Ты знал игру и играл в неё

— В последнее время ты был рассеян. Парень перед ним вздрагивает, зелёные кудри слегка подпрыгивают, когда он опускает голову, пальцы теребят лямку жёлтого рюкзака. Он ничего не говорит, плотно сжав губы в нервную линию, которая с каждой секундой становится все слабее, шаркая ногами по земле, пока он смотрит, как Айзава неодобрительно скрещивает руки на груди. — В классе почти не фокусируешься. Не реагируешь, когда тебя окликают. Делаешь грубые ошибки во время тренировок, — перечисляет он, и расширяющаяся гримаса на лице мальчика более чем достаточно подтверждает его вину. — Я… — голос Мидории едва ли громче шёпота, его зелёные глаза крепко прижаты к полу в очень очевидной попытке избежать взгляда Айзавы, глубокий румянец медленно распространяется по его щекам. — Я… я п-прошу прощения, сэр. Взгляд Айзавы скользит по лицу парня, и на его лбу появляется задумчивая складка. — Есть ли для этого какая-то особая причина, Мидория? Его ученик вздрагивает, рука крепче сжимает ручку. — Н-нет, сэр, я… просто… — его голос растворяется в бормотании, неразборчивом и очень раздражающем. Айзава смотрит на него ещё одну долгую секунду, слегка прищурившись. Мидория — проблемный ребёнок. Решительный и полный энтузиазма, да, но в то же время пугливый и нервный до болезненной степени. Тем не менее, он, кажется, немного… слишком нервничает из-за мягкого нагоняя, который сейчас получает. Он наблюдает за тем, как парнишка переминается с ноги на ногу, плечи постепенно сгорбляются, а щёки темнеют до необычного оттенка — чуждого особой нервозности Мидории, но к которой он вполне привык за прошедшие несколько недель — наблюдает, как он становится всё более и более беспокойным с каждой секундой, проведённой под его пристальным взглядом. Айзава утыкается лицом в своё оружие захвата, пряча слабую, весёлую усмешку, дергающую уголки его губ. Интересно. — Нет? — он выгибает бровь, спускаясь с подиума и направляясь к своему ученику. — Ты хочешь сказать, что не можешь оправдать это поведение никакими правдоподобными, потенциально простительными объяснениями? Тогда ты просто вдруг не захотел обратить внимание, Мидория? Это заставляет мальчика, наконец, поднять голову и посмотреть на него, глаза расширяются в слишком паническом, испуганном виде, что, вероятно, должно было бы раздражать Айзаву сильнее, но на это всегда оказывается довольно интересно смотреть. Мидория ничего не говорит, не пытается заверить его в своей преданности учёбе, как он ожидал бы от такого страстного и упорного парня, как он. Он просто смотрит на Айзаву, когда тот приближается, широко раскрытыми и встревоженными глазами, отступая назад с лёгким писком, когда мужчина останавливается прямо перед ним. У него и раньше были подозрения. Конечно, так оно и было; поведение Мидории в последние несколько недель было в лучшем случае странным, в худшем — тревожным. И теперь, когда тот явно взволнован — заикается и ёрзает, щёки раскраснелись, будто он разговаривал с одной из своих одноклассниц — у Айзавы почти не осталось сомнений в том, что именно происходит. Это не первый раз, когда ученик влюбляется в него. Вероятно, не последний. Но, к несчастью для них обоих… на этот раз то, что делает этот конкретный ученик, слишком заманчиво. — Ты ведь знаешь, сколько учеников жаждут оказаться на твоём месте? — спрашивает он, лениво глядя на Мидорию, прищуривая веки. — Если тебя больше не интересует этот курс, Мидория, то я советую тебе сказать мне об этом немедленно и прекратить тратить своё и моё время. Здесь нет места посредственности. Подросток резко вдыхает, его глаза полностью расширяются и паникуют, когда он бормочет: — Э-это не так, сэр! Мне это интересно! Я… клянусь, это всё, чего