Игра в ложь

— Хэ-эй, — мягко протянул Тони, когда Петра ввалилась к нему домой, мокрая и холодная, отчаянная и решительная одновременно; слишком взбудораженная для девяти вечера, да ещё и с набитым школьным рюкзаком в руке. — Что-то случилось?       «Ты случился!» — хотелось ответить Петре; не со злости, не от обиды, а просто как факт. Потому что вряд ли Петра оказалась бы в таком положении, не влюбись она в него. А если совсем уж по-честному — не ответь Старк взаимностью. — Я, — скинула мокрую обувь, — ушла, — бросила рюкзак куда-то в неизвестном направлении и села рядом с кроватью, предпочитая мягкой мебели твёрдый пол, словно подсознательно желая себя наказать, — из дома, — закончила эту короткую, поделённую на этапы фразу и натянуто улыбнулась, будто сделала заказ в ресторане, наконец выбрав между рыбой и мясом, а не огорошила миллиардера своим внезапно проснувшимся бунтарским духом.       Впрочем.       Он уж знал, в кого влюблялся.       Тони присел рядом, легонько коснувшись плеча девушки. В какой-то степени он ждал этого. У него было два варианта в голове: либо та ситуация, что сейчас происходила, либо разъярённая тётушка Петры, поджидающая его с ножом, чтобы кастрировать.       Не сказать, что он не был рад, что за дверью оказалась Паркер-младшая, однако, догадываясь о причине, по которой Петс ушла из дома, его душу начинала заполнять горечь.       Тони вечно рушил всё, к чему прикасался. Это было его проклятьем. Странно, на самом деле, что вместо того, чтобы бежать снимать порчу, Петра вернулась к источнику несчастья. Но Петра в целом была немного чокнутой, этого у неё не отнять. — Что случилось? — повторил Тони. — Эмили всё узнала, — Петра быстро стёрла прозрачную каплю, собирающуюся упасть на щеку. — Мы поссорились. Я не знаю… Я… — она закрыла лицо ладонью, коснувшись макушкой коленей. — Я не знаю, Тони. Я пыталась объяснить ей, но… видимо, ещё рано. Наверное, стоит подождать, когда она остынет. Она не верит, что ты любишь меня, — Паркер подняла голову и взглянула на мужчину. — А ты веришь? — тихо спросил Тони.       Петра посмотрела на него серьёзно. В её взгляде так и сквозило раздражённо-недоумевающее «Ты сейчас пошутил?» — Если и я не буду верить, то что мне тогда делать?.. — ответила таким тоном, будто он попросил напомнить, какого цвета у него глаза. — Она сказала выбирать между вами. А я не могу, понимаешь? Почему я должна выбирать? Эмили моя сестра, и я люблю её, но она не может заменить мне тебя. Как и ты не можешь заменить её. Это не взаимозаменяемые вещи, так как, чёрт возьми, я должна выбирать между сестрой и мужчиной, которого люблю? — Она волнуется за тебя. Я бы тоже был в бешенстве, если бы мою сестру или дочь охмурил какой-то сомнительный тип вдвое старше неё, — Тони потёрся носом о волосы Петры, а девушка прижалась к его груди, чувствуя забытое спокойствие. Издала нервный смешок. — Её можно понять. Мне стоит поговорить с ней. И с Мэй.       Тони пах гелем для душа и кипятком, его тело под футболкой ощущалось горячим и твёрдым, натуральной стеной. Петра чувствовала себя котёнком, которого подобрали на улице и всеми силами старались отогреть. И, по правде говоря, ей это нравилось. — Можно… не сейчас?.. — Тони строго на неё посмотрел, и Петра, выпрямившись, продолжила. — Просто я знаю, как отреагирует Мэй. Ничем не лучше, чем Эмили, и я хочу подготовить её, когда она вернётся. А пока… ещё несколько недель. Не хочешь… — Петра приблизилась к его губам, — пожить со мной? Точнее, чтобы я пожила с тобой?..       Возможно, это было чересчур, и Петра это понимала. Но девушка также осознавала, что уже совсем скоро может произойти что-то плохое. Мысль о том, что им с Тони придётся расстаться, заставляла её ладони потеть. Она была трусихой и готова была это признать, но ей было плевать, пока Тони находился в нескольких дюймах от неё. Петра не собиралась рисковать в ближайшее время. — Петс, ты же понимаешь, что если Мэй узнает о нас не от тебя, а из новостей или от Эмили, — а Бог знает, что она может ей наплести, — то нам же будет хуже. Тебе будет хуже. — Эмили не расскажет, — уверенно заявила Петра, и Тони скептически выгнул бровь. Тогда Паркер решила пояснить: — Она зла, да, но она не рассказала Мэй даже о том, что я Девушка-паук, а это, уж наверное, опаснее связи с пожилым миллиардером. — Каким-каким миллиардером? — сделал вид, что не расслышал, мужчина, начиная подниматься. Петра уже успела вскочить на ноги и с хитрым, совсем не расстроенным видом отходила назад, как потенциальная добыча от хищника. — Полупожилым? — с абсолютно невинной мордашкой кинула повторную издёвку Паркер, и Тони резко встал, в два шага преодолев расстояние между ним и Петрой и поймав её, визжащую и брыкающуюся, за талию. — Кажется, кто-то отморозил себе инстинкт самосохранения, — пробормотал Тони куда-то ей в волосы, пока нёс показушно сопротивляющуюся девушку в ванную. — Надо тебя отогреть.

