Трансфигурация чувств

***

Сириус свесился вниз головой с дивана, нагло устраиваясь затылком на плече сидящего на ковре Римуса, и ткнул в Джеймса пальцем, промахнувшись на добрые три фута. Римус по привычке направил его руку кончиками пальцев, даже не поднимая головы от книги, и потеснее прижался к мягким кудрям Бродяги, чтобы тот не ёрзал слишком сильно. — Ты обвиняешься в распространении уныния и приговариваешься к недельной записи лекций Биннси за всех четверых, — Сириус драматично опустил руку на диван, игнорируя возмущенный тычок Римуса, когда тот дернулся. — Я тебе ещё раз говорю: Эванс не станет встречаться с человеком с таким скучным именем. Если уж она со мной не стала, то… — Мерлина ради, — фыркнул Джеймс, выныривая из своей ежедневной получасовой хандры. — Сириус — что это за имя вообще? — Есть такая звезда, — сказал Римус, всё ещё не поднимая головы. — Ты знал бы, если бы не спал на уроках астрономии. — Я не виноват в том, что их ставят на двенадцать ночи, да ещё и в самые неподходящие дни, — Джеймс вытянулся в кресле напротив. Краем глаза Римус видел, как длинные босые ступни тянулись к руке Сириуса, чтобы устроить с ним маленькую потасовку, но решительно игнорировал всё, что происходило в комнате. Они могли хоть превратиться в животных и прыгать у него на голове, а он бы всё равно продолжил готовиться к тесту по трансфигурации — ничто не могло изменить его решимость во что бы то ни стало сдать его на сто баллов. Но всё равно прислушивался — к словам Сириуса, к интонациям, с которыми тот говорил, и к собственным ощущениям, которые рождало прикосновение шелковых волос Сириуса к его шее и щеке и близость его прохладного тела в сравнении с волчьим жаром, горящим под кожей Римуса. — Уверен, у всех чистокровок были соревнования, — Сириус повел головой, небрежно ластясь к Римусу, и тот по привычке почесал его голову. — Кто придумает своему ребенку самое стрёмное имя или типа того. Джеймс снова фыркнул. — Низкая же у тебя само… — Твои предки, кстати, победили, — Сириус рывком выпрямился, нечеловечески изящно перебрасывая ноги через спинку дивана, садясь абсолютно прямо, как и должно, и задевая коленом плечо Римуса. — Но услышать это радостное известие им помешал вопль твоей вечно недовольной мамаши, — фыркнул Джеймс, внезапно устремляясь вслед за ним и, появившись будто бы из неоткуда для удивленно вытаращившего глаза Сириуса, отвесил ему подзатыльник, после чего, весьма довольный собой, задев коленкой учебник Римуса, опустился обратно рядом с ним на пол. — Десять баллов Гриффиндору за очередную дурацкую шуточку Поттера, — недовольно ответил Сириус, взглянув на него исподлобья и, спустя короткое мгновение, рваным движением коснулся волос Римуса, будто бы желая привлечь его внимание — тот дернул головой, но не повернулся, и Сириус со скучающим вздохом оглядел комнату. — Отлично, а то из-за тебя и твоих любовных похождений во всех хогвартских углах мы вечно их теряем, — проговорил Римус, вытягивая вперед правую ногу и случайно касаясь ей кисти вскинувшегося, почти заснувшего Питера, взглянувшего на него с мышиной настороженностью. — Не знал, что тебя интересуют мои любовные похождения, — нагло улыбнувшись, Сириус, неудобно вывернувшись, положил подбородок на макушку Римуса, и на этот раз тот не смог это проигнорировать — приподнял подбородок, встречаясь с чересчур довольным Сириусом глазами и глядя на него снизу вверх полным скептицизма взглядом. — Не могут не интересовать, он же в тебя влюблен, — вдруг сказал едва слышно Питер, устало прислоняясь щекой к краю дивана, но в наступившей тишине его слова прозвучали настолько чётко и ясно, что все неловко замерли, не понимая, как реагировать на эту фразу. Римус, сумев отвести от Сириуса ставший растерянным взгляд, медленно опустил голову и вернулся к чтению учебника, будто ничего страшного не произошло — и хотя долгое, затянувшееся молчание показывало, что что-то таки произошло, упорно притворялся человеком, не способным к какого-либо рода волнению. — Дурацкая шутка, Хвост, — наконец произнёс Джеймс, бегло посмотрев на Римуса так откровенно испуганно, будто на всю гостиную тот только что признался одногруппникам, что оборотень. — Да, Римус не может любить меня, — поддержал Сириус, назидательно дотронувшись кончиками пальцев его затылка и тут же отстраняясь. — Он же слишком умный. — Но… — Хвостик, — Римус сжал в пальцах книгу, невидяще уставившись в строчки, потерявшие свой смысл. Он не понимал ни одного слова, буквы будто перестроились прямо у него перед глазами, и внезапно это показалось таким раздражающим, что Римус захлопнул книгу и поднял уставший взгляд. — Ты же слышал Сириуса, я слишком умный, чтобы влюбиться в такого как он. — В такого как я? — Сириус чуть толкнул его в плечо ладонью, мгновенно изображая оскорблённую невинность. — Я недостаточно хорош для тебя? Римус посмотрел на него — быстро и достаточно раздраженно, чтобы этого взгляда хватило для описания всей гаммы его чувств касательно этой неловкой ситуации. Сириус непонимающе изогнул бровь, и Римус, развернувшись и потрепав непривычно взволнованного Питера по волосам, начал подниматься в спальню. — Ты уже всё? — зачем-то бросил ему вдогонку Джеймс, и уже с лестницы послышался ехидный ответ: — Думаю, если я буду находиться рядом с Сириусом дольше десяти минут в день, то начну тупеть и влюбляться в него. Мне это завтра не нужно на тесте по трансфигурации, так что я иду спать. Кстати, вам тоже советую разойтись, — и окончательно скрылся за поворотом. Гостиная утопала в мраморном свете с окна, разливающемся по стенам, и весеннем птичьем гаме, достаточно громком, чтобы мешать учиться, но не достаточно, чтобы окончательно покинуть компанию и скрыться в одиночестве на втором этаже, в тихой спальне. Весна только вступала в свои права, снова становилось тепло, до одури хотелось раздеться и с разбегу спрыгнуть с окна в озеро под башнями — так, чтобы не заметили профессора, — но вместо этого приходилось готовиться к экзаменам, необходимым и скучным. Но оставаться там, с ними, было практически невозможно, — Сириус смотрел на него так, будто и правда был обижен, будто не понимал, как Римус мог так говорить, и в то же время принимал за истину эти слова. Он смотрел своими преданными глазами, и всякий раз Римус влюблялся в него заново, до беспамятства, как будто прежде любил не в полную силу, хотя казалось, был переполнен любовью. Ну почему это был именно Сириус? Римус упал на кровать в их комнате и задернул балдахин с такой силой, что он затрещал, слетев с нескольких петель. Радостное теплое солнце, пробивающееся через высокие окна, раздражало его, отзывалось ноющими вспышками в висках; ему хотелось окунуться в это тепло, хотелось забыть обо всем, даже о глазах Сириуса, даже о прикосновении его волос, даже о его прохладных пальцах на своем затылке, и о каждой минуте нежности, которую тот способен был подарить ему, не задумываясь о том, что всё это для Римуса намного-намного больше, чем просто дружба. Всякий раз, когда речь заходила о чувствах, Римус предпочитал становиться негодяем, лишь бы не признавать то, что он ощущал вслух. Он готов был ёрничать, отталкивать, говорить гадости, но ему и в голову не приходило просто согласиться с тем, что и так было очевидно всем вокруг, включая Сириуса, иначе он не вел бы себя так с ним. Не то чтобы Римус думал, что Сириус действительно ответил бы ему взаимностью; Мерлин свидетель, Сириус слишком хорош, чтобы даже взглянуть на него, если бы Римус надеялся — но Римус не надеялся, потому что не подпускал никого к своему сердцу, ведь он не имел права на взаимную любовь, он не имел права даже мечтать о ней, не имел права морочить людям голову. Он всегда знал, что будет одинок. Знал с тех самых пор, как понял опасность, которую представлял для других людей. Он хотел, чтобы Сириус был счастлив, хотел, чтобы тот завел семью, чтобы рассекал с кем-нибудь на своем байке на побережье океана, смеялся и не вымерял по лунному календарю время, когда любимый человек превратится в монстра. Нет, Римус определенно всегда будет один — он был достаточно хорошим человеком, чтобы не обрекать кого-то на подобные страдания. Когда его плеча коснулась тёплая рука, Римус уже успел решить, в какой точке земного шара ему было бы наиболее спокойно обрекать себя на одиночество, где бы его не смогли найти, где бы он никому не причинил боли, беспокойства, страданий, хотя бы малейшей, потому что одна только мысль о них казалась ему невероятной в своем существовании — он так часто страдал сам, что не понимал, как можно, заведомо зная, подвергать этому других людей. И поэтому раз за разом подвергал себя, будто это не было то же самое — будто ладонь Джеймса, осторожно погладившая его плечо, не была очередным обезболивающим, которого он желал, но не заслуживал. — Луни, ты в порядке? — его голос, почти нежный, осторожный, грел уставшую душу, и Римус, осторожно вывернувшись и уйдя от прикосновения, повернулся к другу лицом. Джеймс выглядел почти несчастным. Даже ничего не делая, Римус умудрялся доставлять людям вокруг беспокойство. Разве мог после этого он быть в порядке? Джеймс всегда относился к нему так, будто если бы не его ум, Римус был бы беспомощным, несчастным котёнком, брошенным в лужу глупыми людьми, и только жалость заставляла его общаться с ним. — Джеймс… — протянул Римус, пытаясь найти слова, чтобы сказать, что ему нет необходимости устраивать весь этот фарс с утешениями — он понимал и верил, что друзья действительно его любили, но всё ещё не находил для этой любви причин. — Слушай, — перебил его Джеймс, садясь рядом с ним на кровать и заглядывая ему в глаза. Карие глаза были наполнены теплом и принятием, и Римусу лишь сильнее хотелось сбежать от этого, хотелось притвориться, что он ничего не чувствовал, потому что он правда не умел обсуждать чувства и не думал, что это правда имело хоть какое-нибудь значение. Он не хотел быть для близких источником беспокойства, поэтому предпочитал стискивать зубы и молчать, даже когда стоило бы говорить. — Уверен, Хвост просто решил, что вы объяснились. Если честно, мне тоже так показалось, ну, после того случая… Римус поморщился. Перед полнолунием он был настолько в разодранных чувствах, злой, уставший, мучащийся от боли и перепадов настроения, что высказал Сириусу всё, что думал о его «свиданиях» в их общей комнате и практически вышвырнул девушку, которую Бродяга привёл. Он извинился потом за это раз двести, но с тех пор Сириус прекратил водить кого ни попадя и даже почти не говорил о своих многочисленных свиданиях, лишь постоянно пустая постель напоминала о том, что они не прекратились. Но, к своему стыду, Римус и правда почувствовал себя спокойнее, хотя и ненавидел себя за тот всплеск; он не мог выбросить из головы непонимающий, полный вины взгляд Сириуса, и его руки, которыми он обхватил его лицо, когда Римус в своей истерике едва не переступил грань. Это — тоже причина, по которой ему стоило бы держаться подальше от других людей. Его внутренний волк был слишком непредсказуем даже в таких, казалось бы, мелочах. — Ты слышал, Джим, — устало ответил Римус, прислоняясь плечом к потрепанному, исписанному резными ругательствами и сопливыми ехидными признаниями — подарок Сириуса — углу кровати, едва способный держать себя в руках, ни о чем не думать. Ни о чем, включая свою глупую влюбленность в Сириуса. Он надеялся, что это пройдет, но оно всё никак не проходило. — Всё так, как должно быть. Значит, всё действительно решено. Джеймс помолчал, разглядывая его лицо непривычно серьёзно. Для всех он был популярным богатым мальчиком, который с легкостью добивался всего, чего бы ни захотел, весёлый и лёгкий, он обращал к себе людей, как иные магглы обращали людей к вере, но Джеймс был намного глубже, намного преданнее, и душа его, когда она обращалась к друзьям, была наполнена светом, которого прежде ни у кого Римус не встречал. Римус мимолетно подумал, как просто было бы любить его, а не Сириуса, и тут же убил в себе эту мысль, злясь на самого себя за то, что искал объекты для того, что было ему недоступно в любом случае. — Дружище, тебе бы переключиться, — наконец проговорил Джеймс, похлопав его по запястью. — МакГрегор, та светленькая райвенкловка, с тебя глаз не сводит, да и Роза с нашего потока была бы не против твоего общества. Сходи куда-нибудь, развейся, мир не схлопнется. — Во имя Мерлина, Джеймс, — Римус устало толкнул друга подушкой и, когда тот попытался сопротивляться, закрыл ею его лицо. — Как будто мне больше заняться нечем. — Такой занятой, куда деваться, — приглушенно рассмеялся из-под подушки Джеймс, выворачиваясь и несильно кусая Римуса за запястье. Он возмущенно ойкнул в ответ и повалил друга на кровать, завязывая маленькую шуточную борьбу и под шумок тоже впиваясь зубами в плечо Джеймса. Они почти сорвали полог, едва не падая на пол, когда его кто-то одернул, впуская солнечный свет, резко ударивший по глазам. — Я поражен до глубины души! — воскликнул Сириус, рассмеявшись, когда растрепанный Римус поднял голову, все еще прижимая обе руки Джеймса к кровати и восседая у него на животе. — Ты же мой лучший друг, Джеймс, как ты мог? — Сириус, что за срамота?! Немедленно прикрой нас! — нарочито испуганно произнес Джеймс, попытавшись прикрыть их обратно пологом, но растерянно засмеявшийся в ответ Римус так и не смог без последствий с него слезть, и получилась очередная потасовка, в которую каким-то образом — с наглой руки Поттера — оказался спустя мгновение втянут за шкирку и Сириус. — Джеймс, для секса втроём ты слишком мал, уйди, — радостно воскликнул Сириус, упираясь локтем в его плечо и пытаясь столкнуть его с кровати, и если бы не Римус, удержавший друга, у него это вполне получилось бы. Близость Сириуса не смущала его, он всегда был близко, это была его характерная черта, особенность, которая сводила Римуса с ума и, одновременно, была благословением. Сириус постоянно трогал его, обнимал, целовал при первом удобном случае, минуя только губы, и то лишь потому, что Римус старательно отворачивался всякий раз, когда чувствовал такого рода опасность. Вот и сейчас, пока они боролись, руки Сириуса побывали там, где его ещё не касалась ни одна рука, и места прикосновения привычно горели, отпечатавшись в сознании. — Так, брысь оба, — Римус попытался отодвинуть Сириуса, но тот лишь потянул его на себя и уронил себе на грудь, крепко обхватывая ногами. — Ну в самом деле, ты вообще нормальный? — Нет, а ты? — радостно вопросил Сириус, отпихивая Джеймса скрещенными ногами в сторону и утягивая Римуса дальше в толщу темноты кровати, которую создавал всё ещё наполовину прикрытый балдахин. — А я предпочитаю ловцов, — фыркнул Римус, выпутавшись из захвата не без помощи Джеймса, атаковавшего Сириуса с другого бока, и свалившись на пол. Стоило только Римусу покинуть их славный клубок, как борьба почти сразу прекратилась. Джеймс перегнулся через ноги Сириуса, протягивая Римусу руку, и тот с благодарностью за нее ухватился, поднимаясь. Он старался не смотреть на развалившегося на его кровати Сириуса: раскрасневшегося, с растрепанными волосами, живописно разметавшимися по подушке и по-хозяйски раскинутыми ногами. Сириус был олицетворением красоты, её апогеем, и даже когда Римус не смотрел на него, он чувствовал на своей коже его лучезарное тепло, знал, что взгляд Сириуса из-под ресниц провожал каждое его движение, и жалел, что не родился кем-то другим, кем-то более красивым и менее больным. Римус определенно не был нормальным. Джеймс теперь смотрел на него с тревогой, точно так же, как после полнолуния, когда он обращался обратно в человека и обессиленно падал прямо на пол, а Джеймс сидел с ним и гладил по голове, будто хотел забрать его боль, но не мог; пока ребята заметали за Римусом следы, он оставался рядом, сколько бы тот ни просил его об обратном, потому что взгляд этот, полный усталой ласки и беспокойства, казался ему в такие моменты ядом, который он сам же и вливал в глотки своих друзей. Ненависть к себе затопила его быстрее, чем он успел до конца осознать собственные мысли, и он отвернулся, одергивая руку. Он не просил ни о чем из этого, не хотел, боялся, ему было больно — почти всегда, — и он не понимал, как ему быть. Римус пытался жить, будто ничего не чувствовал, изо всех сих игнорировал знаки внимания и участия, но друзья ему не позволяли, раз за разом напоминая о том, что их связывало; и Римус понимал, что это нечестно по отношению к ним, что он не мог решать за них, не мог единолично принимать решение — только проще от этого не становилось. — Выметайтесь, — сказал Римус, стараясь звучать не враждебно, и устало улыбнулся. — Если я из-за вас завтра не получу сто баллов, то я расскажу МакГонагалл, что это вы украли её шляпу в прошлом году и приклеили её к голове бедной миссис Норрис. — Ты ничего не докажешь! — вскинулся Сириус, подпрыгивая на кровати. Римус против желания улыбнулся. — О, ещё как докажу, ведь вы, придурки, устроили ей фотосессию, — Римус пожал плечами и принялся собирать свалившиеся с кровати подушки и книги. — У меня буквально есть колдография, где миссис Норрис пытается вцепиться тебе в… — Ладно! — Сириус кинул в него оставшейся подушкой, но Римус увернулся, как ни в чем ни бывало продолжая убираться. Он чувствовал на себе его взгляд, пристальный, тянущийся куда-то в глубь его души, и не мог ничего ему противопоставить. — Но это нечестно, ты сбегаешь от нас, а мне так одиноко, я самый одинокий человек во вселенной, и вообще… — Сириус, не будь задницей, — прервал его Джеймс всё тем же встревоженным, уязвимым тоном. Иногда Римусу хотелось кричать от того, насколько это было слишком. Он сбросил вещи на Сириуса и взял учебник, пристраиваясь на кровати напротив и прижавшись спиной к балке. Сириус всё ещё смотрел на него, и это отвлекало; Римус чувствовал, как его взгляд закипал у него на коже. На замечание Джеймса он не отреагировал, но больше ничего не сказал. Это должно было тревожить, но Римус так устал, что не хотел думать о причинах, по которым Сириус порой так себя вел. Римус опустил книгу на колено и посмотрел на него в ответ. Такой же бесконечно красивый, совершенный даже в беспорядке, неправильно серьёзный, он улыбался лишь уголками губ с таким видом, будто ему были доступны все тайны вселенной; если бы он попросил Римуса прямо сейчас выпрыгнуть из окна башни, он бы ни мгновения не сомневался, что это просто необходимо было сделать. — Почитай вслух, — попросил Сириус и обнял подушку Римуса, утыкаясь в неё носом с очаровательной искренностью. — Может, и мы с Джеймсом поумнеем перед тестом. Римус усмехнулся и открыл учебник, задержав на Сириус взгляд. — Очень в этом сомневаюсь. — А ты всё же попробуй.

