Бездна

Гарри Некоторыми нашими поступками руководит сам дьявол. Именно он выбирает цель и орудие для поражения цели, и мы можем поступиться всем, чтобы в итоге не получить ничего, но это только кажется. Каждую ночь закрываю глаза и брежу, все еще балансирую между сном и черствой кромкой реальности. Ради мечты можно пожертвовать всем, а потом, когда желаемое начнет сбываться, молить, чтобы злой рок, который направляет руку твою, помог до конца, до самой цели, и не выхватил желаемое в последний момент. Я надеюсь, что Драко не убьет меня в порыве гнева: когда-то он уже был близок к этому. Может, именно злой рок покинул его в последний момент? В самый важный момент. Надеяться, что он оценит мои старания — вот уж точно гиблое дело. Так или иначе, вероятно, скоро я умру, оставив его на земле, без меня. Ему, наверное, только легче дышать станет, если вообще заметит мое отсутствие, а я же… даже в другом мире, неважно — ад это или рай, буду умирать каждую секунду заново, без него. Иногда ненавижу себя прямо пропорционально той степени, в которой люблю его. Как могу так поступать с ним? Как могу человека, за которого смог бы отдать искромсанное сердце, подвести к черте? Боюсь, что это будет черта. Как могу быть таким же плохим, как он? Даже хуже. Как? Я ругаю себя, мучаюсь совестью, но не могу поступиться мечтой. Пусть это будет раз, если вообще он возможен, но будет, и что бы, ни случилось, чтобы, ни получилось из этого — станет огненным пером из крыла моей Жар-птицы. Моя попытка, глупая попытка, моя особенность быть в самый нужный, самый крайний момент, в нужном месте. Счастье мое. Прокручиваю в памяти тот вечер. Помню, как вывел его на улицу и с совершенно безумным взглядом потащил куда глаза глядят. Он был очень тяжелым, но, честное слово, приятнее ноши нет. Когда ко мне начал возвращаться разум, и голова, полная восторга — он рядом, он со мной! — начала проясняться, вернулось понимание происходящего. Хоть и малое, но понимание. Забини будет искать, и будет лучше, если найдет. Тогда, быть может, даже факт похищения (Мерлин! Я безумен! Я похитил его!) пройдет стороной, не привлекая общественного внимания, забудется. На нас таращились люди, — еще бы, подросток тащит пьяного типа! — я свернул в какой-то проулок и только потом понял, что мы возле «Кабаньей головы», и это было весьма кстати. Не очень хотелось сажать его на холодную землю, но выбора не было. Я пристроился рядом и, понимая, что времени очень мало, — кто знает, насколько быстро очухается Забини? — тормошил его, нежно, но, стараясь скорее привести в сознание. Он открыл глаза — совершенно мутные, и пытался, силился то ли что-то вспомнить, то ли что-то произнести. — Что? Ну же, говори! Что? — всматривался в него. — Ну?! Схватил за ворот плаща и прижал к себе плотнее, чтобы он был близко-близко, как никогда уже не будет, и от этого становилось невыносимо. Это слишком жестоко! Я прогонял эти мысли прочь, не желая думать, что уйдет, желая только наслаждаться моментом. — П-п… о-о… р-р-р, — клянусь — это была моя фамилия. Дальше, он тряхнул головой и совершенно ясно сказал: — Гей. Узнал, значит. Точно не помню, когда именно слезы — это были горькие слезы — полились из глаз. Наверное, именно после этого слова, наверное, не скажу, что это ранило меня. Просто… ему легче было сказать это, чем что-то иное. Его реплика задела какую-то сильно натянутую струну внутри меня, особую струну, прикасание к которой отдавалось ноющей болью. Мы совсем недолго посидели, прижимаясь друг к другу. Может, это даже была секунда или две, но она казалась такой сладкой, такой вечной, и в то же время такой скоротечной. Слишком быстро прошло затишье — я почувствовал легкий толчок, совершенно невесомый, жалкая пьяная попытка