Слёзы

Ночи в Доме бывают разные. Ночь Монологов, Ночь Снов, Ночь Сказок… Самая Длинная Ночь, вызывающая у обитателей Дома самые разные, зачастую противоречивые, чувства. А ещё есть ночи слёз. Не поминального плача, нет — такие ночи принадлежат стае, в которую вошла, не спрашивая разрешения, смерть. Просто слёз. Когда ледяное спокойствие даёт трещину и прошлое слишком сильно давит на грудь. Когда Стервятник, невозмутимый, как всегда, появляется на пороге кабинета Ральфа, и только самый внимательный наблюдатель может заметить, как непривычно ярко блестят золотые глаза. Ральф замечает. Чувствует себя глупо и неловко, но молчит. Стервятник почти беззвучно закрывает за собой дверь, садится на диван, прячет лицо в ладонях и плачет, почти рыдает чуть ли не час. Постепенно успокаивается, достаёт словно бы из ниоткуда маленькое зеркало, поправляет размазавшийся макияж (подводка, впрочем, оказывается водостойкой и размывается не сильно), вежливо кивает Ральфу и уходит. Всё молча, спокойно, словно это в порядке вещей. Впрочем, скорее всего, так и есть — по крайней мере, для него. Когда это произошло в первый раз, Ральф весь час просидел за столом молча, почти не шевелясь и опасаясь потревожить Стервятника — видно было, что выплакаться ему необходимо. Впрочем, он не сдвинулся с места даже после ухода парня — просто не смог. Остался там практически до утра, перебирая в памяти те моменты, когда Стервятник рыдал здесь же в первый раз, и где-то на границах сознания отметил, что с тех пор наблюдать за тем, как он страдает, стало совсем болезненно. Словно он не справился с чем-то, сам довёл его до слёз и не делает ничего, чтобы это исправить. На этом месте Ральф мысленно одёрнул себя — помощь Стервятнику не нужна, тем более от него. И лезть с утешениями в такой момент было бы не просто глупо, а неправильно и небезопасно.

***

Так складывается, что во второй раз Стервятник приходит, когда Ральф сидит на диване и читает что-то из рекомендованной проверяющими литературы — просто от скуки. Парень на несколько секунд замирает на пороге, опираясь на трость, потом подходит быстро, словно боясь передумать, садится рядом, утыкается лицом уже не в ладони, а в плечо Ральфу, и опять начинает всхлипывать. На этот раз воспитатель проклял бы сам себя, если бы не сделал хоть что-то. Он откладывает книгу, разворачивается к Стервятнику лицом, насколько это возможно, и осторожно обнимает его, всей душой надеясь, что не сделает хуже. Спина моментально начинает побаливать, но это такой пустяк по сравнению с тем, что парень почти судорожно вцепляется в его плечи — не отталкивая, наоборот, стараясь прижаться ближе. Спустя полчаса Стервятник успокаивается, но не отстраняется сразу, а ещё несколько минут сохраняет позу. Не скулит, как обычно делают дети после долгого плача, просто сидит молча, пока Ральф невесомо проводит рукой по его волосам, вновь с трудом справившись со страхом навредить и без того страдающему парню… Но тот не возражает. Если бы кто-то мог видеть его глаза, он бы заметил, что Стервятник жмурится, как кот, которого гладит любимая хозяйка. Отстраняясь, он вновь не говорит ни слова. Молча поправляет размазанную подводку, встаёт, слегка пошатнувшись, вежливо кивает на прощание и уходит, постукивая тростью.

***

После этого Ральф привыкает проводить вечера с книгой или отчётами на диване в своём кабинете, а не за столом и не в спальне. Уйти он всегда успеет, если это будет зачем-то нужно. Но нет — когда Стервятник приходит в третий раз, он снова прячет лицо у Ральфа на плече и обнимает его сам, не давая ни встать, ни отодвинуться. Порадовавшись, что не надел ничего светлого (в прошлый раз на белой рубашке так и остались чёрные пятна), тот тоже осторожно обхватывает руками тщедушную фигуру парня. Слегка морщится, когда Стервятник вцепляется крепче, заливая слезами его футболку, и непроизвольно задевает одним из отрощенных ногтей болезненный ожог на спине, но продолжает молчать, бережно проводя рукой по его волосам. На этот раз парень успокаивается довольно быстро — всего минут десять льются слёзы. Затем он отстраняется и впервые говорит хоть что-то: — Спасибо. Голос ещё более хриплый, чем обычно. Глядит на себя в карманное зеркало, мысленно махнув рукой на лишь слегка потёкший грим (всё равно никто не заметит), и хочет уже встать, но Ральф ловит его за запястье, удерживая на месте. Стервятник оборачивается и смотрит на него, приподняв бровь — мол, что такое? — Почему ты здесь? — голос тоже слегка охрипший. — В Доме много безлюдных мест…и не только в Доме, — подразумевается явно Изнанка. — В конце концов у тебя есть стая. Почему ты здесь? — Безлюдное место в любой момент может перестать таким быть. И далеко не перед каждым можно спокойно показать свою слабость. Я не мог бы чувствовать себя в безопасности. То же относится и к моим птенцам, да и зачем зря тревожить их? А сюда никто не ходит, по крайней мере без вашего ведома. Вам я доверяю. Доверяю больше, чем кому бы то ни было в Доме. Достаточно, чтобы показать свои слёзы и не бояться, что вы как-то воспользуетесь моей уязвимостью. Достаточно, чтобы пустить в своё личное пространство и доверить в руки свою беспомощность. Стервятник искренне надеется, что хоть часть того, что он совершенно не может сказать вслух, дойдёт до проницательного Ральфа. И, судя по тому, что его выражение лица постепенно меняется на понимающее, тот действительно что-то слышит в повисшем молчании. Пальцы, удерживающие Стервятника за запястье, ослабляют хватку, и тот может вернуть руку себе, может идти. Вместо этого он, наклонившись вперёд, почти целомудренно целует Ральфа. Прежде, чем тот успевает опомниться, он отстраняется, подхватывает стоящую у дивана трость и уходит, обернувшись на пороге и прошептав уже своим обычным, лишь слегка хриплым голосом «Спасибо». — Чертёнок, — бросает Ральф в сторону закрывшейся двери. — А если не пущу в следующий раз? Но он и сам знает, что не позволит Стервятнику остаться наедине со своей болью. Он слишком хорошо знает, что происходит, когда в Доме кто-то остаётся по-настоящему один.