я когда-либо хотел, я бы… я бы ни за что не отказался от этого! И даже если я… — он резко обрывает себя, быстро отводя глаза. — Я-я… я… знаю, что мог бы быть лучше! Я-я знаю, что мне нужно быть лучше, работать усерднее, и… и я буду! Я обещаю, что буду! Так что, пожалуйста, пожалуйста, не надо… — А ты будешь? — Айзава делает шаг вперёд, пока не входит в личное пространство Мидории, возвышаясь над застывшей фигурой мальчика, и спрашивает: — Ты ожидаешь, что я поверю тебе, когда ты даже не способен смотреть мне в глаза? Мидория вздрагивает, щёки яростно краснеют, когда он медленно, неохотно поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с Айзавой, выражение стыда в них почти заставляет старшего мужчину хотеть рассмеяться. — Я… — Это то, что происходит с тобой во время уроков? — говорит он, склонив голову в притворном созерцании. — Неужели ты не можешь смотреть на меня? Мидория замирает с широко раскрытыми, как блюдца, глазами, наблюдая, как Айзава отступает в сторону и начинает обходить его, ещё больше напрягаясь, когда чувствует, что мужчина останавливается прямо за ним. — Я задал тебе вопрос, Мидория, — протягивает он, слегка наклоняясь, чтобы запечатлеть в памяти лёгкий вздох, который ребёнок издаёт, когда замечает их новообретённую близость. — Я уверен, ты знаешь, что я жду ответа. — С-сенсей! — визжит Мидория, вздрагивая, когда Айзава кладёт руку ему на бедро, лёгкое прикосновение, но явно слишком сильное для ребёнка, рюкзак в его руках падает на землю с громким стуком, который полностью затмевает фырканье веселья Айзавы. — Неужели и ты не способен на такую простую вещь? — он издевается, голос низкий, губы опасно близко к уху Мидории. — Твои мысли сейчас тоже где-то далеко? Мидория всхлипывает, напрягаясь, когда Айзава полностью прижимается к нему, касаясь губами раковины его уха, и приказывает: — Ответь мне. Подросток немедленно подчиняется, издавая «д-да», которое растворяется в хныканье, когда Айзава напевает ему в ухо. — Где именно твои мысли находятся? Он заметно дрожит, его дыхание громкое и затрудненное, глаза зажмурены, когда рука Айзавы движется вниз, пока не достигает подола его школьного блейзера, пальцы играют с ним, прежде чем он медленно скользит ими под ткань. В ответ малыш издаёт лишь дрожащее, пронзительное бормотание чего-то неразборчивого и быстрого, больше похожее на хныканье, чем на настоящие слова. — Я тебя не слышу, Мидория. Говори яснее. Малыш издаёт протестующий звук, но тает в Айзаве в тот момент, когда он начинает водить пальцами по его коже, голос ничего, кроме задыхающегося, жалкого скулежа, когда он задыхается: — У вас. — Меня? — Айзава усмехается, наслаждаясь удовлетворением от признания мальчика. Честно говоря, уговорить его было совсем не трудно. — При чём тут я? — подсказывает он, легонько ущипнув Мидорию за ухо. — В-вы, с-сэр…! Мои… мои мысли только о вас! Айзава позволяет ухмылке растянуться по всему лицу. — О? И почему? — П-потому что я…! — заикается Мидория, его круглое раскрасневшееся лицо морщится от стыда и разочарования. — Потому что вы мне нравитесь, сенсей! Воистину-воистину легко. Отголоски признания Мидории долго висят в воздухе, тишина медленно поглощает их. Пока, словно осознав то, в чём он только что признался, руки Мидории со вздохом ужаса не взметнулись ко рту, а тело не дёрнулось вперёд в попытке сбежать. — А-а-а, куда это ты собрался? — упрекает Айзава, руки взлетают к запястьям Мидории и в долю секунды разворачивают его, толкая к одному из столов позади них. — Наш разговор ещё не закончен. Мидория пискнул и зажмурился, как только он заметил их новое положение, выглядя совершенно ошеломлённым и почти готовым разрыдаться, извиваясь в попытке освободиться от хватки