выбраться из объятий, которые наверняка душили. Может, я надышался разящими от него парами спирта, или этот его жест в бреду, отталкивающий, подействовал, или, может, луна в козероге вступила в силу, да и какая разница — я просто дико разозлился. Невероятно! Мне стало настолько больно, что я мог убить всех, порвать всех на тонкие ленточки. Обидно, когда человеку можешь отдать все, а он даже объятие стерпеть не в состоянии. Ты можешь сделать ради него все, а он даже минуты с тобой вынести не способен. Почему?! Это был, конечно же, риторический вопрос, но мне было так обидно и так больно за себя. Неужели я такое ничтожество, что даже прикоснуться к нему не могу? Мерлин, как я жалок. Я начал бить его по щекам, и светловолосая голова падала то на одно плечо, то на другое. Несколько десятков ударов, и он посмотрел на меня вполне трезво. — Поттер, — выплюнул это еще противнее, чем всегда. — Что ты д-делаешь?! Я испугался. Ну что я за идиот? Зачем, его бил? — Д-драко, — у меня тоже дрожал голос, но не от холода и не оттого, что я был пьян, как он. Не знаю от чего, может, от его имени на языке? Так волнительно произносить «Драко», как давно уже зову его в своей голове, в мыслях. — Я… я ничего… я… — П-пидор! Прочь из головы! В-вали! — начал уже более серьезно вырываться. — Душно! Х-хочу проснуться! Выпусти! — хрипло кричал. — Нет, Д-драко, послушай, я… я не сделаю ничего плохого, Д-драко. — Гей! Уходи! Н-ну почему мне не верят? Т-ты гей! — Драко, прости меня, — зачем говорил это? Знал я? Он пьяно хохотал, пока не закашлялся. — Н-нет. Я не прощу, — все еще дерзко улыбался: воистину улыбка падших ангелов и развратных куртизанок, хотя откуда мне знать, ни одних ни других не встречал. Только Драко. — П-признайся всем…что ты... — Гей, — дополнил я фразу за него. — Но я не могу, Драко, не могу предать себя, не могу просто сдаться. Я не сделаю этого — отдать все, не получив ничего взамен. — Это говорил не я, это был злой рок за моей спиной, именно он шептал Драко моим голосом, не я. Что это было вообще? Словесный шантаж? Уговор? О чём? Вижу душу свою — не было в ней такого. Он смотрел на меня, казалось, с упрёком, презирал меня. Я чернее его. — Ч-что ты хочешь? — хмыкнул, уже развалившись на земле. Я опытался его поднять, но он покачал головой, и я беспрекословно послушался. Драко повторил вопрос. — Я хочу… желание, — это было так просто. Оно просто срывалось с языка, будто я покупал жевательные леденцы. Это вертелось на языке, как Сектумсемпра. А потом — клянусь, в который раз! — он сам, путаясь и ругаясь, закатал рукав на правой руке, и посмотрел на меня, мол, делай то же самое. Я, будто действительно в пьяном бреду, выполнил указ. Мы соединили руки и наверняка выглядели безумцами. — Драко? Что ты хочешь сделать? — язык еле ворочался. — Непреложный. Слышал я об этом, Снейп с таким же ходит. — Нет! У нас не выйдет! Вообще свидетель нужен, ч-человек, который проведет ритуал! — от волнения я заикался и пытался выхватить руку, но безуспешно — кожа у него словно бархат, не просто отказаться от таких ощущений, а еще… он держал мою руку. Сам, с силой. — Д-дурак, Потти. Насколько сильно х-хочешь желание? Всей любовью во мне, всем существом моим. — Вот и я хочу, всей ненавистью во мне. — «Всем существом в нем», перевёл я. — При таком раскладе может сработать. Всё-ё-ё зависит от силы нашего желания, — уже интимно шептал. Может, подсознательно догадывался о «желании», или это типичное пьяное поведение? Мы оба, вместе, в жутком порыве достали волшебные палочки. А дальше, я повторял за ним слово в слово. Не зная еще, сработает ли это, мы клялись, иногда заикаясь, связывались своими силами. Сработает ли волшебство на одном лишь желании двух подростков? Свяжет ли магия? Этими