На твоей стороне

— ...Олег! Лязг железной двери оборвал крик Серёжи. Олег прижался лбом к ржавой металлической обшивке и расслышал глухое: — Олег, прости меня... Прости. По сердцу будто полоснуло огромной когтистой лапой — столько боли и мольбы было в его голосе. И так хотелось поверить... Хотелось, как раньше, плюнуть на всё и пойти у Серёжи на поводу: сесть рядом, поддержать, узнать, как и чем ему помочь. Так ведь всегда было — с самого детства. Но, какими бы яркими картинками ни мелькали в голове детские и юношеские воспоминания о Серёже, боль от пяти пулевых ранений ощущалась куда ярче и свежее. Да и чёрт с ними, Волков, на тебе же всё всегда как на псине заживает. Но нет, теперь Олегу казалось, что эти зашитые дырки и эти рубцы всегда будут болеть — напоминать о предательстве самого близкого человека. Олег шел по длинному коридору, и звук его шагов глухим эхом отражался от каменных стен. «На кой же чёрт ты его тогда вообще помчался спасать? — спрашивал он сам себя уже не первый раз и каждый раз сам себе отвечал: — А разве мог бросить?» Да, не мог, но должен был. Должен был бросить — после всего этого. После того, как очнулся еле живой в той клетке среди кучи трупов, которые оставил после себя Серёжа со своей идиотской игрой в шахматы. После того, как несколько часов, показавшиеся вечностью, полз к выходу, оставляя за собой кровавые полосы. После того, как почти сдох в больнице — кажется, он даже видел тот пресловутый свет в конце тоннеля, но врачи вытащили в последний момент. И, несмотря на всё это, не бросил, просто не смог. Притащил Серёжу сюда — на эту забытую богом спецназовскую базу. На остров где-то в Охотском море — безлюдный, пустой, продуваемый холодными северными ветрами. И что дальше, Олег? Будешь держать его тут как узника? Зачем тогда спасал? В тюрьме Серёже, может, даже повеселее было бы. Он вышел на улицу, сделал глубокий вдох — грудь тут же прострелило болью в левом лёгком чуть повыше сердца. Олег скривился. Порыв промозглого ветра оставил на губах соленый морской привкус. — Серёжа, блять... — еле слышно прошипел он. — Вся моя жизнь — Серёжа. И смерть моя — тоже ты.

***

Он помнил момент их первой встречи так отчетливо, будто это было вчера, а не двадцать с лишним лет назад. Помнил, как воспиталка завела к ним в комнату растрёпанного рыжего пацана и сказала: — Знакомьтесь, ребята, это — Серёжа, он будет с нами жить. Олег не любил новеньких в детдоме, а еще больше не любил — когда их селили к нему в комнату. Комната была рассчитана на четверых, но уже два года жили в ней всегда трое: сам Олег и еще Антоха с Борей — все одногодки, все в детдоме с пелёнок. Новеньких к ним приводили время от времени, но никто еще не прижился. Олегу тогда было семь, и он еще не разбирался в причинно-следственных связях — почему не давал шанса ребятам, которых пытались к ним подселить. Не собирался он давать его и этому рыжему Серёже. — Моя кровать будет тут? — спросил тот дрогнувшим голосом, подойдя к четвертой койке, заваленной горой вещей и еще какого-то хлама. — Твоя кровать будет на полу, чудик! — захохотал Антоха. — Чё, думаешь, в сказку попал? Серёжа растерянно посмотрел на него, замер на несколько секунд. А мелькнувшая затем в его глазах злая искорка заставила Олега задорно усмехнуться. Серёжа ничего не ответил, просто молча стал скидывать с кровати хлам. Боря гоготал: — Ничего-ничего, и не таких борзых видали. Ночью он хорошенько навалял Серёже, пока тот спал — так, что на уроки он пошел, прихрамывая и держась за бок. Олег знал: пара-тройка таких ночей — и новенький нажалуется воспитателям, его отселят в другую комнату, а по детдому еще и разнесется слушок, что в их рядах завелась крыса. Но вот прошла неделя, потом еще пара дней — а Серёжа никому не жаловался. Стискивал зубы и терпел побои Бори, издевательства Антохи и насмешливые высокомерные взгляды Олега. И ужасно бесил: тем, что молчал, тем, что не разводил нюни, как его предшественники, тем, что вовремя делал домашку, а в свободное время — вообще читал книжки! Умник сраный. А потом случилось совсем уж странное. Серёжей жутко были довольны учителя. А почему бы и нет — он единственный в классе получал оценки выше трояка. На одном из уроков математики Олега при всех отругала Марина Ивановна — тот получил кол за контрольную работу. Ну и, казалось бы, велика беда-потеря, как будто первый кол в его жизни, но училка была так зла и раздосадована, что добрых четверть часа чихвостила его на чем свет стоит. И неизвестно, что Олега задело сильнее: насмешливые взгляды однокашников — таких же, между прочим, двоечников — или слова училки как финальный гвоздь в крышку гроба: — Тебе бы, Волков, брать пример с Серёжи! Олег знал, где Серёжа пропадает после уроков. Эту комнатёнку с трудом можно было назвать библиотекой — так, пара пыльных книжных полок да несколько письменных столов, но все её именно так и называли. А Серёже явно нравилось здесь зависать. — Слышь, рыжий! — подойдя со спины, крикнул Олег, отпустив ему увесистый подзатыльник. — Думаешь, если у тебя фамилия Ра-зу-мов-ский, ты тут самый умный что ли? И поразительно, каким спокойным равнодушным голосом Серёжа ответил, потирая затылок: — Ну, если судить по оценкам в нашем классе, — да, и моя фамилия тут ни при чем... Олег со всей силы дёрнул стул, на котором тот сидел, и навис над Серёжей. — Я бы вот на твоем месте язык-то прикусил... А он почему-то свёл свои густые рыжие брови, тяжело вздохнул и сказал: — Олег, ну что я тебе такого сделал, а? Ну, хочешь, я тебя по математике подтяну? У нас программа совсем несложная... И не было в его синющих глазах ни капли насмешки или издёвки, которые Олег так привык видеть во взглядах окружающих. Даже злости и обиды не было — хотя они-то точно должны были быть после всего, что Олег с пацанами ему устраивали всю неделю. Олег никогда еще не видел такого искреннего взгляда, и что-то громко треснуло в нём в этот момент — будто толстая корка льда на замерзшей глади реки по весне. — А правда можешь? — сам от себя не ожидая такого, переспросил он. Серёжа пожал плечами. — А почему нет? Мне нетрудно. И Серёже правда нетрудно оказалось стать его весной. Олег и не заметил, как уже спустя пару недель для него стало своеобразным ритуалом после уроков не шляться по территории детдома, чтобы найти себе какое-нибудь тупое занятие, а целенаправленно идти в библиотеку. Он раскладывал перед собой учебник, тетради, доставал ручку, и они вместе с Серёжей начинали делать домашку. Поначалу Олег жутко бесился — потому что не понимал совсем ничего. — Реши эти примеры хотя бы как-нибудь, а я потом объясню тебе на твоих ошибках, — спокойно просил Серёжа. Олег скалился, стискивал зубы, но делал. А потом начинал порыкивать — потому что ошибки у него были буквально везде, и осознание своей же глупости и неспособности решить элементарное злило еще сильнее. Серёжа объяснял до того спокойно, что Олег не мог не удивляться — ну откуда у него столько терпения? Когда Олег совсем тупил и не понимал даже с пятого раза, Серёжа брал его руки в свои и показывал буквально на пальцах. И каково было удивление Марины Ивановны, когда следующую контрольную работу Олег написал на четыре — а это, между прочим, был второй после Серёжи результат в классе! Олегу очень понравилось это чувство гордости за себя: теперь он понимал, о чем училка пишет на доске, знал, как решать примеры. Мог даже давать подсказки своим непутёвым товарищам и смотрел на них при этом крайне высокомерно. Спесь с него сбивал только насмешливый взгляд Серёжи — тот с соседней парты улыбался себе в кулак и качал головой. Антоха и Боря энтузиазма Олега не разделяли. Они вообще не особо поняли, что внезапно случилось с Олегом: почему он вдруг стал делать домашку, понимать математику, а ко всему прочему — вполне дружелюбно общаться с новеньким соседом по комнате. Олег не знал, как пацаны пришли к выводу, что Серёжа плохо на него влияет, но, когда одним вечером зашел в комнату, увидел картину: Антоха держал Серёжу под мышки, а тот пытался отбиваться от Бори ногами. По комнате были разбросаны вещи и изодранные тетрадные листы — Олегу не пришлось долго присматриваться, чтобы узнать аккуратный почерк. Ко всему прочему, у Сережи из носа текла кровь — значит, ему уже успели вмазать. Олег не успел даже обдумать свои действия, у него в голове будто произошло короткое замыкание — он готов был поклясться, как слышал электрический разряд у себя в ушах в тот момент. Его перемкнуло, и он с рыком «Вам кто разрешил его трогать?!» кинулся Боре на спину. Тот, не ожидая нападения, сразу же покачнулся и сел на пол, а Олег навис над ним и занёс кулак. Боря прикрылся руками и испуганно крикнул: — Волчара, да ты чего? Антоха подскочил как раз вовремя — еще секунда, и у Бори во рту стало бы на парочку зубов меньше. Антоха был не таким трусливым, поэтому, удерживая Олега, ехидно прошипел: — А с каких это пор, интересно, мы должны спрашивать у тебя разрешения, кого нам трогать, а кого нет? Глупо было с его стороны такое говорить. Антоха как никто другой знал, что в детдоме царит закон джунглей: кто сильнее — тот прав. А Олег всегда был сильнее — даже их двоих вместе взятых. Антоха отделался всего лишь фингалом под глазом — разукрасить его посильнее не дал Серёжа. — Стой, Олег! — крикнул он, когда тот уже взял Антоху за грудки и занёс кулак для нового удара. — К чему вообще все эти драки? Олег замер, опять утонув в этом искреннем синющем взгляде — Серёжа будто и правда не понимал, из-за чего происходит вся заварушка. — Я уверен, мы можем решить всё мирно! — уверенно заявил он, рукавом вытирая кровь из-под носа. — Отпусти его, Олег! Тот так и сделал — и снова сам себе удивился. С каких пор он беспрекословно слушается всяких мелких рыжих умников? — Давайте выясним, в чём заключается наш конфликт? Антон? Борь? Что не так? Вам не нравится, что я с вами живу? Или что я помогаю Олегу с математикой? Может, вам тоже нужно помочь? Я могу, мне не... — Нет! — оборвав его, выкрикнул Олег. Все трое вопросительно на него уставились. Олег тоже себя не понимал. — Он будет помогать с учёбой только мне, ясно вам? — С этими словами он взял Серёжу под локоть и потащил вон из комнаты, уже на выходе крикнув через плечо: — Приберитесь тут! Если я приду, а его вещи так и будут валяться по полу, гарантирую, что вы съедете из этой комнаты уже завтра. — Куда ты меня тащишь? — возмущенно спросил Серёжа через минуту, но при этом останавливать Олега не стал. — В одно прикольное место. Не бойся, скоро сам увидишь. Детдом находился где-то на отшибе города, и совсем рядом с его территорией протекала мелкая речушка. На улице стоял октябрь, листья и трава уже вовсю желтели. Олег вёл Серёжу к своему месту: они пролезли через дыру в заборе, перешли дорогу и спустились по узкой тропинке в овраг, а там, петляя между деревьев и куч строительного мусора, добрались до старого покосившегося пирса. Олег никому не показывал это место. Оно было не особо красивым или милым, но тут было тихо. Он иногда убегал сюда: когда всё бесило, когда злился на мир или на себя, когда расстраивался — просто чтобы побыть одному. Сидел, слушал, как журчит вода, как квохчут лягушки где-то в камышах, смотрел, как медленное течение несёт мутные воды куда-то вдаль. — А здесь прикольно, — сказал Серёжа, усаживаясь прямо на грязные доски. — Надеюсь, пирс выдержит. — Да ладно, он крепкий. — В подтверждение своих слов Олег даже подпрыгнул — доски уныло скрипнули, но вес семилетнего пацана выдержать всё же смогли. — А ты такой собственник, — с ухмылкой протянул Серёжа. — Я даже слова такого не знаю, — честно признался Олег. — Вот ты начитанный... — Ну, это... Типа значит, будто ты меня себе присвоил. — Он посмеялся и спародировал Олега: — «Он будет помогать с учёбой только мне, йа-а-асно?» Какой ты серьёзный, а! Хоть бы меня для начала спросил! — А чего мне тебя спрашивать? Как я сказал — так и будет. Не хочу, чтобы ты учил этих додиков... Да вообще не хочу, чтобы ты кого-то еще учил! — А мне какая выгода от этого, интересно знать? Олег почесал лоб. — Ну... Я могу тебя защищать ото всех. Видишь, как меня все боятся и уважают в нашей группе, да и вообще в детдоме?.. Я даже со старшаками хорошо общаюсь! — Ладно, неплохая перспектива... Но есть еще кое-что. — Что? Серёжа внимательно на него посмотрел и вдруг протянул кулак с оттопыренным мизинцем. — Хочу, чтобы ты стал моим другом. Олег нахмурился, озадаченно посмотрел на его руку. — Не знаю... У меня никогда не было друзей. — А Антон с Борей? — Да это разве друзья... Так, шестерня. — Давай попробуем? У меня тоже никогда друзей не было. — Зачем тебе это? Вот уж нашел с кем дружить. Я и не умею, наверное... — Не узнаешь, пока не попробуешь! Олег вздохнул, снова с сомнением посмотрел на Серёжину руку. — А мизинец нафига? — А это древняя японская традиция. Скрещивать мизинцы, когда даёшь кому-то обещание — я в книжке читал! — Пф! У нас девчонки так мирятся, если поссорятся, еще с каким-то дурацким стишком, я слышал. — Ну а мы сделаем как японцы, а не как девчонки! Олег неуверенно протянул руку, оттопырил мизинец, Серёжа тут же зацепил его своим. — Ладно, Олег Волков, я обещаю, что постараюсь быть тебе другом, а еще подтяну тебя не только по математике, но и по другим предметам! — Ну, раз так... Сергей Разу... — Называй меня просто Серый, хорошо? — Ну хорошо, Серый, я обещаю, что тоже постараюсь стать тебе другом, а еще... разобью рожу кому угодно, если тебя обидят. Расцепив пальцы, они одновременно захохотали. Олег перевел взгляд на речку. Он часто приходил на этот пирс и мог часами сидеть втыкать в одну точку, рассматривая своё одинокое хмурое отражение в мутной воде. А сегодня это отражение перестало быть одиноким, потому что рядом появилось еще одно — рыжее, растрёпанное и улыбающееся во весь рот.

