Вырванные страницы из дневника

      Это было ближе к вечеру четвертого февраля, когда мы вышли из ущелья Малика к перевалу. Несмотря на негостеприимную погоду все шло неплохо, мы бодро шли вперед цепочкой, но вдруг...       — Люся!       Голос Васи Постыря пролетел сквозь ветер и снег, и я услышала его.       — Люся! Стой!       Я обернулась, защищая рукой лицо. Место было жуткое — все ревет и движется вокруг тебя, не видно ничего, кроме белой пелены, и лишь немного темнеет рюкзак Коли впереди. Как там шел направляющий Вадя, я понятия не имела и не завидовала его участи.       — Неля отстала! — пояснил Вася, подобравшись ко мне. — Нужно вернуться.       Ох, что же там случилось с Васенкой? Я напрасно вглядывалась в пелену за спиной Постыря, надеясь увидеть подругу. Может, просто сошла с лыжни? Далеко ли мы ушли от них? А Толя с Глебом с ней?       — Люсь, ты чего встала? — из вьюги неожиданно выкатил Норкин, едва не наехав на мои лыжи. — Что случилось?       От ветра и снега у него на лице с одной стороны все покрылось коркой, но он словно и не замечал этого, только щурил глаза-черточки. За его спиной показался Вадим. Ну, значит хотя бы мы никого не растеряли по дороге.       — Васенка отстала, — пояснила я, стягивая рукавицу. — Подождем или к ним пойдем?       — Я… — заговорил было Коля и резко замолчал, когда я потянулась и смахнула снег с его лица. — Я… думаю, надо вернуться. Вадь?       — Да, возвращаемся, ребят, — поддакнул Шакунов, жмурясь от ветра. — Может, им помощь нужна.       Развернувшись, мы направились обратно, не упуская из виду след лыжни, который еще не успело замести. Но Васенки, Глеба и Брони не было ни видно ни слышно.       — Глядите!       Вася так резко остановился, что я налетела на него, наехав на его лыжи. Но Постырь и не заметил, указывая рукой перед собой.       — Смотри! Смотри! А слышишь?       Да, услышала. Поначалу казалось, что вокруг ревел только ветер, но затем я разобрала отдельный вой. Или скорее стон — протяжный и болезненный, как будто жаловалась сама природа. Во второй раз он прямо-таки ударил в голову, словно став ближе. Я зажала ладонями уши, выронила одну палку. Сердце подскочило, и меня окатило волной страха. Как будто я оказалась на краю пропасти или мне на шею накинули петлю — такой страх. Дикий, животный.       Не успев опомниться, я вцепилась в руку Васи. Он коротко хохотнул и шутливо толкнул меня плечом. Вообще ничего не боится, ты погляди на него.       — Ну ты и трусишка, Люсенька!..       — Как воют, а!       С нами поравнялся Норкин и, расправил плечи, вглядываясь вперед, как будто что-то видел. Густые черные брови почти скрывали собой глаза, и от ветра он поджал губы и наморщил нос, как будто ему это все опротивело.       — Кто, кто воет, Коль?       — Скалы вот эти, останцы.       Я лучше присмотрелась к тому, на что он указывал. Вася тоже приложил руку козырьком, сквозь снег и ветер рассматривая скалы. И только я ничего не видела. Хлопала глазами как дурочка, а лицо царапали белые крошки.       Норкин заметил это, тронул меня за плечо и рукой указал, в какую сторону следует смотреть. И я наконец-то разглядела.       Сквозь метель проступали темные силуэты камней, раз в пять выше человеческого роста. Заметенные снегом, они угрожающе нависали и, казалось, вот-вот рухнут от такого сильного ветра. Невозможно было представить, что сама природа воткнула их здесь, на устрашение людям.       Останцы вставали из снега, точно богатыри из былин, шестеро, выстроившись по рангу. Еще чуть-чуть, и пойдут прямо на тебя, возьмут в кольцо, растопчут, оглушат... И как только мы не заметили их в первый раз? Как прошли мимо, не слыша их стона?       — А почему они так жутко воют?       — Дыры в них, — ответил Шакунов, появившись за нашими спинами, — вот ветер и ревет. Как в свисток дует.       Изумительно — ревут камни, а кажется, что живое чудище.       Коля вытащил из кармана компас и сверил азимут.       — Северо-северо-запад! — объявил он, как будто это могло нам как-то помочь.       Вадим с силой выдернул палки из сугроба.       — Пойдемте дальше, надо ребят найти.       И мы пошли, прямо к «великанам», щуря глаза от такой метели и пытаясь разглядеть наших потерянных бедолаг. А Коля всё продолжал болтать:       — Неудивительно, откуда растут ноги у мансийских легенд. Воющие великаны… Понимаете, эти останцы так выветрились, что готовы рухнуть в любую минуту. — Он еще раз посмотрел на них. — Пять скал. Словно пятерня торчит из земли.       Пять? Почему же пять? Но не успела я и рта открыть, как Вася довольно гикнул и вскинул палку.       Сквозь метель показались ребята, темнеющие в снегу как кучка камней. Васенка почти лежала, ее придерживал Броня. Рядом стоял Глеб, но он живо обернулся, услышав нас.       — Ты говоришь «пять»? — крикнул он Норкину. — А не шесть?       — По-моему, пять.       Мы с Васей пока поспешили к Неле. Я всё боялась, что она, как и Саша Южин, подвернула ногу.       — Что я вижу? Некоторые отдыхают лежа?       Постырь, конечно, шутил, но бедная Неля так зашуганно смотрела на нас, что у меня ком в горле встал. Броня поднял голову, и я почти испугалась, увидев, что он встревожен. Это так не шло ему, и было так непривычно видеть, как у него застыло все лицо от напряжения. Что же тут случилось?       — Уйдем отсюда. Уйдем скорее… — словно в бреду бормотала Васенка.       Мы с Броней взяли ее под руки, помогли встать и отряхнули от снега. Она была не ранена — только немного разбила нос. Я не сразу заметила кровь на ее лице и капли на снегу. Но Неля все равно норовила пригнуться, прилечь, как будто старалась от кого-то спрятаться.       — Ты упала, Васенка? Сильно?       Она не ответила, только снова пробормотала: «Давайте уйдем отсюда… уйдем скорее.» К нам повернулся Сосновский.       — Возвращаемся к Малику! — скомандовал он, перекрикивая ветер и вой останцев. — Там переждем непогоду.       Делать нечего. Я крепче подхватила Васенку под локоть, но тут подошел Глеб и мягко оттеснил меня.       — Идти и так тяжело, — объяснил он, заботливо обхватывая Нелю одной рукой, — держись лучше за нами. Так быстрее доберемся.       Рюкзак Васенки он передал Шакунову, а вперед пропустили Васю с компасом. За ним шли Броня, Васенка и Глеб, потом Вадим с двумя рюками, а мы с Колей как неприкаянные тащились позади всех.       Норкин то и дело оглядывался на останцев, а я потихоньку заражалась настроением Васенки и старалась как можно скорее уйти отсюда. Но это неправильно. Неправильно, что мы повернули назад. Сколько времени, сколько километров потеряем из-за этого. Уложимся ли в срок? А если погода не изменится?       «Ан-ана, а вдруг проснется Тумпа-Солях?»       Моя левая лыжа вдруг с визгом налетела на камень, а я, задумавшись, не смогла сразу среагировать. Лишь успела взмахнуть руками с зажатыми палками и упала. Вперед, напрочь забыв все уроки Сосновского.       — Ёшки-матрёшки, Люсь, ну ты чего!       Я и сама начала подниматься, но мне соизволил помочь Коля. У него руки сильные, и даже не по себе становится, когда в приступе гнева он сжимает кулаки.       Я выпрямилась, но голова у меня еще чуть кружилась от всего этого — воя, белой метели вокруг и... вида крови на снегу. Пятна расползлись на белоснежном покрывале, как будто здесь кого-то убили. Я крепче оперлась на палки, чтобы сохранить равновесие, и часто заморгала от боли и снега на ресницах. Норкин грубо отряхнул мою штормовку.       — Как знал, не надо девчонок в поход брать.       Немного наклонившись, он заглянул мне в лицо. Я тоже нос разбила? Или еще хуже? Хотела потрогать, но забыла, что в рукавицах, да и еще лыжные палки сжимаю так, словно это сокровище какое.       — Подожди.       Серые, быстрые глаза Коли еще раз пробежались по моему лицу, а затем он зубами стянул свою варежку и, не выпуская ее изо рта, потянулся ко мне. Выглядело это презабавно, и я даже нашла время пожалеть, что у меня нет под рукой фотоаппарата. Вот это был бы кадр.       Большим пальцем он вытер что-то с моей верхней губы, а потом коротко оттер ладонью щеку. Прикосновение было небрежным, но зато рука у него оказалась теплой и не шершавой. Он быстро потер пальцы друг о друга, натянул рукавицу обратно и сразу заговорил:       — Чуть-чуть покровило, не чета Неле. Уже все нормально, кровь больше не идет. Пойдем, пока ребята нас не потеряли.       И он поторопился вперед. Я старалась не отставать, но все движения были какими-то заторможенными, и мне казалось, что я двигаюсь медленно-медленно. Пощупала языком передние зубы, затем быстро облизнулась. И правда, крови больше не было.       Нужно было сказать что-то насчет его «девчонок в поход не брать», но я не могла заставить себя выговорить хоть что-нибудь. Воет метель, воют останцы, болит нос, и еще начать спорить с Норкиным? Нет уж, спасибо.       Так и шла молча, смотря, как на рюкзаке Коли скапливается снег. Все больше и больше.       Мы остановились на том же месте, на котором ночевали давеча. Поспешили поставить палатку, чтобы уложить туда Васенку — бедняжка до сих пор была такой бледной и напуганной, как будто контуженной. Что она там увидела, у этих останцев? Что ее могло настолько напугать? Я почти боялась, что Глеб вот-вот прикажет повернуть назад и идти до ближайшего селения. Пока он с мальчишками утаптывал лыжами снег под палатку я сидела рядом с Нелей на чьих-то рюках и следила за ними. Пыталась разговорить подругу, шутила, болтала, но она ни словечка не проронила.       Едва между двумя березками натянули палатку, едва расстелили весь наш скарб, как Васенка поспешила спрятаться там, как в домике. Да что с ней такое? Может, все дело не в разбитом носе? Может, у бедняжки разбито сердечко? Я посматривала на Глеба одним глазом, но он ничего не сказал Неле, и она ушла спать.       Мы не стали тратить время на копание ямы для костра. Нарубили палок и сучьев, уложили гатью и развели огонь.       Есть никому не хотелось. Петь и играть на гитаре тоже. Я, конечно, все же повесила котелок с какао. Хоть руки погреем о чашки и то ладно.       Где-то в стороне постанывали останцы-великаны, но уже не так громко и страшно. А что? Сегодня будем спать под настоящий хор.       — Завтра минуем перевал, — тихо заговорил Глеб, не смотря ни на кого из нас, только в огонь. — По времени мы успеваем, с этим порядок. Только бы погода нам подсобила.       Он повернулся назад, а за ним невольно оглянулись и все остальные. Ух, ну и ревело там! А у нас тут на биваке тишь и благодать, настоящий домашний уют.       Только Васенки у костра не хватает.       Вадим словно ненароком подслушал мои мысли.       — Глеб, а что… — он выразительно кивнул головой на палатку. — Ударилась сильно, да?       Он коротко глянул на Шакунова и снова опустил глаза. Нет, ну точно неспроста. Поссорились они, что ли? В походе и без того нелегко, а если еще сердечные переживания добавить, то этак можно вообще никуда не дойти.       — Немного разбилась. Испугалась воя этого… Неля же у нас такая впечатлительная.       