Поцелуй

Девушка не должна умереть, это капитан Ренард знает точно. Детективу Беркхардту не понравится, если его девушка умрет. Он может уволиться, уехать из города, убить кого-нибудь, кого не стоит убивать. Детектив Беркхардт может выйти из-под контроля. А контроль — фетиш капитана Ренарда. Он смотрит на свежие, едва подсохшие шрамы на лбу Ника и трогает собственные, над бровью, заклеенные пластырем. Если не заклеить, кровь перестанет быть послушной, вырвется на свободу, зальет лоб, глаза и, возможно, белоснежную рубашку. Ника это не волнует. Это волнует Шона. Он знает, кто может спасти девушку детектива Беркхардта, спасти детектива Беркхардта от поспешных решений, спасти его самого от потери контроля над детективом Беркхардтом. Ведьме не нужна логика, ей нужна его уверенность, ей нужно исправить совершенное дочерью, и капитан Ренард — тот, кто дает такой шанс. Зелье густое, как грязь, белесое, как слизь, пахнет болотом, гибельной, гнилостной топью. Хищные птицы не селятся в таких местах. ФБРовцы приходят за Ником. Это не удивительно, это то, чего Шон ожидал. Жизнь Гримма — это жизнь копа, помноженная на два… на два десятка. Жизнь охотника, скрывающего, что он охотник. Жизнь оборотня, не меняющего облик. Легко заблудиться, существуя в двух мирах, — слишком много случайностей. Быть Гриммом тяжело. Быть тем, кто его оберегает, тоже несладко. Шон не думает об этом. Шон привык. Привык быть там, где его Гримму угрожает опасность. Например, рядом с этими двумя. ФБР? Да хоть семь семей. Зелье сладковато на вкус и уксус уксусом в глотке. Капитан Ренард не испытывает сомнений, он знает людей и не-людей. Ведьма не рискнула бы обмануть. Может быть, она улыбалась, готовя варево, в мелочном предвкушении мести — скорее всего, улыбалась. Но улыбкой нельзя отравить. Капитана Ренарда не пугает ломка. Ему все равно. Очищение — это боль? Значит, так тому и быть. В темноте золотой пустыни он видит Ника — и еще, и еще, и еще. Его Гриммы — со всех сторон, с непреклонной уверенностью в глазах, взводят арбалеты, и десятки стрел пронзают Шона. Но смерть не спешит, и пока есть время, он ищет взглядом своего Гримма — единственного, чей арбалет будет грозить небу, а не ему. Капитан Ренард безупречен, и никому из персонала больницы и в голову не приходит остановить его, когда он идет к палате мисс Сильвертон — воплощенная чистота рук и помыслов. Губы к губам — десять секунд, для верности — двенадцать… достаточно. Теперь к выходу. Капитан Ренард не оглядывается — незачем. Шум открывающихся дверей лифта за спиной, знакомые шаги, знакомый голос. Позади два коридора и поворот, но капитан Ренард отчетливо слышит радостный возглас детектива Беркхардта. Теперь все будет хорошо — до следующего раза, когда потребуется его вмешательство. На секунду контроль слабеет, и перед глазами, невыносимо ярко: его полутемный кабинет в опустевшем управлении, Ник, склоняющийся над столом, неожиданно — слишком близко, неожиданно — сплавляются взгляды, а потом и губы, жадно и жестко. Иная сущность пятнами проступает на лице Шона — красное и золотое, и перед глазами — красно-золотые круги, мешающие разглядеть… Отсчет секунд остановлен. Капитан Ренард поворачивает еще раз и выходит на улицу. Этого никогда не было, не будет и не может быть. Разве что — через чудесно воскресшую мисс Сильвертон, к губам которой сейчас прижимается детектив Беркхардт, не догадываясь, что они еще хранят тепло другого поцелуя. Это забавно; жаль, что детектив Беркхардт никогда ни о чем не узнает. Капитан Ренард захлопывает дверцу машины и мягко трогается с места. Очищение — это боль. Так тому и быть.