***

Олег всё пытался понять, что двигало им, когда он, услышав в новостях имя Серёжи, рванул в Монголию прямо с больничной койки. Врач орал ему в спину, что он пока не восстановился, что перенапряжение в любой момент может угробить его, что ему еще как минимум месяца четыре нужно соблюдать постельный режим и проходить физиотерапию. А Олегу было плевать — он действовал по наитию, инстинктивно. Да, так всегда было: прийти на помощь Серёже — это не осознанный выбор, это уже даже не привычка, а просто инстинкт. Еще и рванул ведь туда в одиночку, потому что не было ни времени, ни ресурсов искать Маршала и собирать ребят. Но куда ужаснее всей этой щенячьей преданности было то, что он ощутил, когда привёз его сюда. Тащил отключившегося Серёжу на себе и всю дорогу от вертолета до базы пытался понять, кого именно спас. Кто вообще этот человек в его руках: друг детства — единственный родной ему человек? Или обезумевший серийный убийца, погубивший кучу народу, в том числе — почти — и самого Олега? Да, Олег и сам-то был далеко не ангелом — на его руках столько крови, что не счесть, но Серёжа... Некоторые поступки можно оправдать. Устраивать показательные казни подонкам и коррупционерам во имя благих целей — ладно. Олег, прошедший армию и войну, особо праведных взглядов на этот счёт не имел. Но потом ведь начались теракты в Питере, а потом — та безумная шахматная игра с Громом... Тогда Олег уже понимал, что Серёжа начал творить какую-то совсем безумную дичь, но по привычке верил ему. Верил, даже когда он напялил на него ошейник с шахматной фигурой. Верил, когда близкие люди Грома и наёмники со стороны Серёжи стали умирать один за другим. Олег, кажется, верил ему даже в момент, когда Серёжа направил на него пистолет. Когда Олег очнулся в больнице, после нескольких операций, неспособный разговаривать, с неработающей левой рукой и дикой болью в легких и животе — вот тогда вера закончилась. Он перечитал новостные сводки, пересчитал количество жертв и чуть не сошел с ума от мысли, что всё это сотворил Серёжа. Долгие дни и ночи в больнице он искал в своей памяти момент, когда всё пошло наперекосяк. Когда мальчишка, любящий искусство, бездомных животных и мечтающий создать для людей самую лучшую и свободную соцсеть на свете, стал превращаться в безумца и злодея? Олег прокручивал моменты их детства и юности, сравнивал их с последними событиями — и всё больше и больше винил сам себя. Что не заметил вовремя, что пропал на столько лет, что позволял ему так много и не воспользовался ни одним шансом остановить, что слепо доверял и помогал во всём — даже в самом страшном. Опустив бессознательное тело Серёжи на старый матрас в камере, Олег еще долго стоял над ним. Рассматривал его спокойное лицо — Серёже, видимо, вкололи такую дозу транквилизатора, что ему даже сны не снились. Если бы не слабо вздымающаяся грудь, могло показаться, что он вообще умер. Потом Олег достал пистолет. Убить его сейчас — проще простого. Сколько жизней в будущем это спасёт? Серёжа ведь чёртов гений, он выберется из любой психушки или тюрьмы, его ничего не остановит. А Олег сейчас — может. Просто спустить курок — он много раз так делал, много раз отнимал чужие жизни, не чувствуя ни сомнений, ни мук совести. И даже больше — сейчас Олег имел на это полное право, ведь не так давно Серёжа сделал то же самое, без тени сожаления выпустив в него пять пуль. Но Олег не смог. Он минут пять держал дрожащий палец на спусковом крючке, а потом, скрипнув зубами, убрал пистолет. А когда вернулся с едой и водой — Серёжа уже очнулся. И, стоило увидеть его в сознании, с широко распахнутыми глазами, полными удивления и неверия, внутри Олега поднялась такая буря ненависти и раздражения, что он не выдержал и тут же захлопнул двери. Избродив вдоль и поперёк берег холодного моря, спустя часа три Олег, так и не решив, что делать дальше, вернулся в базу. Ноги сами принесли его к камере, он остановился у железной двери, упёрся в неё лбом. Расслышал приглушенный мерный стук и бормотание, но не смог разобрать слов. Попытался заставить себя уйти, но, сделав несколько шагов по коридору, вернулся и вставил ключ в замочную скважину. Дверь открылась с заунывным ржавым скрипом, а Серёжа этого будто и не заметил. Еда и вода были нетронуты, а он сидел в дальнем углу комнаты, обнимал себя за колени и бился затылком о стену. — Нет, нет, — бормотал он. — Его нет, я знаю, что его нет. Не нужно... Нет-нет, не показывай мне его, я не хочу. Нет... Олег сделал пару шагов к нему, и только сейчас Серёжа заметил чужое присутствие. Испуганно посмотрел на него сверху вниз. — Уходи! Тебя нет! — крикнул он и закрыл лицо руками. Олег пожал плечами. Он не понимал, чем может помочь сейчас Серёже — да и не хотел, если честно. Может, что-то получится решить, когда он перестанет истерить?

***

Серёжа всегда был не от мира сего — и поэтому Олегу никогда не приходилось скучать с ним. Иногда казалось, что Серёжа — не обычный мальчишка, а робот какой-то, иначе откуда у него в голове было столько информации? И столько энтузиазма, и желания черпать всё новую, и новую, и новую? Вот Олег так не мог. Пока он с трудом поспевал за школьной программой, Серёжа умудрялся проходить ещё пару классов вперёд, а попутно подтягивал Олега там, где тот отставал. А помимо школьных предметов, у этого вундеркинда имелась куча других интересов: он неплохо рисовал, читал кучу разной литературы от детского фэнтези до русской классики, ходил вместе с Олегом в секцию тхэквондо, а в свободное время сидел и думал, чем бы еще интересным заняться. Чуть ли не каждый день Серёжу посещали новые гениальные идеи: — Олег, давай сегодня в исторический музей сходим? Хочу посмотреть на древнюю гондолу, которую достали со дна Оки! — Олег, пойдём после школы кормить собак за территорией? Я выпросил в столовке каши! — Олег, я договорился с Мариной Ивановной, после третьего урока мы всем классом идём в галерею! Класс не особо этому рад, но кто будет спрашивать их мнение? — Олег, сегодня после физры покажи мне тот приём, которым ты вчера Ваньке руку вывернул! — Олег, на выходных надо сходить в библиотеку помочь там с ремонтом учебников! Скажи, круто? — Олег, пойдём на перемене начистим рожу Сане из восьмого «А», он Аню утром обозвал толстой курицей! Ну, точнее, ты можешь сам начистить, я на шухере постою! И так практически каждый день. Не то чтобы Олег всегда шел у него на поводу... Но чаще всего откладывал свои планы и следовал за Серёжей. А потому что какие у Олега могли быть планы? Полазать с пацанами по заброшке или покурить за гаражами втихаря от воспиталок? Попить пива со старшаками, чтобы почувствовать себя взрослым и крутым? Всё это можно было сделать и в другой раз. Всё изменилось, когда им было лет по двенадцать. Олегу казалось, что нет вещи, которая заинтересует Серёжу еще сильнее, потому что интересно ему было совершенно всё! Но вот во время осенних каникул какой-то депутат-толстосум на фоне приближающихся выборов пожертвовал школе кучу денег на новый компьютерный класс. И всё — Серёжа пропал. Нет, он не перестал донимать Олега своими гениальными идеями, не стал хуже учиться... Но Олег еще никогда не видел, чтобы у Серёжи так горели глаза. Они дружили уже больше пяти лет, Олег видел его разным, но таким увлечённым — никогда. На уроках информатики Серёжа буквально не мог усидеть за партой, а когда удавалось выпросить ключи от компьютерного класса, чтобы позаниматься дополнительно, — Серёжу потом с трудом можно было оттуда выгнать. Он был на хорошем счету у учителей, поэтому ему частенько доверяли ключи с условием, что больше никто из ребят в класс заходить не будет. Тут-то Серёже Олег и пригождался — он был его как бы охранником. И, пока он оберегал целостность компьютерного класса, играл в стрелялки и рисовал гусей в «Пэйнте», Серёжа делал какие-то совершенно невероятные штуки. Олег не разбирался и не пытался вникать, просто видел бесконечные строки кода и очень сильно гордился тем, что он — единственный друг у такого умного и крутого Серёжи. Олег никогда не парился из-за того, что на фоне Серёжи выглядел аутсайдером. Его даже не задевали подколы Антохи на эту тему. Например, как-то раз тот сказал ему: — Ты видел, во что ты превратился вообще? Был волчарой, а стал каким-то щеночком на подсосе! За это Антоха, конечно, получил кулаком в глаз — не потому, что смог задеть Олега, а потому, что он, помимо секции тхэквондо, ходил еще на бокс, каждый день по утрам бегал и отжимался на турниках, а по выходным еще любил наведываться в тир. В Олеге вообще с самого детства бурлила какая-то хаотичная энергия разрушения — и спорт с борьбой как-то помогали её утихомирить. Правда, подраться Олег тоже был всегда горазд — а потом приходил домой, и Серёжа смотрел на него осуждающим взглядом, доставая из-под кровати аптечку с ватой и перекисью. Нет, Олега действительно совершенно не обижало мнение окружающих, ему было плевать, как выглядит их дружба со стороны, потому что он знал, что происходило внутри неё. Да, Серёжа был мозгами, зато Олег — кулаками. И его это устраивало. У Олега будто было два мира: один — с сомнительными компаниями, русским роком, шатаниями по городу, драками, сигаретами и выпивкой, а другой — с Серёжей. Второй Олегу нравился больше, а в первый совсем не вписывался Серёжа. Олег обожал оставаться с ним наедине и слушать его истории — они бесконечно сыпались из Серёжи: сюжеты прочитанных им книжек, впечатления от них, какие-то случайные факты, которые он вычитывал в интернете, идеи рисунков, планы на жизнь, мечты, фантазии. Олегу и просто молчать с ним нравилось. Они частенько приходили на их место — да, старенький пирс у грязной речушки теперь был не «его», Олега, местом, а «их» общим с Серёжей. Они могли просидеть там долго, до самой темноты, и, например, просто кидать камни в реку. Или ничего не делать — слушать кваканье лягушек и думать о чем-то своем. И за все годы их дружбы не было ни единой минуты, когда Олег подумал бы, что Серёжа мешает ему, что с ним некомфортно или что его присутствие напрягает. Никогда. Серёжа будто был частью его самого. В один из летних вечеров они сидели на пирсе, Серёжа кидал мелкие камешки в ряску, пытаясь спугнуть лягушек, а Олег, до этого молчавший минут сорок, вдруг сказал: — А почему ты попал сюда? — Он кивнул куда-то в сторону — ориентировочно где-то там виднелся забор территории детдома. Даже странно было спрашивать это сейчас — дружить уже столько лет и не узнать. Но почему-то Олегу никогда не было это важно, а вот сейчас его мыслепоток споткнулся об этот вопрос. — Ну, у меня родители погибли, а родственников больше не было, кто мог к себе забрать. — А как погибли? Серёжа взъерошил свои волосы, вздохнул: — Я года три назад нашел в библиотеке подшивки газет за тот месяц — вроде бы убийство. А сам я ничего не помню — мелкий же был, и шок... Вроде как ночью вломился кто-то в дом, и... А я помню только, что под кроватью спрятался и вылез, когда услышал сирены. Ну, в общем, у меня родители предпринимателями были, а тогда девяностые, ну и сам понимаешь. В газетах писали, что кому-то перешли дорогу. — То есть... Ты помнишь своих родителей, да? — Ну да. — Они хорошие у тебя были? Серёжа закивал и улыбнулся так тепло, будто вспомнил что-то очень приятное. Именно тогда Олег понял для себя вещь, о которой раньше даже толком не задумывался. Почему еще с самого детства не любил новеньких, которые появлялись в детдоме, и до Серёжи всегда старался изжить таких хотя бы из своей комнаты. Потому что их всех приводили сюда в сознательном возрасте — в таком, когда они уже знали, что такое семья. И неважно, погибли их родители, отказались от ребёнка или их лишили прав, главное — эти дети знали, что такое получать любовь. И, попав в детдом, они начинали разводить сопли на тему того, как скучают по маме-папе, и рассказывать, как раньше им хорошо жилось и как теперь плохо. Клялись, что скоро их отсюда заберут обратно в семью. А Олега это бесило, потому что его мать бросила в роддоме. Да, просто бросила — родила и сбежала, её так и не смогли найти потом. И у Антохи с Борей были примерно такие же истории — не знали родителей с младенчества. Олег пинал этих новеньких нюней, издевался над ними и всячески пытался изжить из своей комнаты, потому что они жутко раздражали его всем этим. Но в силу возраста он даже не осознавал, что просто по-черному им завидовал. И вот сейчас тоже — лучше бы он не задавал этот идиотский вопрос Серёже. Как будто и так не знал ответа. — А ты не хочешь узнать, как я попал в детдом? — спросил Олег, немигающим взглядом глядя в реку. На самом деле он не хотел рассказывать. Даже от произнесенной про себя фразы «мать бросила меня в роддоме» его начинало подташнивать, и он едва ли смог бы сказать это вслух. Но считал, что раз уж выпытал у Серёжи правду, то должен ответить тем же. Но тот кинул в ряску еще один камешек, повернул к нему голову и пожал плечами. — Если ты хочешь об этом сказать — скажи. Но если... если тебе больно, то не нужно. Олег удивленно уставился на него. Серёжа смотрел с пониманием, и от осознания, что кто-то понимает его вот настолько хорошо, Олегу почему-то стало еще паршивее. Он промолчал, Серёжа натянуто — ободряюще — улыбнулся. — А расскажи, как это? — еще через пару минут спросил Олег. — Иметь семью? Серёжа придвинулся к нему ближе — вплотную, плечом к плечу. — Это — вот так. — И взял Олега за руку, переплел с ним пальцы и крепко-крепко сжал. Олег ошарашенно посмотрел на него, потом на их руки. — Да, — кивнул Серёжа. — Я не могу изменить прошлое и вернуть своих родителей. И твоих — не могу. Но я могу стать семьей для тебя. Ты для меня — уже стал. Олег не плакал вообще никогда — давным-давно дал себе установку, что нельзя, что так делают только всякие нюни и слюнтяи. Но сейчас, после Серёжиных слов, почувствовал, как на глаза навернулись слёзы. И ему даже не было за них стыдно.