Айзавы. — Я… мне… мне очень жаль, сэр! Я… пожалуйста, мне так жаль… — его слова переходят в рыдание, голос хриплый от стыда, который кровоточит в том, как он отворачивается от него, и только звук влажного, тяжёлого дыхания заполняет тишину. Айзаве будет жаль его. Правда жаль. Парень выглядит абсолютно испуганным — испуганным реакцией Айзавы, его злостью, отвращением к нему. Как будто он думал, что это он делает здесь что-то мерзкое, а не Айзава. Эта мысль несправедливо забавна — и ещё более соблазнительна. — Ш-ш-ш, не извиняйся, ш-ш-ш… — говорит он дрожащему мальчику, обхватывая его лицо ладонями и заставляя посмотреть на него. — Всё хорошо, тише… не плачь. — В-вы?.. Вы н-не…? — Мидория заикается, его большие, красивые, как у лани, глаза неуверенно смотрят на него: — …злитесь на меня? — Нет, Мидория, не злюсь, — он проводит большим пальцем по щеке мальчика, вытирая слёзы, бегущие по гладкой, веснушчатой полоске раскрасневшейся кожи. — В конце концов, это твоя проблема.… похоже, моя вина, верно? Мидория медленно моргает, растерянность затопляет его лицо на секунду, прежде чем она внезапно и резко сменяется недоверчивым пониманием. Айзава не даёт ему времени обдумать смысл своих слов, сразу переходя к делу, когда наклоняется вперёд, пока его губы не оказываются прямо над ухом. — Давай я помогу тебе исправить это. Будет честно, если я окажу тебе эту услугу, ты согласен? Мальчик резко выдыхает, широко раскрыв глаза и не веря своим глазам, выглядя таким невероятно смущённым и в то же время таким чертовски доверчивым, что Айзаве почти хочется показать ему, насколько опасно слепо верить таким людям, как он. — Сен… сенсей, что?.. — Ш-ш-ш, всё в порядке, — повторяет он, позволяя своей руке упасть на талию парнишки, а другую кладя ему за голову и успокаивающе проводя ею по волосам. — Расслабься. Мидория смотрит на него в течение секунды, прежде чем он медленно, неуверенно кивает, но вся его поза сразу же расслабляется, когда Айзава снова просовывает руку под рубашку, его прикосновение лёгкое, как пёрышко, когда он проводит пальцами по коже. На этот раз он позволяет своей руке скользить выше по груди своего ученика, проводя ею по тёплому, твёрдому пространству плоти и мышц, теперь полностью в пределах его досягаемости. Мидория крепко зажмуривается, из его рта вырываются тихие задыхающиеся звуки, когда он замечает прикосновения, и резко, громко ахает в тот момент, когда Айзава касается пальцами одного из его сосков. — Хм. Чувствительный, — комментирует он себе под нос, подавляя ухмылку от того, каким взволнованным становится мальчишка от этого замечания. Теперь он трясётся ещё сильнее, по-прежнему извиваясь под своим весом — но причина этого теперь совсем другого рода, замечает Айзава с удивлением, если судить по растущей выпуклости в его штанах. — С-сенсей… — Мидория жалобно скулит, тело напрягается и расслабляется в унисон с каждым прикосновением пальцев Айзавы к его коже, вскрикивая, когда Айзава слегка сжимает розовый, дерзкий сосок между пальцами. Он высвобождает другую руку из волос малыша и проводит ею по его боку, пока она не достигает подола рубашки; он позволяет ей проникнуть под ткань, тыча, исследуя, позволяя ей остановиться вокруг мягкой плоти поясницы. — Когда ты думаешь обо мне во время урока… — выдыхает он в ухо Мидории, сдерживая ухмылку в ответ на писк мальчика, —…что ты себе представляешь? Его ученик протестующе всхлипывает, грудь тяжело вздымается, и он качает головой из стороны в сторону, отказываясь говорить. — Всё в порядке, Изуку, — успокаивает он, наслаждаясь тем, как парень напрягается ещё больше при упоминании своего имени. — Ты можешь сказать мне, я не собираюсь злиться на тебя. Словно подбадривая его, он легонько целует