***

Римус оглядел мутным взглядом пространство и сильнее прислонился щекой к чужому плечу. В нос ему ударил приятный аромат духов Лили, в шею которой он уткнулся носом, вялый от скуки и выпитого спиртного, притащенного Сириусом и Джеймсом — Лили осторожно приобнимала его за плечо и поглаживала его ладонь тёплыми, нежными пальцами. Римус практически засыпал от того, насколько рядом с ней было хорошо и уютно, почти как дома, если бы он когда-нибудь мог узнать, что это такое — в Лили невозможно было не влюбиться, но эта любовь не была похожа ни на что другое, это была любовь к солнечному свету, к жизни; не любить Лили значило просто не уметь любить в принципе, и если Римус чувствовал её очарование, то для него не всё ещё было потеряно. Лили была ярким пятном на тёмной, блеклой картине его существования, и она любила тоже — казалось, всех без исключения, но если в этот список попадал и он, то это стоило хотя бы оставшихся нескольких лет стараний, прежде чем он сможет покинуть общество. Лили была его плотом, его надежной подругой, и сейчас Римус как никогда понимал Джеймса. Лили была восхитительна и добра к нему, пожалуй, так, как он и не смел мечтать. Её пальцы прошлись по его пальцам, кисти, предплечью, плечу и вернулись обратно, сжимая его руку — Римус опустил голову, жмурясь. Он и без того понял, понял всё — больше почувствовал, чем услышал звонкий смех Сириуса где-то в углу Выручай-комнаты вперемешку с мелодичным, девичьим голосом, прерванным звуками поцелуя. Лили коснулась губами его лба и приобняла. Утешение, которого он не заслуживал, но которое Лили всё равно ему дарила. — Я начинаю ревновать, душа моя! — крепкая хватка на воротнике Римуса вывела его из омута спокойствия и солнечного, человеческого тепла — духи Лили внезапно растворились в общей гамме запахов, и Римус неохотно разлепил глаза, уставившись Джеймсу прямо в лицо — до неприличия счастливое и радостное. Он просто много выпил. Римус отвернулся обратно, отпихивая его руку и позволяя Лили снова себя приобнять. — Сгинь, Поттер, и отстань от Лили, сейчас она моя, — пробормотал он, пытаясь отыскать среди беспокойства, растерянности и желания выброситься с окна Астрономической башни заветный закуток любви и нежности, из которого его выдернули, но не преуспел, потому что Джеймс снова потянул его в сторону. — Я вообще-то тебя ревновал, — фыркнул он, всё же посмотрев на Лили, которая, раздраженно цокнув, отвернулась от него. — Нашёл, кого ревновать, — Римус снова попытался высвободиться, почувствовав вспышку раздражения от гаммы звуков вокруг, слишком громких для его слуха, от запахов, в которых не было Лили, от необходимости притворяться, что он не видел, что Сириус делал с теми девочками и что ему не было больно, потому что даже когда он притворялся, всё равно было очевидно, о чём он думал. Это было отвратительно — быть настолько открытым, что все вокруг понимали его мысли, но он просто не мог скрывать своего необъятного обожания, не мог перестать любить Сириуса, даже если тот каждый раз ранил его так глубоко, как никогда не вонзались его когти в собственную плоть. — Брось, Римус, ты самый лучший человек в этой комнате, — Джеймс нежно провел по его волосам ладонью, притягивая к себе за талию и звонко целуя в висок. Римус прикусил губу, чтобы не огрызнуться — «не человек». — Мы же договорились провести этот вечер вместе, это почти свидание, а ты обнимаешься с другой! Звонкий смех Лили внезапно разрядил обстановку, и она ехидно подтолкнула Римуса в плечо — он обернулся, непонимающе на неё посмотрев, и её губы сложились в какие-то непонятные слова, застигнутые спадом голосов в наступившей полутишине: — Вы еще поцелуйтесь, — она задорно вскинула подбородок, смотря Джеймсу прямо в глаза, и тот, будто потеряв остатки благоразумия и самообладания, наплевав на то, что на них обернулись почти все находящиеся в помещении, и совершенно забыв обо всех моральных принципах, обхватил ладонями лицо Римуса и, подтянувшись к нему, коснулся губами его губ. Римусу потребовалось пол минуты, чтобы осознать хоть что-то, помимо того, что губы Джеймса, липкие и сладкие от алкоголя, горели на его коже сейчас почти так же, как горело любое прикосновение Сириуса, и если бы ранее он выпил хоть немного больше, то точно бы забылся в чувствах и эмоциях. Но это был всего лишь Джеймс. Под веселое улюлюканье Джеймс провел языком по краю его губ и отстранился, продолжая улыбаться — Лили смущённо уткнулась Римусу в плечо, продолжая тихо смеяться, и Римус снова ощутил запах её духов. — Скажи мне, Поттер, ты дурак? — еле шевелящимися после поцелуя губами произнес Римус, и Джеймс, дёрнув плечом, весело ему подмигнул. — Нет, но я мечтал об этом с первой нашей встречи, — рассмеялся Джеймс, падая между ним и Лили и отодвигая девушку с задорным смешком. Римус возмущённо посмотрел на него, чувствуя себя еще более пьяным от этого прикосновения, от жара его тела, от взгляда, с которым Джеймс смотрел на него, будто правда хотел его поцеловать, а не сделал это на спор. Он собирался стать аскетом, он не думал, что когда-нибудь поцелуется с кем-то, а, уж тем более, с близким другом. Да он даже Сириусу это не позволял! Но вместо того, чтобы оттолкнуть Джеймса, Римус прильнул к нему, случайно касаясь губами его шеи и вдыхая знакомый запах. От него, помимо прочего, пахло Сириусом, и это сводило Римуса с ума. — Нам было одиннадцать, придурок, — пробормотал Римус чуть заплетающимся языком и отодвинулся, когда рука Джеймса легла ему на бедро. — Ты что, думаешь, после первого поцелуя получишь сразу всё остальное? Я не такой, меня надо добиваться. — Об одном моём поцелуе мечтают все! — уязвленно ответил Джеймс, поворачиваясь к Лили и смотря на неё огромными, полными доверия глазами. — Правда ведь, Эванс? Мечтаешь? — Только в твоих мокрых снах, Поттер, — произнесла она, смакуя каждое слово, и, громко фыркнув ему в лицо, перебралась на другую сторону к Римусу и схватила его за локоть. — И я не позволю тебе забрать Римуса, ты его испортишь. — Еще пять минут назад я был одинок и никому не нужен, а тут сразу двое, — высказался Римус, придвигаясь к Лили и прислоняясь к её плечу. Ему отчего-то стало очень обидно за Джеймса, который спасал его буквально каждый месяц, потому что в их паре чудовищем был далеко не он. — Ты просто не знаешь, лучик, я ведь… — Конечно, не знает, — перебил его Джеймс, сильнее сжимая ладонь на его ноге. — Я сейчас расскажу ей, какой ты замечательный, чуткий и, Римус, умный человек, чтобы она позавидовала нашей страстной тайной любви ещё сильнее. — Просто возмутительно, — фыркнула Лили, мимолетно погладив Римуса по волосам, но не успела ни объяснить своего комментария, ни сказать что-то ещё, ни выслушать от Джеймса все его интересные истории о Римусе, потому что с другой стороны к ней вдруг опустился Сириус вместе со своей подругой и несколькими полупустыми бутылками. Римус проигнорировал его появление точно так же, как и последующий за ним смачный поцелуй с девушкой — он постарался сосредоточиться на том, как грел его ноги огонь камина, какое тепло исходило от тела Лили, от того, как привычно успокаивающе на него действовал голос Джеймса, и даже на мгновение забыл, где находится. — Чувствую себя за бортом, — громко сказал Сириус и взмахнул бутылкой, едва не оставив фингал под глазом своей новой девушке. На удивление, говорил он чётко и взгляд его, колючий до неузнаваемости, прошёлся по лицу Римуса, будто он один был в ответе за поцелуй. — Вы что, типа реально вместе? — Разумеется, реально, а ты думал мы шутки шутим? — Джеймс потянулся к Римусу, но тот одёрнул руку, отворачиваясь и встречаясь взглядом с Лили, которая тоже не выглядела слишком довольной. — Римус, дорогой… — Отстаньте от него, вы, оба, — встряла Лили, сжимая ладонь Римуса в своей очень крепкой для таких маленьких пальцев руке. — У вас что, больше нет объектов для ваших дурацких шуточек? — Какие шуточки, Лили, как ты можешь? — Джеймс внезапно громко рассмеялся, наклоняясь в сторону Сириуса через колени девушки, и тот многозначительно хмыкнул ему практически в густую шевелюру, отталкивая обратно. Лили недовольно отвесила им обоим подзатыльники. — У нас с Римусом всё серьезно. Я люблю его. Рим, слышишь? — голос Поттера звучал не как насмешка или ирония, и Римус знал это, но всё равно с раздражением закатил глаза, отворачиваясь. — Ты говоришь это всем подряд, в этом вы с Сириусом сиамские близнецы, — огрызнулась Лили, судя по её виду, уязвлённая больше, чем можно было ожидать, и тогда Римус решил вмешаться, пока всё это не переросло в настоящую ссору. В конце концов, Джеймс правда его любил, просто не так, как можно было бы подумать, если бы Римус этого желал. Но он не желал. — Я тоже тебя люблю, дорогой, — вдруг услышал собственный голос Римус, и бросил на Сириуса взгляд, полный невысказанного раздражения. — Когда закончим Хогвартс, я даже сделаю тебе предложение. — О, Мерлин! — воскликнул Джеймс, прижимая ладони к губам, и неверяще обернулся к Сириус, будто бы действительно был тронут этим признанием до глубины души, но Сириус только поджал губы, и тогда Джеймс отвернулся обратно, хватая Римуса за руку. — Я уже согласен. У нас будет много детей и три кошки. Лили, будешь крёстной? — Кошки? Вы меня ненавидите? — подал голос Сириус, почти агрессивно прижимая к себе девушку, которая явно чувствовала себя не в своей тарелке и мечтала сбежать, и лишь руки Бродяги, настойчиво скользящие по её телу, останавливали её от этого. — Не верю своим ушам, меня хотят кинуть! Вообще-то, Джеймс, ты обещал мне своего первенца. Лили нервно рассмеялась рядом с Римусом, и тот тоже хмыкнул, припомнив маггловскую сказку. Сириус в роли Малифисенты — в общем-то ничего удивительного, Римус легко представлял его с алыми как кровь губами и прекрасными, огромными крыльями. — Ты вполне мог бы быть его шафером, — сказал Римус, тоже потянувшись к Джеймсу, и вдруг склонился, целуя его пальцы. — А я возьму себе Питера. — Какая романтичная картина! — довольно пропела появившаяся из ниоткуда Роза, склонившись над Римусом и потянув за плечо Лили. — Моя девочка, кажется, тебя обделили со всех сторон. — Неправда, моей любви всегда хватит и для неё, — вмешался Джеймс, опуская Лили обратно на коврик рядом с диваном как раз в тот момент, когда она действительно собиралась подняться. Роза недовольно засопела и, не имея других вариантов, опустилась напротив них, рядом с камином. — Не стану соревноваться с Римусом, эту битву мне не выиграть, — рассмеялась Лили, обнимая руку Римуса с выражением искреннего тепла в потрясающе ярких глазах. Она умела внушить любовь даже тогда, когда Римус ощущал лишь пустоту и ненависть к себе. Никто не должен был на него так смотреть, особенно — Лили, их маленький лучик, наполняющий их жизни значимостью. Он отвернулся, почувствовав себя неловко, посмотрел на Розу, которая кокетливо ему улыбнулась, и растерянно пожал плечами, как бы говоря, что понятия не имеет, что вообще тут происходило. — А давайте поиграем, — вдруг предложил Сириус, отпивая из бутылки и передавая её Джеймсу, которую тот охотно принял у него, позабыв об их шуточном споре. — Правда или желание, Римус? — Правда, — неохотно откликнулся Римус, выпуская из захвата теплую ладонь Лили. — Ты на самом деле влюблен в меня или в Джеймса? — взгляд Сириуса всё ещё неприятно цепкий, будто бы он и не пил вовсе, будто бы мысли в его голове были таким чёткими и быстрыми, что он замечал каждое движение Римуса. Но это было не так, Сириус ничего не замечал. Все вокруг знали, что Римус потерял от него голову, но только не он, только не Сириус, который буквально проводил вместе с ним каждый день — он будто ослеп, и все его шутки, Римус был уверен, были направлены не на то, чтобы обидеть его. Сириус в самом деле не понимал, сколько боли ему причинял. — Желание, — сквозь зубы процедил Римус, почувствовав, что на него были обращены все взгляды. Сириус сощурился, посмотрел на Джеймса, у которого был такой вид, будто он пытался послать ему телепатический сигнал, и губы его озарила усмешка. — Поцелуй Джеймса ещё раз. Только по-настоящему, — он выделил последнее слово, облизнув засохшие губы, и его рука, Римус заметил быстрое, рваное движение, снова прошлась по талии неловко молчавшей девушки, прижимающейся к Сириусу так, будто он был единственным, что удерживало её на земле. Римус смотрел на них ещё несколько десятков секунд в абсолютном молчании их компании, как будто надеялся, что сейчас Сириус рассмеется и скажет, что это, естественно, была шутка и ему не нужно никого целовать. Но этого всё не происходило, и вот Сириус отвернулся, перестав гипнотизировать Римуса взглядом и протянул своей девушке бутылку. Римус ненавидел этот момент сейчас и был уверен, что будет ненавидеть его и в будущем. Ему так отчаянно захотелось выключить навсегда все чувства, чтобы больше никогда не влюбляться, чтобы больше не было больно, но просто не мог и от этого становилось хуже — осознание, что он отдал бы всё, чтобы разрушить свою к Сириусу любовь, добивало его камнями. Он уже лежал на земле, прислонившись щекой к холодной поверхности и уже не ощущал ничего, кроме этого морозного холода, но мысль, одна единственная мысль, проскользнула в его голове — несмотря ни на что, вопреки всей боли, вопреки всем обидам, он всё равно почему-то продолжал любить. Это не было правильно. И если когда-нибудь Сириус узнает, поймет, что Римус его любил, ему должно было быть стыдно. Римус повернулся к Джеймсу, его взгляд был удивительно трезвым, понимающим и таким поддерживающим, что Римус захотел перед ним извиниться. Из-за его любви Сириус придумал это дурацкое задание, из-за его чувств они все оказались в этом положении, из-за него происходило всё это. На горькую, длинную секунду Римус пожелал никогда не существовать, но в следующий момент тёплая надежная рука друга коснулась его затылка, зарываясь в волосы, и Джеймс снова накрыл его губы своими — во второй раз за вечер, его второй в жизни поцелуй, и оба принадлежали Поттеру, когда Римус в самых откровенных мечтах надеялся отдать их другому, все до единого, от самого первого до последнего. Но был ли в этом хоть какой-нибудь смысл, если Сириусу это не было не нужно? Он обхватил Джеймса за шею — плевать на Сириуса, плевать на свои чувства, на себя самого; прикосновения мягких, нежных губ было приятным и спокойным, как будто Джеймс знал всё, что опадало горькой пылью в мыслях Римуса, — так и было, потому что Джеймсу было не всё равно, ему единственному было до него дело, даже когда они были младше, даже когда Римус всё понял про свою любовь, даже когда между ними всё ещё была тайна, о существовании которой Римус проклинал судьбу каждую секунду своей жизни. Он не заслуживал ни мгновения этой нежности, этой искренней дружеской поддержки, ведь если бы на месте Джеймса был кто-то другой, это по-настоящему разбило бы Римусу сердце — снова, — но поцелуй Джеймса защищал его. Он не брал — лишь давал, и Римусу даже не было стыдно, когда с его губ сорвался тихий всхлип, который услышал, разумеется, один только Джеймс. Руки друга соскользнули на его шею в успокаивающем жесте, и Джеймс отодвинулся, с тревогой и мольбой о прощении заглядывая ему в глаза, как будто ему было, за что извиняться, будто это он, а не Римус, был виноват в том, что им приходилось всё это переживать. Римус отвернулся от него, посмотрев в пол, и почувствовал мягкое прикосновение руки Джеймса к своей ноге — со стороны Розы послышался довольный комментарий, и Джеймс, замешкавшись, с внезапной злостью поднял на Сириуса взгляд. — Сириус, правда или желание? — почти выплюнул он, сминая пальцами ткань свитера Римуса, и тот кое-как заставил себя поднять глаза тоже, пытаясь выдавить, что, вообще-то, сейчас была его очередь задавать вопрос, но почти мгновенно замолк, не находя в себе ни физических, ни моральных сил противостоять неожиданному раздражению Джеймса — да и разговаривать с кем бы то ни было он тоже не особо жаждал. Джеймс, как всегда, знал его лучше, чем он сам. — Правда, — улыбнулся тот без тени сомнения в собственном эго, и девушка в его руках наконец смогла скинуть со своего бедра его нагло ползущую вверх руку. — Ты хотя бы имя своей спутницы знаешь или лезешь ей под юбку, лишь бы было чем руки занять? — бросил Джеймс, и Лили ударила его по плечу, призывая успокоиться. — А что, тебе завидно, что тебе юбки не досталось? — осклабился Сириус в наступившем неловком молчании, и всем сразу стало ясно, что всё это выходило далеко за пределы шуток. Римус потянулся к Джеймсу, хватая его за рукав, когда тот попытался подняться, и, встретив его возмущённый взгляд, выразительно приподнял брови. — Вы с Римусом тоже можете уедениться, вам никто не мешает. — У тебя какие-то проблемы с этим? — тон голоса Джеймса стал практически угрожающим. — Можем поговорить без свидетелей, если хочешь. У Римуса от ужаса похолодело в груди, и он крепче вцепился в рукав Джеймса, снова не позволяя ему встать. Не хватало ещё, чтобы его лучшие друзья подрались из-за него, из-за его глупой