***

Проснувшись утром, первое, что ощутил Олег, — холод. Он, конечно, не был неженкой, его не смущали ни спартанские условия в казармах старой спецназовской базы, ни жесткая койка, ни отсутствие отопления. Но первой мыслью, закравшейся в еще не до конца проснувшийся мозг, была: «Серёжа там в камере, наверное, совсем задубел». Олег тут же стиснул зубы, злясь на себя. Он должен был ненавидеть его, должен был раз и навсегда забыть о заботе, о желании помогать или утешить. Но не мог. И, продолжая корить себя за каждое движение, он спустился в подвал, чтобы включить аварийный генератор электричества, а в кухонном отсеке обнаружил старый кипятильник и комплект алюминиевой посуды. Питьевую воду и кое-какую еду он еще вчера принес с вертолета. И теперь, обернувшись в колючее шерстяное одеяло, шел в камеру к Серёже с чашкой горячего сладкого чая. «В конце концов, — оправдывал он себя, — убить я его так и не решился, а от переохлаждения тоже можно умереть. Наверное». Серёжа сидел в том же углу, что и вчера, обнимая руками колени и уронив на них голову. Не отреагировал ни на скрежет открывшейся двери, ни на приближающиеся шаги. Олег присел рядом с ним на корточки, присмотрелся, прислушался — дышит. Просто уснул. Не хотелось его тревожить, может, после вчерашней истерики он лишь недавно отключился, но Олег потрогал его руку — ледяная. Еще и сидит на бетонном полу, а за спиной — каменная кладка. Хоть бы на матрас перебрался... Олег, стащив с себя одеяло, накинул его Серёже на плечи. Тот резко дёрнулся, вскинул голову и затравленно посмотрел ему в глаза. — Опять ты... Ну зачем? Чего ты от меня хочешь? Вчера он говорил нечто подобное, но теперь в его голосе уже не было истерики или отчаяния — лишь усталость и смирение. Олег покачал головой. Он не знал, что отвечать на эти вопросы, не знал, зачем притащил сюда Серёжу, что с ним делать дальше, а напрягать травмированные голосовые связки ради пустых слов не хотелось. Поэтому Олег лишь молча взял Серёжу за запястье и попытался дать ему в руки чашку. Уже спустя секунду чай оказался разлит по полу камеры, а чашка с железным стуком откатилась к стене. Олег, стиснув зубы, смотрел, как лужа подбирается к носку его ботинка, а Серёжа вдруг прошипел: — Да чего ты хочешь, я не понимаю? Зачем делаешь это снова и снова? Тебе так нравится издеваться? Нравится сводить меня с ума? Так я и без того уже сбрендил, причем давно — тебе ли не знать? Олег смотрел на него с глубочайшим непониманием. Серёжа пугал его — потому что сейчас действительно говорил как сумасшедший. — Ну скажи хоть что-нибудь! — жалобно простонал тот, схватив себя за волосы. — Перестань мне его показывать! — Он посмотрел на Олега безумным взглядом и крикнул: — Да, я помню, я убил его! Всадил в него пол-обоймы! Я никогда себя за это не прощу! Олег схватил его обеими руками за запястья, заставляя прекратить драть на себе волосы, встряхнул. Перекричать он бы его сейчас физически не смог, поэтому просто сурово посмотрел в глаза. Что же с ним происходит? Серёжа его с кем-то путает? Не верит, что это на самом деле Олег? Думает, что у него галлюцинации? Серёжа обмяк, уронил голову себе на грудь, повиснув в руках Олега как тряпичная кукла. — Я же согласился уйти в забвение, я же отдал Кутху свое тело, — бормотал он, — только бы всё забыть, только бы больше не существовать... Зачем меня вернули? Я не хочу... Всё это звучало как редкостный бред, но из Серёжи сейчас лилось столько боли, что Олег ощущал её физически — как свою собственную. — Эй... — получилось хрипло и еле слышно, Олег прокашлялся. — Посмотри на меня. Каждое слово драло глотку будто наждачной бумагой, но Серёжа всё-таки поднял взгляд. — Я живой. Ты не убил меня. А в ответ — безумная улыбка. Серёжа засмеялся, кривя левый угол рта и ядовито процедил: — Тебе не удастся обмануть меня. В конце концов, ты — это я. И я помню, как ты направлял мою руку, и отдачу от каждого выстрела я помню. И труп его помню — весь в крови и дырках. Так что перестань... Он выдрал свои руки из хватки Олега и закрыл ладонями лицо. Олег хрипло рыкнул. Всё как-то слишком резко перевернулось с ног на голову. Еще пять минут назад он задавался вопросом, как простить Серёжу за предательство и что им вообще теперь делать. А теперь не знал, как доказать, что он — это он. Олег почувствовал себя бессильным. Он хорошо умел драться, отлично стрелял, мог вытащить из горящего здания, из тюрьмы, прикрыть спину... Но он совершенно не понимал, как бороться с безумием. И, если честно, он подумал, что, может, лучше уйти сейчас? Может, позже Серёжу перемкнёт обратно? Но потом Олег снова посмотрел, как тот, закрыв лицо, покачивается из стороны в сторону и будто беззвучно плачет. И Олег с усилием отодрал его руки от лица и снова прохрипел: — Посмотри на меня. Серёжа послушался, но зыркнул исподлобья — устало и обреченно. Олег уперся коленями в пол, стянул с себя плащ, скривившись от боли, прострелившей плечо. Еще труднее оказалось не застонать, стаскивая с себя водолазку — так, чтобы не повредить перевязки на животе и груди. Серёжа изменился в лице, увидев всё это. С минуту молча бегал взглядом по торсу Олега, а потом вдруг бешено замотал головой. — Нет, нет... Неправда... — Смотри, — рявкнул Олег, потянув его за руку. Он заставил Серёжу коснуться себя, а точнее — бинтов на животе. — Это выглядит как галлюцинация? Он говорил медленно и тихо — по-другому не получалось, даже так было очень больно, но боль для Олега редко когда была помехой. — Вот тут ты прострелил мне кишки, — стал перечислять он, — нестрашно. — Он поднял Серёжины пальцы чуть выше. — Тут пуля чудом не дошла до желудка. — И еще выше. — А тут — пробила лёгкое, немного мимо сердца. — На этих словах он закашлялся, будто раненое лёгкое услышало, что о нём вспомнили. Олег поднёс руку Серёжи к перевязке на левом бицепсе. — Тут просто разорвало мышцы. Олег видел, как с каждым новым ранением, на которое он указывал, Серёжины губы начинали дрожать всё сильнее и сильнее. Невесомо трогая подушечками пальцев каждую перевязку и пластырь, Серёжа кривился, сдерживая слёзы. Олег в этот момент как-то не к месту подумал, что никогда не видел, как тот плачет — даже в детстве. У них у обоих это, видимо, было внутренним табу. А теперь вот по щекам Серёжи потекли настоящие слёзы. — А тут? — сдавленно спросил он, коснувшись пластыря над ключицей Олега. — Верх лёгкого. Несмертельно. — А это... — Он тронул шов на гортани. — Тебе делали трахеотомию? Олег угукнул: — Сам дышал я так себе. — Поэтому ты говоришь так плохо? Олег кивнул. Серёжу будто разом оставили силы: он оперся руками в пол, уронил голову и даже не заплакал, а жалобно заскулил. — Прости меня, — дрожащим голосом выдавил он. — Прости, Олег... Это не я был, это он, это... Я бы никогда... Ни одно из пулевых ранений у Олега не болело так сильно, как сейчас сердце, когда он видел Серёжу таким — измученным, отчаявшимся, запутавшимся. Олег придвинулся к нему ближе, взял Серёжу за плечи, потянул на себя. Обнял, аккуратно уложил его голову себе на грудь — так, чтобы не задеть ни одну из повязок. Нежность и Олег были двумя совершенно взаимоисключающими понятиями, но он попытался погладить его по волосам со всей лаской, на какую вообще был способен. — Тише. Тише, Серый. Всё в порядке. — Никогда уже ничего не будет в порядке. — Будет. Серёжа дрожал, пытаясь подавить слёзы, а Олег баюкал его, гладил по голове, успокаивая. И ему показалось, что начало получаться — тот перестал поскуливать, а его дыхание выровнялось. Олег заметил неладное буквально в последний момент. В спешке сваливая из больницы, он не взял с собой портупею, поэтому пистолет теперь носил просто заткнутым за пояс штанов. И сейчас, расслабившись, упустил момент, когда Серёжа этот пистолет у него незаметно вытащил. Олег успел схватить его за запястье, но тот обеими руками вцепился в ствол и, потянув на себя, ткнул дулом себе в живот. — Ты сдурел? — прохрипел Олег, пытаясь забрать у него оружие, но тот вцепился в него намертво — откуда у него вообще столько сил? Олег держал пистолет за рукоятку и одновременно пытался вывернуть пальцы Серёжи, не дав им добраться до спускового крючка.. — Пожалуйста, Олег! Если ты — настоящий, ты должен это сделать! Серёжа снова смотрел на него безумным взглядом — уверенным и одновременно умоляющим. — Он вернётся, Олег, я не хочу этого. Он снова тебя убьёт, он всех убьёт... Пожалуйста, просто выстрели и всё, ну же! — Нет! Пришлось ударить Серёжу под локоть, чтобы тот ослабил хватку, только тогда получилось выбить пистолет из его рук. Олег с силой отшвырнул его в сторону, тот с глухим стуком влетел в стену. Серёжа рванул за ним, уронив с плеч одеяло. Олег успел схватить его поперек груди и, прижав спиной к себе, обездвижить. Тот дергался, пытаясь вырваться, причиняя Олегу дикую боль каждым движением, но он держал, свирепо дыша Серёже в ухо. — Да успокойся ты, блять... Мне больно, Серый! Это подействовало. Серёжа замер, расслабился и выдохнул: — Прости. Но Олег и не думал отпускать его. — Я не буду тебя убивать, даже не проси. — Я заслужил. — Не спорю. Но сейчас сиди смирно, ты понял? Серёжа кивнул. Олег разжал руки и, поднявшись на ноги, подошел к стене. Взял пистолет и на глазах Серёжи вытащил из него обойму. — Думаю, тебе нужно отдохнуть. Серёжа бешено замотал головой: — Нет, только не уходи. Пожалуйста, я не хочу опять оставаться один! Олег и не собирался его тут бросать. Он подобрал свою одежду, накинул плащ на плечи и протянул Серёже руку. — Пойдешь со мной, значит. Вставай. Тот секунд десять с сомнением смотрел на протянутую руку, но в итоге всё же взял её. Приобнимая за плечи, Олег вывел Серёжу из камеры. Тот шел, пошатываясь, споткнулся и чуть не упал, поднимаясь по ступеням. Они добрались до казарм, Олег усадил его на скрипучую кровать с провисшими пружинами. — Тебе надо поспать. Серёжа снова отчаянно замотал головой. — Нет, не надо. Я всё равно не смогу уснуть. — Сможешь. Олег полез в рюкзак, тоже прихваченный с вертолета. Он был уверен, что аптечка военного образца должна включать в себя успокоительное, и не прогадал — вытащил оттуда шприц и ампулу феназепама. Серёжа даже не сопротивлялся — расстегнул молнию на робе и спустил рукав вниз, подставив плечо. Потом — улегся на кровать, скривился, перевернулся на бок и прикрыл глаза, позволил укрыть себя шерстяным одеялом со страшным цветочным узором. Олег сидел рядом и видел, как успокоительное начало действовать на Серёжу — разгладилась складка между бровей, ушло напряжение из уголков рта. — Не пропадай только, — попросил он, пытаясь нащупать руку Олега. Тот сжал его пальцы и сказал: — Я буду рядом, спи. Олег смотрел, как он быстро проваливается в сон, и вертел в голове вопрос: «Когда всё это с тобой случилось, Серый?» Что же он упустил? Может, причина именно в том, что Олега слишком долго не было рядом?