Норкин, который сидел рядом со мной, прямо весь подобрался, чтобы напомнить о том, что «девчонок в поход брать не следовало», но я предупредила это, крепко стиснув его за руку. И он промолчал.       Вадим едва заметно усмехнулся.       — Да, конечно… Лялька у меня тоже такая… — и его глаза прямо помутнели от грусти.       Забулькало наше какао, и я поспешила занять себя работой. Вот нет ничего хуже сидеть в тишине и ждать непонятно чего, переживать и в то же время следить за всеми. Мама мне не раз говорила: «Люська, у тебя слишком большое сердце», как будто это плохо. Но кто еще позаботится о ребятах кроме меня? Им самим наплевать на себя, если бы я не проверяла их перед каждым походом, то они забыли бы дома и свитера, и носки, и свои головы тоже.       Мы медленно пили какао, сидя в тишине. Вася сначала поглядывал на гитару, но не рискнул достать ее. Как-то неудобно было, что ли. Если бы только Неля соизволила выйти и посидеть вместе с нами, то всем стало бы легче.       — А знаете, почему они так воют? — вдруг спросил у нас Броня.       Никто и рта открыть не успел, как он продолжил — ответ у него уже был готов:       — Клад сторожат, вот точно! У манси наверняка здесь где-то золотые залежи запрятаны. А останцы-великаны их охраняют.       Он продолжил говорить, но я почему-то почти не слышала его. Снова вспоминала вой и рев там, на перевале. Как даже мне вдруг стало страшно. Неудивительно, что Неля так перепугалась.       Глеб ушел в палатку, проверить, как там она. Толя все расписывал про клады манси, и к разговору неожиданно подключился Вадим. Вспомнил легенду про какую-то Золотую бабу и принялся ее пересказывать. А Вася сидел и слушал, подперев кулаком подбородок. Глаза у него казались темными-темными, и не знаешь, о чем он думает. То ли смеется про себя над глупой болтовней мальчишек, то ли верит им… а может, знает больше, чем все мы. Вдруг я поймала на себе его взгляд, он усмехнулся и слегка кивнул. Как будто сообщил о чем-то секретном. Я коротко улыбнулась ему в ответ и опустила глаза на кружку.       Завтра снова покорять перевал. Снова проходить этот же путь. Уж завтра мы точно должны дойти до Раупа и плевать на метель.       Меня в руку толкнул острый локоть Норкина.       — А ты в это веришь, Люсия?       В то, что мы можем пройти перевал и добраться, наконец, до озера?.. Ох, я же не вслух это говорила. Или вслух?       — Ты про что? — растерялась я.       — Про клад, — глаза Коли сощурились от невидимой улыбки. — Веришь, что он есть? Или в легенду о Сорни-най?       — Чего-най?       Норкин отвел от меня взгляд. Я решила, что он больше ничего не скажет, но он постучал пальцем по кружке и пояснил:       — Я просто думал, ты слушаешь. — Он кивнул на Вадьку, который продолжал что-то втолковывать Толе. — Шакунов говорит, что у манси здесь обитает местная богиня, Золотая баба. Она получает богатые подношения, вот они где-то здесь и спрятаны. Но зимой шаманы сюда не ходят… — Хитрая улыбка тронула его тонкие губы. — Поэтому Сорни-най сейчас злая. Останцы ей служат и подкарауливают случайных путников, чтобы принести их в жертву…       — Ой, да помолчи ты! — я толкнула его в бок, и он едва не выронил кружку, но весь задрожал от беззвучного смеха. — И Васенке не вздумай об этом говорить.       — Да это понятное дело.       И он снова стал угрюмым. Как будто внутри него погасла свеча.       Вернулся Глеб, и разговоры сами собой затихли. Опять повисла тревожная тишина. Только иногда потрескивали ветки деревьев, да вдруг костер выпускал ворох искр. Поскрипывала палатка, шуршала поземка, и порой с веток елей начинал лететь снег.       Словно среди нас бродила невидимая, голодная богиня.