его в шею, прямо над пульсом. Это заставляет подростка сделать резкий вдох, долгая секунда тянется между ними, прежде чем он произносит: — …я представляю, как вы… — он делает короткую паузу, прикусывая губу, —…к-касаетесь меня, сэр. — Прикасаюсь к тебе? — повторяет Айзава, и его голос глухим рокотом отдаётся на коже ученика. — Где? — он наклоняется, чтобы посмотреть на него, и прежде чем подросток успевает моргнуть, вытаскивает руку из-под рубашки и прижимает её прямо к чужой эрекции. — Здесь? — Д-д-да! — Мидория задыхается, инстинктивно встряхиваясь, чтобы встретить руку Айзавы, и закрывает глаза от унижения, как только осознаёт, какие слова только что слетели с его губ. — М-м… понятно, — бормочет Айзава, и довольная ухмылка кривит его губы. — Это легко устроить. Прежде чем Мидория успевает осмыслить слова, он уже откидывается назад, хватается за край парты и в мгновение ока опускается на колени, не отводя взгляда от расширяющихся глаз парня. Только когда Айзава опустился настолько, что его лицо оказалось прямо напротив промежности Мидории, парень отреагировал, испуганный вздох, который он издал, эхом отразился от стен, руки полетели вниз к плечам Айзавы и крепко вцепились. — Сенсей, п-п-перестаньте, пожалуйста! Пожалуйста, п-подождите, п-пожалуйста, — всё самообладание парня меняется, он больше не податливая послушная тряпичная кукла, которой был всего десять секунд назад, его голос хриплый от такой настойчивости и страха, что это мгновенно заставляет Айзаву остановиться. Дерьмо. Не слишком ли он увлёкся? Он поднимает голову, чтобы оценить ущерб, но зрелище, которое его ожидает, заставляет его хотеть сделать что угодно, только не остановиться. Парнишка тяжело дышит, глаза красные и опухшие, щёки мокрые от слёз, а лицо раскрасневшееся до глубины души, выглядит уже настолько разбитым, что сразу же посылает болт сильного возбуждения прямо в пах. Он тяжело сглатывает, борясь с желанием просто перевернуть подростка и взять его прямо здесь. (Он легко мог. И хуже всего то, что Мидория, вероятно, позволит ему.) —…Что случилось? — спрашивает он, его голос низкий и грубый, но совершенно спокойный, когда он заставляет появится обеспокоенное выражение на лице. — Я… Я просто… — парень пытается найти нужные слова. — Я… я не видел… то есть… я н-никогда не… О… Оу… Конечно. — Не делал этого раньше? — заканчивает за него Айзава, откидывая голову назад и позволяя ленивой, весёлой улыбке изогнуть его губы. Мидория взвизгивает и становится ещё более взволнованным при виде его лица, но всё равно кивает после долгой паузы. — Ты мне доверяешь? — спрашивает он малыша, чувствуя прилив нежности и возбуждения, когда Мидория кивает после ещё одной долгой секунды, на этот раз более твёрдо. — Тогда тебе не о чём беспокоиться, — он крепко и ободряюще сжимает руку подростка, на мгновение его глаза смягчаются. — Я… дело не в этом, сенсей… — Мидория отводит глаза, прикусывая нижнюю губу и заливаясь ещё более густым румянцем. — Просто я… даже не пробовал.… э-это был мой первый поцелуй. И, гм, я… я подумал, что, может быть… м-может быть, вы… и я… ну, знаете… Айзава чувствует, как его член дёргается от этих слов, такие невинные, детские чувства пробуждают что-то тёмное внутри него, тот факт, что этот ребёнок полностью и совершенно нетронут во всех смыслах этого слова, почти заставляет его полностью потерять самообладание. Он даже не должен был удивляться. Мидория — воплощение невинности; всегда такой правильный и прилежный, такой легко волнующийся и не обращающий внимания на то, как он привлекателен для своих одноклассников и всех окружающих. А теперь Айзава получает удовольствие от того, что он в полном его распоряжении. — Вот как? — бормочет он, сверля Мидорию