***

Они действительно были семьей, потому что называть их отношения дружбой было как-то... мало. Друзья — это, наверное, у обычных людей. Друзья — это как Антоха и Боря: каждый сам по себе, когда нужно — общаются, когда нужно — дерутся. А Олег с Серёжей были одним целым. Друзья — это ребята из их школы, секций Олега или его компании рокеров: когда всех объединяют общие интересы, когда вместе учатся или шатаются по городу, а потом расходятся по своим домам. А для Олега «вернуться домой» означало вернуться туда, где Серёжа, потому что они и были друг для друга домом. И сложно вспомнить, когда именно всё так стало. Когда именно вещи Серёжи перестали быть только его вещами, когда кровать и стол Олега перестали принадлежать только Олегу. Книжки, тетради, игрушки, деньги, еда, быт. Когда их разные миры стали одним общим миром. Серёже можно было рассказать всё что угодно, довериться целиком и полностью. Не было ни единой тайны или секрета, ни единой мысли или идеи, которую Олег хотел бы замолчать. И он был уверен, что у Серёжи — тоже. Меняться всё начало в старших классах, но Олег далеко не сразу заметил эти изменения. Причина простая — они взрослели. Впереди был выпускной, поступление в универ, планы на будущее. У Олега появилась девушка. Вообще, другие парни — и из детдома, и одноклассники — уже давно гуляли с девчонками, часто заводили всякие пошлые разговорчики. Да и в компании было несколько симпатичных девчонок. А Олега до поры до времени эта тема почему-то совсем не трогала. Не то чтобы он ничего не знал о сексе или не хотел его — нет, он был вполне нормальным подростком, просто в его понимании это должно было вытекать из отношений, а его воротило от одной мысли с кем-то встречаться. Знакомые парни подкатывали к девчонкам, хвастались, ухаживали за ними, дарили подарки, водили в кино — и всё это, по их мнению, было круто. Олег же откровенно не понимал их восторга. Как-то раз он поделился своими мыслями с Серёжей и спросил его мнения. Тот пожал плечами и сказал: — Ну, знаешь, это ведь всё низменные инстинкты. Человек — существо парное, нам эволюцией заложено искать себе пару, чтобы потом создать семью. Олег кривился, стоило ему только представить себя семейным. Жена, ребёнок, общий быт... Если для кого-то это было сказочной мечтой, то для Олега — фильмом ужасов. — Я что, тогда, получается, неправильный какой-то? — Да нет. — Серёжа заулыбался. — Может, ты просто еще не пришел к этому? Олег, тебе пятнадцать всего! А может, у тебя просто мозги набекрень, потому что ты в детдоме вырос и у тебя семьи никогда не было... — Он прикусил губу и виновато на него посмотрел: — Я не к тому, что это как-то плохо или еще что-то. — Я понял. — Олег махнул рукой. — Ну а ты сам? Что-то я не замечал, чтобы ты девчонок хоть когда-то обсуждал. Серёжа заулыбался еще шире. — А я вообще высшее существо, мне эти ваши первобытные приколы неинтересны. Компьютер — моя девушка. Олег заржал и потрепал Серёжу по волосам. — Придурок ты, а не высшее существо! Тот ткнул его пальцем в бок. — От придурка слышу! А в одиннадцатом классе в третьей четверти к ним перевелась Алина. Серёжа тогда валялся в больнице с гастритом, и на предложение учительницы садиться на любое свободное место Алина села за парту к Олегу. Ему она, если честно, не понравилась. От неё слишком приторно пахло духами, она слишком шелково и мягко говорила, её юбка была слишком короткой, а ноги — слишком стройными. В Алину сразу же влюбились все пацаны из класса, а потом — и из параллельных тоже. А она влюбилась в Олега — это было так очевидно, что даже слепой заметил бы. Олег, кстати, заметил это, только когда Антоха, покрутив пальцем у виска, сказал ему в лоб: — Ты чего, совсем лось? Такая девчонка на тебя запала, не будь идиотом! И, может быть, если бы Серёжа был в тот момент рядом, он бы заржал, отвесил Олегу подзатыльник и предостерег его от дурацкого поступка. Олег и сам не понял, как всё получилось. Вот он вроде бы с Борей после последнего урока остался убирать класс, а вот уже появилась Алина, и Боря технично слился менять воду. Алина закрыла двери, подошла и спросила Олега: — Слушай, ну как-то странно, ты на меня вообще не обращаешь внимания. Неужели я тебе совсем не нравлюсь? А Олег почему-то жутко смутился и еще не хотел обидеть Алину честным ответом, поэтому зачем-то сказал: — Ну, почему? Нет, нравишься... И тогда она его поцеловала. Как позже понял Олег, всего этого было достаточно, чтобы официально начать встречаться. Потом пересказывать всё это Серёже было даже стыдно, потому что вот он — крутой Олег Волков в крутой футболке с «Арией» и может накостылять любому, кто только сунется, а девчонке отказать не смог. Серёжа смеяться не стал. Посмотрел как-то странно — Олег не понял, что означал этот взгляд, — и всё. А на следующий день, придя на уроки, первым делом Серёжа подвинул со своего места Алину. — Я как бы понимаю, что ты его девушка, — хмуро сказал он. — Но с Олегом всегда сидел я. Это не обсуждается. Тем же вечером, когда Олег вернулся с изнурительного свидания, Серёжа заключил: — В общем, Алина — дура дурой, но это твой выбор, поэтому я не осуждаю. Алина бросила Олега через месяц, прислав короткую эсэмэску: «Давай расстанемся». Олег даже вздохнул облегченно и написал в ответ: «Давай» — не став выяснять причины. На этом вопрос девушек и отношений на какое-то время отпал. Потом был выпускной, экзамены, поступление в универ, переезд в общагу — лето перед первым курсом, в общем, пролетело как фанера над Парижем. Ничего особо не изменилось: Олег с Серёжей сделали так, чтобы их поселили в одну комнату, с ними опять жили два соседа, и их быт еще больше стал напоминать семейный — например, теперь у них даже был общий холодильник. Сережа уже год умудрялся фрилансить: писал какие-то сайты, пропадая сперва в компьютерном классе школы, потом — в клубе. Олег тоже перебивался на подработках — то грузчиком, то разнорабочим на вещевом рынке недалеко от школы. И так, откладывая деньги с этих подработок, фриланса и своих пособий, к концу первого учебного месяца в универе они смогли накопить на компьютер. Олег понимал, что такая дорогущая покупка нужна будет в основном Серёже — тот уже пару лет бредил мечтой создать социальную сеть, объединяющую людей. И огонь в его глазах, когда он рассказывал о возможностях, которые откроет для всех эта сеть, стоил всех денег на свете. Но где-то вот тут обнаружилась проблема. Исполняя свою мечту, Серёжа сутками пропадал за компом, иногда даже забивая на пары. Это не мешало ему учиться — первый курс факультета информатики едва ли мог рассказать ему что-то, чего он еще не знал. А вот Олег с далеко не математическим складом ума на своем факультете экономики быстро начал проседать. Из всех предметов больше всего ему нравилась физкультура и еще доставляло посещать военную кафедру. Если уж быть совсем честным, он сдал школьные экзамены и поступил в универ только благодаря тому, что Серёжа последний год усиленно с ним занимался. Теперь Серёжу отвлекать своими проблемами было стрёмно и неудобно, и учиться Олегу быстро разонравилось. Его одолевали всякие депрессивные мысли вроде... а какие у него перспективы на будущее? Во многих сокурсниках он видел запал — они пришли сюда грызть гранит науки, получать профессию. А Олег поступил в этот универ исключительно потому, что сюда же поступал Серёжа. И было неважно куда: на какую специальность, что учить — главное, чтобы рядом с Серёжей, потому что Олег слишком привык и без него вообще своей жизни не представлял. А вот теперь у Серёжи была цель, к которой он шел семимильными шагами, выпивая по десять чашек кофе в день и засыпая под утро. И Олег был уверен: Серёжа всё сможет, исполнит свою мечту, придёт к цели. И стоило признаться уже самому себе: не так уж и сильно ему для этого нужен Олег. Обо всём этом ему, наверное, стоило просто сказать Серёже. Тот бы наверняка пожал плечами, улыбнулся и нашел нормальное объяснение, почему Олегу не надо грузиться такой ерундой. Но Олег молчал, а эта ерунда донимала его всё сильнее. Где-то в ноябре уныние отпустило Олега, а в жизнь добавили красок — потому что у него появилась Лиза. Девчонка с потока с забавной асимметричной стрижкой и широкой улыбкой, она подсела к нему на одной из общажных тусовок — спросила, не найдётся ли закурить. Олег дал ей сигарету, а Лиза, выпуская изо рта струйки дыма, продолжила разговор. И сперва её оптимистичный настрой и заливистый смех напрягали хмурого и вечно серьёзного Олега. А потом он как-то втянулся. С Лизой было прикольно. Она тоже слушала всякий тяжелый рок и металл, поделилась с Олегом кучей музыки и группами, которые он не знал. Показала местный подвальный рок-клуб, где каждые выходные играли сборные концерты всякие малоизвестные команды. На одном из таких концертов под жесткие гитарные рифы и оглушающую барабанную дробь они с Лизой впервые поцеловались. Олег тогда решил, что влюбился. Ну а как иначе должна была выглядеть и ощущаться влюбленность? Ему было приятно проводить время с человеком, нравилось с ней разговаривать, а то, что держать Лизу за руку, обнимать и целовать было неловко и странно, — это, наверное, потому что с ним такое впервые случилось. Серёже Лиза тоже нравилась — ну, как человек. По крайней мере дурой он её не называл и вполне радушно общался, когда она приходила в гости. Правда, чаще он надевал наушники и отворачивался к компу или вовсе уходил из комнаты — видимо, чтобы не мешать. Сама Лиза жила не в общежитии, а в городе. У неё были строгие родители, и первый раз они отпустили её ночевать к Олегу спустя полтора месяца отношений — в новогоднюю ночь. Точнее, родители, скорее всего, даже и не знали, что Лиза будет с парнем, думали, что ушла праздновать с однокурсниками. Общага под Новый год порядком опустела — большинство народу разъехалось по домам на каникулы, а оставшиеся несколькими большими компаниями собирались в трёх комнатах на третьем этаже. Праздник получался очень душевным: кто-то кашеварил с шести часов вечера, чтобы накрыть по-студенчески дешевый, но красивый стол, кто-то затаривался алкоголем, пока магазины не закрылись. Один Серёжа работал даже в канун праздника и спустился к остальным только в одиннадцать. Олег много не пил — у них с Лизой еще были планы на ночь и пустую комнату. После боя курантов большая часть компании — кроме тех, кто успел уже отключиться, — отправилась зажигать бенгальские огни и запускать фейерверки на улицу, а Олег с Лизой свернули в сторону лифта. Серёжа напоследок ткнул его в бок и, подмигнув, сказал: — Ты мне скинь эсэмэску, когда там можно будет возвращаться в комнату. Всё это было очень романтично, почти как в кино. За окном взрывались салюты, и их отблески окрашивали комнату в разные цвета, всполохи бродили по лицу и телу Лизы. Олег был почти счастлив. Почти — потому что где-то на уровне подсознания его грызли сомнения. Будто он делал что-то неправильное, будто всё это — не по-настоящему. И чем дальше, тем больше росло ощущение, что он пытается воплотить в жизнь придуманную в голове картинку — идеальную и оттого до жути нелепую. Лиза таяла в его объятиях, а Олега всё сильнее одолевала неуверенность. Он вдруг понял, что целует её скорее механически, без запала, что гладит руками её тело, не чувствуя ни капли трепета внутри. А чувствовал ли он его хоть когда-то? Зазвонивший телефон разорвал тишину комнаты так резко, что Лиза громко ойкнула. Олег приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на скачущую по столу от вибрации трубку. На экранчике черно-белой «Нокиа» светилось «Серый». — Не бери, — закапризничала Лиза, останавливая его руку. Олег моментально всё взвесил и решил, что Серёжа не стал бы просто так его тревожить, зная, чем они тут заняты. Но из трубки говорил не Серёжа: — Волков, спустись ко входу в общагу, скорее! Кажется, Серому сейчас понадобится помощь. И если бы в этот момент кто-то зажег спичку, она догорела бы позже, чем Олег оделся. Уже через пару минут он вылетел из дверей общежития на мороз, но всё равно опоздал. Какой-то тип — в темноте Олег не разглядел лица — держал Серёжу за волосы, опустив на колени перед скамейкой, и звонко хлестал его второй рукой по щеке. Губы Серёжи были разбиты в кровь. — ...