влюбленности, ведь он и так приносил им только беды, он едва не убивал их каждый месяц и они были в опасности всегда, каждый день, когда Римус не мог справиться со своим внутренним волком. Он не мог стать ещё и причиной их раздора, это было слишком больно. — Да пошёл ты, — Сириус вдруг удивлённо рассмеялся, отмахиваясь от Джеймса, и вновь расслабился, притянув к себе девушку. — Аманда её зовут, а ты дурак и не лечишься. — Может, продолжим? — перебила его Лили, посмотрев при этом посмотрев почему-то на Римуса, но тот, устало качнув головой, поднялся сам, привлекая внимание всей удивительно-единодушно замершей компании. — Я устал, так что… пойду, — он неопределённо махнул рукой, уже собираясь развернуться и уйти, пожелав всем хорошего времяпровождения — особенно Сириусу, ведь у него, очевидно, на этот вечер были особые планы, — но за ним проворно подскочила Лили, обнимая дрожащими руками за локоть. — Ты ведь меня проводишь? — она заглянула ему в глаза, многозначительно и коротко, и Римус без прежней робости утвердительно мотнул головой. — Римус… — начал было Джеймс, тоже приподнимаясь, но он лишь снова мотнул головой, взглядом показывая, что всё в порядке, и друг неуверенно опустился обратно, нервно сжимая руки в кулаки. — Не бойся, доставлю Лили в полной сохранности, — перевел всё в шутку Римус, накрывая запястья девушки своей ладонью, и вымучено улыбнулся, не глядя на Сириуса. — Развлекайтесь и не потеряйте Хвоста, как в прошлый раз. Ещё одно такое ночное происшествие, и я поседею. Римус махнул рукой Джеймсу и Розе, которая подсела к нему ближе, и повел Лили через нетрезвые и очень шумные кучки сокурсников со всех факультетов. Когда дверь Выручай-комнаты закрылась за ними, отрезая от громких голосов, тишина навалилась на них ватным одеялом, окутывая секундой блаженной свободы от звуков. Слух Римуса, намного острее, чем у любого человека, всё ещё различал шорохи за спиной, но стоило двери исчезнуть, как и они растворились, оставив после себя горькое послевкусие. — Ты не должен позволять им так поступать с тобой, — тихо сказала Лили, когда они, крадучись, направились по коридору, следуя за садящимся солнцем, красно-желтыми полосами отражающимся на каменном полу. — Я… — растерянно пробормотал Римус, усталым от алкоголя разумом пытаясь придумать причину, хотя бы одну, которая звучала бы как вполне настоящий довод, по которому его желание причинить себе побольше боли и наконец уехать звучало бы хоть немного логично. Но в голову ничего не приходило, а Лили была слишком проницательна для человека, которого можно было бы так легко обмануть. — Ты не заслуживаешь, — тихо сказала Лили, прижимаясь к его руке щекой и тяжело вздыхая. Запах её духов, нежные прикосновения её пальцев и длинных рыжих волос — всё это приносило покой в израненую душу. Римус вдруг подспудно понял, что именно Лили собиралась сказать, и смирился с этим, как если бы мог смириться с причиной, которая делала его жизнь невыносимой. — Лишь потому, что ты… Как там вы это называете, пушистая проблема? В общем, это не даёт никому права издеваться над тобой. Когда она произнесла это, ему вдруг стало легче. Римус не спросил у Лили, откуда она знала — она была самой умной студенткой в школе, не то что на курсе, и вряд ли ей составило труда сложить дважды два. Он не спросил, что она думала по этому поводу — она была самым добрым человеком во вселенной и приняла бы его, даже если бы он был монстром. Он не оттолкнул её, не сказал ничего дурного, не сделал ей больно, — и это тоже была только её заслуга. — Они просто… Джеймс хороший, — проговорил Римус усталым голосом, внезапно отскакивающим едва слышным эхом от стен, и только это давало ему возможность всё ещё оставаться в реальности — это и голос Лили, пытающейся его успокоить. Никто в мире не заботился о нем так, как пыталась она, как пытался Джеймс. И за это Римус был им благодарен и, он уверен, никогда бы не смог с ними расплатиться. — Он пытается мне помочь, и часто у него даже получается. Я не хочу, чтобы они ссорились из-за меня, — вразброс вываливая скопившееся на языке мысли, сказал Римус, и Лили на мгновение сжала пальцы на его плече сильнее. — Они ссорятся, потому что понимают, что ведут себя плохо, — Лили задумчиво помолчала, окидывая взглядом пустой, почти погрузившийся во тьму коридор, и Римус проследил за её взглядом. От цветных витражей в высоких стеклах отражался свет, крошечными тусклыми огоньками расползаясь под потолком. В затуманенном алкоголем взгляде они подрагивали, переливаясь нежным цветом, и напоминали северное сияние, иногда случавшееся в этих краях. — Это хорошо, я боялась, что они никогда не повзрослеют. — Они сделали ради меня невозможное, — вырвалось у Римуса вместе с мучительным, непроизнесенным, но явственно прозвучавшим «зачем, зачем они это сделали». Иногда, окунаясь в эту любовь с головой, он думал, что было бы куда проще смириться со своим близящимся одиночеством, если бы он никогда не знал дружбы. — Это многое значит для тебя, я понимаю, — Лили неожиданно умолкла, остановившись, и Римус услышал звук приближающихся шагов — так близко, что, не успев и толком подумать, схватил Лили за талию и практическм провалился в ближайшую нишу за статуей, прикрывая её собой и опуская голову достаточно, чтобы их окончательно скрыла тень. В полутьме мелькнули кошачьи глаза, Римус точно почувствовал их взгляд на своей коже, но, после непродолжительного мяуканья и шарканья старых ботинок откуда-то справа, всё затихло. Бормотание дремучего, как лес, завхоза стелилось лунными лучами по полу, добираясь до их ног. Римус прождал в тишине ещё несколько минут, слушая лишь дыхание — своё и Лили, слившееся вперемешку в одно, и, не выбираясь, прошептал. — Иногда мне кажется, что я не заслуживаю ничего из того, что у меня есть, — его шепот дотронулся прохладой до её макушки, и Лили подняла голову, осторожно обнимая его за шею, будто он вдруг признался ей, что планирует уйти и не поддерживать ни с кем связь, будто она поняла все его мысли по одному признанию, и хотя это было страшно, настолько же было и освобождающе, потому что Римус приобнял её в ответ и прислонился усталой головой к прохладной от ночи стене. — И тебя — тем более, — Лили сжала сильнее свои объятия. Быть рядом с ней означало закрыть глаза на одиночество их озаренного отзвуками войны мира. Римус понимал, почему Джеймс так сильно её любил, и знал, что с ним всё будет хорошо, если у них всё получится. Она пробуждала в них лучшее, она была их лучиком надежды в царстве, полном сметения и хаоса. — Если не заслуживаешь ты, то не заслуживает никто, — Лили коснулась носом его подбородка, и тогда Римус опустил голову, открыто встречаясь с зеленью её умных глаз. — Перестань убеждать себя, что жизнь нужно заслужить. — Такую, как у меня, не заслужил никто, — со странным смешком произнес он, и Лили нахмурила брови, не отводя от него взгляда. — Будет лучше, если я буду один, Лили. — Не будет, и ты прекрасно это знаешь, — она подняла руки, обхватывая ладонями его пылающее лицо, и не позволила ему вновь спрятать глаза. — К тому же, если ты вдруг исчезнешь, Джеймс достанет тебя даже с Марса и надерёт тебе задницу. Уж тебе ли не знать, каким он может быть упёртым? Римус против воли коротко рассмеялся, хотя совсем не хотел — совсем не находил эту ситуацию хоть капельку смешной. Возможно, именно поэтому смех и скатился из его горла вместе с давящем чувством вины. Всю жизнь его учили, что он никому не будет нужен, кроме себя самого, а теперь ему приходится учиться обратному. — Вы с Джеймсом… он действительно любит тебя, — сказал он вдруг, снова поднимая глаза, и Лили улыбнулась ему, открыто и почти радостно — настолько, насколько могла себе сейчас позволить. — О, я знаю, милый, — ответила он, приобнимая его за руку снова и вытягивая из ниши в коридор. — Просто если я признаюсь ему в ответ так скоро, у него эго скакнет выше Астрономической башни. — Мерлин, Лили, так ты… Так вы… — Римус уставился на неё с неподдельным удивлением, не способный скрыть вину, затопившую его вновь, как волна, только-только ушедшая с берега, но вновь его настигшая. — И тебе пришлось за этим наблюдать сегодня, потому что я… — Что ты? — она дёрнула его за руку, на мгновение почти повиснув на нём. — Ты заставил Сириуса вести себя так глупо? Или ты заставил Джеймса целовать себя? Да у тебя был такой вид, будто он тебя вместо этого палкой-кусалкой ударил. Римус смущённо коснулся ладонью шеи. — Ну… зато он хорошо целуется. — Да, теперь я уверена, что мне повезло, — рассмеялась Лили, радостно целуя Римуса в заалевшую от смущения и неловкости горячую щёку. Они шли неспешно, сделав крюк побольше, и говорили, как никогда прежде, обо всём на свете, наслаждаясь долгожданным спокойствием. Странно, но Римус чувствовал себя так, словно и в самом деле чего-то заслуживал, когда Лили так ему улыбалась. Когда они подошли к гостиной, за окнами уже светало. — Наверх поднимешься без происшествий? — улыбнулся Римус, когда они скользнули в проход за недовольной, почти спящей Полной Дамой, и поцеловал Лили руку, вновь почувствовав к ней прилив нежности такой силы, что он затопил каждую клеточку его существа. — Спасибо тебе. — Доброй ночи, Римус, — Лили подмигнула ему и, развернувшись на пятках — её длинные волосы скользнули по его лицу, оставляя после себя цветочный аромат, — взбежала вверх по лестнице в спальню девочек. Римус постоял несколько минут в полутьме гостиной, чуть покачиваясь и прислушиваясь к шепоткам всё ещё неспящих старшекурсников по углам, и тоже пошёл к себе, решив, что этот день стоило закончить как можно скорее. Он надеялся лечь в кровать и проспать все оставшиеся выходные, не поднимаясь, но стоило ему открыть дверь, как шум из комнаты навалился на него подобно лавине, и затопил в ледяных гребнях то самообладание и веру в лучшее, которые ему успела подарить Лили — на кровати Сириуса, соседней с Римуса, сидела Аманда и болтала ногами, поправляя бретельку сползшего лифчика и вытягивая к полу ноги. Сириус сидел за её спиной, почти скрытый бархатным тяжёлым балдахином, но Римус видел его обнаженные руки, пархающие по девичьим плечам и длинные тёмные волосы, падающие на её шею. Римус застыл на пороге: он никак не мог выбрать — уйти ли ему, пока его не заметили, или лечь в свою кровать, произведя как можно больше шума. Он готов был пнуть Сириуса, если бы только мог дотянуться до него со своего места, а подходить к нему, пока он обжимался с Амандой, Римус решительно не хотел. Сердце сдавило прохладой и он, ещё не решивший до конца, как поступить, развернулся и уперся лицом в грудь Джеймса, как раз ввалившегося в комнату. — Ох, Луни, ты… — Джеймс подхватил его, по инерции отшатываясь назад, и как раз в этот момент за спиной Римуса тихонько ойкнула Аманда, понявшая, что они больше не одни. Джеймс встал ровнее, хотя это явно далось ему нелегко, и, опираясь на плечо Римуса, шагнул вперед, глядя на появившегося на свет Сириуса. — Какого черта она тут делает? — Какая тебе разница? — голос Сириуса будто не принадлежал ему, будто звучал из какого-то безкислородного пространства — не звучал и доносился отовсюду, потому что иначе Римус никак не мог объяснить тот факт, что его снесло этим тембром как ударной волной и пригвоздило к дверному проему. Одной только силой воли и теплом руки Джеймса он оставался на ногах повернутый спиной к комнате и лицом — к выходу, спасительному, тихому выходу, в котором он наконец будет в одиночестве, хоть где-нибудь, но он не мог просто уйти, не мог, даже если бы хотел, потому что пальцы друга надежно цеплялись за его одежду, не давая и шанса ускользнуть от ссоры. Римус так надеялся, что они смогут её избежать. Но теперь не собирался затыкать Джеймсу рот. — Ты обещал, что этого больше не повторится, — раздраженно добавил Джеймс, опуская руку ниже и сжимая кисть Римуса так отчаянно и злобно, что Римусу стало почти физически больно — почти, потому что внутри болело куда сильнее. Пока он не видел Сириуса с другими, можно было списать его свидания на игру воображения и верить в лучшее. Теперь верить не получалось даже в то, что Сириус делал всё это не нарочно. — Я не обещал, — небрежно сказал Сириус, и на лице Джеймса отразилось очень мрачное, очень глубокое выражение, от которого у Римуса по шее прошлись мурашки. — Прекрати лезть ко мне в постель, следи лучше за своей… О нет, ты куда? — Знаешь, ваша драма меня порядком утомила, — голос Аманды звучал спокойно и уверенно, и Римус на мгновение от души позавидовал ей, потому что она знала, чего хотела и не позволяла другим людям, даже таким красивым, как Сириус, портить ей жизнь своими выходками. Она не стала ничего ждать, не мучилась решениями, а просто поднялась, накинула на плечи мантию с хаффлпафской нашивкой и продефелировала мимо них к двери. На минуту установилась тишина — все они прислушивались к стихающему стуку её каблуков, пока он и вовсе не растворился за другими звуками жилой башни. Римус, наконец, вывернулся из захвата Джеймса и нервно прошёл к своей кровати, не понимая, что хотел сделать. На Сириуса он так и не смотрел. — Ты ведёшь себя как эгоист, это не только твоя постель! — Джеймс неровно махнул рукой в сторону пустующей кровати Хвоста. — Что-то я не вижу, чтобы Питер кого-нибудь сюда привёл, а я точно помню, что с гулянки ушел он не один. Почему у него хватает совести не тащить сюда кого попало? — Брось, Джеймс, подумай, о чём ты вообще говоришь? Раньше ты не задавался такими вопросами, — произнёс Сириус, сморщившись и тоже поднявшись с кровати, и Римус устало опустился на свою, так, чтобы его не было видно за пологом, но и не закрываяясь окончательно — он не был ребёнком, а они не были его родителями, но чувства в этот момент были схожи. Будто он что-то натворил, что-то очень страшное, практически непростительное, и теперь они выяснили, на ком из них лежит его вина. Но проблема была в том, что виноват был только он. Только Римус. — Раньше ты и сам готов был привести сюда хоть половину Хогвартса. В чём дело, м? В Римусе? — Сириус бросил на него быстрый взгляд, Римус почувствовал это через полог и через ткань одежды, потому что его взгляд всегда — всегда — отпечатками оставался на его коже. Джеймс молчал, но Римус чувствовал, как нарастало напряжение в комнате. Он сжал руки в кулаки, чувствуя себя ещё более ничтожным, почти как в тот день, когда кричал очередной девушке Сириуса выметаться и выкидывал её вещи за дверь. Разумеется, дело в нём. Всегда. Он всем приносил только неприятности: родителям, друзьям, однокурсникам. Как мог он хотя бы на секунду задуматься об обратном? — Нет, в том, что ты придурок, — Джеймс сказал это сердито и быстро, почти глотая слова. — Я повзрослел и тебе советую сделать это как можно скорее вместо того, чтобы оскорблять Римуса, который не сделал тебе ничего плохого. Это ты весь вечер его гнобил, будто тебе мало того, что… — Джеймс, — устало отозвался Римус, и, хотя говорил он тихо, так и не появившись из-за полога, оба услышали его и замолчали. — Я не нуждаюсь в твоей защите. К тому же, Сириус прав, это ведь я начал. — Луни, ты не можешь его оправдывать! — Джеймс разозленно поднял руки, тыкая пальцем в Сириуса, и тот состроил недовольную гримасу, скрещивая на груди руки. — Ещё как могу, — Римус потянулся и поднял с сундука свою уличную мантию, неуверенно сминая её в дрожащих пальцах. — Мне всё равно, пусть водит сюда, кого захочет. Римус подумал, что он вполне мог бы ночевать в визжащей хижине, раз уж на то пошло. И заодно избавит друзей от своего присутствия — ему не нравилось быть причиной их ссор, и он не хотел, чтобы их дружба пошла трещинами лишь потому, что Римус по глупости своей умудрился влюбиться, да ещё и не удержать эту любовь глубоко внутри. Сириус мог бы вытереть о неё ноги, если бы захотел, а Римус не стал бы сопротивляться. — И куда ты пошёл? — Джеймс посмотрел на него с удивлением, и Римус окончательно поднялся на ноги, складывая мантию в руках. Он не хотел ни ждать конца скандала, ни слушать его, ни участвовать в нём — он, откровенно говоря, не хотел ничего. Всё это казалось таким глупым, таким нелепым, будто они всё это придумали, чтобы жизнь не казалась скучной. Как бы Римус хотел, чтобы она такой и была. — Не помню, чтобы обязан был перед тобой отчитываться. Ты мне не папочка, — огрызнулся он, вновь отталкивая Джеймса, вновь причиняя ему боль, чтобы потом ему было легче. Если Джеймс сейчас разозлился бы на него, сказал, что он ему больше не друг, это значительно бы всё упростило. Но Джеймс молчал, и Сириус ничего не говорил, только смотрел на него непонимающими, почти чёрными глазами, будто хотел ухватиться за суть, но не мог. Римус не стал говорить ни про их избавление от его общества, ни про необходимость куда-нибудь спрятаться, забиться в угол и сидеть там. Он чувствовал себя каким-то болезненно уставшим, как в последние дни перед полнолунием, когда все кости внутри него выворачивало и сдавливало все органы, только теперь что-то сдавило его душу и не выпускало, сколько бы он не рвался.