***

      В конце февраля для Гвен начались тяжёлые дни.       Все в её окружении знали, что смерть ходит за молодой девушкой по пятам и вот-вот нагонит, но почему-то, когда этот день настал, никто готов не был.       Почти неделю Гвен пролежала на больничной койке, будучи не в состоянии встать. Ей было так плохо, что казалось, будет лучше, если она умрёт как можно быстрее. Петра и Дэвид приходили к ней каждый день, сидели рядом с её кроватью, читали ей, рассказывали новости. Петра не совсем осознавала, что это — конец. Она смутно помнила смерть родителей. Тогда всё было, как в тумане, да и слишком маленькой она была. Петра не то что плохо помнила их смерть — она и родителей-то знала едва-едва. По фото, по рассказам Мэй и Эмили, по старым-старым видео, где она была совсем крохой — буквально: ей там было всего-навсего шесть или восемь месяцев. И теперь ей было семнадцать, Гвен — чуть больше, и Петра изо дня в день наблюдала за тем, как жизнь в подруге постепенно угасает.       Третьего марта Гвен выглядела по-особенному. Да и вообще всё было странно в этот день. Если всю неделю ей было ужасно больно, то третьего числа ей вдруг стало лучше, она улыбалась и активно, насколько могла, поддерживала разговор. Её глаза, потускневшие за последние дни, сияли и искрились неподдельным смехом, хотя по-настоящему смеяться ей было тяжело — и это, кстати, было страшно: как быть, если смех — это жизнь, но смеяться больно?       Петра сидела рядом с Гвен часа четыре, Гвен рассказывала ей о маме, о тёте, о кошке, что была у неё в детстве, о странном однокласснике, который был влюблён в неё в третьем классе, и о мечте поплавать с дельфинами. Петра сидела и, слушая подругу, не понимала, почему не может вытянуть из неё боль и эту страшную болезнь, которая настигла Гвен в самый лучший период её жизни — тогда, когда только-только пора было начинать жить. — Хэй, Петс? — тихо позвала её Гвен. — Да? — Спасибо тебе. — За что? — За то, что спасла. Дважды. Если бы не ты… чёртов мир прикончил бы меня раньше рака, — девушка устало улыбнулась. — Ты бы знала, — Петра взяла её руки в свои; её голос стал на несколько тонов выше и походил на писк, — как бы я хотела спасти тебя в третий раз. Мне так жаль, Гвен. — Всё хорошо, Петс… Ты сделала всё, что могла. Ты была рядом, — Стейси уставилась в потолок, и повисла тишина. Затем она попросила: — Позови папу. — Д-да, конечно, поговорите с ним, — с дрожащими руками Петра покинула палату. Оставшись одна в коридоре, она набрала Дэвида. — Возьми же трубку!..       Гудки казались бесконечными. От напряжения Петра шагала туда-сюда по коридору. Наконец, Дэвид ответил. На фоне был какой-то шум. Странный шум для улицы и уж тем более — для дома. — Да, Петс, — безэмоционально ответил парень. — Дэвид!.. Ты где? Ты приедешь в больницу? Ты нужен Гвен. Почему ты не приехал? Ты… — Петс, я уезжаю.       Петра резко остановилась. — В каком смысле? — Я не могу… Я… — голос Дэва срывался. — Я не могу, понимаешь? Не могу смотреть на неё. Не могу видеть, как она умирает. Не могу, не могу, не могу!.. Петс… Мне очень жаль. Я слабак и сволочь, но я не могу.       Прежде чем Петра успела прийти в себя и что-то сказать, Дэвид повесил трубку. И включил автоответчик.       На ватных ногах Петра подошла к палате и встала напротив двери. Почти сразу ей навстречу вышел капитан Стейси. Его глаза покраснели, но на лице возникло какое-то странное умиротворение. Он источал горечь, но она будто смешалась с облегчением. Будто наконец-то случилось то, чего он ждал и боялся. Будто… Петра закрыла рот рукой, но громкий всхлип всё равно вырвался наружу, поглотив все звуки больницы.       Она ринулась в палату.       Гвен была мертва.       Она думала, что была готова. Они часто виделись с Гвен, и в последнее время она приходила к подруге каждый день, проводя в больнице по несколько часов. Петра читала специальную литературу на эту тему, психологические статьи, она собиралась стать опорой для капитана Стейси, но, сколько бы она ни готовилась, она всё равно не была готова.       Гвен лежала перед ней трупом, бледным и красивым, будто сделанным из фарфора. Почему-то её труп выглядел более живым, чем Гвен была несколько минут назад. Наверное, потому что теперь ей было не больно? Теперь всё закончилось? Она оставила живых, но вернулась к мёртвым. Петра не особо верила в загробный мир, но искренне надеялась, что там, куда отправилась Гвен, её встретят.       Петра вышла из палаты спустя семь или десять минут. Может быть, прошло около пятнадцати. Гвен увезли врачи, а в коридоре, на скамейке, беззвучно плакал её отец. Петра отошла подальше, завернув за угол, и набрала номер, который с некоторых пор был у неё на быстром наборе.       Тони ответил спустя два гудка. — Петс? — Девушка коротко всхлипнула. И ещё раз. А после — всхлипы посыпались, как автоматная очередь, как болезненная икота. Петра не могла остановить истерику и просто рыдала в трубку, стараясь делать это как можно тише, но в итоге растворяясь в плаче всё сильнее. — Петс?! — Гвен умерла… — Петра пыталась дышать, чтобы сказать хоть что-то, а не просто пугать Старка своими молчаливыми слезами. — Боже, Петс, мне так жаль… Ты в больнице? — Да… — Не уходи. Я скоро буду. Дэвид там? — Дэвид… Дэвида здесь нет.