чё ты, беспризорник хуев, самым борзым тут заделался? — приговаривал тип. Олегу даже в голову не пришло выяснять обстоятельства конфликта, ему глаза моментально застелило красной пеленой — он кинулся на обидчика, тяжелым толчком в бок уронив его на землю, и тут же сел сверху. — О, а вот и второй оборванец прибежал! — радостно успел воскликнуть тип, прежде чем Олег врезал ему кулаком в челюсть. А потом еще и еще — он не знал, сколько раз ударил, пока его не оттащили в сторону. Олег дёрнулся, пытаясь вырваться, но двое парней крепко держали его под локти. А потом он увидел, что лицо типа превратилось в кровавое месиво, и агрессия стала сходить на нет. — Пиздец, это же сын Прошина... — протянул кто-то над ухом Олега. А какая-то девчонка крикнула: — Нужно вызвать скорую! До Олега медленно начало доходить, почему никто не вступился за Серёжу. Потому что, оказывается, этот тип — сын ректора. Ну просто отлично. — А что произошло вообще? — тяжело дыша, спросил Олег. — Да я сам ничего не успел понять, — ответил один из держащих его парней. — Вроде Прошин подъехал на тачке, вылез бухой, начал девчонок задирать, Серый вступился, они закусились. — Ага, — подтвердил второй. — Он сказал что-то типа: «А чё это ты один, твой парень тебя бросил?» Это он про тебя, что ли, Волков? Ну нормальный же подъеб — по-моему, забавно. А Серый на него с кулаками кинулся. Олег наконец посмотрел в сторону Серёжи. Тот сидел прямо на снегу у той же лавочки, вытирая рот. Олег хотел было подойти к нему, но тут его тронули за плечо. Лиза, придерживая края расстегнутой куртки, ошарашенно смотрела на него. — Что тут произошло? — Да Серый подрался... Слушай, Лиз, мне надо помочь ему, ты иди внутрь, не стой на морозе, я тебя найду потом. Она обиженно насупилась, но кивнула. Он чмокнул её в губы. А когда развернулся в сторону Серёжи, того уже и след простыл. — А где... — Он озадаченно оглянулся по сторонам. — Да вон. — Какая-то девушка ткнула пальцем за угол общежития. Олег пошел за ним и нагнал, уже когда Серёжа плюхнулся на обледенелый пень. В руках у него была открытая бутылка советского шампанского — он приложился к горлышку и, кривясь, сделал несколько глотков. Олег сел рядом. — Серый, ну ты чего? Тот молча покачал головой. Олег знал его как облупленного. Да, Серёжа умел драться, но, сколько Олег его помнил, никогда не начинал драки первым, предпочитая все конфликты решать словами. Из них двоих кулаками был Олег. А тут на тебе... — Не знаю, что на меня нашло, — выдохнув изо рта облачко пара, сказал Серёжа и снова приложился к бутылке. — Гондон бухой, он своей тачкой чуть в толпу ребят не въехал, к девочкам начал приставать... И меня будто перемкнуло, когда он про тебя сказал... Я так разозлился. Он говорил тихо и медленно, растягивая слова. — Да ты сам пьяный вдрызг, — хохотнул Олег, приобняв его за плечи, и притянул к себе. Серёжа уронил голову ему на плечо и ткнулся холодным мокрым носом в шею. — Кажется, ты переработал, Серый. — Угу... Отведи меня спать, а? Бутылка выскользнула из его пальцев и с пустым стуком откатилась в клумбу. В детстве Серёжа был на голову ниже Олега, и тот часто катал его у себя на спине. Сейчас Серёжа поравнялся с ним ростом и стал явно потяжелее, но разве Олег зря ходил на бокс и отжимался на турнике по сорок раз за подход? — Залезай, — скомандовал он, присев и подставив спину. Серёжа вцепился ему в плечи, Олег, крякнув, поднялся на ноги и подхватил его под колени. — О-о-о, — протянул кто-то, пока Олег нёс его мимо толпы студентов у входа в общагу. — Второй пациент тоже отключился... В том, что Серёжа прям отключился, Олег сомневался. По крайней мере держался он крепко и еще горячо сопел Олегу в ухо. — Прости, Волчара, я обломал тебе весь ля-мур, — пробормотал он и зачем-то чмокнул Олега в шею. У того по позвоночнику побежали мурашки. — Идиот, — беззлобно бросил он в ответ. Олег уже забыл и про свои планы на «ля-мур», и вообще про то, что наверху его должна была ждать Лиза. И, видимо, не дождалась, потому что, когда Олег наконец занёс Серёжу в комнату, там никого не было. — Давай-ка, борец за справедливость, слазь с меня. Серёжа сполз со спины Олега. Пришлось придержать его за бока, чтобы тот не плюхнулся на пол, и аккуратно подтолкнуть к кровати. Но в последний момент Серёжа зачем-то вцепился в свитер Олега и утянул его за собой. Старые пружины матраса жалобно скрипнули под весом сразу двух тел, Олег с трудом успел удержать равновесие и уперся руками в кровать, чтобы не придавить собой Серёжу. Тот растянул рот в широкой, совершенно пьяной улыбке и погладил ледяными ладонями теплую шею Олега. Олег почему-то застыл, глядя ему в глаза. А Серёжа вдруг приподнялся и поцеловал его в губы. Не шутливо чмокнул, а именно что поцеловал — пылко и долго. У Олега в этот момент весь мир перевернулся. Он должен был, наверное, расценить это как какой-то идиотский прикол, обозвать Серёжу пьяным дураком или притвориться, что вообще ничего не произошло. Но он слушал его сбитое рваное дыхание, смотрел в ошалелые синие глаза и тонул в них. А потом наклонился и сам его поцеловал — глубоко, по-настоящему, ощущая во рту металлический привкус крови. Серёжа будто только этого и ждал: вцепился в Олега, обнял его, повалив на себя, горячо выдохнул носом и, кажется, всхлипнул. В голове набатом забилась мысль, что он творит что-то совершенно неправильное, что это ведь Серёжа — пьяный, неадекватный, черти пойми что вытворяющий Серёжа — и что с ним так нельзя. А подсознательно, на том самом интуитивном уровне, Олег отчетливо понимал: вот именно, это же Серёжа, его Серёжа. Только с ним так и можно. Только с ним так и нужно. И он целовал его дальше: сильнее, глубже, обнимая так крепко, будто хотел вплавить его в себя. А Серёжа сбивчиво бормотал его имя: — Олег... Олег... И тот ловил его вздохи ртом, а потом целовал ниже — подбородок, шею и ключицы. А стащив с него футболку — грудь, ребра и живот. И в тот момент Олег был абсолютно уверен: ничего правильнее он в своей жизни еще не делал. Но уверенность в этой правильности ушла с наступлением утра. Олег проснулся с рассветом, будто его что-то резко вытолкнуло из сна. Лежал и смотрел на спящего Серёжу: волосы лезли ему в лицо, он смешно морщил во сне нос. Когда только успел отрастить такие патлы? Олег думал: что на них вообще нашло? Ладно, Серёжа был пьяный и не особо вменяемый, а Олег-то? Они же друг другу родные, все равно что братья, а тут... Потом Олег ушел в душ — общага в семь утра первого января будто бы вымерла. Он стоял под струями еле теплой воды, смывал с себя следы Серёжиных прикосновений и объятий, вспоминал каждый момент ушедшей ночи и всё больше в себе запутывался. В принципе у Олега никогда не было никаких метаний по поводу сексуальной ориентации. В смысле — он точно знал, что ему нравятся девушки. Они как-то раз даже обсуждали такой вопрос с Серёжей, Олег пытался прислушаться к себе и пришел к выводу, что его никоим образом подобное не трогает. Не вызывает ни радости, ни неприязни, ни тем более влечения. Но что поменялось теперь? Он выключил душ, завернув кран так сильно, что чуть не сломал его, и решил, что ему просто нужно поговорить с Серёжей. Тот точно сможет распутать этот узел в голове Олега. Серёжа продрал глаза ближе к десяти утра и первым делом сказал: — Ну и ночка, блин. Это ты меня в комнату привел? А Лиза уже ушла? Олег оторвался от компа и посмотрел на него. — Ты серьёзно? Не помнишь ничего? Серёжа замотал головой. — Помню, как подрался с Прошиным, пришел ты... а потом меня как отключило. Блин, как рожа-то болит... — Он потрогал пальцами губы. — Кстати, а что с ним? Ты вроде его неплохо приложил. Олег пожал плечами. — Без понятия. Да и мне как-то по боку, что там с этим мажором. — Ну, вообще, если он пожалуется папочке, то это может иметь хреновые для нас последствия. А может вообще заяву накатать... — Не для нас, а для меня. Ты-то что? Это я ему еблет в кашу превратил. — А с каких пор меня не касаются твои проблемы? Олег сжал губы и, ничего не ответив, отвернулся обратно к компу с открытыми там третьими «Героями». Его в самом деле слабо заботило, как дальше развернется ситуация с Прошиным. В голове хаотично бегали туда-сюда совершенно другие мысли и вопросы. Серёжа правда забыл? Неужели он был настолько пьяный, чтобы память стёрла всё подчистую? Может, придёт в себя, очухается и вспомнит? А может, притворяется? Последний вариант вообще не заслуживал быть правдой: Олег всю жизнь был уверен, что Серёжа не станет ему врать или что-то скрывать. Да и это, в конце концов, просто глупо. Зачем? Серёжа так ничего и не вспомнил — ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю. Всё осталось так, как и всегда, ничего между ними не изменилось. А Олега все зимние каникулы что-то внутри грызло: то ли совесть, то ли обида, и непонятно на кого — на себя или Серёжу. Настроение не улучшилось даже от встречи с Лизой. Она, как оказалось, на Олега не злилась, а в новогоднюю ночь сама вызвала такси и уехала. — Ну, всякое бывает, Олеж, — сказала она. — Я, конечно, сначала немного взбесилась, но потом решила, что он всё-таки твой друг. Я всё понимаю. И от этого её понимания стало еще паршивее. Ну он же, получается, ей изменил, что ли? Да если быть честным, в тот момент, когда он наклонился, чтобы поцеловать Серёжу, у Олега в голове и мысли не промелькнуло о Лизе или о том, что он её предает этим. Все эти метания решились одним вызовом к ректору — в первый же учебный день после каникул. Серёжа ждал Олега под дверью приёмной и, когда тот вышел нахмуренный и злой, сразу же спросил: — Ну что, совсем пиздец или терпимо? — Совсем. Они молча дошли до общаги — Серёжа всегда знал, когда Олега не нужно трогать и лезть с расспросами. — В общем, — сказал Олег, когда они зашли в комнату, — дело дрянь. Он сел на кровать, закрыл лицо руками, с силой потер глаза, вздохнул. — Во-первых, меня отчисляют. Это было ожидаемо. Он видел, как Серёжа стиснул зубы и изменился в лице. — Во-вторых, Прошин написал на меня заявление в ментовку. Можно, думаю, и не надеяться на то, что суд или кто-то еще меня оправдает. Но наш ректор, если ты не знал, добрейшей души человек. Так и сказал: «Я ж не изверг, парень, не хочу тебе жизнь ломать, но поведение твоё нужно как-то исправлять». Короче, есть вариант свалить в армию. Осенний призыв закончился в конце декабря, но он может меня пропихнуть. По блату, так сказать. — Серьёзно, блять? — воскликнул Серёжа. — Этот кусок говна получил по заслугам, а поведение исправлять нужно тебе? Да пусть он эти подачки запихнет себе в... — Успокойся, Серый, — резко перебил его Олег. — Я думаю, что вариант с армией мне подходит. — Что? Нет, Олег, это не... Я... — Слушай, не нервничай. С учебой у меня всё равно не задалось, а армия... я и сам подумывал уйти служить. Серёжа вспылил: — Ты серьёзно? Вот прям вообще не шутишь? Олег, блять... — он выдохнул через зубы. — А дальше что? Ну отслужишь, и?.. — Не знаю. Контракт подпишу, может. — Да? Воевать пойдёшь, по-настоящему? Людей убивать? Или, может, сразу в структуры? Людей на митингах дубинками пиздить — просто кайф! Олег пожал плечами. — Ну, даже если и да. Это ты у нас благодетель и филантроп, а я так... — Не понимаю, зачем тебе это, — глухо отозвался Серёжа. — Да потому что... — Олег тяжело выдохнул, подбирая слова. — Потому что я привязан к тебе и твоим интересам! Ты учишься, ты работаешь над своей этой сетью, а я просто... следую за тобой. Я не знаю, меня это вроде никогда не напрягло, мне казалось, что так и должно быть, но недавно я задумался, что это — твой путь, а я... а у меня своего нет. Так же не может быть всегда? Мы же не вечно будем вот так вот вместе? Ну, в смысле... Ты понимаешь, о чём я. Серёжа молча смотрел на Олега, наверное, минуты две: просто стоял и рассматривал, будто впервые видел. А потом только и бросил: — Понимаю. И больше ничего не сказал. Развернулся и вышел из комнаты. Олег не пытался его искать или звонить. Серёжи не было часов шесть, он вернулся в комнату под вечер, придвинул стул к кровати, на которой валялся Олег, и на одном дыхании выпалил: — Ладно. Я согласен с тобой. Я правда понимаю, что мы — разные, и что, видимо, пути у нас в жизни тоже разные, и что ты не можешь вечно следовать за мной. Но, Олег, пожалуйста, очень прошу тебя, ты только не пропадай насовсем. Ты — единственный родной мне человек и... — На этом, видимо, его запал закончился, он хватанул ртом воздух и сжал губы. Олег улыбнулся и потрепал его по волосам. — Да куда я от тебя денусь, Серый! Потом еще пришлось расстаться с Лизой. Олег был не против, чтобы кто-то ждал его на гражданке, помимо Серёжи, но и тешить её напрасными надеждами тоже не хотел. Поэтому по-честному сказал, что ничего не сможет ей обещать и им лучше остаться друзьями. Лиза приняла всё это стойко, не плакала, наоборот — улыбалась. Сборы были недолгими. Военкомат, медкомиссия, распределительный пункт. Олега уже через два часа выкупил офицер из военной части где-то под Волгоградом, а через три с Московского вокзала отправлялся поезд. Олега пришел провожать только Серёжа — а больше было и некому. Видел ли Олег еще когда-нибудь столько грусти в его глазах? За те одиннадцать лет, что они дружили, — кажется, никогда. — Должен признать, тебе жутко идёт военная форма. — Серёжа еще и пытался шутить. Олега подгонял офицер и проводница — поезд вот-вот должен был отправиться. Вокруг сновали люди, стоял шум, из громкоговорителей ежеминутно звучали гнусавые объявления. Серёжа копался в рюкзаке, пытаясь там что-то найти. — Сейчас, погоди, чуть не забыл. Он наконец нашел и вложил Олегу в руку что-то прохладное. — На память. Олег разжал кулак и увидел у себя на ладони серебряный кулон — голова волка на заостренном когте. — Просто красивая безделушка, — будто смущенно протянул Серёжа, — но... — Спасибо, — искренне отозвался Олег. — Я спрячу его, чтобы никто не отжал в армии. Буду хранить. — Рядовой Волков, ну-ка мигом занять своё место в поезде! — гаркнул офицер, свесившись из дверей вагона. — Ладно, я пошел. Серёжа протянул к нему руки, Олег крепко обнял его, похлопав по спине. — Не скучай. — Не неси ерунды, — буркнул Серёжа ему в плечо. Олег разжал объятия, отступил на шаг и хотел уже было развернуться, но в последний момент, прищурившись, спросил: — Серый? Ты... точно не помнишь, что случилось в новогоднюю ночь? И ему, наверное, показалось, что Серёжа выдержал какую-то слишком долгую паузу, прежде чем ответить: — Правда не помню. А потом всё завертелось. Двенадцать лет будто жеваная кинопленка на перемотке: помехи, смазанная картинка, битые кадры. Два года армии — будто день сурка с ежедневными ранними подъемами, строгим распорядком дня, идиотскими заданиями и повсеместно орущими офицерами. Изнурительные тренировки, строевая, учения. Потом — мимолетная радость дембеля, возвращение в Питер. Серёжа учился уже на третьем курсе, всё так же ночи напролёт разрабатывал свою соцсеть, участвовал в турнирах по программированию, даже выиграл какой-то грант и смог запустить бета-тест «Вместе». Тогда они провели рядом две недели — шлялись по городу, пили с компанией старых и новых знакомых. Серёжа без умолку с горящими глазами рассказывал о своём проекте и еще о куче тех, которые хочет воплотить в будущем. У него было столько планов! Он испытывал полнейший восторг от возможностей, которые могут дать миру стремительно развивающиеся информационные технологии, и безумно хотел быть частью этого нового мира. В общем, Серёжа ничуть не изменился. А Олег стал совсем другим. По крайней мере ему так казалось. Он два года прожил по расписанию, под строгим контролем, следуя чётким приказам военных... И, вообще-то, ему нравилась такая жизнь. Нравилось чувствовать собственную силу, нравилось держать оружие в руках. Нравилось, что ту хаотичную энергию разрушения, которая бурлила в нём всё детство и юность, наконец направили в нужное русло. Ему буквально выдали лицензию на применение силы — разве не кайф? А теперь здесь, на гражданке, выкинутый на волю, получивший полную свободу действий, он вдруг потерялся. И гораздо сильнее, чем два года назад, ощутил, насколько не принадлежит Серёжиному миру. И так прошатавшись по Питеру еще дня четыре, Олег всё-таки решил подписать контракт. Еще пара лет контрактной службы оказались гораздо интереснее срочной. Теперь Олега не только гоняли по плацу и учили разбирать автоматы. Теперь ему платили деньги, он стал ценной боевой единицей в рядах армии. Теперь он мог смотреть на срочников свысока и общаться с офицерами на равных. По мере того, как Олег набирался опыта, он получал всё больше уважения. Через полгода дослужился до старшего сержанта. В следующие два его успели четыре раза передислоцировать по военным частям в разных уголках страны, под его командованием даже оказалась рота срочников на масштабных учениях танковых войск. А после этого Олегу предложили перевестись в спецназ. Снова в Питер он вернулся, когда Серёжа уже закончил универ. Олег специально взял отпуск, чтобы попасть на важное событие — Серёжа официально презентовал России сеть «Вместе». Этот проект ждали миллионы пользователей, его финансировали, на него делали ставки. Для Серёжи это был триумф. Для Олега — повод гордиться лучшим другом. Правда, из этого отпуска Олега выдернули раньше положенного. Военный конфликт на юге страны требовал срочного вмешательства, и туда перекинули в том числе подразделение Олега. И вот это уже была настоящая война — грязная, кровавая, изнурительная. Не учения. За неполных пять лет службы Олегу казалось, что он достаточно заматерел, чтобы воевать. Он, в общем-то, именно для этого и служил: знал, что однажды настанет момент — и его закинут в горячую точку. Но оказалось, что к войне никогда нельзя достаточно подготовиться. Олег ожидал, что всё будет примерно как в кино. И всё в целом так и оказалось — только Олег, видимо, смотрел не те фильмы. Нужно было документалки смотреть, а не боевики. Он думал, что будет героично, масштабно и зрелищно. Но выяснилось, что реальность совсем другая. Да, на войне и героизму тоже было место, и самопожертвованию во имя благих целей, но куда больше там вскрывались низменные инстинкты людей: трусость, жадность, властолюбие, садизм. Война выворачивала всё людское наизнанку: прятала внутрь доброту и уязвимость. Оставляла снаружи злорадство, напускную смелость и слепую преданность делу. Сложнее всего для Олега, наверное, было не подавать виду — ни перед другими, ни перед собой, — что каждая увиденная смерть, к которой он был прямо или косвенно причастен, оставляла на нём шрамы. И физические, и моральные. Олег и раньше-то не отличался чрезмерной эмпатией и эмоциональностью, а здесь с каждым новым днём терял их последние остатки. Война вымотала Олега очень быстро, прокрутила через мясорубку, а контракт был подписан еще на полтора года вперёд. В один из увольнительных, когда он снова вернулся в Питер, Серёжа долго молча наблюдал, как Олег закидывается водкой, а потом сказал: — Не узнаю тебя. Олег горько рассмеялся. — Только сейчас заметил? — Нет, давно замечал. Но раньше — не так сильно. Теперь у тебя глаза другие. Олег и сам это чувствовал. Моргал, а в глазах будто что-то мешало, будто в них песка насыпали. И он знал, что это за песок. Та самая грязь с полей сражений — земля и глина, развороченная гусеницами танков, выдранная из недр взрывами гранат, сдобренная дождевой водой и кровью. Ветер разносил её по полю, она оседала на людях, першила в горле, попадала в глаза. Серёжа пытался расспросить его о происходящем в горячих точках, но Олег не хотел об этом говорить. — Я в Питер приезжаю к тебе, чтобы развеяться и не думать о всей этой жести. — Не понимаю, зачем тебе всё это. — Серёжа забрал у него ополовиненную бутылку водки, покрутил её по столу и, подумав, плеснул и себе в стопку. — За кого ты воюешь, Олег? Тот пожал плечами. — За деньги. — И всё? У меня теперь куча денег, знаешь, я могу отдать тебе их все. Но деньги — мусор, и они не стоят того, что с тобой происходит. — А что со мной происходит? — А ты сам не замечаешь? Ты перестал улыбаться. Совсем, Олег. — Я и раньше не был юмористом. Серёжа тяжело вздохнул. — Брось всё это, Волчара, — сказал тогда Серёжа. — Война тебя уничтожает. Ну нет там добрых и злых сторон. Там не хорошие люди против плохих, там все — плохие. А ты... — А я не умею больше ничего, — оборвал его Олег. — Хватит, Серый. Олег сдался еще через год. Не было какой-то крайней точки, события, после которого он понял, что хочет покончить со всем этим. Скорее, это был некий накопительный эффект. За два с лишним года войны он успел увидеть слишком много смертей: детей, стариков, женщин. Похоронил пятерых товарищей, а скольких оставил гнить в окопах — даже не знал. Но, того хуже, Олег и сам не заметил, что в какой-то момент всё это стало привычной картиной мира и практически не вызывало эмоционального отклика. И это пугало. Он часто спрашивал себя: а почему же их миссия называется «освободительной»? Почему приказы сверху звучат как «защитить мирное население от террористов», а на деле он видит, что это самое мирное население погибает и часто — от их пуль? Почему тогда спасенные их ненавидят? И старый универсальный ответ «потому что так и работает война» перестал его устраивать. Олег вспоминал те слова Серёжи, сказанные перед отъездом: «...там все — плохие. А ты...» «А я — тоже плохой, — мысленно ответил ему теперь Олег, наблюдая, как ночной пустынный ветер развевает полы военной палатки. — Знал бы только ты, Серый, насколько я плохой — никогда меня не простил». Он крутил в пальцах серебряный волчий кулон и воскрешал в памяти Серёжины объятия. И его сбитое дыхание, и его поцелуи, и затуманенный синий взгляд. Та ночь вообще часто преследовала Олега в воспоминаниях. Наверное, потому что лучше у него еще не было. Не в плане секса, конечно. Секс у него был — и в увалах в армии, и в Питере в отпусках. В военной части в Красноярске три года назад у него даже было нечто вроде служебного романа с работающей там девчонкой-мозгоправом. А в горячих точках и подавно: секс был необходимой эмоциональной разрядкой и, что важнее, почти всегда доступен. И всё это, конечно, не шло ни в какое сравнение с искренностью, которая была между Серёжей и Олегом в ту ночь. Больше такого у Олега ни с кем не случалось. И странно — каждый раз приезжая в Питер, он не решался заговорить об этом с Серёжей, хотя, вообще-то, давно нужно было. Не то чтобы Олег боялся, что единственный давнишний пьяный случай сможет хоть как-то разрушить их дружбу. Просто... Для этого Серёжи, который ни черта не помнил, та ночь явно ничего не значила. А для того дурацкого пьяного Серёжи с побитым лицом Олег был всем миром. И очень хотелось, чтобы так и осталось. И в одну из ночей, сидя в карауле на временной военной базе, Олег как никогда остро почувствовал бессмысленность всего происходящего: и вокруг, и внутри него. Ему почти двадцать шесть лет, и, кажется, самое ценное время своей жизни он потратил на то, чтобы воевать неизвестно на чьей стороне, за чужие идеалы. Не слишком ли много времени он посвятил тому, чтобы понять, что воевать нужно лишь за свои собственные ценности? Утром Олег первым делом отправил в штаб прошение о прекращении контрактной службы, а потом позвонил в Питер, чтобы через ужасную связь и помехи сказать Серёже, что он скоро вернется насовсем. Вечером того же дня БТР с отрядом Олега наехал на мину. И тогда, валяясь под закатным солнцем чужой пустыни, чувствуя, как с каждым вдохом из живота толчками вытекает кровь и, видимо, остатки жизни, Олег думал: как же, блин, обидно. Он ведь сегодня принял, кажется, самое правильное решение в своей жизни. Сколько прошло времени, пока он плавал в мутном бреду, Олег не знал. В какой-то момент, придя в себя, он быстро пожалел, что не сдох сразу — смерть явно лучше плена. Он сидел на полу в какой-то темной комнате, связанный по рукам и ногам, на животе — грязные окровавленные тряпки. За дверью были слышны голоса на непонятном каркающем языке. Прежде чем снова провалиться в температурный бред, он решил, что, судя по всему, ему один черт оставалось недолго — с таким ранением и в таких условиях он всё равно не жилец. А может, и поделом ему? Ишь о чем размечтался — о мирной правильной жизни, о лучшем друге под боком. Это после всех ужасов, которые делал по чужим указкам? В другой раз Олег очнулся от звуков стрельбы и взрывов где-то на улице. Он слышал крики, и замутненный мозг смог разобрать английскую речь, но дальше анализировать что-либо отказался. На грани сна и яви звучали новые выстрелы — потом, кажется, шум лопастей вертолета. Приоткрыв один глаз, он рассмотрел свою руку, болтающуюся над полом — его куда-то несли на носилках. Следующее соединение с реальностью было, наверное, в вертолете — мир вокруг гудел, и его жутко трясло. — Вы кто? — спросил Олег у размытых силуэтов над ним. Кто-то зычно хохотнул и положил ладонь ему на плечо. — Не отключайся давай, боец, жить будешь! Олег отключился. А очнувшись, увидел вокруг себя серые стены и несколько коек с ранеными. Он тоже лежал на такой койке, из руки торчали катетеры от капельниц, а над ухом пищал монитор сердечного ритма. Он попытался подозвать к себе девушку, которая ходила между кроватями. Сперва он подумал, что это медсестра, но, когда она заметила потуги Олега что-то сказать и подошла, он рассмотрел на ней камуфляжную форму — белый халат был просто накинут на плечи. — О, проснулся, — сказала она и поднесла к его губам стакан с водой. Олег жадно пил, а она подкрутила что-то на капельнице и бросила: — Спи еще, вечером Маршал вернется — поговорите. Маршал оказался широкоплечим типом со шрамом от ожога на пол-лица и глазами убийцы. Он сидел у кровати Олега, когда того выдернули из тяжелого сна. — Что ж, с воскрешением, боец, — хрипло пробасил тип. — Рад сообщить тебе, что по официальным документам Олег Волков, старший сержант шестой мотострелковой дивизии специального назначения, погиб двадцать восьмого марта в бою, во время передислокации отряда. — Что... — Олег приподнялся на локтях, пытаясь понять и переварить услышанное. Маршал хохотнул, а Олег слабо понимал, что его так веселит. Он снова упал затылком на подушку. — Где я вообще? Вы кто такие? — Ну, прежде всего мы — те, кто вытащил тебя из плена и с того света. — За это спасибо, конечно, но всё же. — Слушай, как бы подоходчивее тебе сказать? Считай, что мы третья сторона. Типа... Есть силы, которые в военных конфликтах отстаивают какие-то свои геополитические интересы, а есть те, кто зарабатывает на этом деньги. Это мы. — Ясно, — вздохнул Олег, — наёмники. А такие высокопарные речи толкаешь. Маршал развел руками и хмыкнул: — Схватываешь на лету. Полезный кадр. — Полезный для чего? Я буквально чувствую дыру у себя в кишках. — Да уж, ранение тяжелое, но несмертельное. Мы тебя подлечим, а ты нам за это послужишь, идёт? — Звучит так, будто у меня нет права выбора. — Ну почему же — есть... Можем отправить тебя домой хоть сейчас, но ты учитывай, что с момента, когда тебя взяли в плен, прошло больше месяца. Минимум, что тебе светит, — статья за дезертирство и трибунал. — С чего бы это? — А с того, что всё выглядит так, будто ты пропал с поля боя: факт пленения никем не зафиксирован, а базу террористов мы зачистили неделю назад. Да ты и будто сам не знаешь, что таких «воскресших» солдат в твоей стране редко признают героями, правда? Олег ничего не ответил, просто закрыл глаза. Думать было очень тяжело, на него снова стала накатывать усталость. — Ладно, пусть отдыхает, Маршал, — послышался женский голос откуда-то сбоку. — Я подкручу ему морфина. — Угу. Кстати, Олег, кажется, это принадлежит тебе. Лежал в кармане твоих штанов, когда тебя доставили. Олег приоткрыл один глаз и увидел, что у Маршала на пальце повис волчий кулон на черном шнурке. Олег протянул руку, взял его и сжал до боли в ладони. Так Олег переквалифицировался в наемника. Он недолго сомневался — пока оправлялся от ранения и приходил в себя, еще прокручивал в голове варианты. Может, всё-таки вернуться в Питер? Трибунал ему не гарантирован, а Маршал мог просто сгустить краски — пообщавшись с ним еще пару раз, Олег понял, что тот вообще любит толкать всякие пафосные речи. Но период восстановления от ранения был долгим и скучным, а люди вокруг — интересными. Олег быстро со многими нашел общий язык, а в какой-то момент понял, что чувствует себя среди них вполне в своей тарелке. Ему сперва не понравилась это: чувствовать себя комфортно в окружении убийц, дезертиров, бывших зэков, военных, сменивших поле деятельности... Но потом Олег сам себе улыбнулся: а с каких это пор он сам-то праведником заделался? Он