***

Римусу было бы проще жить, если бы его ненавидели, он был уверен в этом почти на сто процентов, но его любили — ему были рады, учителя не чаяли в нем души, друзья считали самым лучшим товарищем, и он даже каким-то образом умудрялся нравиться людям в романтическом плане — всем, кроме того, от кого ему действительно было нужно. Хотя Римус старался приучать себя к мысли, что на самом деле ему это не было нужно и хотя привыкнуть к этому было сложно, он старался убедить себя так отчаянно, будто от этого зависела его жизнь — она и зависела, как и его спокойствие. Лили бы за такие мысли точно дала ему подзатыльник, но Лили не могла забраться к нему в голову и узнать, о чем он думал, и это было огромным плюсом — умение обезопасить себя от нежелательных ментальных проникновений давало ему возможность заниматься самобичеванием всегда, когда он находил для этого время. Даже если это было неправильно. Из окна на пергамент Римуса лился тёплый, неяркий солнечный свет, и он позволял ему перескакивать с пальцев на кисть, занимаясь — впервые за несколько часов утра и одну бесонную ночь — тем, что не корежило бы и не выворачивало ему душу. Иногда не думать было спасением, и сейчас Римус старательно отгораживался от всего, что могло заставить его поступить иначе. Тест по трансфигурации он закончил быстро и даже успел несколько раз проверить свои ответы — хоть в чём-то в своей жизни он разбирался настолько, что это не вызывало сомнений. Он поднялся самым первым в почти звенящей от напряжения тишине и, собрав свои вещи, прошагал под завистливо-удивлённые взгляды к столу профессора Макгонагалл. Она смотрела на него пристально, так, будто препарировала его душу, и он был почти уверен — она знала, что он не ночевал в башне. Но профессор ничего не сказала, лишь приняла у него свиток и махнула рукой на дверь, за которую Римус тут же с облегчением выскользнул. Он вновь оставался один, до обеда у него было огромное «окно» и он собирался воспользоваться им и сбежать в заброшенную оранжерею, чтобы потренироваться в защите от тёмных искусств, к которое последнее время прикипел даже больше, чем к трансфигурации. Никакого Сириуса, никаких любовных драм и мыслей о собственной ничтожности — только он, волшебная палочка и немного практики. Может быть, если он будет лучшим, он сможет стать полезным в войне — Дамблдор всегда был к нему великодушен, а Римус готов был выполнять любую работу за одолжение, которое директор ему сделал, и потому, что свою жизнь он ценил куда меньше, чем стоило бы в его возрасте. Но мечте об одиночестве в этот раз сбыться было не суждено, потому что как раз в тот момент, когда он сворачивал в нужный коридор, его настигли поспешные шаги — знакомый запах выдал Сириуса с головой, и Римус остановился, понимая, как глупо было бы бежать от него, даже если очень хотелось. — Спасибо, что подождал, — Сириус остановился, упираясь ладонями в колени и пытаясь отдышаться. Похмелье и малоприятная ночь перед тестом не делали ему честь. — Ты двигаешься так быстро, что я уже готов был перемахнуть в пса. — Интересно, и почему ты у нас игрок в квиддич, а не я? — недовольно ответил Римус, смотря на него сверху вниз, и Сириус почти сразу выпрямился под его пристальным взглядом, внимательно его осматривая — будто искал какие-то только ему известные признаки, но никак не мог их найти. В полутепле коридора под приятным светом, проникающим сквозь витраж оконных стекол, Римус почувствовал себя внезапно почти голым под взглядом тёмных глаз. Смущенно поправив рукав мантии, он отвернулся, медленно продолжая дорогу, только уже не осознавая, в какую сторону — просто лишь бы не стоять на месте и не позволять Сириусу пытаться разглядеть под одеждой и кожей его душу. Только не ему. — Ты где вчера был? — без прилюдий спросил Сириус, игнорируя его ехидный выпад. Он неотрывно следовал за ним, пытаясь заглянуть ему в глаза, но Римус упорно смотрел себе под ноги, игнорируя Сириуса так искусно, как никогда не мог свою любовь к нему. — Ушёл, ничего не сказал, на карте не отображался. Джеймс ныл полночи и нагнетал, что тебя сожрали в Запретном лесу. Короче, так себе ночка, которую я мог бы провести с Амандой, если бы этот идиот не начал старую песню. — Если ты решил высказать мне в лицо, какой я ужасный, испортил тебе вечер, то мог бы не трудиться и пойти сразу к Аманде — уверен, она бы оценила, насколько несчастно тебе без неё было, — процедил сквозь зубы Римус, резко сворачивая за угол, лишь бы Сириус не пошёл за ним, но это было лишь секундной несбыточной мечтой, ведь тот повернул за ним, хоть и с опозданием, но догоняя и хватая за рукав. Римус раздраженно скинул его ладонь. Сириус никогда не замечал мира дальше собственной кровати. Никогда не чувствовал больше, чем мог предположить заранее. И никогда, никогда не видел, насколько Римусу было не всё равно на его любовные похождения. Самый популярный парень в школе, игрок в квиддич, заядлый весельчак — отличный выбор, Римус, не так ли? — Прости, — негромко сказал Сириус, и Римус замер, хотя до этого уже готово был сбежать, причем на этот раз по-настоящему. Сириус никогда не извинялся, тем более, если считал, что не хотел совершить ничего дурного. Римус прищурился, посмотрев на него изподлобья, и потрогал ему лоб согнутыми костяшками пальцев. — Ты заболел что ли? — Да брось, я же вижу, ты обижен, — Сириус перехватил его руку, слишком сильно сжимая его пальцы, чтобы это было похоже на ласку, но Римус всё равно тяжело выдохнул. — Я не говорил, что ты виноват, это всё мы, просто… Правда было очень не по себе, Римус. Обычно я всегда знал, где тебя искать, но ты больше мне не доверяешь. Римус промолчал, позволяя хватке Сириуса на его запястье слабеть и становиться нежнее — он огладил пальцами тыльную сторону его ладони и сжал её, будто моля Римуса не сбегать от него, не бросать одного, не делать этого снова. — Дело… дело в Джеймсе? — вдруг осторожно спросил Сириус, и Римус уставился на него с непониманием, выгибая бровь. — Вы вместе, и это как-то влияет на нашу дружбу? — Что, прости? — Римус моргнул, уверенный в том, что Сириус просто не мог этого произнести, а значит у него галлюцинации на фоне бессонной ночи. Но вот он, всё ещё смотрел на него серьёзно и выжидающе, и слова эти повисли между ними немой насмешкой над любовью, которая сковала душу Римуса нерушимыми цепями. — Джеймс, вы… Очевидно, что он относится к тебе не так, как к нам или вообще хоть к кому-то, — Сириус почесал в затылке. — Его чуть ли не трясёт, стоит только кому-то сказать о тебе недоброе. А вчера… Ну, в общем, мне просто обидно, что вы не доверяете мне, я ведь ваш лучший друг. — Сириус, мы не… — Римус издал нервный смешок и отвернулся, поднимая глаза к потолку, будто вот-вот готов был расплакаться от того, насколько невероятно-абсурдной была эта ситуация. — Мы с Джеймсом не встречаемся. Ему нравится Лили, ты же знаешь, — Римус освободил из захвата Сириуса свою руку и поправил учебники, сползшие в другой. — Как это, не встречаетесь? А зачем же он т-г… — Сириус задохнулся от возмущения, уставившись на Римуса, и его губы чуть приоткрылись. Римус завороженно наблюдал за тем, как они шевелились, и думал только о том, как хотел бы иметь маленькую привилегию обнять Сириуса, провести губами по его щеке, поцеловать в уголок глаза, в эти чудесные губы, и не ожидать ни насмешки, ни неловкости. Римус так завидовал всем этим девочкам, что проходили через руки Сириуса, что он даже забывал о своей боли, неизменно представляя себя на их месте, даже если ругал себя за каждую такую фантазию. Но он так хотел бы, чтобы и на него Сириус однажды посмотрел так, как смотрел на каждую из девушек, пусть даже это было бы мимолетное увлечение. Но Сириус никогда не увлекался парнями и не обращал внимание на влюблённость Римуса, так что это всё так и оставалось его постыдными мечтами, у которых не было будущего. — Ну это же Джеймс, — Римус преувеличенно небрежно пожал плечами. — Он никогда не отказывался от пари, тем более, раз это была Лили. А потом ты… Боже, Бродяга, это всего лишь шутка, не более того. — Ничего себе, шутка… — растерянно пробормотал Сириус, опуская глаза и поджимая губы, как будто к этой ситуации у него было какое-то личное, особенное отношение, и на мгновение Римус даже замер в ожидании, но ничего так и не произошло: Сириус растерянно, по-собачьи дёрнул головой, словно прогоняя из неё мысли, и громко, на весь коридор, фыркнул: — А мне ты не давал себя целовать. — Ну поцелуй, если тебя это успокоит, — ляпнул Римус и лишь через очень долгое мгновение понял, о чем именно только что попросил Сириуса. На лице его, должно быть, отразилось такое же непередаваемое удивление, как на лице Сириуса, поэтому он провел по лбу ладонью, раздумывая, как быть, если он вдруг согласится и сделает то, что он ему разрешил. Даже мысль о гипотетически возможном согласии рождала в теле Римуса неконтролируемую дрожь, поэтому он сделал крошечный, почти незаметный шажок назад и нервно улыбнулся. — Я не уверен, что… — Успокойся, Бродяга, это тоже была всего лишь шутка, — Римус собрался с силами и толкнул Сириуса в плечо, продолжая нервно улыбаться. — У тебя был просто такой вид, будто я ограбил министерство магии, а ты узнал это из новостей. — Знаешь, я даже подумал, что ты серьёзно… — неловко пробормотал Сириус, поглаживая плечо, в которое его толкнул Римус, и тот, продолжая ему вымученно улыбаться, развел руками. — Не говори глупостей.

***

Римус перекатывал тефтельку по импровизированному туннелю из картофельного пюре, как в старых игрушках с шариками, полностью погрузившись в свои мысли и не прислушиваясь к тому, о чем говорили друзья. Кажется, Питер рассказывал какую-то историю, очень похоже парадируя голоса, но Римус надеялся, что друг простит его за невнимательность. За пару недель до полнолуния ему становилось всё сложнее и сложнее сосредоточиться — голова, становившаяся чугунной и будто бы плоской, наполнялась изнутри воздухом. Римус старался учиться, старался быть хорошим другом и при этом качественно выполнять работу старосты, но каждый раз оказывалось, что он не способен удержать внимание сразу на всём. Зато почти переставал думать о Сириусе; мысли о нём выедали всё его существо, настолько агрессивно, что иногда Римус пугался и не находил, где начиналась любовь, а где кончался он сам. И хотя это было светлое чувство, оно не доставляло ему радости — знание об обреченности, о том, что Сириус никогда его не полюбит, зудело в нём так сильно, что Римус хотел запустить руки в собственную душу, чтобы облегчить это состояние. — Привет, Римус! Что это ты такое делаешь? — мелодичный голос Розы, их однокурсницы, вывел его из своеобразного транса, но при этом Римус, дернувшись от неожиданности, запустил тефтелей в Джеймса. — Зря я спросила? — За что с тыла-то? — не очень довольно пробормотал Джеймс, разглядывая ущерб на своей мантии и доставая палочку. — Извини, — покаянно произнёс Римус, состроив умилительную гримасу, и, пожалев потуги Поттера, избавил магией его одежду от жирного мясного пятна — Джеймс ему кивнул и заинтересованно обернулся к Розе. — Ты что-то хотела? — спросил Римус, отчего-то не расположенный к дружелюбию, но Роза будто и не заметила, радостно опускаясь рядом с ним на скамью, предварительно подвинув Сириуса, а заодно и половину факультета, в сторону. — Я вот подумала, если ты не занят в эти выходные, может, сходим вместе в Хогсмид? — Роза была девушкой не робкого десятка и глаза её, такие же чёрные, как у Сириуса, прожигали в Римусе дыру насквозь, будто стоило только ему отказать, как все кары Небес окажутся по его честь. — Мадам Пэрри открыла просто очаровательное кафе, правда, тефтелями там кидаться нельзя. — Это не принципиально, — на автомате сказал Римус и только через мгновение понял, что его слова можно было расценить как согласие, а идти он никогда не хотел, только не в эти выходные. — Вообще-то я… — Римус набрал в грудь воздуха, чтобы отказать, но тут Джеймс пребольно пихнул его ногой под столом и выразительно посмотрел на него, сделав такие страшные глаза, что Римус поспешно закончил совсем не тем, с чего начинал: — …совершенно свободен. Буду рад погулять с тобой, Роза. Он не был рад. Но Джеймс всё ещё следил за ним, поэтому Римус вежливо улыбнулся просиявшей, как начищенная монетка, девушке, и поцеловал кончики её пальцев, когда она поднялась на ноги. — Как насчет полудня? — она не спешила убирать своей руки из его захвата, и Римус внезапно вспомнил, что эти выходные выпадали как раз на то время, когда он должен был в очередной раз отходить от побегов полнолуния. Он посмотрел на Джеймса, весьма недовольно и почти яростно, но, обернувшись к Розе, постарался скрыть чувства за улыбкой. — Отлично. Встретимся в ходе у выхода, — проговорил он спокойно, будто не ему придется в скором времени подниматься на ноги после бесконечно длящихся часов в облике оборотня и пытаться строить из себя нормального человека. Впрочем, Роза радостно просияла. — До скорого, — она махнула им рукой и довольно упорхнула, и только после того, как она скрылась за дверьми, Римус позволил себе снова обернуться на Джеймса — тот ответил ему широкой улыбкой и поднятым вверх большим пальцем. Но Сириус, вопреки ожиданиям, не остался доволен. Он проводил девушку не слишком приятным взглядом и обернулся к Римусу, вновь придвигаясь к нему на скамейке почти вплотную. — Ты правда пойдешь с ней на свидание? С Розой? — Сириус говорил нарочито пренебрежительно, будто даже её имя ему казалось смешным. — Римус, я ожидал от тебя большей разборчивости. — А что не так? — Роза отказала ему довольно… убедительно, — вмешалась Лили и засмеялась, опуская голову так низко, что почти коснулась носом киселя в стакане. — Это, видимо, личная обида. — Тогда она нравится мне ещё больше, — заявил Римус, тоже улыбаясь, но не столько потому, что ситуация казалась ему смешной, как из-за взгляда, который Джеймс устремил на Лили — будто она была центром его вселенной и он вращался вокруг неё, существуя, лишь пока она светила. Ему было очень тепло от этого взгляда, и от того, как Лили ему отвечала. Теперь, когда он знал о её взаимных чувствах к Джеймсу, что-то расцветало в его душе, и эта радость была намного светлее и чище, чем он когда-либо смог испытать за себя. — Ой, брось, она же даже не самая умная, — Сириус фыркнул в свою тарелку, отодвигая на край кусок хлеба и возвращая его обратно. — Ну, зато она милая и знает, чего хочет, — Римус чуть пожал плечами, не желая обсуждать с Сириусом своё первое в жизни свидание. — Будем дополнять друг друга. Красавица и чудовище, только красавица в сказке ещё и умницей была. Зачем ей вообще чудовище?.. — Римус, приём, как слышно? — Джеймс помахал у него прямо перед лицом, возвращая в реальность, и Римус смущённо улыбнулся, размазывая по тарелке свои строения из картофеля. — Не переживай ты так, это всего лишь свидание, от тебя не требуется ничего сверхъестественного. Улыбайся и будь милым, с этим ты справляешься на ура. — О, Джеймс, ты такой джентльмен, — хлопнув ресницами, пробормотал Римус под общий смех компании и сопение недовольного Сириуса. — В самом деле, может, мне с тобой на свидание сходить? — Даже Джеймс был бы лучшей партией для тебя, Луни, — пробормотал Сириус, злостно ковыряя свой салат, как будто помидор был виноват во всех его бедах. — Она тебе не пара. — А кто пара, ты? — фыркнул Джеймс, тыкая в него вилкой. — Ты так-то тоже не шибко умный, так что в пролете. — А если и я? — Сириус ударил себя ладонью по груди, расправляя плечи и сразу становясь выше на две головы. — Я умею его рассмешить, а это важнее какого-то там ума, правда, Лунатик? — Ну, не то чтобы я согласился с тобой… — ответил Римус, и сидящий рядом с ним Джеймс громко рассмеялся, посматривая на Сириуса взглядом победителя, чья лошадь неожиданно выиграла в забеге. — Бродяга, всё, тебе не светит, слышишь? — фыркнул он, отодвигая от себя тарелку. — У нашего Луни запал только на умных. Выучи формулы по нумерологии и расскажи ему, может, тогда он восхитится, и то не факт. — Ну вы же целовались, а ты тоже умом не блещешь, — недовольно сказал Сириус, поджав губы, и Римус внезапно подумал, что эта история задела его даже как-то слишком сильно — Сириус почти никогда не реагировал так на его планы, и очень редко когда говорил подобные вещи о других людях. Если бы Римус действительно не знал его, то подумал бы, что он ревнует — но это же не могло быть правдой, верно? — Вообще-то Джеймс самый умный в нашей компании, — рассеянно сказал Римус, всё ещё немного настороженный такой странной переменой в отношении Сириуса. Он не хотел надеяться на что-то, он очень не хотел этого, но глупое сердце его помимо воли забилось чаще. Если бы Сириусу только было не всё равно, то… А что, собственно? Римус раздраженно отодвинул от себя тарелку и встретился взглядом с Питером. Понимающим, спокойным взглядом, от которого Римусу вдруг стало легче принять эту вспыхнувшую надежду, которую он всё равно не стал бы реализовать — он правда слишком любил Сириуса, чтобы обречь его на подобные отношения. Питер понимал всё не хуже Джеймса и по-своему защищал его, помогая выстраивать стратегии поведения за очень-очень длинными ночными разговорами. — Вообще-то, ты, — Сириус вдруг потянулся к нему, обхватывая рукой за талию, и положил подбородок на его плечо, преданно заглядывая в его глаза. — Твой мозг — достояние магического мира. — Ты что, выпил? — Римус не решился его оттолкнуть, завороженно встречая его взгляд, и прижался на мгновение к его телу. Тепло, исходящее от Сириуса, немного нивелировало пробиравший Римуса озноб, и на короткий миг он подумал, что хотел бы, чтобы это никогда не кончалось. — Смотря когда, — проговорил задумчиво Сириус, на мгновение опуская взгляд на его губы — Римус мог поклясться, что на них, — и поднимая его обратно. — Нет, серьёзно, ты пойдешь с Розой? — Серьёзно, Сириус, — Римус всё-таки отодвинулся, вдруг почувствовав себя неуютно, будто Бродяга пытался заполнить всё его пространство, будто ему было мало его сердца, его души и сознания. — Что ты прикопался? Тебе что, больше некого терроризировать? — Я просто волнуюсь за тебя, это твое первое свидание и с такой, как Роза… Вдруг она тебя обидит? — Сириус насупился и вновь попытался придвинуться к нему, но тут вмешался Джеймс и дёрнул его за рукав с такой силой, что затрещала ткань. А Римус подумал, что такой боли, какую ему невзначай причинял Сириус, больше не сможет никто. — Хватит лезть в мою жизнь, Бродяга, это уже не смешно, — Римус неприязненно посмотрел на компот в своем стакане. Он совершенно не понимал, что происходило, в голове комьями кружился туман, и он чувствовал себя паршиво, будто и правда предавал Сириуса, предавал свою любовь, своё желание быть только с ним. Он не хотел ни поцелуев, ни свиданий ни с кем, кроме него, но получалось, что тот, кто был ему нужен, ничего не мог ему предложить, кроме этих странных претензий. — Мы же друзья! — Сириус схватил его за плечо, разворачивая, но больше не предпринимая попыток приблизиться сильнее — Римус недовольно поджал губы, не скидывая его ладонь, но и не идя навстречу прикосновению, как делал всегда — осознанно или нет, но теперь он не хотел становиться игрушкой в его руках, не тогда, когда внезапно стал ему нужен. — Как я могу не лезть? — Легко и просто, Питер же не лезет, — Римус указал на друга, и тот удивленно выпучил глаза, будто не ожидал, что о нём вообще вспомнят. — Потому что ты ему и так всё рассказываешь, — Сириус недовольно скривился, будто Римус ткнул ему под нос лимон. — Шуршите там фантиками по ночам. — Ну, может быть, поэтому я тебе ничего не говорю? — Римус чуть повел плечом и Сириус, впервые поняв намек, сам убрал руку, глядя на него ещё более обиженно. — Потому что ты постоянно пытаешься всё контролировать, и если тебе что-то не нравится, обижаешься. Хотя это моя жизнь. — Вам с Джеймсом это не мешает лезть в мою, — почти процедил Сириус, разозленно откидывая ладонь поднявшегося было успокоить его Джеймса, и тот посмотрел на него с удивлением, послушно не встревая. — Мы не лезем в твою жизнь, мы пытаемся сделать так, чтобы она не лезла в наши, — без намёка на эмоции ответил Римус, снова — снова — став тем, из-за кого могли поссориться его друзья, но на этот раз он не был бы так великодушен к самому себе. — Делай с ней, что хочешь, и дай нам свободу делать то же самое со своими жизнями. — Конечно, — с сарказмом согласился Сириус. — Иди, гуляй со своей Розой, зачем тебе слушать друга? — Сириус… — робко подала голос Лили, но была проигнорирована. — Да ладно, Лили, какое ему вообще дело до моих чувств? — ответил Римус и в сердцах откинул ложку на тарелку. Она звонко ударилась о её край и покатилась по столу, от чего псих его оказался ещё заметнее. — Лишь бы я его слушался, тапочки в зубах приносил да смотрел влюблённым глазами, правда же? — Да больно ты мне нужен, — Сириус поднялся с места и, выбравшись из-за стола, повернулся к ним спиной. — Хочешь, чтобы мне было всё равно — мне будет. — Тебе всегда всё равно! — Римус подскочил тоже, не обращая внимания на то, что на них уже пялились студенты других факультетов. Разозленный, он дёрнул Сириуса за плечо, показывая, что они не договорили, и едва не свалился на пол, когда попытался вылезти следом за ним. — Если есть хоть кто-то, на кого тебе не плевать, я очень удивлюсь. — Тогда можешь удивляться, Римус, я не бессердечный! — Сириус почти никогда не называл его полным именем — почти. Римус замер, не понимая, к чему он клонил, и боялся надеяться, что к тому, о чем он и не смел мечтать, и Сириус, будто прочитав его мысли, перехватил со своего плеча его руку. — Может, тебе кажется, что я последний человек, которому может быть важна твоя судьба, но это не так. Лучше бы ты меня ненавидел, — подумал Римус, стискивая ладонь Сириуса в пальцах и глядя ему в глаза совершенно несчастно, будто бы друг не признался в том, что Римус ему не безразличен, а наоборот, оттолкнул, ударил, сказал никогда больше не приближаться. Ведь на самом деле, в этом не было никакой любви, только братство, и хотя это уже было слишком много, Римусу иногда казалось, что он не способен вынести это больше ни секунды. — Сириус, пожалуйста… — Римус сглотнул комок в горле, сжимая его пальцы в своих, а затем внезапно прижал их к груди, зажмурившись. — Прости меня, я не хотел, я не знаю, что на меня нашло… Просто не беспокойся, ладно? Ближе вас у меня никого не будет, и это никогда не изменится. Сириус посмотрел на него так, будто он только что сказал какую-то странную, непонятную ему вещь на незнакомом языке — он осторожно огладил пальцами плечо Римуса и, видимо, собираясь что-то сказать, внезапно обернулся назад и гаркнул: — Что вылупились? Смотреть больше не на что? — и куча заинтересованных за соседним столом мгновенно отвернулась обратно к своим тарелкам. — Никакой угрозы нашей дружбе нет, — попробовал снова Римус, немного убирая его руку, но не переставая сжимать. Он нервно перебирал его пальцы, пытаясь вернуть себе самообладание, а Сириус всё смотрел на него своими чёрными глазами, проникая туда, где никто никогда не был и никто, кроме Сириуса, не имел права. — Я обещаю тебе.