вопросами, я уже задавался после, а в тот момент я был уверен на все золото Гринготса — да. Не было мощи у расплывчатого закона противостоять магии в наших телах. Сжигающей наши сердца дотла, идущей через нашу суть, живущей в ней. Драко еще пьяно похихикивал после клятвы. Он думал, что теперь в выигрыше, ведь подумаешь какое-то желание в обмен на мое признание перед всей школе, что я гей. Я быстро укутывал его руку, выправлял рукав и застёгивал манжеты. Казалось, что доносятся еле слышные отклики криков Забини. К моему глубочайшему удивлению, расправившись с рукавом, я обнаружил, что Драко вырубился. У меня было еще чуток времени, совсем крошечное количество, которое я потратил на сжимание его тела в руках. Мозг отключился, отдавая чувствам распоряжаться мной в полной мере, а чувств было через край, аж плескалось. Я просто пьянел, дурел, мне было невероятно хорошо рядом с ним. Сжимая его, тиская, целуя — кожа у него чистый восторг! — ощущать, как пульсирует жилка на шее, под моими губами, как стучит его сердце под моими влажными ладонями. Невероятно. Волосы… шелк в моих руках был бы грубее. Я не скупился на ласку, буквально одаривал его тем, что творилось в душе, изливал на него свою боль, нежность, страдания. Доказывал каждым прикосновением, что люблю его. Молил прощения за все, чем мог обидеть его раньше — глупость еще та конечно. Вот тогда слезы были градом. Я не знаю, что это, не любовь, это помешательство, иначе уже никак не назвать. Это вышло за пределы понятного чувства, это стало наваждением. Тело томилось, разрывалось на части от счастья, от удовольствия. Какой он теплый, горячий, родной, и одновременно — чужой мне. Это неописуемо, за такое можно душу отдать. Не знаю, сколько это длилось, опять время было то ли вечностью, то ли секундой, но в бреду я услышал более четкие крики «Драко!», и времени на сожаления уже не было. Я весь находился, как на другом уровне сознания, будто парил над землей, даже пальцами ног до бренности не доставал. Укутал плотнее его в плащ и подобрал мантию-невидимку. Я так и не посмел поцеловать его губы. Только на прощание невесомо коснулся их подушечками пальцев. Накинул мантию, и тут же с другого конца улицы подбежал Забини, увидевший человека, похитившего мое сердце. Сил смотреть на них вместе не было, и я побрел в замок. Я и злой рок, идущий за мной попятам. * * * На следующий день меня поджидал сюрприз. Думал, будет долгий разговор с взбесившимся Драко, с пеной у рта орущего на меня за произошедшее, но, как выяснилось — Драко все забыл. Все. Даже более того — вообще перестал меня замечать, и ни одного упоминания о сделке, ни о чем. Я тоже хотел забыть, как он. Да и думалось, что все это была глупость, и не сработало ничего, но не вышло. Буквально за ночь, день и полвечера, я накалил сложившуюся ситуацию в голове до передела. Сразу понял только одно — пора расстаться с Джинни. Получилась связь, не получилась — разницы никакой, ведь Джинни не вылечит меня. Это уже не болезнь, даже не эпидемия, это просто я, и себя не вылечить от себя же. Долго тянуть не стал и решился совсем уж неожиданно, по дороге с ужина. И мне стало легче, Будто от меня отвалился горб. Было жалко Джинни, да и сейчас жалко, я с ней грязно поступил: сначала вселил надежду на возвращение отношений, а потом… в общем, плохо обошелся. Но не сожалею о содеянном, так как эти отношения были насилием как для меня, так и для нее. Я же не любил ее, и «нравилась» быстро остыло. То, что произошло после расставания, покоробило, видел шантаж с ее стороны. Не знаю, то ли жалость к ней, то ли еще что-то заработало, когда она задала вопрос о «после войны»… Выживу ли я? Нужен ли буду ему? Этот вопрос полоснул по сердцу. Нужен? Ни «до», ни «после», никогда не