вписывался в их окружение. И в итоге на предложение Маршала согласился. Ему больше не нужно было валяться часами в окопах или жить в горячих точках, ежесекундно ожидая нападения врага. Теперь — он сам был врагом для всех сразу. Точечные операции по ликвидации заказанных лиц, зачистки определённых объектов, захваты заложников. А в перерывах — обычная, нормальная жизнь. Да, скрытная, да, не под своим именем и каждый раз в разных городах, нередко — на каких-то секретных базах... Но всяко лучше войны. Конечно, Олег часто думал о Серёже. Ничто не мешало под поддельными документами прилететь в Питер, прийти в офис «Вместе» и сказать, что всё в порядке, что вот он, Олег, живой, не умирал ни в каких горячих точках. И в течение первых месяцев работы наемником он так и планировал поступить, когда будет где-то в пределах России. Но был момент, когда всё изменилось. Когда Олег понял, что ему лучше не возвращаться с того света. Олег читал новости, видел, каких успехов добился Серёжа. Как часто он мелькал в СМИ, каким узнаваемым стало его лицо. «Вместе» теперь была самой востребованной сетью в России и близлежащих странах, а Серёжа делал новые проекты. Один раз Олег наткнулся на интервью с ним — и поразился тому, сколько света излучал Серёжа. Он ведь теперь был одним из самых богатых и влиятельных людей в России, а с экрана ноутбука на Олега всё так же смотрел мальчишка, который всего лишь хотел принести людям побольше добра. Он жертвовал кучу денег на благотворительность, ремонтировал детские дома, строил новые школы, больницы, открыл приют для животных. И еще — открыто осуждал действующий политический режим и военные конфликты. И Олег понял тогда, что видит на экране ровно того человека, которым Серёжа всегда хотел стать. А кем стал Олег? Если он вернётся, кого увидит Серёжа на пороге своего офиса? Глупца, который больше шести лет служил прогнившей системе? Убийцу, без зазрений совести жмущего спусковой крючок автомата? Наемника, променявшего мирную жизнь на адреналиновую иглу и деньги? Да и вообще — кто они теперь друг другу? Это Олег бережно хранил в памяти Серёжин образ, потому что ему нужно было хвататься за что-то светлое в своем темном окровавленном мире. А у Серёжи в жизни этого светлого наверняка было много. Кто для него Олег спустя столько лет? Просто друг детства — не больше. Их пути давно разошлись, они теперь принадлежат к совершенно разным мирам. И эти миры — взаимоисключающие. Мир Серёжи — это смесь добра, помощи, эмпатии и любви к человечеству, а мир Олега — кровь, смерть и разрушение. Но потом — одна-единственная новость по телевизору, случайно перехваченная Олегом в уличной забегаловке, и его будто откатило на десяток лет назад. Он снова почувствовал себя причастным, потому что кто еще, кроме него, мог помочь Серёже? Олег тогда уже год как работал под прикрытием — внедрился в одну из террористических группировок в Сирии и ждал указаний сверху на запуск операции по зачистке. Поэтому долгое время просто не следил за происходящим в мире, а тем более в Питере. А тут — протестные акции, народные волнения, охватившие весь город погромы, а в центре всего — Чумной доктор, которым внезапно оказался Серёжа. И теперь он уже больше месяца заперт в тюрьме... Олег сперва не поверил своим ушам. Решил, что что-то не до конца разобрал, хоть уже и неплохо понимал чужой язык. Под риском раскрытия он полез рыть информацию на русском — и чем больше рыл, тем больше не верил. Это разве Серёжа? Разве он мог натворить такое? Да, он презирал коррупцию и прогнившую систему власти, но Олег был уверен: максимум, на что способен Серёжа, — это кинуться с кулаками на мажористого сынка ректора, который пользуется своей вседозволенностью. Олег вдруг почувствовал себя дураком. С чего он вообще взял, что Серёжа не изменился за столько лет? Сделал выводы из статей в СМИ и интервью? Серьёзно? Олегу так хотелось верить в нарисованный образ того восемнадцатилетнего Серёжи, что он буквально сам его придумал. А что на самом деле? Олег не мог знать. Он сам, что ли, остался таким же, как на первом курсе? Нет. Почему же тогда он решил, что года, успех, влияние и известность никак не изменили Серёжу? Но при всем этом ни одна новость о Серёжиных злодеяниях не заставила бы Олега отвернуться от него. Где-то в глубине души даже поселилась радость и восторг — значит, он всё-таки такой же, значит, не святой, не благодетель. Значит, в нём тоже есть тьма. Правда, тогда Олег еще не знал о масштабах этой тьмы. И поэтому у него в голове еще сутки набатом било: «Я должен его спасти». Если бы Маршал не сообщил об указании сверху начинать с утра операцию зачистки, Олег, наверное, сорвался бы с места тем же вечером, когда узнал новости. И ему было бы плевать, что этим он подставит кучу людей и сведёт на нет успехи целого года работы под прикрытием. Но уже спустя сутки Олег сел в вертолет, который увозил их отряд из Сирии, а по прилёте на базу сразу же пошел к Маршалу. — Мне нужно уехать в Питер сегодня же. Лучше, чтобы ты снарядил со мной людей, но, если нет, я поеду сам. Если что, я пришел не разрешение спрашивать, а поставить тебя перед фактом. Мне нужно вытащить друга из тюрьмы. Маршал даже глаз от ноутбука не поднял, только покивал и развернул монитор к Олегу. — Этого друга спасать будешь? — спросил он. Олег увидел развернутый на весь экран новостной сюжет, где мелькало фото Серёжи. — Ага. — Забавно. А мне вот буквально час назад прилетел новый заказ, ровно с теми же координатами, где сейчас держат Сергея Разумовского. Поднимай ребят, у вас пятнадцатиминутная готовность. А дальше всё смазалось. Олег взял на себя командование, но всю дорогу до Питера, а потом до тюремного комплекса действовал будто на автопилоте. Он выполнял заученные за годы действия, не думая о конечной цели. Потому что, если бы подумал, что вон там, за забором с колючей проволокой, ждёт спасения Серёжа, точно где-нибудь бы сбился и напортачил. А Серёжа будто даже и не удивился. Нет, в первую секунду Олег увидел ужас в его глазах. Ещё бы — на пороге его камеры, распахнув с ноги дверь, стоял оживший призрак. Но то ли Серёжа за прошедшие годы прокачал навык самообладания на максимум, то ли ему в целом было совершенно плевать, что Олег жив... А может, он и не видел документов о его гибели? Странно, что эта идея пришла Олегу только сейчас. Он несколько лет жил с мыслью, что Серёжа узнал о его смерти сразу же и давно похоронил лучшего друга. Но теперь Серёжа вел себя так, будто совершенно не удивлён появлению Олега. И, стой на пороге его камеры любой другой наёмник, реакция была та же. Но распыляться абстрактными мыслями было некогда, нужно было выбираться. Олег снова присмотрелся к Серёже, уже когда вертушка взмыла в небо. — Ты изменился, — с ходу выпалил Олег. — Сто лет тебя не видел. В этот момент что-то странное мелькнуло в глазах Серёжи — снова будто призрака увидел. Он свёл брови, рвано выдохнул, дёрнулся в сторону. — Ты живой вообще, Серый? На, выпей водички. Олег протянул ему бутылку, Серёжа сделал пару глотков и, кажется, пришел в себя. По крайней мере уже через минуту стал раздавать указания, главным из которых было: — Садимся в аэропорту, нас там уже ждёт частный самолёт! А дальше, с каждым новым часом, днём, решением и приказом, Олег всё больше видел, как кардинально поменялся Серёжа. Он озлобился, стал жестким и раздражительным, его охватила жажда мести. В какие-то моменты Олегу даже казалось, что он абсолютно точно не знает этого человека. И всё сильнее в этом убеждался. И от их дружбы тоже не осталось и следа. Тот светлый образ восемнадцатилетнего Серёжи, который Олег столько лет хранил в памяти, теперь рассыпался, как истлевшая от времени бумага. Серёжа, этот новый другой Серёжа, смотрел на Олега как на мебель — совершенно пустым равнодушным взглядом, в котором не было ни капли тепла. В Венеции, перед отъездом в Питер, Олег даже поинтересовался: — А ты, получается, всё это время знал, что я жив? Серёжа тогда даже не удосужился оторваться от ноутбука и, запихнув в рот корочку от пиццы, пробубнил: — Боже, Олег, неужели ты думал, что человек, который взламывал базы ФСБ и Интерпола, не взломает базу какой-то вшивой организации наемников, чтобы найти следы пропавшего... тебя. — То есть всё-таки искал? Серёжа пожал плечами. — Ну да, почти сразу, как получил документы от военных. Я ждал, что ты сам как-то свяжешься со мной... Но ты, по всей видимости, решил остаться мертвым для меня. В этих словах должна была прозвучать обида, но Олег услышал только полное безразличие. Сперва он решил, что на Серёжу и правда так повлияла тюрьма. Но потом всё же начал понимать, что с ним творится что-то неладное: когда тому приснился кошмар и он, вскочив, закинул в себя горсть таблеток. Олегу, наверное, стоило хотя бы загуглить название препарата, но Серёжа выдрал у него из рук пачку и с криками выгнал из комнаты. Олег решил, что обязательно разберётся с этим позже. Но не успел. В тот вечер, надевая на него ошейник с мигающим красным датчиком, Серёжа широко улыбнулся и подмигнул ему: — Не переживай, Волчара! Это всё фикция, чтобы впечатлить Грома. Эта штука максимум — чуть-чуть шарахнет тебя током, не больше. И Олег ему, блять, поверил...

***

На феназепаме Серёжа проспал часов пять — почти до вечера. А проснувшись, сел на кровати, посмотрел на Олега и констатировал: — Ты здесь. — А куда я денусь? Его взгляд был всё таким же испуганным и растерянным. — Тебе не полегчало? — спросил Олег. Серёжа замотал головой. — Давай поедим? — предложил Олег. — Я нашел тут какие-то древние запасы консервов, по датам вроде еще лет десять срок годности. И ты расскажешь мне всё по порядку. Тот кивнул: — Ладно. Они отправились в кухонный отсек. На аварийном энергообеспечении электроплитка работала слабо, поэтому, чтобы более-менее разогреть консервы, потребовалось минут двадцать. Всё это время Серёжа пристально наблюдал за Олегом — буквально не отрывал от него взгляда. — Что ты так смотришь? — натянуто улыбнулся тот. — Никогда не видел, как я готовлю? — Боюсь, что если моргну — ты исчезнешь. — Это могло прозвучать как шутка, но на лице Серёжи не мелькнуло и тени улыбки. А когда Олег поставил перед ним тарелку с едой, тот ковырнул вилкой кашу и удивленно сказал: — Перловка... — Ага, — подтвердил Олег. — Я помню, что ты с детства её ненавидишь, но ничего лучше не нашлось. Тем более она с тушенкой. — Да нормально. Просто аппетита вообще нет. — Меня не волнует твой аппетит, ты не ел минимум два дня. Еще не хватало мне тут голодной смерти. — Ну, не такой уж и плохой вариант. Я о голодной смерти. Олег зыркнул на него исподлобья: — Давай, для начала ты всё-таки объяснишь мне всю произошедшую хрень, а потом я решу, нужно ли тебя убивать и каким способом. Серёжа вздохнул. И, выковыривая вилкой по одному зернышку каши, минут десять лениво жевал — будто специально растягивал время. Олег его не торопил. А потом Серёжа серьезно посмотрел на него и сказал: — Я больной, Олег. У меня натурально колпак протёк. По-хорошему, меня давно уже надо было закрыть в психушке, но проблема в том, что я слишком умный, чтобы что-то могло удержать меня в четырех стенах, если я этого не хочу. А моё второе «я» этого совершенно не хочет. Олег удивленно вздёрнул брови. — Второе «я»? — Угу. Птица. Так я его называю. Вы, кажется, уже успели познакомиться. — Венеция? — уточнил Олег. — Ну да, и там тоже. Олег не спешил верить ему на слово, но от сердца тут же отлегло. Частичка пазла встала на место: по крайней мере то, что Олег в Венеции замечал очень несвойственное для Серёжи поведение, — вполне сюда вязалось. — Ты... знаешь, что такое диссоциативное расстройство? — спросил Серёжа. Олег покрутил вилкой в воздухе. — Ну, примерно. И когда это у тебя началось? — Расстройство — лет десять назад. Предпосылки к нему — еще в детстве, даже до детдома. Тогда всё было не так серьёзно, я же был мелкий... Родители постоянно пропадали — я думал, что на работе, а на самом деле даже не знаю, чем они там занимались. Я был очень одиноким ребёнком. Не знаю почему, но я никак ни с кем не мог подружиться — ребята во дворе меня обзывали и смеялись, и в итоге я даже перестал выходить гулять на улицу. Тогда появился Птица, но пока он был только воображаемым другом. Ну, я так помню: я часто разговаривал с зеркалом, знаешь... Для пятилетнего пацана это, наверное, простительно, никто не заметил подвоха. А потом случилось то, что случилось. Родители погибли, я попал в детдом. У меня появился ты — настоящий друг, а тот — воображаемый — ушел. Только снился иногда. И я забыл о нём, конечно, решил, что это была просто моя детская дурость. А в старших классах меня снова начало клинить — помнишь, я как-то валялся в больнице с гастритом? Да не помнишь наверное, ну и неважно. Вот тогда. Серёжа рассказывал сбивчиво, постоянно делая паузы. Отодвинул в сторону тарелку, подогнул под себя одну ногу и протер глаза. Олег смотрел на него внимательно, всем своим видом показывая, что готов слушать до конца. Он старался относиться к истории Серёжи с долей скепсиса и не забывал о том, что он может выдумывать, чтобы снова втереться в доверие. След от предательства никуда не делся. Но при этом Олег сам себе поражался — ему отчаянно хотелось простить Серёже всё и поверить каждому его слову. — Я сам дурак, — продолжал тот, — мне нужно было раньше забить тревогу, но я думал, что всё не так страшно. Ну, у меня были иногда приступы агрессии, раздражительность, какие-то странные идеи еще в голову приходили... Например, взломать систему безопасности банка со школьного компьютера — а почему бы и нет? Ну, я мог себя вовремя остановить... Тогда