***

Боль, пелена, чей-то скулеж прямо под боком — Римус не чувствовал ни холода мокрой от росы травы, ни едких уколов корня дерева, на котором лежал, только всепоглощающую тишину и попеременные вспышки боли в сознании, выворачивающие позвоночник. Кажется, он попытался подняться на ноги, но в следующее мгновение обнаружил себя уже совсем в другом месте, у обрыва на краю леса, и в правую лапу ему упирались шипы дикой розы — или это было лишь игрой его воображения, желающего сделать больнее. Он почувствовал присутствие за своей спиной и развернулся, ведомый своим чутьём, своей страстью — он хотел разорвать любое существо, которое приблизится к нему; на него смотрели прищуренные чёрные глаза, и там, в их глубине, он чувствовал человека, но не мог его достать, дотронуться до него разумом, он слышал лишь отголоски эмоций, мыслей, никакого страха и никакой угрозы, только осторожность. Животное, едва подрагивающее в спектральном зрении, двинулось к нему, и Римус сделал шаг назад, едва не соскальзывая вниз — лапа уехала по рассыпающемуся склону и он рванул вперед, опрокидывая животное на бок, но отчего-то не открывая пасть, чтобы разорвать его. Что-то держало его, причиняло боль, такую сильную, что он желал ещё и ещё, пока она не захватила его полностью. Жажда присоединиться к другим, таким же как он, управляла его разумом, но он был привязан, разбит — что-то горячее, бьющее в нос желанным запахом, сочилось из-под колена, и он, отбросив животное передней лапой, потянулся к ране, — в его затуманенном сознании появилась мысль, почти осознанная, стремление к боли, которая могла вернуть ему контроль, но он не хотел контроля, только страсти, а ещё — жизни. До него дотронулись, но это прикосновение не причиняло боль, оно её забирало. Мокрый нос мягко коснулся его щеки — и Римус внезапно вспомнил собственное имя, вспомнил, что он тоже человек, он тоже существовал, и он должен был держаться, потому что друзья держались ради него. Он мотнул головой, пытаясь вернуть ясность зрения, но мир вокруг заплясал разноцветными красками, и в глаза ему ударил лунный свет — он старался убедить себя, что они не имели над ним власти, но не мог, потому что это не было правдой. Он чувствовал так много запахов, что это тоже становилось почти больно, любое чувство, помимо инстинкта — боль, и хотя он стремился к ней так отчаянно, она всё равно не приносила после себя облегчения. Кто-то дотронулся до него, снова, и ещё раз, призывая успокоиться, открыть веки, и Римус послушался, встречаясь мутным взглядом с тёмными, как ночь, глазами — он успел подумать, что они ему знакомы, но дальше эта мысль не пошла, растворилась в ночном воздухе и вернулась сторицей в разум. Знакомое существо, нет чувства страха, значит — можно доверять. Римус поднялся на ноги, игнорируя неприятно отозвавшиеся болью кости, и побежал вперед, за существом, его уводили, вглубь леса, он понимал и следовал. Откуда-то сбоку раздался приглушенный топот и хруст ломающихся веток, и Римус дернулся на этот звук лишь на мгновение, задевая плечом что-то острое — рога, понял он, когда они полоснули его по плоти, — и в тот же миг почувствовал привязанность. Это огромное животное что-то понимало, следовало за ним, оно тут ради него. Озарение сменилось яростью — они держали его, как на привязи, но он ухватился за эту ярость, перевернул её, сделал своими вожжами — так и должно быть, он сам попросил, он один из них. Он помнил своё имя, оно раскатывалось на языке, как острая таблетка, и сознание раздваивалось. Как же он хотел, чтобы это прекратилось, как же он ненавидел луну, её проникающие в самую суть лучи, и эту непрекращающуюся боль, выкручивающую суставы. И, как будто услышав его мольбы, его тело скрутило и вывернуло наизнанку — от боли, такой сильной и яростной, что он потерял и слух, и зрение, он перестал что-либо чувствовать и словно бы провалился в яму, без света и тепла, в холод, окутывающий поверх кожи, но не проникающий под неё. Римус помнил обрывки ночи, в них были луна, тёмные тучи, острые ветки старых деревьев, ледяная под лапами трава и поддержка — та самая, которую он не заслуживал, но которую получал безвозмездно и постоянно. Он внезапно понял, что лежал на какой-то не очень мягкой поверхности и укрыт колючим, плотным одеялом — сквозь мигрень и шум в ушах Римус заставил себя приподняться, чтобы понять, где он, вернуть себе ясность мысль, но холодная, приятная на ощупь нежная рука легла ему на лоб, осторожно опуская обратно. Это не была рука Джеймса, но только он всегда оставался с ним после того, как его внутренний оборотень возвращался в свою клетку. Что-то случилось? Римусу стало плохо. — Где Джеймс? — едва разлепляя сухие губы, спросил он, и Сириус неожиданно усмехнулся, наклоняясь к нему и оставляя болезненно приятный поцелуй на виске — Римус потянулся за ним, в полубреду подумав, что это его сознание пыталось его успокоить, но ещё одна прохладная рука легла ему на щёку, успокаивая. — Пошел спать, — отозвался голос Сириуса, спокойный, обезболивающий. Римус почти сразу почувствовал себя лучше. — Питер?.. — прохрипел Римус и попытался встать, но Сириус положил ладонь на его грудь и чуть прижал, совсем легонько, но достаточно, чтобы он лег обратно. Римус обхватил непослушными пальцами его запястье и почти обнял, заставляя Сириуса наклониться. Но тот не был против, он нежно провел свободной рукой по его лицу, под линией роста волос и убрал упавшие на щеку пряди. — Всё хорошо, ты никого не съел, и вместо того, чтобы перевариваться у тебя в желудке, он видит десятый сон, — Сириус улыбнулся, хотя в его глазах и оставалась тревога, но что за ней? Что делал Римус, что так обеспокоил его? Насколько всё было плохо, если остался Сириус? Римус попытался сдвинуть ноги, но их пронзило болью — достаточно сильной, чтобы он клыками прокусил себе губу в попытке сдержать стон. При Сириусе ему стыдно было казаться слабым, даже если он таким и был. — Но это была плохая ночь, — как бы подтверждая его мысли, добавил Сириус, и склонился ниже, стирая свежую кровь с его подбородка. — Мы думали, ты разорвёшь самого себя. — Мне жаль… — Римус попытался было отвернуться, чтобы Сириус не видел гримасы боли его лице, но Сириус придержал его за подбородок, и он не смог сопротивляться ему. — Всё хорошо, теперь всё хорошо, — Сириус вновь погладил его лицо. Голос его, уверенный и нежный, проникал в сознание, подобно патоке, и заволакивал боль, ощущение собственной беспомощности, страха перед своей болезнью, перед тем, что мог сделать что-то плохое, навредить. Римус подумал, что это, должно быть, почти как быть кем-то любимым — как взгляд Джеймса на Лили, как дружеские объятия, как смех, разделённый на двоих, как всё, что казалось ему таким теплым и светлым в этом мире. Он потянулся за Сириусом, настойчиво притягивая его к себе, и, чуть замешкавшись, тот опустился рядом с ним на кровать. — Мне так жаль, — повторил Римус, едва способный говорить от боли. — Я тебя так обидел… — Ничего страшного, успокойся, всё нормально, — повторял, как мантру, Сириус, и Римус, всё ещё не способный окончательно открыть глаза и увидеть пространство вокруг без темных пятен, осторожно прислонился к его шее носом. — Теперь понятно, почему у вас с Джеймсом такие отношения — ты его по ночам тут обжимаешь, как девицу. Римус несильно толкнул его в плечо, и Сириус тихо рассмеялся. — Тебя приятнее, ты мягче, — в полубреду ответил Римус, вздыхая его запах настолько глубоко, насколько смог. Сириус хмыкнул, вновь убрал с его лица волосы и поцеловал в лоб, осторожно приобнимая за талию, чтобы не потревожить ребра. Его прикосновения, такие нежные, были воплощением всех мечтаний Римуса; он закрыл глаза и представил, что Сириус любил его — хотя бы на эту ночь. В болезненном припадке между сном и реальностью он представлял, как признаётся ему, как рассказывает, насколько любит его, как ему нравится, когда Сириус собирает волосы в хвостик, какая нежная у него кожа, какие мягкие губы, и как забавно он морщится, когда Римус заставляет его учиться, и какое счастливое у него лицо, когда Гриффиндор выигрывает матч в квиддиче. И как Римус был счастлив встретить его тогда, на первом курсе, сесть с ним за одну парту, узнать его лучше, а потом — познакомиться с его братом, хотя Сириус совсем не хотел, чтобы кто-то думал, будто он всё ещё поддерживал связи с родственниками. Римус смотрел на него и не мог поверить, что такой человек, как Сириус, мог быть таким чутким — он так любил брата, что это нельзя было скрыть, и так беспокоился о нём, как никто никогда не смог бы о Римусе. Тогда Римус подумал, что, наверное, Сириус даже не представлял, насколько невероятная у него душа. На третьем курсе Сириус отдал ему свой шарф во время снегопада, потому что Римус очень легко заболевал, и Сириус это, конечно, помнил. Римус представлял, как рассказывает ему — всё, от самого начала и до этого момента, как приятно было лежать в его объятиях и что с ним не так больно, как с Джеймсом, и что Сириус, наверное, просто его обезболивающее. Римус, кажется, рассказывал, что с Джеймсом было приятно целоваться, но когда Сириус сказал это сделать, Римус хотел провалиться в подвал Слизерина, или даже ниже, и не хотел возвращаться назад, в Выручай-комнату, потому что не хотел существовать в мире, в котором Сириус будто нарочно пытался сделать ему больнее. Римус добавил, что он, наверное, просто не знал, что в этом нет ничего страшного и что он всё равно любит его, хотя любить всё ещё немного больно. Но не сейчас, пока его руки так нежно обнимали его за талию, не пока его губы так аккуратно касались его кожи — Римус в своих мыслях признавался ему каждое мгновение этой ночи, потому что не мог иначе, потому что молчал слишком долго, потому что был готов любить его, даже если это навсегда останется невзаимно, потому что если мир позволил ему любить, значит, он всё ещё человек, и значит — он остается им, пока Сириус рядом с ним. Я до сих пор не стал чудовищем, потому что ты со мной. Потому что он любил его и ради него старался подавить все внутренние порывы, все, что было неправильно, даже если Сириус говорил, что так не должно было быть. Он рассказывал ему, какие мягкие у Сириуса волосы после дождя, какие милые веснушки появляются весной, как вкусно от него пахнет. Как он любил каждую его черту, каждую минуту его существования, и как обездоленно он себя чувствовал от мысли, что это всё однажды придется забыть. Римус шептал, как устал от постоянной боли и как страшно ему было думать о том, что когда-нибудь ему придется уйти, оставить их, потому что у всех у них будет своя жизнь, и им не будет нужен друг-оборотень с психическими расстройствами, как страшно ему было думать о том, что ему придется оставить Сириуса — даже если они никогда не будут вместе, ему казалось это самым страшным. Римус чувствовал дыхание Сириуса на своих волосах, чувствовал тепло его рук сквозь ткани одежды и покрывала и наслаждался тем, что это происходило с ними, сейчас, и пусть он потом не вспомнит, он наслаждался каждой секундой, потому что больше не мог отгораживаться от него, больше не мог отворачиваться, когда Сириус тянулся его поцеловать, потому что не хотел отворачиваться. Римус не понимал, говорил ли он вслух, и не знал, хотел ли, чтобы Сириус всё это слышал, но его мысли продолжали безумно скакать одна к другой, и в полубреду он подумал, что Сириус — его Лили. Он был его солнцем в те дни, когда разум закрывал шёпот его внутреннего зверя, и он был его рукой, которая тянула его из бездны тогда, когда он падал туда вслед за оборотнем. Римус рассказывал Сириусу, как это было больно, как смещались кости, как он ничего не ощущал и как ощущал абсолютно всё, и как это свидило его с ума, и как он боялся однажды понять, что окончательно потерял себя и придумал себе мир, в котором Сириус лишь плод его воображения. Рука Сириуса осторожно погладила его по спине, и Римус судорожно выдохнул ему в плечо. Римус не понимал, где грань между реальностью и его мыслями, и, кажется, не заметил, когда расслабленно лежащие на его талии руки внезапно сжали ткань одеяла. Римус попытался поднять голову от шеи Сириуса и посмотреть на него, но не смог, не понимал, почему, и не чувствовал, что чужое дыхание неожиданно стало прерывистым. Возможно, просто не хотел понимать, но это больше не имело значения, потому что боль наконец отступила, и Римус смог провалиться в сон.