буду ему нужен, мерзко. Это стало главным фактором положительного ответа Джинни. Да, после войны, буду жить — буду с ней. В новой жизни, за стенами школы, будет место в моей душе для него, да будет просто громадная площадь для этого, но Драко никогда не войдет в нее. Никогда не захочет этого. Я ходил на занятия и сомневался, стоит ли мне это делать. Если связи нет, то просто на всю школу растреплю. Правду? Рассказал все друзьям. Они были в шоке и долго пытались вытрясти из меня то, что именно в случае, если связь имела место быть, я попрошу. И я врал, что сам не знаю, хотя не сомневался ни секунды с того момента, как рок шепнул: «Желание». Кстати, Гермиона уже тогда подтвердила, что магия, возможно, закрепила ритуал, хотя и говорила, что это должна была быть невероятная мощь нашего подсознания. Искренность моего обожания и искренность ненависти Драко? В среду, на обеде, я решился. Взглянул на Забини и понял — это «оно», а быстрый взгляд на Драко придал уверенности. Дальше дымка. Уже после происшедшего друзья рассказали, как я сделал заявление и сбежал. Трус. После заявления, люди, хорошо относившееся ко мне, не изменили своего расположения, те же, кто недолюбливал — повысили уровень агрессии, но не более того. Уже совсем скоро, я начал замечать, что у Драко болит рука, и от этого стало хорошо и плохо одновременно. Значит, будет желание, значит, пережить еще следует многое, вынести неимоверное, значит, получилась связь. Прямо, как я когда-то и хотел в мечтах своих, у нас появилось «общее». Что происходило с Драко, я плохо понимал. Он будто открещивался от собственной руки, делал вид, что ничего не происходит. Я начал следить за ним с удвоенной прытью, и заметил, что он снова стал посещать комнату на седьмом этаже, но больше не следовал за ним. Пусть делает, что хочет. Сумасшедший. И вот, это уже длится не меньше месяца, и сказать, что я беспокоюсь — ничего не сказать. Вижу, что с рукой у Драко все хуже, вижу, как морщится при каждом ее движении. Ночами задыхаюсь от паники. Вдруг он умрет?! Я убью его? Вдруг, именно этим утром, больше никогда не увижу его? Дни совсем уже совсем близко подходят к июню, я мучаюсь от отчаяния. Под конец семестра решаю с ним поговорить, и кидаю ему дурацкую записку на ЗОТС, но это ни к чему не приводит. Я у него просто в игноре, это не значит улучшение отношений. — Гарри? Ты чего остановился? — спрашивает Рон, на пути в гостиную после злополучного занятия ЗОТСа со Снейпом, когда он решил оставить Драко после занятия. Хлопаю себя по лбу и вытаскиваю из сумки карту Мародеров (она у меня всегда с собой, чтобы знать, где Драко) под удивленными взглядами друзей. Быстро открываю ее. Драко у Снейпа в кабинете, один, а Снейп, так… так… Снейп вышел из гостиной Слизерина с Забини. Что там происходит?! — Гарри, пошли! Что ты там нашел? — Гермиона начинает заглядывать через плечо. — Снейп ведет Забини в кабинет, а там Драко. Это подозрительно. — Гарри не надо, оставь это. Они сами разберутся. — Но Гермиона, ты же знаешь — у него проблемы с… ! — произнести даже не в силах. — Я не могу, у нас клятва, пойду туда. — Что? Гарри, не надо! — протестует Рон. — Не ходи, я беду чувствую. Скептически смотрю на него и вытаскиваю мантию-невидимку, которую также из-за Драко теперь постоянно ношу с собой. — Так, Рон, бери мою сумку, положишь мне на кровать, — отдаю свои вещи. — Я пошел. Делаю только шаг, как Рон тянет за рукав. — Если тебя долго не будет, мы воспользуемся картой. Киваю обеспокоенным друзьям и бегу обратно, в подземелья. Перед снейповской дверью, накидываю мантию и подхожу близко-близко, стремясь услышать чужой разговор. — …Пойдешь к Поттеру, и спросишь, что ему надо, — единственное, что улавливаю. Потом полная тишина. Я уже