***

      Самое страшное в похоронах — когда никто на них не приходит.       Не для покойника — для его родных.       Для отца, потерявшего единственного ребёнка.       Петра сделала всё, чтобы на похоронах Гвен её отец не остался один на один с холодным гробом. Пришла она, Тони, Нед и Мстители. Неважно, что они не были знакомы с ней лично. Они пришли, потому что Гвен была хорошим человеком, и для капитана Стейси это было важно.       Все три дня до похорон Петра пыталась связаться с Дэвидом, но тот отказывался ей отвечать. Однако она прекрасно знала, что ему совесть не позволит не читать голосовую почту, и поэтому нарочно выплёскивала все свои эмоции. Поначалу она очень злилась. А потом, когда с похорон прошла неделя, Петра остыла. И ей стало невыносимо тоскливо. Она не могла понять, как Дэвид мог так поступить. Почему бросил Гвен? Почему бросил её? Ей было плохо не меньше, чем ему, Петра тоже любила Гвен. Неужели она не смогла бы поддержать его? Вместе они бы справились. Но он просто сбежал.       Дэвид продолжал молчать, и в один из дней Петра оставила попытки связаться с ним.       Однажды Петра вернулась домой с намерением наконец-то обсудить сложившуюся ситуацию с сестрой и встретила её, выходящую из подъезда с чемоданом. — Ты уезжаешь? Куда? — Блудная сестра вернулась, — усмехнулась Эмили.       «Боже, и как мы до этого дошли?» — подумала Петра. — Ты возвращаешься в Италию? Надолго? — Не знаю. — А Мэй в курсе? — Петра почти бежала за сестрой, движущейся в сторону подъехавшего такси. — Эмс, да постой же ты! — она рванула вперёд и встала прямо перед Эмили. — Мы поссорились, да! Ты злишься, да! И ты имеешь на это полное право. Но давай помиримся хотя бы перед твоим отъездом. Мы же даже не знаем, когда снова увидимся!       Эмили проигнорировала резь в глазах и рукой отодвинула мешающую пройти сестру. — Мэй в курсе, не волнуйся, — ответила она на вопрос, не глядя на Петру. Уже сидя в такси и собираясь захлопнуть дверь, она добавила: — В курсе всех последних событий.