***

Римус поправил воротник водолазки, которую Джеймс заставил его надеть под костюм, и хмуро взглянул на себя в зеркало. Волосы Джеймс тоже настойчиво ему уложил, и хотя прическа не выглядела излишне прилизанной, она всё равно была слишком аккуратной, пусть Римус и не отличался небрежностью. Ни костюм, ни новая прическа нисколько его не украсили: в зеркале всё также отражалось серое лицо с впалыми щеками, невыразительными глазами и покатым лбом. Римус сковырнул ногтем прыщ, непонятно когда соскочивший на щеке, и тяжело вздохнул. Он чувствовал себя так, будто несколько дней назад пережил не полнолуние, а поднял весь Хогвартс и перенёс на новое место. Под костюмом его плечо плотно сжимала повязка, мешая движениям, и это раздражало его куда больше, чем возможная боль, но Питер, который в обычное время не проявлял настойчивости, оказался непреклонен и под угрозой всего страшного заставил его оставить повязку. Всё внутри него тянуло невыразимой тоской, он хотел назад, в кровать, хотел спрятаться от всех, хотел перестать что-либо чувствовать, хотел вновь оказаться в объятиях Сириуса и забыться долгим-долгим сном, в котором не было ни боли, ни нависающего над ним, как обещание, одиночества. — Ну ты что, блин, делаешь?! — Джеймс оказался рядом с ним также неожиданно, как боггарт из сундука, и Римус дернулся, когда друг зарядил ему по запястью, заставляя опустить руку. — Я его тут наряжаю, а он себе лицо портит, посмотрите на него. — Сохатый, я выгляжу смешно, — жалобно протянул Римус и отодвинул пальцем ворот, немного давящий на шею. Джеймс снова ударил его по руке и обхватил его лицо ладонями, поворачивая к свету, чтобы рассмотреть урон, который Римус успел нанести своей коже. — Я же говорил тебе, что это просто прогулка, мы ничего… — Цыц, — Джеймс взмахнул волшебной палочкой прямо у него перед носом, и кожу на щеке неприятно защипало. — Вот, так лучше. И не трогай больше ничего! — Джеймс снова скрылся в ванной, а Римус уставился на своё отражение. Джеймс очистил его кожу, но не мог заменить ему лицо, так что на него все еще угрюмо взирал самый уродливый человек за всю историю Хогвартса. Римус отвернулся от зеркала, прислушиваясь к шагам на лестнице, знакомым до приятного ощущения, кольнувшего в груди, — шаги пренадлежали Сириусу. — Брось, милый, ты выглядишь потрясающе, — выдала Лили, поднявшись с кровати Римуса, и провела ладонями по его плечам, поправляя складки, как раз в тот момент, когда в комнату заглянул Сириус — то ли просто более довольный, чем обычно, то ли чересчур счастливый, Римус не успел этого понять, потому что тот почти сразу опустил голову и запустил в волосы руку, поправляя челку. Сердце Римуса устало ёкнуло и кое-как вернулось на место. — Я всё ещё не понимаю, почему вы все собрались, — недовольно пробормотал Римус, позволяя Лили вертеть себя из стороны в сторону и делать, чего бы она ни захотела. — Можно я в своей кровати останусь? — Нельзя, — ответили ему одновременно Лили и Джеймс, коротко переглянулись и сразу вернулись к своим занятиям с преувеличенным интересом. — Душа моя, хватит волноваться, — привычно хлопнул его ладонью по спине Джеймс и повернул его обратно лицом к зеркалу, как будто нарочно желая напомнить о том, как именно он выглядит. — Смотри, какой красавчик! Я бы и сам на тебя запал, если бы не Лили. — Да мне не жалко, — фыркнула в ответ та и, когда Джеймс оскорбленно схватился за сердце, показала ему язык. — Джеймс прав, Луни, — голос Сириуса звучал как-то особенно глубоко, с придыханием, когда он шагнул к нему и положил пальцы на отвороты его пиджака, разглаживая ткань. Он не отрывал взгляда от лица Римуса и смотрел так, будто никогда не видел ничего прекраснее; его природный магнетизм, обаяние, от которого никуда нельзя было скрыться, полностью, безраздельно в этот миг принадлежали Римусу, и это начисто выбило все мысли из его головы, которые не были связаны с Сириусом. — Падаю ниц перед твоей красотой, — он улыбнулся, обнажая ровные зубы, и склонился чуть ниже, заправляя в прическу Римуса выбившийся волосок. — А что происходит, мы куда-то идём? — Мы идём на свидание с Розой, — как-то особенно взволнованно произнес Джеймс, приложив руку ко лбу в лучших традициях драматических театров и падая головой Лили на колени, как в обморок. Лили недовольно всплеснула руками. — Расскажешь потом, как вы не целовались? — Я целую только тебя, — передразнил его Римус, и Джеймс заразительно рассмеялся. Сириус мгновенно изменился в лице, как будто Джеймс ударил его исподтишка. Его глаза сначала расширились, затем сощурились, и пальцы, которые за это время переместились на плечи Римуса, сжались так сильно, что задели рану, оставленную рогом Сохатого. Римус поморщился, и Сириус отступил от него, почти отпрыгнул, глядя с непониманием и растерянностью. — В каком это смысле «свидание с Розой»? — его голос звенел, как будто Сириус готов был вот-вот сорваться на крик, и по улыбке, как приклеенной к губам, но лишенной всяких эмоций, было понятно, что он едва сдерживался. — Я ничего не понимаю, какие странные у вас шутки… Римус, зачем он так шутит? — Бродяга, ты что, забыл? — скромно поинтересовался Питер из угла их комнаты и, когда внимание всех внезапно приклеилось к нему паутиной, пояснил: — Они же тогда, в зале… — Не надо мне об этом напоминать, я всё отлично помню, — процедил разозленно Сириус, и Римус непонимающе на него посмотрел. — Мы же вроде прошли этот этап, — недоуменно сказал Римус, вновь пытаясь приблизиться к Сириусу, но тот вдруг отступил, обиженно убирая руки, когда он хотел до него дотянуться. — Всё будет хорошо, Бродяга, тебе правда не о чем переживать. У Сириуса был такой вид, будто он хотел разбить зеркало о его голову, но сдерживался титаническими усилиями. — Не о чем переживать? Да что ты такое… — Сириус дотронулся кончиками пальцев до лба и тяжело вздохнул. — Это месть, потому что я так себя вёл? Не думал, что ты до такого дойдешь… — До чего, до свидания? — нелепо улыбнулся Римус, совершенно не понимая, в чем была причина подобного поведения, и оборачиваясь на Джеймса в поисках то ли поддержки, то ли пояснения, но тот только непонимающе пожал плечами. Сириус, будто растеряв в одночасье всю свою злость, сел на табурет у зеркало и с довольно жалким видом уперся ладонями в колени. Он поднял голову, всматриваясь в лицо Римуса, и при этом выглядел таким несчастным, что он шагнул к Сириусу и приобнял его, запуская руки в его волосы. — Я ничего не понимаю, — пробормотал Сириус ему в живот, не просто позволяя гладить себя, а прильнув к нему с тихим прерывистым вздохом. — Ты мог бы просто сказать ей, что вы не будете встречаться, и… — Но почему, Сириус? — Римус моргнул, вновь переглядываясь с Джеймсом, который хмурил брови так сильно, что его лицо исказила гримаса. — Если она мне не понравится, я, разумеется, извинюсь и прекращу свидание, но пока не вижу никаких поводов к этому. Это как минимум невежливо. — Ну да, невежливо, — повторил за ним Сириус и внезапно одним легким движением отодвинул Римуса в сторону. — Удачно провести время, — добавил он почти безэмоционально, как будто ему было всё равно. — Чего ты добиваешься, хочешь, чтобы я никуда не пошёл? — Римус как-то разом сжался, почувствовав холод в его голосе, а это было хуже всего, безразличие, ненавистная отстранённость, напоминание, что Римус ему не нужен. Эта минутная нежность, восторг в глазах Сириуса вновь сменились пустотой, и Римус, который уже испытал, что могло быть иначе, просто не способен был это вынести. Он надавил ладонью на раны под повязкой, чтобы вернуть себе способность хоть немного мыслить разумно, но это только усилило звон в ушах. — Я ничего не хочу, Римус, иди, куда ты там собирался, — устало ответил Сириус, поднимаясь со своего места и подходя к тумбочке у своей кровати. Джеймс и Лили переглянулись, и внезапно он схватил её за руку чуть повыше локтя, быстро переведя взгляд с Римуса на Сириуса и обратно. Вид у него при этом был довольно ошарашенный. — Слушай, ты бы не рубил сгоряча, Бродяга… — начал было Джеймс, но Римус, поняв, что его снова жалели, раздраженно кашлянул и отвернулся к зеркалу, поправляя волосы в последний раз. — Замечательно, Сириус, просто чудесно, очень рад это слышать, — Римус одернул пиджак и направился к выходу, игнорируя знаки, которые подавал ему друг. Ему не было всё равно, ему было до неприличия больно, но он не обернулся на Сириуса, не стал ему больше ничего говорить, хотя слова так и жали ему горло, заменяя ему воздух в груди. Римус не хотел никуда идти и раньше, но теперь, после ссоры с Сириусом, желание вообще существовать пропало без следа. Он не понимал, почему до сих пор терпел это, почему не говорил ни слова, позволяя манипулировать собой, портить себе настроение, почему вообще продолжал любить, когда так хотелось запереть все свои чувства на замок. Римус думал о том, чтобы вместо свидания отправиться в кабинет Дамблдора и попросить закинуть его в логово других оборотней, ведь наверняка ему пригодился бы там шпион, потому что существовать здесь, в своей шкуре, рядом с человеком, который играл с ним, как с вещью, даже не понимая, что делает, ему было просто невыносимо. И всё-таки он прошел мимо горгулий, мимо статуй волшебников и полного картин коридора так стремительно, что даже не успел осознать, как дошёл до выхода из замка — уже подходя к ступеням, он подумал, что можно было сказать Розе, что у него появились неотложные дела, и провести вечер в каком-нибудь пустующем классе, но он просто не мог поступить так с ней. Она ждала его почти на пороге и сразу же обернулась к нему — её короткие светлые кудряшки дёрнулись, ударяя по щекам, а небесно-голубая мантия обвила ноги. Стоило только ей увидеть его, как на губах её, неярко накрашенных, заиграла улыбка, но Римус, спускаясь к ней, целуя руку и делая дежурный комплимент, не испытал совершенно ничего. Роза была милой, но и только, и он не чувствовал ни волнения, ни трепета, ни радости от этой встречи. Он думал только о Сириусе, оставшимся в башне, о его взгляде в первый момент, когда он увидел Римуса, и о том, как он стоял там перед ним, такой восхищённый и невероятно притягательный, и если бы Римус склонился, он мог бы коснуться губами его губ. Видит Мерлин, он правда не должен был соглашаться на это проклятое свидание. Мысли о том, что Сириус злился на него, что он не одобрил этот его поход, не оставляли его ни мгновения, хоть он и старался быть вежливым, слушать Розу и вставлять реплики «в тему», чтобы не испортить вечер и ей тоже. — …и тогда бокал превратился в бабочку, и мы ловили её всей аудиторией, — забавно сморщив нос, говорила Роза, и Римус улыбнулся ей, успев мимолетно подумать, что они действительно обсуждали бабочек — как бы иронично тогда ни звучали слова Сириуса. — Кажется, вы тоже там были, в смысле… — она посмотрела на него, широко улыбнувшись. — Все, кроме тебя. Римус опустил взгляд. Он, скорее всего, в тот день отходил после полнолуния, потому что он никогда не пропускал лекции, даже самые скучные и нелюбимые. Римус вообще не должен был быть в Хогвартсе, он был так невообразимо обязан Дамблдору и ему так повезло, что он просто не смел относиться к учебе несерьезно. Да, у него находилось время для забав с друзьями, но никогда не в ущерб урокам. — Надо было трансфигурировать огромный сачок, — сказал Римус, чуть посторонившись, чтобы открыть Розе дверь в кафе и пропустить внутрь. Безупречным манерам его научила мать, хотя они и не думали, что он когда либо покинет свой дом, она старалась сделать из него человека, требовала быть идеальной версией своего рода, будто бы иначе он вел бы себя как зверь и ел бы из миски под столом. — Мы так и сделали, точнее, Сириус, — Роза села за отодвинутый стул и благодарно улыбнулась Римусу, когда он опустился напротив неё. Она и правда была хорошенькой девушкой, но Римус внезапно подумал, что было бы, если бы она прямо сейчас узнала о том, кто он такой. Как быстро она преобразилась бы, потеряла налёт внешнего дружелюбия? Что бы она сказала? Он ведь был чудовищем и обманывал её, прямо как в сказке, вот только заманивать в свои сети он её не желал. Всё-таки он оставался в достаточной мере человеком, чтобы понимать, как бессмысленно было бы вообще с кем-то встречаться. Тем горьше было лелеять в своей груди любовь к Сириусу и надежду на что-то, что он даже не смог бы принять. — Да, у него всегда в голове возникают какие-то такие идеи, — неловко поддержал разговор Римус, когда Роза заинтересованно уткнулась носом в меню. — Вообще-то он сказал, что он сделал это, потому что так бы поступил ты, — произнесла она вполне дружелюбно, но всё же в её голосе проскользнула какая-то странная ехидца, заставившая Римуса удивленно вскинуть брови. Роза опустила картонку с меню и в течение минуты смотрела ему в глаза так пристально, что ему стало откровенно неловко, но он старательно выдержал её взгляд, и тогда она усмехнулась. — Почему ты пошел со мной сегодня? — Прости? — переспросил он, не находя в себе никаких сил пытаться понять, что же она имела в виду под этим вопросом, и тяжелый вздох Розы стал ему красноречивым ответом. — Я знаю, что ты достаточно вежливый, чтобы пойти со мной, но, как я поняла, ты не расцениваешь эту прогулку как свидание, — она взмахнула в воздухе рукой, и Римус заторможенно проследил за этим движением, всё ещё пытаясь прийти хоть к какому-нибудь умозаключению, но, очевидно, выглядел слишком потерянно для того, кто мог бы отвечать на такие вопросы. — Римус, я имею в виду… Это, конечно, не моё дело, но разве не понятно, что Сириус ревнует? — Он не стал бы меня ревновать, — сердце Римуса пропустило удар, будто слова Розы имели вес, будто они меняли реальность, а он не успевал к ней приспособиться. Он невовремя вспомнил, с какой яркой злостью Сириус реагировал и на поцелуй с Джеймсом, и на это свидание; кончики его пальцев закололо, будто он опустил руки в ведро с ледяной водой, и он поспешно отвел взгляд, застигнутый этим вопросом врасплох. — Может, он и сам этого не понимает, — Роза чуть пожала плечами. — Мне потом рассказали, как вы кричали друг на друга после моего ухода. Одна моя подруга сказала, что я увела тебя у Блэка, и я сначала даже не поверила своим ушам, думала, это шутка. Может, так оно и выглядело со стороны, но я-то знаю, что это невозможно. — Это… очень странно, Роза, потому что мы с Сириусом не вместе, — проговорил Римус, стараясь говорить спокойно, но провалился на первом же слове и окончательно сдался — на имени друга. — И вот это на самом деле очень странно, — Роза постучала по меню длинными синими ногтями и вздохнула. — Ты мне нравишься, правда, и мне очень даже жаль говорить сейчас именно об этом, а не наслаждаться свиданием с тобой. — Прости, я всё испортил, — Римус запустил одну руку в волосы, взлохмачивая их, но Роза закатила глаза и покачала головой, будто бы спрашивая у высших существ, как ей быть с таким недотёпой. — Может, я была дана тебе, чтобы толкнуть тебя в его объятия с благословением «целуйтесь и живите счастливо»? — Роза шутливо ударила Римуса по запястью кончиком меню, как если бы оно было веером. — Просто не ходи на свидания с девушками, и у вас всё наладится, это я тебе гарантирую. — Но почему ему можно? — внезапно почувствовав раздражение, спросил Римус, и Роза посмотрела на него так, словно он был последним дураком. — А ты что, обсудил с ним, что нельзя? — Роза поймала его взгляд и хмыкнула, увидив в его глазах подтверждение своим словам. — Вот так-то. Он тебе «Римус, о нет, не целуй его, Римус, ты влюблён в меня или в Джеймса, Римус, Роза такая ужасная, не ходи с ней», а ты даже бровью не ведёшь. Сложно, наверное, быть таким умным и без мозгов? — Мне… даже сказать нечего, — севшим голосом произнес Римус, даже не заметив, как на их столике появились кружки. — Конечно, нечего, — Роза фыркнула, и её пальцы мимолетно коснулись его запястья. — Слушай Розу, милый, Роза умней, — она потянулась за своей кружкой и окинула взглядом кафе, прежде чем вновь посмотреть на Римуса, у которого горели уши от собственных беспорядочных мыслей. — А ты неплох, кстати, уверена, Сириус оценит, когда ты осмелишься пригласить его на свидание. Поверь, я столько раз ходила на свидания, и хоть бы одна персона открыла перед дамой дверь. Совершенно невообразимо, даже среди чистокровок! — Тебя волнует чистота крови? — осторожно спросил Римус, внутренне съеживаясь, потому что уж его-то кровь точно не была чистой, она была отравленной. Роза, не знавшая о его терзаниях, растерянно пожала плечами. — Да не особо, — она изящно оттопыренным пальцем перемешала свой напиток и подняла голову. — Ну, такие как Блэк мне не нравятся, не знаю, что ты в нем нашёл. Красивый, да, даже очаровательный в своей пустоте, которую пытается заполнить целой вереницей барышень. — Эй, — Римус посмотрел на неё, не сдержав улыбки, и Роза ехидно хихикнула. — Мне с ним жить! — А быстро ты свыкся с мыслью о его взаимной влюбленности, — похвалила Роза, радостно тыкая в Римуса трубочкой. — Можем поспорить на что угодно, что он в меня не влюблен, — Римус смутился, поняв, что случайно высказал самую тайную, самую любимую свою мечту и даже глазом не моргнул. — Ну и жить в одной комнате, разумеется… — Конечно же, и в одной постели, — Роза ойкнула, когда Римус ловко отобрал у неё трубочку, воспользовавшись своими нечеловеческими рефлексами, и тут же рассмеялась. — Роза! — Римус снова против воли улыбнулся, и она, игриво моргнув и заставив его потерять бдительность, потянулась через стол и попыталась отобрать трубочку, но Римус отодвинулся назад и перехватил её руку так, что она не могла вернуться назад. — Ну вот, сейчас кто-нибудь увидит и доложит Блэку, что ты со мной заигрывал, — рассмеялась она, беспомощно упираясь ладонью в столешницу. — А ну отдай сюда, — она взмахнула кончиком пальца зажатой руки и трубочка, повинуясь сильному потоку магии, выскользнула у Римуса из пальцев. Роза победно хмыкнула и перехватила её в воздухе, стоило только Римусу, выведенному из равновесия внезапной атакой, отпустить её руку. — Ты владеешь беспалочковой магией, — восхитился он и посмотрел на девушку новым взглядом. — Я даже чай размешать не сумею. — Ну, я лучшая в заклинаниях, — Роза скромно пожала плечами и села обратно. — Так что со мной нельзя шутить. — Неужели? Совсем нельзя? — Римус, правда, не хотел, но получалочь как-то само — Роза была удивительной и забавной и, вопреки словам Сириуса, очень умной, и Римус не мог не восхищаться ей, даже если бы очень хотел. — Ты можешь попробовать, — она подмигнула ему, отпивая из своего стакана. — А потом обнаружу себя без волос, нет, спасибо, — Римус хмыкнул и откинулся назад на стуле, на мгновение испытав облегчение от тяжести, которую принесла ему ссора с Сириусом. Он вдруг подумал, что даже если Бродяга его на самом деле не любил и это просто были какие-то дружеские чувства, он смог бы это пережить. Может, Джеймс был прав, и ему просто стоило отвлечься? — Ты мелко берёшь, я, может, и не мародерка, но фантазия у меня работает, — Роза проследила, как Римус отпил из своего бокала, и кивнула за окно. — Знаешь, мы могли бы пойти назад, если хочешь? Тебе не обязательно ублажать меня, раз уж мы больше не на свидании. Но Римус покачал головой. — Слушай, Джеймс собирал меня целых три часа, я не могу вернуться ни с чем, — он оставил стакан, который почти осушил несколькими глотками, всё ещё испытывая неестественную жажду, как и всегда после полнолуния. — Может, я не считаю это свиданием, но это не мешает нам повеселиться. Могу же я хоть пару часов не думать о Сириусе? — Джеймс у тебя папочка во всех смыслах, — весело фыркнула Роза, поднимаясь, и Римус поперхнулся воздухом, вставая вслед за ней. — Забираешь себе всех самых красивых мальчиков потока, не стыдно? — Всего лишь двух, — неловко отшутился Римус, снова опережая её на несколько шагов, чтобы открыть дверь, и Роза многозначительно щёлкнула пальцами. — Трёх. — Трёх? — Римус поравнялся с ней, закрывая дверь, и задумался, пытаясь понять, кого за этот короткий период популярности успел еще охмурить и каким вообще образом у него это получалось. — Себя ты не считаешь? — она подняла брови, и Римус внезапно почувствовал, как у него заалели от смущения щёки. — Ты мне очень льстишь, — пробормотал Римус, совсем позабыв от обуявшей его неуверенности поблагодарить и сделать ответный комплимент. — Я, по правде, удивлён, что ты вообще обратила на меня внимание. Поразил тебя своими знаниями трансфигурации? — Ты хочешь, чтобы я начала тебя расхваливать, ты поразился тем, какой ты классный и какая я замечательная, раз заметила тебя, а потом уйдешь от своего Сириуса ко мне, потому что я хотя бы прямо говорю о своих чувствах? — Роза снова выразительно на него посмотрела, и Римус проглотил язык, пытаясь не рассмеяться — хотя ситуация с Сириусом не казалась ему забавной, он всё равно ощущал в себе желание забыть о ней хотя бы на несколько часов. — Если это сработает, то я начну с того, что у тебя очень красивые глаза… — Уже чувствую существенные внутренние изменения, — не удержался от смешка Римус, слишком смущённый, чтобы оставаться серьезным. Куда проще было подыграть Розе и скрыть свои настоящие чувства, даже если не очень умело и довольно топорно. — Значит, я завлёк тебя своими глазами? Как-то мало для того, чтобы понять, чего ты хочешь. Римус вовсе не считал свои глаза красивыми — маленькие, со светлыми ресницами и тусклой радужкой, но отказываться от комплимента не собирался. На самом деле, это было довольно мило, даже если Роза откровенно льстила ему. — С учётом того, что это даже не свидание, этого достаточно, — улыбнулась она ему и радостно схватилась за его локоть, когда они начали проходить мимо особенно скользкой тропинки. — А я уже готов был соблазняться, — Римус поддержал девушку, когда одна её нога поехала вперед, не согласовав своё действие с другой, и они оба рассмеялись. — Как думаешь, если я куплю тебе лакричную волшебную палочку, это не нарушит наше недо-свидание и не сделает его более свиданческим? Роза толкнула его в плечо и сама потянула к открытой лавке, буквально ломившейся от сладостей. Сам Римус любил только шоколад, но даже его такое изобилие привлекло яркостью и сахарным запахом. — Лакрицу не люблю, а вот за имбирного тритона продала бы душу, — Роза лучезарно улыбнулась, когда Римус без вопросов протянул продавщице монетки, и добавила: — Не свою, разумеется. — Так вот в чём заключается твой коварный план по выманиванию простых парней на свидания, — фыркнул Римус, принимая из рук довольной женщины лакомство и протягивая его Розе. — Знаешь, я буду не против, если ты заберешь мою душу. — Это комплимент или отчаяние? — Роза бросила на него проницательный взгляд, и Римус мгновенно стушевался, не ожидая, что его раскроют так быстро — Роза читала его с удивительной точностью, и хотя это было потрясающе, всё же немного настораживало. — Всего понемногу? — выкрутился Римус, скромно улыбнувшись, когда Роза вновь на него посмотрела. Она промолчала и откусила голову тритону, который, Римус мог бы поклясться, в этот момент шевельнулся. Он был благодарен ей за это молчание, потому что понимал, как много вопросов, должно быть, было у неё, и как мало ответов он мог ей дать. — Как думаешь, Сириус сильно заревнуется, если мы немного задержимся? — спросила вдруг Роза, куда-то взглянув, и Римус заинтересованно повернулся в ту сторону, но не увидел ничего особо примечательного, поэтому просто пожал плечами. — Это не свидание, и он не ревнует, — уперто добавил он, и Роза громко фыркнула. — Продолжай убеждать себя в этом и дальше. Хочешь сфотографироваться? — она дождалась его задумчивого кивка и потянула его в сторону стоящего неподалеку фотографа, рассматривающего только что сделанную колдографию с каким-то заторможенным, непонятным восторгом. — Я не… — Римус хотел сказать, что никогда не фотографируется, но вспомнил, сколько времени Джеймс потратил на его образ и в каком он был в восторге, что решил подарить ему парочку фоток на память. В конце концов, если не у его друзей, то у кого ещё могли остаться материальные воспоминания о нём? — Я ничего не имею против. Ты прекрасна, я сегодня в лучшей своей форме, запечатлим этот день.