взглядом, и встаёт на ноги, наслаждаясь тем, как подросток медленно сжимается в себе, наблюдая, как он поднимается во весь свой высокий рост. — Ну, это тоже можно устроить. Мидория ничего не может сделать, только смотреть на него, косноязычный и очень ошеломлённый, немного задыхающийся звук застрял в горле, когда Айзава кладёт руку ему под подбородок, поднимая голову, чтобы лучше видеть его веснушчатое, раскрасневшееся лицо. — Закрой глаза. Подросток нерешительно делает то, что ему говорят, веки трепещут, закрывая красивые глаза, вздох покидает его губы, когда Айзава кладёт другую руку ему на затылок, крепко удерживая его на месте. Он не спеша наклоняется, наблюдая, как дрожат веки малыша, когда он пытается держать их закрытыми, губы розовые и приоткрытые в тревожном, нетерпеливом ожидании. Такой доверчивый. Такой ранимый. Айзава просто хочет съесть его целиком. Конечно, он не может. Пока нет. Мидория не протестует, когда он чувствует, как Айзава прижимается к нему, их губы встречаются в лёгком, целомудренном поцелуе, который длится несколько секунд, сладость контакта полностью затмевает сомнительные намерения, стоящие за ним. Его ученик остаётся совершенно неподвижным в течение нескольких секунд, неуверенный и ничего не подозревающий, удивлённый писк срывается с его губ, когда Айзава, наконец, начинает двигаться против него; медленно, неторопливо, с привычной лёгкостью, которая кровоточит в том, как он постепенно и плавно углубляет поцелуй, расслабляя подростка в своих руках и не торопясь наслаждаться теплом его рта и полнотой его мягких, слегка потрескавшихся губ. И как только первоначальный шок пройдёт, будто щёлкнул переключатель; Мидория прыгнул в действие, с нетерпением после его движений, как перевозбуждённый щенок, его движения корявы и неловки, уж больно неопытны, но одновременно милы, как ни у кого другого, может быть, руки сжались на его бедрах, словно заставляя себя сидеть неподвижно, несмотря на явное желание прикоснуться. Слишком скоро поцелуй прерывается, когда Мидория отстраняется с громким вздохом, лицо полностью покраснело, розовые губы блестят от слюны, остекленевшие глаза смотрят куда угодно, но только не на Айзаву, когда он тяжело дышит. Айзава молча смотрит на него, внимательно наблюдая за его взволнованным выражением лица, когда слегка наклоняется вперёд, хватая Мидорию за подбородок и откидывая голову назад, чтобы лучше его рассмотреть. Он позволяет своим глазам задержаться на его красивых губах на секунду, прежде чем подвести их к глазам ребёнка, уголок его рта дёргается вверх, когда он спрашивает: — Удовлетворён? Он знает, что нет. Он видит это по его глазам. Мидория колеблется, помедлив секунду, прежде чем застенчиво покачать головой, совсем как ребёнок, робко просящий у матери ещё конфет. — Нет? — Айзава прищёлкивает языком. — Тебе не понравилось? Глаза подростка расширяются, и, как и следовало ожидать, он спешит сказать: — Н-нет, нет! Это… это было, сэр! Это б-было… о-очень приятно… — Значит, ты хочешь ещё? — он лениво улыбается, проводя большим пальцем по нижней губе Мидории, пухлая плоть которой до сих пор была гладкой и соблазнительно влажной. — Понимаю. Какой жадный мальчик. Мидория всхлипывает, и то ли из-за насмешки, то ли из-за обещания большего, Айзава не может точно сказать. Не то чтобы это имело значение. —…я-я… п-пожалуйста… — Пожалуйста — что? Подросток сглатывает, высовывая розовый язычок, чтобы погнаться за затянувшимся вкусом губ своего учителя. — П-пожалуйста… п-поцелуйте меня ещё раз, сэр… Айзава удивлённо приподнимает бровь, позволяя своей руке упасть на шею подростка и играя с воротником его блейзера, когда он снова наклоняется вперёд. — Ну, раз уж ты так вежливо попросишь… Губы