Ⅰ.
Золото чернеет под его веками прохладой вымоченной дождём земли — и Лео почти приятно сыреть вместе с ней вот так, покрываться серой плесенью и рыхлыми гематомами. Лео думает: если он пролежит здесь достаточно долго, до истёртых в звёздный порошок костей, куда смоет его эта чёрная ржавая небесная вода? Ответ он находит, когда его рёбра вздымаются стаей ласточек навстречу сверкающему острию молнии; гром сотрясает землю, обезвоженную плачем страждущих, — дым без огня — и Лео растекается смолью своих волос по малахитовой траве. Джек глядит на него хитро, улыбается тонко; Лео кажется, что он дышит сплошь пылью, и что под веками у него тоже — многовековая пыль. — Я знаю, что это ты, Лео. Джек говорит просто, и Лео едва не усмехается: Джеку не доставало лишь пожать плечами для большей раскованности. Джек оглядывается, и беспокойство едва проступает в его обычно мягких чертах, как если бы ему нужно было быть здесь больше, чем он есть — или быть не здесь вовсе. Он небрежно бросает косу на плечо, и под его широкими шагами трескаются и треугольником звенят, подрагивая, кроткие травинки. Он садится рядом с Лео, опустив свободную руку на согнутые колени. Лео должен бы бояться — но ему поразительно всё равно; он едва шевелит пальцами, пробуя на ощупь наэлектризованный воздух, и ему почти спокойно — быть пригвождённым к земле вот так. Джек всматривается в него с невысказанной тоской во взгляде, и Лео не понимает его даже больше, чем прежде — и полагает это грандиозным. — Освальд беспардонный квартирант, — Лео говорит почти лениво, скучающе прикрывает глаза. Джек ломано ухмыляется, швыряет косу в траву; молчит немножко. — Что ты думаешь обо мне? Лео считает секунды до следующего громового раската. — Ничего. Джек улыбается как-то прозрачно, дымчато; глядит на свои ладони почему-то. Лео чувствует ускользающую связь со временем. — Хорошо. Хорошо, — Джек кладёт ладонь ему на грудь — прощается. — В таком случае, — касается его век, убаюкивая ворох суетливых золотых песчинок под ресницами, — увидимся снова.Ⅱ.
Сумерки синие, безветренные, бархатные; Лео ковыряет землю носком туфель рассеянно и как будто от досады. Он не думает ни о чём и обо всём сразу; прислушивается к ночному всклику сыча. — Тебе тяжело, правда? Лео. Они стоят в галерее: он — опёршись спиной о колонну, Джек — позади него, в пяти шагах. — Что ты имеешь в виду? — он оборачивается. — Ты сомневаешься. Многое тебе ещё не понятно… — Джек жестикулирует по-осторожному деликатно, подбирается медленно, — и всё приходится принимать на веру. Лео не упускает ни единого его движения, однако глядит на Джека скептически; непринуждённо встаёт вполоборота, вальяжно выставив вперёд ногу и скрестив руки на груди. — Каждый прав по-своему. Джек ёжится от холода, — неправда — нервничает. Лео почти дерзит, — разве что не плюётся в лицо — ехидный. — Значит, я прав тоже? — говорит и жалеет: хрипло. Лео не отвечает — наклоняется, срывает рукой несколько цветков репейника и бросает их в направлении Джека; Джек моргает, сконфуженный; на его одежде пунцовеют цепкие колючки. Лео довольно осматривает его и озорно усмехается; уходит. Джек слегка покачивается, задремав под размеренный стрекот сверчков.Ⅲ.
Джек становится алчущим, жадным до дуновения ветра, до случайного треска ветвей под ногами, до солнечных переплетений высоко над головой и в воздухе; земля не великодушна к нему, и он чувствует себя странником: барахтается в грохочущем сознании Оза, загибает пальцы. Ему до дикости, до безобразия страшно; Джек на циферблате месяца отсчитывает дни до чьего-то исчезновения. Джек даёт себе — миру — ещё немного времени.Ⅳ.
Лео храбрый — храбрый настолько, чтобы бережно слушать его, чтобы глядеть честно, чтобы понимать. У Джека в словах вековое злое отчаяние сменяется на незнакомую ему смиренную грусть, и он, кажется, впервые сознаёт себя таким, какой он есть. — Я трус, а сверх того — гордец. Лео проницательно суживает глаза, слегка поводит плечами: — Это неплохо. Джек смеётся, дрожит, опустив низко голову, так, что и лицо едва видно. — Я всё ещё намерен сдержать обещание, Лео. — Ты дал обещание призраку. Джек глядит на него, как будто развеселившись — руки Оза до омерзения не свои, но он упрямится, тянет за ленту на блузе Лео, развязывая, почти играючи. Лео позволяет — потому что правда в том, что Джек никогда не был так серьёзен и понятен сам для себя. Джек целует его шею и ключицу, и Лео был бы почти возмущён этой его наглостью, если бы сам не был не менее дерзок; он выдыхает через стиснутые зубы и кладёт руку Джеку на плечо. Тот жмурится от безверия, привыкший равнодушно сносить тупую боль отторжения — и Лео не смеет сделать что-то ещё. Джек досчитывает до десяти, но рука Лео всё ещё на его плече, и он скромно улыбается, говорит: — Я дал обещание себе. Лео смотрит на него внимательно, и лицо его вдруг явственно искорёживается мукой и приобретает выражение желчной усмешки; Джек не пугается, — он узнаёт это выражение — но чувствует себя виноватым — и это для него поразительно. Лео говорит с сожалением, но не позабытая ещё злоба внушает голосу его уверенность: — Я хорошо знал человека, который погиб храбро и напрасно. Джек нетерпеливо вглядывается ему в глаза, телом ощущает близость рассвета — а потому спешит задать вопрос: — Разве ты не такой же? — шёпотом. Лео смаргивает зарю с ресниц, — пока ещё рано — недоумевающий. — Безрассудный? благородный? праведный? Джек наклоняется, бесхитростный и ощутимый, и целует Лео в плечо; не отвечает.Ⅴ.
Джек доверяет Лео настолько, что осмеливается доверять самому себе. В животрепещущих огнях Бездны он не находит никаких мечтательных миражей; он сознаёт с поразительной ясностью: они всегда были, эти огни, обманчивые и таинственные, и милосердные и всепрощающие — и он всегда был, и не был, — тоже — и, безусловно, любим. Лео дышит надрывно и глубоко, когда Джек стоит к нему спиной, возлелеянный лучистой благодатью сокрытого в его собственных глазах света. Джек ни о чём не вспоминает: ни о тягостном, ни о нежном. Он думает о мальчике, который сберёг для него мерцание всего мира, и любит его. Джек находит себя счастливым — и это кажется ему таким простым и даже дурацким, что он даёт новое обещание. Джек сбережёт для Лео своё настоящее.