***

Римусу было неловко. Невыносимо, неправильно неловко, как если бы он совершил что-то безумное на глазах у всех одногруппников и теперь просто как ни в чем ни бывало сидел с ними в одном помещении. Правда, астрономическую башню сложно было назвать помещением как таковым — если бы не полукруглый амфитеатр прямо напротив смотровой площадки, то нельзя было и подумать, что тут проводят лекции. Он поправил чуть дрожащей рукой окуляр телескопа и украдкой посмотрел на Сириуса. Тот сидел, укутавшись в утеплённую мантию Римуса, и смущения по этому поводу совершенно не испытывал, будто так и должно было быть — Сириус говорит, что замёрз, а Римус, не задумываясь, стягивает с плеч свою мантию и отдаёт ему. Римус буквально чувствовал каждой клеточкой своего тела, как Роза, победно ухмыляясь, сверлила ему спину, но упорно не поворачивался даже для того, чтобы показать неприличный жест — во-первых, он был старостой, во-вторых, не хотел нарушать спокойствие, установившееся совсем недавно между ним и Сириусом. — Эй, — шёпотом позвал друга Римус, пока профессор Синистра объясняла, чем отличалась видимая звездная величина от абсолютной. — Смотри сюда, — он притянул к себе Сириуса за рукав и заставил его посмотреть в свой телескоп. — Это ты, ярчайшая звезда ночного неба. С ослепительно ярким блеском она загорается всем, кто поднимает голову в небо, и никто больше не может забыть её сияние. Уникальная, она гуляет по небесной сфере, ведомая лишь собственным движением, и никто не способен её удержать. — И где же тогда ты? — полушепотом спросил Сириус, практически прижимаясь щекой к его плечу и заинтересованно смотря в небо. Римус неуверенно поднял голову. — Ты должен быть рядом, ты всегда рядом. — А я… вот, — Римус ткнул пальцем в убывающий полумесяц и смерил его ненавидящим взглядом. — Хм, — многозначительно выдал Сириус, тоже внимательно смотря на яркое белое пятно в полутьме неба, и, неожиданно опустив голову, сжал пальцами ладонь Римуса, игнорируя его удивленный полувыдох и непонимающий взгляд. — Как-то ты похудел, — выдал он голосом умудренного философа, снова смотря на луну, и Римус, сдерживая смех, чуть толкнул его в бок. — Так намного лучше, согласись, — Римус снова вздохнул, когда Сириус прижался к нему крепче и положил голову на его плечо. Никто не обращал на них внимания — студенты были заняты заданием, а профессор была слишком увлечена звездами, чтобы замечать что-то вокруг себя, — и Римус украдкой накинул полог тишины вокруг их рабочих мест, чтобы Сириус мог отдохнуть. — Ты плохо спал? — наконец участливо поинтересовался он у почти заснувшего на его плече Сириуса, всё не отпускающего его ладонь, и Сириус мазнул щекой по его плечу так, что Римус уткнулся носом ему в волосы. — Поздно лёг, — пробормотал Сириус ему в шею и в странном полусне переплел их пальцы, будто обнял его ладонью, мягко и нежно. Римус всё смотрел на их руки и думал, как правильно, как хорошо они смотрелись вместе, и как это великолепно ощущалось — будто они были продолжением друг друга. Как же я люблю тебя, — подумал Римус, отбрасывая в сторону всё, что причиняло ему боль, и позволяя себе в эти самые тёмные часы ночи быть счастливым, даже если это было похоже на обман. Римус не позволял себе надеяться слишком сильно, но если просто допустить мысль, то это, наверное, и нельзя было назвать надеждой. Ведь в конце концов, он был объективен, и он понимал, что между ними не могло быть ничего, даже если Сириус внезапно предложил бы ему всё — просто потому что Римус любил его слишком сильно, чтобы позволить жить с собой, с существом, которое даже нельзя было назвать человеком. И не было важно, сколько при этом в нем было человечности. Умение расставлять приоритеты — не для себя, для других в его жизни — научило Римуса никогда не думать в первую очередь о себе. Он итак слишком испортил мир, чтобы ему дали возможность выбирать. Но сейчас — сейчас он мог урвать себе одну минуту вечности, и просто побыть тем, кем ему никогда не стать. В тишине, за которой они спрятались, было несколько странно вдруг обнаружить, что однокурсники начали собирать свои вещи и убирать телескопы. Профессор Синистра уже ушла, как обычно достаточно рассеянная, чтобы не заметить, что двое её студентов не то что не работали, а даже не слушали лекцию, а остальные поглядывали на них так, будто чувствовали себя причастными к знаменательному событию. Римус повел головой, сбрасывая с себя эти взгляды, и опустил голову, касаясь губами волос Сириуса. — Бродяга, просыпайся, — Римус поцеловал его ещё раз, осторожно, не издавая ни единого звука, но так отчетливо, что едва ли это можно было признать за простые прикосновения. Но это было не важно. Сириус всё равно не поймет. Сириус непонимающе поднял голову, кое-как разлепляя веки, и, заметив, что все уже начали выходить, резко поднялся на ноги — Римус хотел удивиться, что у него еще оставались силы быть настолько подвижным после отдыха, но не успел, потому что Сириус протянул ему руку, помогая подняться с пола. Римус ухватился за его ладонь и отпустил почти сразу же, потому что теперь всё снова не имело значения — его чувства, — они были гранью между ним и между всем, что могло бы быть между ними, потому что по-другому просто не бывает. Римус не верил в сказки и не верил, что у его истории может быть счастливый конец. Если готовить себя к худшему, оно не будет удивлять. — Луни, впервые видел тебя витающим где-то вне лекции, — проговорил шепотом Джеймс, когда Римус пробрался к выходу, оставляя Сириуса где-то позади. — Великий староста решил прогулять урок? Даже мысленно для тебя это кощунство. — Ой, отстань, — тоже еле слышно проговорил Римус, с каждым новым шагом, отдаляющим его от Сириуса и их спокойной гармонии, ощущая себя всё более разбитым. — Это же Сириус, мне просто нужно было… Договорить он не успел, Джеймс несильно ударил его по плечу и притормозил, пропуская поток однокурсников, а в следующий миг, стоило только Римусу отвернуться, и сам исчез за массивной дверью, ведущей на лестницу. Она с тяжелым хлопком закрылась, вновь оставляя их в тишине, и Римус непонимающе оглянулся, встречаясь взглядом с чёрными блестящими глазами. — Так понравилось мёрзнуть на холоде? — Римус через силу улыбнулся, и Сириус, опровергая его слова, недовольно и зябко укутался в его мантию посильнее. — Нет, но я подумал… Может, ты хочешь остаться? — Что-то случилось? — сразу спросил Римус, нахмурившись, в его голове за одно мгновение пролетели тысячи мыслей, одна другой хуже, и он не понимал, что успел натворить такого и чем будет чреват этот разговор, начинать который он, откровенно говоря, совсем не хотел. Сириус очень редко спрашивал, хотел ли Римус говорить, потому что почти всегда начинал разговор с самой сути, приперев его к стенке и оставив возможность только отвечать. Сириус молча протянул ему руку, и Римус, с недоумением поглядев на друга, принял её. Они постояли так несколько коротких, полных напряжения мгновений, — Сириус смотрел на него, будто не ожидал, что Римус согласится, а затем отмер и потянул к краю башни. От невысокой, всего лишь по пояс каменной ограды открывался потрясающий вид — в темноте сияние огней из окон Хогвартса, отражающееся в спокойной глади озера, казалось еще одним звёздным пологом. — Если честно, я не уверен, — тихо сказал Сириус, поворачиваясь к нему. — И я не очень силен в таких разговорах. — В… каких? — Римус не был глупым, но, зная Сириуса, ожидал от него чего угодно — прямо сейчас тема их разговора могла быть как и внезапным выбором Сириуса новой метлы для квиддича, так и тем, что его дражайшая мама неожиданно решила забрать его домой на перевоспитание и они больше никогда не увидятся. Сириус выглядел серьёзным. Почти болезненно. Из-за этого он не спал ночью? Римус призвал себя к спокойствию, но, когда Сириус тяжело вздохнул, только сильнее забеспокоился. — Ну о всяком таком, типа чувств и прочем, — Сириус зачесал волосы растопыренной петярней и кашлянул. — Джеймс намекнул, что у нас с тобой вышло недоразумение. Римусу захотелось срочно найти Джеймса и засунуть его волшебную палочку туда, где её быть не должно. Холод внутри Римуса перерос в озноб, хотя тело его горело и щёки, похоже, полыхали так, что было видно даже с поляны внизу. Так Сириус вёл себя так, потому что пытался быть с ним деликатным? — Это ни к чему тебя не обязывает, — Римус осторожно высвободил свою руку и обнял себя за плечи, отводя взгляд. Отчего-то знание, что Сириус всё понял, не принесло облегчения, как он когда-то надеялся, наоборот, всё стало только хуже, сложнее. Всё это было неправильно. — Это ничего не будет тебе стоить. — Ты опять ничего не понял, — раздраженно вздохнул Сириус, снова дотрагиваясь до его плеча, и Римус, переселив смущение и неожиданный смутный гнев, обернулся на него. — Тогда, в полнолуние, ты признался мне. — Подожди, что? — с нервным смешком перебил его Римус, откровенно надеясь, что это будет шутка — он, конечно, помнил, как представлял, как хорошо было бы признаться, но не ожидал, что действительно это сделает. — А потом ты идешь на свидание с Розой, и я… — продолжил Сириус, поджав губы, и отвернулся, прижимая ладонь к своей щеке с таким непосредственным видом, будто этот разговор был самым обыденным. — Я думал, что ты решил так мне отомстить, я не… я же не знал, что ты действительно… — Что… — повторил Римус, с откровенным шоком и почти страхом глядя на Сириуса. В противовес эмоциям, бушующим ещё несколько секунд назад, он чувствовал себя пустым, будто кто-то выдернул копьё у него из груди, мешающее ему дышать уже два года, и на месте осталась чёрная дыра, засасывающее всё, что он мог бы испытывать, до того, как осознавал существование у себя каких-либо чувств. Римус открыл рот, пытаясь произнести что-нибудь более осмысленное, и спустя несколько секунд мучений выдавил из себя: — Отомстить? Сириус, зачем мне тебе мстить? — Я ведь не понимал, — Сириус поднял взгляд, в котором было столько раскаяния и боли, что Римусу стало не по себе. — Правда не понимал, ты ведь такой умный, такой весёлый, ты воплощение всего хорошего, а я… Ну разве мог я даже на секунду представить, что всё это не шутка? — Что не шутка? — Римус, казалось, едва способен был открывать и закрывать рот, и Сириус посмотрел на него, как на последнего идиота, когда вопрос сорвался против воли с его губ — будто он всё понимал, но просто пытался оттянуть время, чтобы осознать всё в полной мере. — Что ты меня любишь. Я не знал, — повторил Сириус, отвернувшись и смущенно поправив волосы. Римус выдохнул. Вот оно и случилось. Он неотрывно смотрел на Сириуса, позволяя себе эту вольность, смотрел так, словно видел в последний раз, словно уже через минуту его отберут у Римуса, словно он уедет прямо сейчас, спустится в подвал к другим оборотням и навсегда перестанет быть собой во имя великой цели — на словах, а по факту — потому что слишком сильно боялся жить в реальности, в которой ему не нужно было собой жертвовать. Даже секундная мысль о том, что он нужен был Сириусу с этой нелепой любовью, казалась Римусу неправильной, как если бы он украл её и примерил к своей жизни, а она оказалась мала. — Тебе не нужно что-то менять в своей жизни из-за меня, — сказал Римус и неловко улыбнулся, хотя улыбка и казалась ему стеклянной. — Я справляюсь, как видишь. — И что, ты даже не хочешь дать мне шанс? — Сириус посмотрел на него недоуменно, со странной тоской, и вдруг потянулся к нему, обнимая за плечи, бережно и нежно, прислоняясь щекой к его волосам, которые трепал ветер, и окутывая теплом, но не снаружи, а как будто изнутри. — Я вёл себя ужасно, и я раскаиваюсь, но не отталкивай меня, — его пальцы сжались на плечах Римуса, будто говорить всё это было для него физически тяжело. — Хочешь, я начну за тобой эпически ухаживать? Написать твоё имя светлячками на озере? Римус тихо рассмеялся в шею Сириуса, неловко обнимая его в ответ, обхватывая его талию руками под мантией, прижимаясь к нему и пытаясь привести разлетевшиеся осколками мысли в порядок. Он приоткрыл губы, касаясь тонкой кожи, проводя по ней с придыханием, прислушиваясь к быстрому биению сердца — не своему, Сириуса, к его дыханию, которое Римус собирал в своих воспоминаниях так же, как нежные прикосновения, как взгляды, как смех, звоном вселенной отдающийся в груди. Когда он представлял это, он думал, что сразу скажет «да», что потянется к его губам, поцелует и позволит делать с собой что угодно. Он не думал о том, что единственной его мыслью будет защитить Сириуса, но это было так, ведь он правда любил его, и думать о нём в первую очередь было для Римуса так же естественно, как дышать. — Сириус, — мягко позвал его Римус, поднимая голову и заглядывая ему в глаза. — Не хочу, чтобы тебе было больно, когда мы расстанемся из-за моей… проблемы. — Ты говоришь мне «нет»? — растерянно прошептал Сириус, прижимаясь к нему ещё сильнее, будто Римус мог в любой момент раствориться в воздухе. И такое отчаянье было в его глазах, что Римус тут же замотал головой, чем еще сильнее его запутал. — Но и «да» не говоришь?.. — Это всё так сложно, тебе будет намного лучше без меня, — тихо сказал Римус и попытался опустить голову вновь, но Сириус не дал ему спрятать взгляд, обхватил его лицо своими ладонями и чуть приподнял, будто собирался поцеловать. Сердце Римуса пропустило удар. — Луни, там, за пределами Хогвартса, война, — Сириус огладил его щеки большими пальцами и выдохнул. — И мы не знаем, что будет завтра, не то что через год. Но, что бы ни случилось, дело никогда не будет в том, что ты оборотень, — по губам Сириуса вдруг скользнула тень улыбки. — Ладно, если бы ты сказал, что ты зануда и поэтому всё будет сложно, а та-ак… — Сириус! — Римус от неожиданности рассмеялся и попытался вывернуться из его объятий, но не смог, да и не слишком старался. — Что? Когда ты так занудствуешь, я правда начинаю задумываться… — Ты это всё-таки умеешь? — фыркнул громко Римус, заставляя Сириуса проглотить от возмущения следующие слова. — Возьму на заметку. — Возьми-возьми, Лунатик, — проговорил Сириус со смешком ему практически в лицо, тут же отстраняясь с нарочито оскорбленным видом. — И что, ты правда хочешь получить свой шанс? — вдруг спросил Римус, чувствуя себя обнаженным, с распахнутой — теперь до самого конца — душой. Это чувство уязвимости одновременно не нравилось ему и будоражило, потому что только одному Сириусу было позволено знать все его болевые точки; Римус привык скрываться, привык запирать свою сущность, свою силу даже от самого себя, привык притворяться кем-то ещё, а любовь, которую он испытывал к Сириусу, была так глубока, что как сеть капилляров пронизывала каждое его чувство и мысль. — Шанс? — Только не надо за мной эпически ухаживать, я всё-таки староста и надеюсь оставить после себя этот замок в полной сохранности, — Римус немного нервно улыбнулся, когда ладони Сириуса по хозяйски соскользнули по его лицу и шее на плечи. — Какая жалость, — Сириус склонился ниже и коснулся губами его щеки. — Но ради тебя я могу пойти и на это. — Мерлин, какие жертвы, — пробормотал Римус, снова едва дыша от напряжения, повисшего в ледяном воздухе, потоками гуляющем вокруг них. Даже волку внутри него становилось холодно, и объятия Сириуса не помогали. — Нарвёмся ведь на кого-нибудь, когда будем возвращаться, и с нас снимут оставшиеся баллы… — А ты скажешь, что поймал злостного нарушителя, ты же староста, — Сириус провел руками по его плечам, очаровательно, с почти хищным магнитизмом улыбаясь. Он замер, будто хотел сказать или сделать что-то ещё, и это повисло между ними как и любая недосказанность. Всё происходящее казалось Римусу каким-то прекрасным, но в то же время пугающим сном, из которого он не хотел возвращаться. — Никто мне не поверит, — Римус крепче сжал руки, лежащие на талии Сириуса, и не смог сдержать дрожь. Сириус, почувствовав это, прижался к нему крепче, но лучше от этого определенно не стало. — Если я завтра свалюсь с простудой и пропущу тест по заклинаниям, я перестану с тобой разговаривать. Сириус улыбнулся, будто бы эта угроза ничего не стоила — впрочем, так и было. Он погладил Римуса по волосам и обхватил другой рукой за талию, увлекая прочь с обзорной площадки, на которой они оставили это неловкое полупризнание и столько вопросов, на сколько ни у кого из них не было ответов.