Мидории начинают растягиваться в легкомысленной улыбке, но Айзава не даёт ему времени выразить свою благодарность, прежде чем он сжимает их рты вместе, пальцы сжимаются вокруг шеи малыша и тянут его дальше к себе, заставляя его губы раскрыться и легко проскальзывая языком в рот. Мидория полностью застывает, ощущение, без сомнения, чуждое и слишком сильное для его мозга, чтобы обработать так внезапно. Но как только он это делает, он вздрагивает, словно его только что ударила молния, руки взлетают, чтобы сжать пальцы вокруг плеч Айзавы, будто от этого зависит его жизнь, пытаясь вырваться. Он борется под весом Айзавы в общей сложности две секунды, прежде чем полностью сдаётся, издавая слабые, смущённые стоны, которые вырываются из его рта и летят прямо к члену Айзавы. Мужчина сразу же поглощает звук с его уст низкий, довольный гул, урчание в горле, когда Мидория наконец начинает двигаться вместе с ним, ответил на поцелуй с таким же рвением, которое показывал раньше, но с ещё большей настойчивостью, будто теперь, когда он точно знал — чувствовал — как целовать, он хотел бы чтоб это никогда не заканчивалось. Подросток несколько раз спотыкается во время поцелуя, пытаясь последовать примеру Айзавы, его движения небрежны и неуверенны, но так же серьёзны, как и сам мальчик, его неопытность оказывается довольно увлекательной, чем больше Айзава теряется в сладком вкусе чужой юности. Он впитывает всё это в себя, нерешительность, маленькое тело Мидории, прижатое к его груди, и то, как он дрожит под ним; целует его медленно, лениво, не обращая внимания на растущую силу хватки малыша на его плечах, полностью наслаждаясь маленькими шумами, которые он издаёт, когда прижимается к нему ещё сильнее. Они расступаются, чтобы глотнуть воздуха на самую короткую секунду, прежде чем Айзава снова вцепляется в него, его рука свободно скользит по боку Мидории, пока он не просовывает её под рубашку, его большой палец проводит по мягкой коже бедра и вниз по изгибу талии, прежде чем кончики пальцев исчезают под поясом нижнего белья, дрожь сотрясает тело парня, как только он замечает это ощущение. И в следующую секунду Мидория резко вздохнул, и громкий, сдавленный стон вырвался из его рта, его тело стало совершенно неподвижным. Проходит секунда, и с его губ срывается обиженный писк, рука летит вниз, чтобы прикрыть промежность, когда он отчаянно пытается вырваться из хватки Айзавы. Он растерянно моргает на Мидорию, встревоженные глаза следят за движением — а потом они расширяются в шоке, как только мозг связывает точки, осознание бьёт по нему, как грёбаный товарный поезд. Чёрт возьми. Неужели этот парень только что, блять… Рыдание выводит его из шока, его глаза взлетают к лицу Мидории, где восхитительный вид его опухших, покрасневших глаз и заплаканных щёк встречает его, распухшие губы дрожат от ещё большего количества рыданий, которые вырываются изо рта в беспорядочной, влажной путанице слов. — П-простите, п-простите, с-сенсей, я н-не хотел! Это… о боже, я-я… я так г-груб, я… я… я… просто не мог… должно быть, что-то не так… со мной, я… простите… — ещё одно рыдание вырывается из его горла, его грудь вздымается, когда он пытается заговорить, -пожалуйста, не… пожалуйста, не злитесь на меня, п-пожалуйста… Айзава чувствует, как у него закоротило в мозгу, тот факт, что Мидория действительно только что кончил нетронутым, заставляет его почти полностью потерять контроль над собой, последняя капля самоконтроля позволяет ему едва сдерживать желание прижать подростка ко столу и трахнуть прямо здесь и сейчас. (И где-то среди умопомрачительной похоти, искры беспокойства вспыхнули в его груди, тревога ребёнка дёргала струны его сочувствия. К сожалению, такого беспокойства