В конце концов… у нее не было времени на детские глупости. К моменту, когда она наконец ушла с пустынной дороги, звезды начали выглядывать, и по безлюдным улицам зашумел холодный ветер. Казалось, кроме нее никто не вышел из дома. В конце концов, подумала она, никому это и не нужно. Зачем, когда есть семья, к которой можно вернуться домой, или теплый камин, у которого можно согреться. Повсюду, где Рима только ни проходила, теплый свет лился с фасадов зданий, на которые она раньше не обратила бы внимания. Свет, полный радости, приветствующий весь мир теплом, буквально-таки кричащий о чьем-то доме и уюте, уголке гармонии среди темноты, спустившейся на мир. Рима почувствовала, как ее сердце сжалось. Сколько же лет прошло с тех пор, когда и в ее семье улыбки и смех согревали сердца… Ее щеки горели, и перед глазами все расплывалось, но виной тому был не холод. — Рима?.. Она сделала вид, что не заметила, как дрожит голос чары. — Я в порядке, Кусу-Кусу, — Рима шмыгнула носом, зарываясь в мягкий воротник пальто, и помотала головой, сражаясь с поднимающимся к горлу комком. — Пойдем. Кусу-Кусу уныло поплыла следом. Пробираясь через ледяной лабиринт улиц, Рима обнаружила, что из окраин дошла до крупной городской улицы. Даже в этот поздний час там цвела жизнь. Приближаясь к центру города, Рима чувствовала себя совершенным карликом в толпе людей, движущейся, останавливающейся у витрин магазинов, чтобы поглазеть восхищенно на украшения. В конце концов, как бы ни мерзко это было признать, здесь тоже праздновали Рождество, и до момента, когда от этого будет не сбежать, оставалось совсем чуть-чуть. Рима бесцельно блуждала, точно ведомая какой-то невидимой силой, и не заметила всеобщей суматохи, пока не оказалась в самом центре ее. — Вот это да! — услышала она, как восторженно выдыхает Кусу-Кусу. Крошечные глаза ее сверкали. — Рождественская ярмарка! Запах корицы и румяной корочки на сдобе дразняще вплелся в ветерок, привлекая на шумную площадь все больше парочек, компаний и тех, кто в последнюю минуту закупался подарками на Рождество. Негромко звучала музыка, кричали уличные торговцы, радостно смеялись дети. Где-то тонко звенели серебристой трелью колокольчики. Выбравшись к краю площади, Рима смотрела с тоской на ярмарку. Все вокруг было полно зимнего очарования. Ее окружали семьи и толпы друзей, все в своих крохотных мирках. Она смотрела на них, чувствуя, как тоска и зависть разрывают ее сердце, когда… — Рима-тян? Знакомый голос пробился к ней через праздник и веселье. Рима почувствовала, как ее дыхание сбилось. Торопливо сглотнув вставший в горле комок, она обернулась, надеясь, что слезы в ее глазах не видны. Фиолетовую макушку Нагихико окружал ореол света, его глаза мягко мерцали, когда он прошел под гирляндой из фонарей, но настоящий свет промелькнул на его лице от радостной теплоты, когда он заметил ее. — Рима-тян! — тепло произнес он. — Что ты тут делаешь одна в такое время? — Фудзисаки, — буркнула Рима вместо приветствия, чувствуя, как по привычке начинает защищаться. Ну конечно, ее удача была способна только на то, чтобы из всех людей на свете привести к ней Нагихико, в такое-то время. Когда он шагнул к ней, она отвела взгляд. — Развлекаешься? — спросил он с улыбкой, махнув рукой в сторону торговой улочки позади них. Что-то тяжелым грузом осело под ложечкой, стоило ей еще раз посмотреть на украшенные фасады лавочек, но, как и было всегда, Рима могла гордиться собой за умение принять то же самое каменное выражение лица, которым пользовалась в обществе Защитников. Хотя и прошло столько времени, эта упрямая привычка все еще была с ней, и Рима не могла понять, почему. — Нет. Нагихико озадаченно посмотрел на нее. — О, — только и сказал он, — понятно. Повисла пауза. Зимний холодный ветер прокатился по городу с новой силой, и с наступлением ночи температура падала, казалось, еще быстрее. Рима остановилась, чтобы поправить толстый шарф, поплотнее укутывая горло. Нагихико внимательно наблюдал за ней. — Замерзла? — Не твое дело. — Нет? — он посмотрел на нее с улыбкой. В его голосе так и сквозило, что он ей не верит. — Ты вся нахохлилась, прямо маленький профитроль. Рима сощурилась. — Что-что, Фудзисаки? Возмутительная усмешка, слетевшая с его губ, заставила ее мысленно ощетиниться. Рима нахмурилась, надув щеки, покрасневшие от зимнего холодного ветра, свистящего с некой горечью между деревьев. Она вдруг остро ощутила, что пальто на ней с толстой подложкой, а шею обматывает пушистый шарф, и поймала взглядом свое отражение в витрине. Действительно, было похоже на пирожное. Или на подтаявшую зефирку. Никакой величественности. Нагихико, по всей видимости, заметил это, и отвернулся, пытаясь скрыть веселье, и от этого ее щекам стало еще жарче. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, и Рима неохотно принялась выискивать, на что можно было отвлечься. Она осмотрела его с головы до ног, выискивая, к чему бы прицепиться. — Что это? — Рима кивнула на переброшенную через плечо сумку-почтальонку, набитую до отказа. — Занимаешься какими-то сомнительными делами посреди ночи? — А, это, — он тихо засмеялся от ее замечания и опустил взгляд на сумку, — открытки. — С этими словами он достал красный конверт, как доказательство. — Мама любит, когда их доставляют более… лично. Рима не могла не фыркнуть. — Мальчик на побегушках, — поддразнила она. Удержаться было невозможно. Что-то было в этом, представлять, как Нагихико в Сочельник мечется по городу, как курьер, и мысль эта отозвалась в ней злорадным удовольствием. Усмешка. — Ну, уж лучше это, чем твои замечания про женскую одежду, — согласился он. — Так что, если ты сюда не гулять пришла, что ты тогда тут делаешь так поздно? Тем более в Сочельник. Если бы не интрига, засевшая в ночных поручениях Нагихико, Рима почувствовала бы куда большее раздражение. Но она все равно фыркнула, задрав маленький симпатичный носик. — Как я уже сказала, это не твое дело. И если ты не возражаешь, я продолжу путь. Рима зашагала, к сожалению, к центру ярмарки, просто потому, что другого варианта не было, и старалась изо всех выглядеть, как благородная юная леди, а не как маленькая девочка, которая потерялась в самую веселую ночь года. Откровенно говоря, эта ночь и так была для нее тяжелой, даже без того, чтобы Нагихико совал нос в ее личную жизнь. Хотя стоило признать, что даже если он делал это неосознанно, его проницательность была невероятной. Наверняка он за километр чует чужие неприятности, подумала Рима, проходя мимо распевающего рождественские песни хора и старательно заглушая у себя в голове их голоса. И на самом деле, Рима так упорно старалась их не слышать, что она даже не заметила, что Нагихико идет следом, пока он не оказался совсем рядом. — И почему ты меня преследуешь? Нагихико едва не наступил на ее ботинок. — Ну, каким бы я был джентльменом, если б позволил юной леди Риме идти по улице одной поздно ночью? Если честно, подумала она, ощущение было, будто он специально ее выводит из себя. — Я и сама справлюсь, спасибо. — О, а ты уверена? — поддразнил Нагихико. Глаза его лукаво мерцали. — Рима-тян, признайся уже, что не знаешь, куда идешь. Рима сделала вид, что ничего не слышала, чувствуя, как полыхают щеки. Чтоб его. Ну почему ему всегда так удается зацепить ее за самое больное? Что в нем заставляло ее вот так вспыхивать? Что заставляло ее сердце бешено колотиться? Что притупляло острый кончик ее беспощадного языка? Теперь Риме оставалось смириться, что Нагихико неотступно следует за ней, пока она бесцельно блуждает в маленьком лабиринте лавочек. Повсюду были киоски с едой, игрушки, певцы, между временными витринами сверкали огоньки, мелькали пятна остролиста и омелы, но все это казалось таким тусклым и далеким, когда ее отвлекало его присутствие рядом. Чувствуя себя максимально неловко, Рима пыталась сконцентрироваться на том, что происходит вокруг. Но это было бесполезно. Рождественская ночь не была ночью одиночек, и теперь Риму угораздило подойти прямо к толпе празднующих, обнимающихся под развешанными украшениями. Фу, подумала она, сморщив носик, парочки. Как отвратительно было смотреть, как они идут наперерез ей, взявшись за руки. Как мерзко было видеть, как они по-всякому нежничают у всех на виду. Так она думала, стараясь не замечать незнакомое горькое чувство зависти, пустившее ростки в ее сердце. Вдруг Рима остро осознала, как близко к ней был сейчас Нагихико. Сердце гулко застучало, щеки обожгло краской, и она сделала шаг в сторону, ругая себя за такую идиотскую реакцию. Нагихико, казалось, не заметил. — Красиво, правда, Рима-тян? Его голос выдернул ее из болота мыслей. Рима сконфуженно похлопала ресницами и наконец поняла, что они добрались к центру площади. Она робко подняла взгляд на гигантскую ель, гордо вздымавшуюся посреди площади, укутанную в гирлянды и блестящие серебряные нити. В ее тени Рима снова почувствовала себя жалким карликом. — Какая глупость, — пробормотала она. — Рима-тян… — негромко произнес Нагихико. Ласковый тон его голоса резко сменил атмосферу вокруг. — Ты правда думаешь, что все это — глупость? Она сглотнула. — Просто… так как было, больше не будет, — произнесла Рима. — Не было после… Она резко прервалась, заставив себя замолчать прежде, чем что-то еще могло