думаю, они там убили друг друга, как дверь открывается, и на пороге стоит весьма бледный для себя Забини. Он двигается в сторону своей гостиной. Потом появляется Снейп, еще бледнее, и грубо выталкивает Драко, а сам закрывается в кабинете. Драко… заплаканный? У него была истерика? Вполне возможно, если они сейчас говорили о нашей с ним глупости. «Пойдешь к Поттеру, и спросишь, что ему надо». Драко сжимает челюсти — собирается и направляется к дальнему выходу из подземелий. Бегу за ним, стараясь создавать как можно меньше шума, но он шагает очень быстро, и, видимо, поэтому, в спешке быть бесшумным мне не удается, так как Драко резко останавливается. Не знаю, слышал мое судорожное дыхание, или мои шаги, но он внезапно разворачивается. — Поттер? — Драко еще немного ждет, — Поттер, ты здесь?! Я слышу тебя, сука! После истерики Драко в лютой ненависти, и я начинаю бояться его. Стараясь шагать аккуратно, зажав себе рот рукой, понемногу отступаю назад. — Поттер! Опять под своей тряпкой, снимай ее, тварь! — Драко быстро идет в моем направлении, очень быстро, приближается, и приходится ускориться. Если он догонит меня, в узких коридорах подземелий со стенкой слиться не выйдет. Уже наплевав на конспирацию, бегу, и естественно, услышав меня отчетливо, он бежит следом. * * * Догонялки. Один охотник, другой жертва, и еще не ясно, кто из нас кто. Он не быстрее меня, так что внутри теплится надежда выбежать из подземелья. Только дальше куда? Где больше народу, чтобы стали свидетелями убийства? Право, не знаю, зачем бегу, и надо бы остановиться, просто все обсудить. Но Драко в таком состоянии, у него, наверное, шок, не способен на разговоры. Выбегаю на развилку: черт знает, куда бежать! Никогда не ориентировался в этих темных коридорах, и времени нет, слышу сбившееся дыхание преследователя и сворачиваю вправо — будь что будет. Этот коридор приводит к закрытой двери. Молясь всем богам, подбегаю и пытаюсь открыть дверь — не выходит, а потом вспоминаю про палочку! Произношу «Алохомора» и забегаю внутрь, и не успеваю запереть дверь, как в комнату влетает Драко и делает это за меня. Затем сразу же вытянутой рукой срывает с меня мантию, отбрасывает в сторону. Мы с ним вдвоем в запертом полумраке. Запыхавшиеся, с палочками в руках, друг напротив друга, такое уже было. Пока запасаемся воздухом, напрягаю глаза и осматриваю помещение. Это то самое место, в котором отбывали наказание у Филча провинившиеся ученики, до отмены телесной расправы. Очень пыльно и грязно, а также пусто. Только на стене прикреплены три черных плети, а над головой висят кольца, чтобы подвешивать жертву. Идеальное место для разговоров, чёрт возьми! Замечаю, что Драко тоже оглядывается по сторонам, а после, мы, наконец, встречаемся взглядами. Драко натягивает кривую от злобы улыбку. — Ну что же ты, Потти, следишь за мной, а? Прошлого раза тебе мало было? Захотел еще со мной побыть? Делаю маленький шажок назад: Драко вообще неуправляемый! — Я… я не следил. Драко хрипло хохочет, выходит у него грозно. Перестав смеяться, закатывает рукав на правой руке, показывает воспаленный обруч, будто нарисованный на ней. — Захотел, чтобы я сдох?! Решил убить меня таким способом? Как же ты жалок! Я знаю. — Я не хотел твоей смерти! Это произошло нелепым образ… — Заткнись! Замолчи! Захлопнись, наконец! Мне наплевать, как это вышло! Уже и так ясно, что ты просто воспользовался моим положением! Что ты хочешь, твою мать? Закрываю глаза, чтобы окончательно погрузиться в темноту. Не желаю видеть его лицо, полное ужаса. — Я хочу… тебя. Тишина. Время идёт, а она не проходит. На свой страх и риск открываю глаза, полностью привыкшие к полумраку. Драко стоит, не шелохнувшись, он просто застыл, будто превратился в статую, глаза