недостаточно, чтобы заставить его остановиться.) —…Ш-ш-ш, не… извиняйся, всё в порядке, — прохрипел он, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, несмотря на то, как грубо он прижимается к горлу, его руки слегка дрожат, когда он поднимает их, чтобы обхватить щёки ребёнка. Он так твёрд в штанах, что чувствует боль от этого, но ему всё же удается держать себя в руках с небольшим трудом. — Послушай меня, Изуку, — продолжает он, понижая голос до успокаивающего шёпота. — Это не было отвратительно. Это совершенно нормально — так реагировать. С тобой абсолютно всё в порядке. Малыш робко поднимает голову, его красивые ресницы, мокрые от слёз, красиво обрамляют его глаза. —…Значит, вы не… — он замолкает слабым от слёз голосом, — не злитесь на меня?.. Ах, опять это. — Нет, Изуку, — Айзава выдавил из себя легкую ободряющую улыбку, которая, похоже, успешно успокоила мальчика. — Я не сержусь на тебя. Как раз наоборот. Это, должно быть, самая горячая вещь, которую он видел за долгие годы. Мидория шмыгает носом, неуверенные глаза мерцают между глазами Айзавы, словно ища в них ложь, и после долгой секунды тихо кивает. Какое-то время после этого вокруг них всё ещё стоит, и тишину заполняет лишь слегка затрудненное дыхание малыша. Айзава молча наблюдает, как проходят секунды, проводя большим пальцем по плечу медленными успокаивающими кругами. И когда он, наконец, успокаивается, он застенчиво смотрит на него, глаза блестят от слёз и от чего-то гораздо, гораздо более мягкого. — Я… вы мне очень нравитесь, сенсей, — бормочет он таким тихим голосом, что если бы Айзава не стоял так близко к нему, то, наверное, не услышал бы. Его слова сочились чистой и абсолютной искренностью, простодушие за его чувствами почти заставляло Айзаву чувствовать себя моральным уродом из-за того, что он делает. Почти. — Я услышал, — отвечает он, позволяя голосу немного смягчиться, когда он поднимает руку к голове Мидории, взъерошивая его зелёные, беспорядочные волосы с такой искренней привязанностью, которую, кажется, только этот беспокойный ученик может вытянуть из него. И несмотря на то, что это было далеко не взаимностью, Мидория мгновенно сияет, радость за его улыбкой так же заразительна, как худшая из болезней. Он поднимается навстречу прикосновению Айзавы, закрывает глаза с довольным, тихим вздохом, прежде чем неуверенно спрашивает: — Как-нибудь в другой раз? Рука Айзавы на мгновение замирает, прежде чем продолжить свой путь по волосам парня. Он не может сдержать улыбку, которая медленно расплывается по его лицу, чувствуя себя, вероятно, более довольным, чем следовало бы, тем, как нетерпелив Мидория. Всё это было действительно слишком просто — ему даже не пришлось уговаривать его дать ещё одну попытку. Этот парень понятия не имеет, во что ввязался. Но он поймёт. О, он ещё как поймёт. — Если ты этого хочешь… — говорит он, поправляя воротник Мидории во что-то более презентабельное и заправляя рубашку обратно в брюки, не обращая внимания на смущённые слабые протесты малыша. — Тогда увидимся завтра после школы, Мидория, — и с полуулыбкой, медленно скривив губы, добавляет: — Не опаздывай. Малыш моргает, смущённое покачивание губ медленно тает в улыбке, такой искренней, что Айзава внезапно чувствует желание отвернуться, спрятаться от её блеска. Но вместо этого он старается хорошенько рассмотреть его — полностью запомнить, зная, что скоро, очень скоро, он, вероятно, больше не увидит той самой улыбки, направленной на него. Но сейчас он может впитать её, позволить тёплому жужжанию невинности ребёнка поглотить его; запомнить, как его мягкие кудри подпрыгивают и как его глаза морщатся, когда он кивает, его красивая невежественная улыбка расширяется до невероятности. — Да, сэр!