просочиться из ее сердца в эту холодную зимнюю ночь. Рима была готова себя ударить. Ну почему она принялась что-то ему рассказывать? Но Нагихико оставался невозмутимым. Он помолчал пару мгновений, наблюдая, как она решительно опустила взгляд на свои ботинки, точно могла взглядом приковать себя к земле, чтобы удержаться на ногах в грядущей буре. — После того, как они начали ссориться? Рима вскинула на него взгляд. Ее рот приоткрылся, но она так и не смогла ничего сказать, чувствуя, как в мыслях становится возмутительно пусто. Вот это наблюдательность. — К-как ты…? Нагихико посмотрел на нее с теплом, но ничего не сказал, и она поняла, что не было смысла поднимать этот вопрос. Конечно, все было понятно. Все Защитники знали, что в ее семье не все, как у других, но чтобы он так точно попал в цель… Ярмарка вокруг нее снова обрела жизнь. Музыка, украшения, детский смех, все это ударило в грудь такой тоской, что Рима не могла не признать… ей этого не хватало. Ей так не хватало всего этого. Не хватало маминых песен, папиных шуток, не хватало уютных зимних вечеров у елки, запаха хвои и выпечки, наполнявшего дом. Ей не хватало теплых манящих воспоминаний о том, что когда-то было у нее в детстве. Но теперь она выросла. Теперь эти зимние ночи были холодными и полными безнадежности, потому что где-то в глубине души Рима знала, что ничего не вернуть. Рождество было для нее временем, надежно связанным с семьей. И какое Рождество у нее может быть, если семьи у нее больше нет? Комок подступил к горлу с новой силой, и ослепительные огни на восхитительной елке расплылись у нее перед глазами. Рима торопливо вытерла слезы, надеясь на сверхъестественную крохотную вероятность, что Нагихико не заметил. — Рима-тян… — Не смей, — перебила она. — Это не имеет никакого значения. — Конечно, имеет, — сказал Нагихико. — Это же Рождество. Рима хотела фыркнуть достаточно громко, чтобы он понял, что она думает по этому поводу, но вышло как-то слабо и неубедительно. — Кстати о Рождестве, — Нагихико полез в свою сумку, покопался там и достал небольшой сверток, обернутый в коричневую бумагу с красной лентой. Он протянул сверток ей. — Вот, держи, — произнес он. — Я собирался подбросить его тебе этой ночью. Рима вопросительно посмотрела на него. — Н-Нагихико.? И тогда он тепло улыбнулся: — С Рождеством, Рима-тян. Сверток был легким, огоньки елки отражались мягкими бликами на красном шелке ленты. Нагихико смотрел выжидающе, но Рима видела, сколько нетерпения было в его глазах и заметила, как он затаил дыхание. Она развязала ленточку и осторожно развернула упаковку. Внутри была небольшая коробочка. Картонная, с маленьким пластиковым окошком наверху, через которое можно было увидеть, что внутри пирожное. Небольшое белое пирожное, как раз на одного, покрытое взбитыми сливками, ягодами клубники и целой россыпью золотистых шоколадных звездочек. «С Рождеством» — было написано сверху тонкой шоколадной вязью. К этому моменту ее щеки снова порозовели, и дышать стало куда сложнее. — Сп-спасибо, — пробормотала она. Нагихико улыбнулся так широко и счастливо, что чудом было то, что она смогла сделать вдох. — Вот здорово, — произнес он. — Я надеялся, что тебе понравится. Рима виновато посмотрела на него. — Но я… мне нечего тебе подарить… Сильный румянец покрыл ее щеки, но Нагихико лишь тепло усмехнулся. Ее сердце бестолково затрепыхалось. — Ты знаешь, Рима, — начал он, — это на самом деле неважно. Но, если я могу тебя попросить кое о чем… Пауза. Позади них звенели колокола, отбивая десять часов. Пел детский хор. Парочки шли за руку к рождественской ели, огоньки гирлянд на которой сверкали в ясном теплом янтаре глаз Нагихико — точно объятом приглашающим пламенем души. Рима затаила дыхание в ожидании. Он наконец произнес мягко: — Как насчет компании на рождественскую ночь? Рима почувствовала, как сердце бешено заколотилось в груди. — Н-Наги… В его компании она совсем забыла тот хаос, что остался в ее доме. Почувствовала себя свободной от слез, бесконечной борьбы и тоски по исчезнувшему празднику. Коробочка с пирожным в ее ладони, казалось, стала тяжелее, а ее сердце точно наполнилось теплом, которого Рима не чувствовала уже много лет. Сердце задержало удар. Как это было забавно. Ведомые судьбой, они нашли друг друга здесь на разных концах площади, и сейчас вокруг них шумела толпа, но это все было так безразлично. И, точно по волшебству, его ладонь нашла ее, его пальцы сомкнулись на ее ладошке, теплые и ласковые в морозной зимней ночи. К его удивлению (да и к ее, наверное, тоже) она не отняла руки. — С Рождеством, Рима. И наконец Рима улыбнулась. — С Рождеством, Нагихико.