распахнуты, невозможно большие, и он весь побелел. — Д-драко? — пытаюсь, даже не знаю, что сделать. Мне так хочется. Я ведь думаю, что он не такой, не такой плохой, что он сможет сделать это один раз, всего один раз. Что у нас получится даже если не стать друзьями, то после всего, что произойдет, мы, быть может, будем в нейтралитете. А потом, когда все закончится, когда война пройдет, если я останусь жив, то докажу Драко, как он дорог мне. Что я даже за дружбу готов отдать все, и когда мы подружимся, возможно, отношения перерастут во что-то большее. Может, у нас есть шанс. Ведь Драко не такой, он хоть и отрицательный, но не плохой. — Проклятая, гнусная тварь! Как ты посмел хотеть такого? Решил унизить меня? Растоптать? Я ненавижу гомиков! Хочешь сделать меня одним из вас?! Сука! — к щекам Драко быстро приливает кровь, руки дрожат, еле сдерживает себя. — Драко, я… — Я тебе не Драко! — его глаза опасно полыхают, и, больше не теряя времени, подскакивает к стене и быстро снимает самый длинный и тонкий кнут с острым наконечником. — Драко, черт, Малфой! Положи на место! — закусываю губу — вот порки я однозначно не хочу. — Откажись! Попроси что-нибудь другое! — угрожающе взмахивает плетью. — Проси! Мотаю головой. Нет. От своего не откажусь, никогда. Это единственный шанс изменить наши отношения, единственный поворот, и я не могу его пропустить. — Блять, Поттер! Я же тебя изобью на хрен! Выбью гейскую дурь из твоей головы! — Драко начинает подступать, его колотит крупная дрожь, он на грани истерики, кажется, будто заплачет сейчас. — Я хочу тебя. Взмах хлыста над головой, и острая боль проходится по правой руке и спине. Одежда ничуть не притупляет боли, кожу невыносимо обжигает ударом. Я даже не вскрикиваю, только зажмуриваюсь и сильнее закусываю губу, прокусываю до крови. — Меняй желание! Я не буду тебя трахать! — кричит Драко и еще раз ударяет, на этот раз по ногам. Хлыст яростно проходится по коленям, полностью обхватив их ударом, и я падаю, подкошенный. Это чертовски больно, слезы льются из глаз, но я, как очумелый, мотаю головой. Главное выдержать, не дать слабину. С десяток быстрых ударов проходятся по всему телу, отчаянно обжигая кожу. Несколько подряд взмахов опускаются на руку, отчего по ней многими струйками течёт кровь. Не могу сдерживать боль внутри, вскрикиваю и воплю, ужаленный. — Блять, Поттер! Мне больно! Меняй! Открываю глаза: Драко пребывает в истерике. Из руки с закатанным рукавом, прямо из опухшего обруча, тонкой струйкой течёт кровь. Рука дергается, бьётся в судороге. Снова мотаю головой, и в этот раз, приготовившись к ударам, сворачиваюсь клубочком на полу, стоя на коленях и открывая полностью под удары спину. В такой позе зародыша, прячу, как только возможно, руки в рассечённых ранах, синяках и крови. — Ты поплатишься! — кричит Драко, и начинается лавина ударов. Кричу, но не пытаюсь увернуться, просто зажмуриваю глаза, закусываю губу, ощущая вкус крови, и принимаю удары Драко, удары, подстегиваемые его собственной болью. Боль в руке подначивает его бить сильнее. Сильнее замахиваться, чтобы истязать меня как можно болезненней. Чувствую, как рубашка пропиталась кровью. Каждый удар — мука, а острый конец хлыста с каждым взмахом все глубже проникает в плоть. Ору, плачу, бьюсь в судорогах от боли не только я, с каждым новым ударом Драко все сильнее кричит. Это одно мучение на двоих. Один персональный ад, в котором мы убиваем самих себя. Никто не собирается сдаваться. Мы не скупимся на показ своего ужаса: трудно сохранить рассудок, истязая человека. Трудно сохранить хладнокровие, заходясь в зверином бреду ужасной боли, до костей. Каждый удар проникает неимоверно глубоко, и я содрогаюсь от каждого свиста над головой. Долго терпеть не могу — темнота быстро сгущается вокруг. От болевого шока проваливаюсь в бездну, сознание прощается. * * * Прихожу в себя, и не могу пошевелиться. Тело горит, и чувствую, что тёплые струйки крови бегут по телу, и как одежда, вероятно, мокрая, остужает меня истерзанного. В некоторых местах рубашка прилипла, особенно на спине, где буквально срослась с телом. Пытаюсь понять, сколько прошло времени, и вслушиваюсь в тишину. Собирая, соскабливая всю волю, сажусь и тут же ору — тело начинает снова трясти от боли. Драко уже нет в комнате. Позволяю себя разрыдаться во весь голос, забиться в истерике от ужаса пережитого. Почему все так перевернулось, и почему такое допустил? Мне так плохо, и это не только физическая судорога, это моральное опустошение. Я же верил до конца, холил и оберегал внутри себя мечты, надеялся на человечность Драко. И в тоже время он прав, как могу заставлять? Что еще придется пережить ради дурацкого «хочу»? Но это единственное, что нужно мне в этой жизни. Захлебываясь рыданиями, дрожью и жалкими всхлипами, не могу даже встать. Дверь в полумраке открывается, и заставляю себя замолчать. — Гарри, ты тут? — шепчет показавшийся в проеме Рон. — Гарри? Карта показывает, что ты здесь. Издаю стон и снова всхлипываю. — Мерлин, Гарри, что с тобой? — подбегает Рон, а за ним и перепуганная Гермиона. — Кошмар! — глаза Гермионы округляются, а когда она произносит «Люмос», то и вовсе начинает плакать, зажав рот рукой. — Это он, Гарри? — Рон дрожит. — Ты весь в крови, он что, бил тебя?! — Гарри! — всхлипывает Гермиона, посмотрев на валяющийся неподалёку кровавый хлыст. Ничего не могу ответить, так больно и стыдно. Шмыгнув носом, Гермиона наконец приходит в себя: — Тебе надо в больничное крыло. — Нет! Я не пойду таким. — Тогда… — направляет палочку на меня, — сиди смирно. Будто могу пошевелиться. Гермиона вспоминает и практикует, наверное, все лечебные заклинания, которые знает. С небольшим жжением рассеченная кожа в некоторых местах затягивается, воспаления и вздутия — проходят. Какие-то раны от острого кончика так и не удаётся заживить до конца, но спасибо Гермионе, что хотя бы кровь перестаёт течь. А потом, с мокрыми от слез щеками, избавляет мою одежду от крови и, наконец, обнимает, уже рыдая во весь голос. Она немного не рассчитала, и объятие выходит уж очень крепким, но я лишь сдерживаю шипение. — Гарри, этот подонок избил тебя плетью? Отворачиваюсь от прожигающих взглядов, хватит на сегодня боли. — Да, но я сам виноват. — Зачем ты защищаешь его, после всего этого? — возмущается Рон, и щеки пылают. — Потому что я попросил его переспать со мной, — очень стыдно. — Гарри, как же ты мог просить об этом? Он же и так в тупике, у него всего два варианта — либо выполнить, либо умереть. Будто я не знаю, и будто не знаю, что нет мне оправдания. — Гермиона, я… я не отказался от этого. Я… — Но ты должен! — хватается за голову, вероятно, приходя в ужас. — Я так этого боялась, твоего желания! Ты должен отказаться, он просто физически не может. — Можно мне в больничное крыло? Все еще больно. Друзья жалостливо переглядываются, и Рон подставляет плечо. Несильно опираясь на Рона, доползаю до кабинета мадам Помфри. А дальше без промедления и, не терпя отказа, велю им идти в гостиную, они протестуют, хотят остаться, но я непреклонен. Жалея меня всем своим видом, они, все же, скрываются за дверью, в которую вбегает мадам Помфри. — Мистер Поттер, почему вы в ссадинах? Что с вами? — встревожено хлопочет вокруг. — Эм-м… купил зелье мнимой болезни, чтобы откосить от занятий, а оно вот как подействовало, — стараюсь говорить как можно убедительнее, ведь правда, не для ее ушей. — Ай-ай-ай! Мистер Поттер, это же риск — покупать такие штуки! Надеюсь, вы усвоили урок. Не совсем так.