***

Римус спал так сладко, что, наверное, физически чувствовал, как утопал в патоке удовольствия и — впервые за такое долгое время — спокойствия, даже если после вечернего разговора с Сириусом в глубине души появилось было только больше непонимания. Он ожидал — и очень надеялся, — что проспит так хотя бы несколько столетий, чтобы никогда не узнавать, что в реальности всё было не так радостно. Однако зря. Джеймс сдёрнул с него одеяло ещё до того, как прозвенел будильник, и запрыгнул сверху, не обращая никакого внимания на его сердитый рык и на то, что с петель снова слетел балдахин. — Вставай, Лунатик, птички уже поют, — заорал ему прямо в ухо Джеймс, и Римус без за зрения совести врезал ему по плечу и довольно улыбнулся, услышав возмущенное «ай». — Что, Сириус сказал тебе «да», и я сразу стал не нужен? — Что за бред ты несёшь? — всё ещё в полусне спросил Римус, пытаясь совладать с голосом, но тот непослушно переходил на шепот, едва только стоило Римусу подумать о том, что он мог бы ещё немного поспать. — А вот и не бред, — Джеймс забрался к нему под одеяло и, обвив всеми конечностями, заглянул в глаза как собака, которая ожидала любимое лакомство. — Ну? — Что? Джеймс, мне тяжело, — Римус попытался было его сбросить, но это было не так уж и просто, несмотря на то, что друг был значительно ниже его. — И больно, у тебя одни кости, ты вообще ешь? — Ты мне зубы не заговаривай, признавайся давай, целовались вы или нет? — Джеймс ткнул ему в бок пальцем и попытался пощекотать, но Римус извернулся и укусил его за нос, довольно улыбнувшись на последовавший за этим возмущённый вскрик. — Почему ты у Сириуса не спросишь? Он же тоже там был, — недовольно проговорил Римус, окончательно проснувшись, и, высвободившись из цепких объятий Джеймса, сел. — Его неинтересно, он не смущается, — фыркнул позади Джеймс в ответ, и Римус едва удержался, чтобы не закатить глаза. — Поэтому нужно доставать меня в… восемь утра, ты нормальный вообще? — Римус попытался достать Джеймса ногой, чтобы столкнуть его с кровати, на которой тот развалился, но он ловко перекатился на бок. — Мы вчера вернулись в половине третьего, имей совесть. — Нет, пока не расскажешь, — Джеймс подобрался к нему сзади и снова обхватил его за талию руками, утыкаясь щекой в его бедро. — Ну Лунатик, мы все так долго ждали вашего воссоединения. Признавайся, он хорошо целуется? Лучше, чем я? — Лучше тебя никто не целуется, а теперь отвали, — Римус запустил в него подушкой и, когда Джеймс дезориентированно махнул руками, спихнул его с кровати. Джеймс, цепляясь за простыню, свалился на пол и выругался. Со стороны кровати Питера раздалось отчетливое «вы достали орать», и Римус виновато покосился в тот угол, когда из-за занавески показалась растрёпанная голова Питера. — Вы целовались, я так и знал! — воскликнул Джеймс, которого такие формальности как здоровый сон друзей не особо волновали, и вынырнул из-за кровати раскрасневшийся от возбуждения. — Не целовались! — раздраженно фыркнул ему Римус, и в Джеймса внезапно полетела ещё одна подушка — со стороны кровати Питера, — заставив Римуса против воли рассмеяться. — Ты достал даже Питера, Сохатый. Питера. Он скорее руку бы себе откусил, чем кинул в тебя подушкой. Джеймс даже подавился от смеха, обнимая подушку Питера и драматически прижимая её к груди. — Ах, ещё вчера я был любимцем толпы, у меня были лучшие друзья в мире, а теперь я одинок, несчастен и у меня есть только эта подушка, — он даже закатил глаза от усердия, а затем резко выпрямился и запустил подушкой в Римуса, попав ему аккурат в лицо. — Да что с вами не так? Если бы мы с Лили остались вдвоем под звездами, я бы ей всё исцеловал. — Ты ужасен! — ответил Римус, продолжая смеяться, и полог кровати Сириуса внезапно тоже отодвинулся. — Мы с ним даже не встречаемся ещё. — Как это не встречаемся? — удивлённо спросил Сириус, встретившись с Римусом глазами, и тот неожиданно почувствовал дьявольски сильное смущение. — Не слушай его, Сохатый, мы встречаемся. — О, мы встречаемся, хорошо… Хорошо, — неловко протянул Римус, безотрывно глядя на растрёпанного Сириуса. Он мгновенно забыл о том, что был недоволен, что хотел спать, что Джеймс смущал его тупыми вопросами — его губы растянулись в радостной, восхищённой улыбке помимо его воли, а в груди тепло загорелось маленькое солнышко. Сириус провёл рукой по волосам, скрывая запоздавшее смущение от этого взгляда, и чуть повернул голову. Солнечный луч скользнул по его белой коже, будто бы смешиваясь с внутренним свечением, свойственным Сириусу, и Римус вздохнул, подумав о том, что хотел бы быть этим лучом. — Ой, Бродяга, не умеешь ты обращаться с нежными цветочками вроде Римуса, — Джеймс оттолкнулся от кровати, наконец поднимаясь на ноги. — Надо было выбирать меня, Луни. — Никогда не поздно, — Римус посмотрел на Джеймса, и тот, игриво выгнув бровь, сел перед ним на колено с подушкой Питера. — Вали от него, я отдам тебе все алмазы мира. — Всех алмазов мне дороже миг любви, что ты мне подаришь, — пропел Римус, чуть наклоняясь вперед, будто собирался поцеловать Джеймса, но Сириус проявил чудеса неведомой ловкости и в мгновение ока оказался между ними, поочередно возмущенно взирая то на одного, то на другого. — Джеймс, ты итак в очках, хочешь окончательно зрения лишиться? — фыркнул Сириус, садясь рядом с Римусом и толкая его на кровать под тихий смех Питера, укрывшегося с головой одеялом и наблюдающего оттуда за происходящим рядом бесплатным цирком. — Уже нацеловались. — Так это по твоей милости, — ответил Римус, поднимая от поверхности кровати голову, чтобы посмотреть на собеседников, но Сириус кинул в него лежащую в руках Джеймса подушку, заставляя против воли лечь обратно. — Я уже извинился, — Сириус упал рядом и обнял Римуса за талию, от чего градус неловкости в комнате подскочил сразу вполовину. Римус застыл, не совсем понимая, куда ему деть руки, а Сириус уже в своей привычной манере устроился у него на плече, победно взирая на Джеймса. Сириусу это ничего не стоило. Он всегда был таким — быстрым, дерзким, берущим то, что хотел, причём немедленно. Он целовал малознакомых людей и близких друзей, обнимался со всеми подряд, его флирт работал как часы, но всегда в нём оставалась какая-то особая отстраненность, будто это был единственный способ обратить на себя внимание, будто только так он мог получить нежность и тепло. Римус не сомневался, что лишь потому, что Сириус всегда выбивал любовь силой, он не заметил ни единого намёка на чувства, которыми Римус его одаривал, и ни на мгновение не задумался, что это могло быть нечто большее, чем просто хорошее расположение. — Нет, не извинился, — улыбнулся Римус, чуть поворачиваясь и запуская руку в растрёпанные длинные волосы Сириуса, пропуская пряди через пальцы; он пах лавандой и немного хвоей — это кружило голову Римуса, не оставляя ему даже возможности мыслить здраво. Ему все еще не верилось в то, что они делали это, что Сириус был не против, что их что-то связывало, что-то большее, чем дружба, потому что Римус так долго его ждал, так долго к этому шел, что его сердце, обращенное в камень, боялось отогреться в лучах внимания Сириуса. Он все еще хотел сбежать, хотел, чтобы никто его не нашел, чтобы никому не было больно, но он понимал, что это невозможно. Сириус был прав — за стенами Хогвартса шла война, и едва ли они все останутся в стороне, когда окажутся достаточно взрослыми, чтобы сражаться — если бы был какой-то подходящий возраст для этого. Нельзя было бросать друзей в такие сложные дни, да и Римус, в глубине души, очень этого не хотел. Он привык к любви, привык быть окружённым заботой, и знал, что стоило ему остаться одному, как он пропадёт. Ему нужно было любить точно так же, как позволять любить себя. — Еще успею, у нас вся жизнь впереди, — пробормотал Сириус ему в шею, чуть приподнимая голову и касаясь ее губами. По коже Римуса привычно скользнул ток, разрядом отдаваясь в солнечном сплетении. Он коснулся своей груди рукой, чтобы успокоить участившееся дыхание, и закрыл глаза. Друзья тактично больше не подавали признаков присутствия, лишь упал тяжелый полог, отрезая их от реального мира, в котором оставались все сомнения, до этого терзавшие сердце Римуса. Он чувствовал себя неловко, странно, нелепо, он не знал, куда деть руки, что делать, как себя вести, стоило ли спросить про их новые отношения, — и, тем не менее, он не ощущал сомнений. — Эй, Лунатик, — прошептал Сириус и поднял голову. Их взгляды встретились. Римус чувствовал его дыхание на своих губах. Он так часто представлял себе этот момент, что теперь все это тоже казалось ему сном. Сириус погладил его по щеке, по волосам, пропуская пряди через пальцы, и улыбнулся дрожащими губами. — Я выиграл джекпот. Римус хотел ему верить — и верил. Сириус смотрел на него с такой безграничной преданностью, что он не мог и не хотел отбросить это в сторону, притвориться, что это ничего не значило. Теперь — не хотел. — Да ну? — Ага, — он придвинулся еще ближе; Римус чувствовал на своих губах его улыбку. — Хочу забрать свой приз. И Сириус поцеловал его. Это был нежный, почти робкий поцелуй, полный глубочайшей привязанности; Римус хотел застыть в этом моменте навсегда, запомнить каждое мгновение, чтобы, если это был первый и последний раз, использовать его как топливо для жизни, которую он никогда до этого момента не любил. Сириус отстранился, тяжело дыша, и прижал его к своей груди крепче. Римус положил пальцы на его грудь: под ними быстро-быстро билось сердце, глубоким, четким ритмом отрезая секунды между бесконечным страданием и счастьем. Я люблю тебя, — привычно подумал Римус, но вместо боли, острыми шипами царапающей душу, внутри него распускались нежные лепестки надежды, и радости, и восхищения этим миром, который позволил ему остаться человеком, все еще любящим и способным на дружбу, даже если внутри него тихо затаилось в ожидании своего часа чудовище.

***