еще мог. — Почему ты мне ничего не рассказывал? — спросил Олег. — Это ведь еще в школе было? Я всегда думал, что между нами нет никаких секретов... — А что я тебе мог рассказать? «Олег, кажется, у меня кукушка улетает»? И чем бы ты мне помог? Да и тогда это правда не доставляло особых проблем. Ну, кроме случая, когда я подрался с тем сынком ректора. Это ведь из-за меня, получается, тебя из универа турнули... Олег замер в этот момент и с трудом проглотил кусок тушенки. А Серёжа продолжил: — Это начало доставлять реальные проблемы уже позже, года через три, когда ты ушел в армию. Головные боли, провалы в памяти... Иногда я ложился спать у себя в общаге, а просыпался потом, сидя за компом и взламывая какие-то базы, делая непонятные заказы. Или вообще посреди улицы — просто куда-то брел и не помнил куда. Я по-честному прошел обследование, но моя субличность оказалась такой же умной, как и я. Ну, неудивительно, Птица — часть меня как бы. Серёжа вдруг начал так агрессивно чесать лоб, что на коже остались красные полосы от ногтей. Олегу пришлось стукнуть его по руке, чтобы прекратил. — Он типа... спрятался. Не знаю как, но обследование не дало толком никаких результатов, а в заключении указали, что я психически здоров и отлично функционирую. А я начал жрать таблетки, потому что понимал, что ни хрена не здоров. Они вроде какое-то время помогали. А потом случился Чумной доктор. Дальше ты знаешь? — Не очень, но, кажется, начинаю понимать. Этот твой... Птица стоит за всем, в чём обвиняют Доктора? Это не ты? — Да вообще-то, я. Как бы это объяснить... Ну, Птица так или иначе — часть меня. Если хочешь, моя тёмная сторона. Он делал то, чего хотел я, но на что никогда не решился бы. Он действовал радикальными методами, на которые я никогда не пошел бы. Когда я попал в тюрьму, без таблеток своих... В тех условиях я сломался и сдался, а Птица, наоборот, полностью захватил надо мной власть и умудрился нас оттуда вытащить. Серёжа помолчал, снова взялся за еду, но, не съев и куска, снова отодвинул тарелку. — Тогда, в Венеции, я пару раз приходил в себя и смог нарыть информацию о древнем боге-вороне и даже решил, что Птица — всё-таки не субличность, а какая-то высшая сила... Теперь ты смотришь на меня так, будто я окончательно двинулся... Олег мотнул головой. — Нет, просто... Ну ладно, да, про бога-ворона уже звучит как ересь, Серый. — В это правда сложно поверить, но оно так. И это могут подтвердить все, кто был в Монголии. Я сперва решил, что Кутх и есть моя Птица, но потом понял, что это божество просто воспользовалось моим протекшим колпаком. Слушай, Олег, вот это вот всё... даже долбаный Гром скажет тебе, что всё так и есть. Ну правда. — Ладно. — Олег тяжело выдохнул. Сверхъестественная составляющая звучала так, будто Серёжа начал пересказывать какую-то прочитанную книжку, а не реальную историю, но способов проверить всё это на достоверность сейчас не было. Олег принял это на веру и спросил: — Тогда что мы имеем теперь? Где сейчас эта твоя субличность? Серёжа вдруг тихонько рассмеялся. — А вот этого никто не знает. Когда я был там, в эпицентре всей этой заварушки с Кутхом, он вроде бы уничтожил Птицу... Но я ни в чём не уверен, что касается моего разума. — Он снова почесал лоб, будто ему мешало что-то внутри головы. — Возможно, я вообще придумал все события в Монголии, возможно, я придумал всё, что происходит сейчас. Возможно, нет ни тебя, ни этой базы, а я сижу где-то в психушке в смирительной рубахе и брежу. Знаешь... иногда мне вообще кажется, что я всё еще пятилетний пацан, который смотрит в зеркало и придумывает себе свою жизнь: и детдом, и лучшего друга Олега Волкова, и успешные проекты, и... — Заткнись, — беззлобно перебил его Олег. — Если с твоей башкой всё так плохо, ухватись за мысль, что я — настоящий. И держись за неё. Серёжа прикрыл глаза и выдохнул. — Спасибо. — Угу. И ешь кашу, пожалуйста. — Олег встал и подошел к кухонному столу. — Ты будешь пить чай? — Буду. Олег... — Что? — Ты даже ничего не скажешь? Я ведь натворил столько всего, я убил тебя... почти. А ты просто делаешь чай? — А что мне еще делать? Потом я собираюсь сходить в душ и поменять повязки на своих дырках. И посмотреть, что у тебя со спиной, потому что ты на ней даже лежать не можешь. Есть идеи, что я должен тебе сказать? Олег залил чашки кипятком, одну поставил перед Серёжей. Тот посмотрел на него снизу вверх, покачал головой. — Почему ты такой? — Какой? — Хотя бы разозлись. Я ведь виноват! Олег уперся руками в стол и тяжело выдохнул: — Я злюсь, Серый. Ты даже не представляешь как... Только не знаю, на кого больше. Наверное, на себя. Потому что я столько лет пропадал хрен знает где, когда должен был быть рядом. Я вообще не должен был бросать тебя, должен был заметить, что с тобой творится какая-то чертовщина, а я просто свалил подальше, потому что решил, что так мне будет лучше. И самое тупое, что лучше мне в итоге не стало, вся моя жизнь последние десять лет — сплошная череда хуйни. А теперь оказалось, что я еще и слепой мудак. Столько раз приезжал в Питер, столько раз видел тебя и ни разу не заметил, что тебе нужна помощь. — Глупости несешь, Волчара. Ты ничем не смог бы мне помочь. — Почему? Потому что ты тоже мудак, Серый. Ты мог бы хотя бы раз просто открыть свой рот и сказать: «Олег, мне нужна помощь». Я хотя бы попытался! Может, будь я рядом, смог бы вовремя тебя остановить. — Нет. Если бы ты остался, то стоял бы у меня за спиной и молча подавал патроны. Олег хмыкнул: — Справедливо. — И кто, кроме тебя, вытащил бы меня пару дней назад из Монголии? Я бы даже сказал — спиздил из-под носа у всех. — Я до сих пор не уверен, что поступил правильно. — Да, я тоже. «Но, будь у меня шанс вернуть всё назад и переиграть тот день, я бы поступил так же», — про себя добавил Олег. А вслух сказал: — Ладно, я вижу, ты немного пришел в себя? Уже улыбаешься. Я в душ, и тебе, кстати, тоже не помешает помыться и сменить эту дырявую тюремную робу. Серёжа удивленно дёрнул бровью. — Здесь есть водоснабжение? — Ну да. Надеюсь, опреснители не накрылись. — А где мы вообще? — Он стал оглядываться по сторонам, будто только сейчас понял, что они находятся, вообще-то, в довольно странном месте. — Да старая база спецназа. Её построили еще в восьмидесятых, но после развала Совка забыли — остров находится далеко от мореходных путей... Ну вот её и облюбовали наемники на случай, если надо скрыться и какое-то время не отсвечивать. — Неплохо. Твои, эм... товарищи знают, что мы тут? Олег помотал головой. — А если... Олег махнул ему рукой и вышел из кухонного отсека, направившись к душевым. Он пока вообще не думал о всяких «а если». Он вообще наперёд не думал — за последние два дня он совершил столько спонтанных, совершенно нетипичных для себя поступков, что не переставал удивляться. Приземлившись и притащив сюда Серёжу, он первым делом врубил глушилки. Они должны были помочь и скрыть их след от международного розыска, а вот насчёт Маршала Олег уже сомневался. Но и на эту проблему он мысленно махнул рукой. После рассказа Серёжи в голове была такая ярая путаница, что мозг в принципе отказывался работать. Давали о себе знать и ранения, и недосып, и нервотрепка. Единственная мысль, которую он осознавал более-менее ясно, что Серёжа, кажется, вернулся. По крайней мере теперь Олег его узнавал. Да, сломанный, измученный и испуганный, но это абсолютно точно был тот Серёжа, которого Олег знал всю жизнь. После холодного душа — о горячей воде тут и мечтать не стоило — немного полегчало. Он нашел Серёжу в казармах. Тот сидел на кровати, свесив голову и внимательно рассматривая пол. — Ты в порядке? — спросил Олег и тут же сообразил, что задал крайне глупый вопрос. — Нет, — ответил Серёжа. — Я вообще сомневаюсь, что теперь когда-нибудь буду в порядке. — Не драматизируй. Душ слева по коридору, если что. Помощь нужна? — Справлюсь, — бросил тот, накинул на плечи одеяло и вышел. Олег разложил на столе аптечку и принялся разматывать бинт, но потом подумал, что, наверное, Серёже пригодилось бы полотенце и какая-нибудь сменная одежда. Поэтому ушел поискать что-нибудь в кладовой. Он помнил, что видел там ящики с необходимыми вещами, когда-то привезенные наемниками. Полотенец, правда, не нашлось, зато Олег обнаружил несколько комплектов униформы, еще одну коробку консервированной перловки с тушенкой и, что неимоверно порадовало, пару аптечек. Оказалось, он копался довольно долго, потому что когда зашел в казармы, Серёжа уже вернулся из душа. И теперь, какой-то совершенно растерянный, закутанный в цветастое одеяло, опираясь спиной о стену и держась руками за голову, оглядывался по сторонам. Олег перехватил его взгляд — загнанный и полный животного ужаса. — Ты чего? Серёжа сфокусировал на нём взгляд и вдруг облегченно выдохнул. — А, ты здесь... Олег приблизился к нему, приподнял пальцами за подбородок и медленно сказал: — Я здесь. Всё хорошо, Серый. — Ага, да... Я потерял тебя и испугался. Опять решил, что ты мне привиделся. И вот только сейчас до Олега наконец дошло, насколько Серёже плохо. Олег не мог поставить себя на его место, он просто не знал, что такое — сходить с ума, но, если Серёжа буквально проваливается в своё безумие и так боится, стоит исчезнуть из его поля зрения на пятнадцать минут, наверное, всё действительно хреново. Олег его еще никогда таким не видел. — Пожалуйста, Серый, говори, если тебе страшно. Если нужно, чтобы я вообще от тебя не отходил, — только скажи. Тот зажмурился и кивнул. Олег протянул ему одежду. — На, переоденься. Штаны с тебя, наверное, будут слетать, но могу одолжить свой ремень. Пока Серёжа переодевался, Олег снова уселся за стол и начал сдирать с себя мокрые старые пластыри. Через пару минут Серёжа, придвинув к нему стул, сел напротив. Олег хохотнул, увидев висящую на нём камуфляжную футболку — он мог бы обернуться в неё дважды, но, как говорится, дарёного коня целуют в щёки. — Давай я? — Серёжа потянулся к повязкам Олега. Олег пододвинул к нему пузырек со спиртом, ватные диски и молча откинулся на спинку стула. Серёжа делал всё медленно и аккуратно. Сперва снял пластырь с ключицы, потом — протёр там спиртом и наклеил новый. Олег зажмурил один глаз, когда стало пощипывать. И поймал себя на каком-то странном ощущении — будто забытая картинка из детства. Олег часто с кем-нибудь дрался, а Серёжа потом лил на его ушибы перекись и мазал зеленкой. Правда, раньше у него так не дрожали руки, а сейчас, стоило снять бинты с живота, Олег расслышал судорожный вздох и увидел, как затряслись Серёжины пальцы. Да уж, там всё выглядело крайне паршиво. Послеоперационные швы натянулись и припухли, из раны сочилась сукровица — видимо, Олегу не стоило так сильно напрягаться. Серёжа сжал губы в тонкую полоску. Казалось, он сейчас заплачет. — Давай всё-таки я сам, — сказал Олег и попытался забрать у него вату, но Серёжа отдёрнул руки. — Нет, я могу. Подожди секунду. Он отложил вату и спирт на стол и закрыл ладонями лицо. Сильно потёр его, сделал глубокий вздох. — Боже, Олег, как ты после всего этого можешь спокойно сидеть рядом со мной? — Мы вроде уже выяснили, что в этом виноват не ты... — Неправда. Не говори так. Я не хочу, чтобы ты считал, будто всё это сделал кто-то другой, потому что это не так. Птица — часть меня. Другая половина, другая сторона, но всё равно — я. И всё это я сделал с тобой, вот этими руками. Он показал Олегу свои раскрытые ладони — пальцы всё так же подёргивались. Олег кивнул, взял его за запястья и пристально посмотрел в глаза. — Хорошо, как скажешь. Но я же не сдох, Серый. Я живой. И я тебя простил. У Серёжи задрожали губы. — Я тебя не заслуживаю, Волчара... — выдохнул он. «Ты заслуживаешь целого мира», — чуть не выпалил Олег. Он правда так думал и правда хотел это сказать, но почему-то слова застряли в горле комом. — Не мели ерунды. Мы, два дурака, только друг друга и заслуживаем. И от искренней улыбки Серёжи в этот момент в комнате резко посветлело. Будто порвался тугой узел, завязанный между ними, спало напряжение, и дышать стало легко. Будто и не было долгих лет отчужденности, расстояний, потерянной дружбы. Олег снова ощутил себя подростком, у которого впереди целая жизнь, а рядом есть человек, которого он считает своей семьей. И, кажется, Серёжа почувствовал всё то же самое, потому что сквозь улыбку сказал: — Даже не представляешь, как я по тебе скучал. И он снова принялся обрабатывать раны Олега, и теперь его руки не дрожали. А когда они закончили, Олег строго сказал: — Твоя очередь. Снимай футболку, показывай спину. Тот цокнул языком и попытался отвертеться: — Да ладно тебе, там ничего страшного, пара ушибов. Подумаешь, грохнулся с нескольких метров на камни... Несмертельно. Но Олег смотрел на него так сурово, что тот сдался и, вздохнув, всё-таки стянул с себя футболку. То, что Серёжа назвал «парой ушибов», оказалось в кровь разодранными лопатками и глубокими царапинами на шее, а вся остальная спина до самой задницы — сплошь сине-желтые разводы синяков. — Удивительно, что от такого падения ты не переломал себе позвоночник в трёх местах, — прокомментировал Олег. — Пара ушибов у него, блять. И потом он еще полчаса сидел на кровати за спиной Серёжи, промывал царапины, мазал заживляющей мазью синяки. Олег старался быть нежнее, а Серёжа всё равно шипел. Но терпел. — Мы с тобой как два побитых пса, — сказал он с улыбкой в голосе. — Сидим друг другу раны зализываем. Олег согласно хмыкнул и, налепив ему на шею последний пластырь, сказал: — Молодец. Посиди теперь, пока мазь подсохнет. И вдруг, повинуясь внезапному порыву, прильнул губами к Серёжиному плечу — совершенно необдуманное спонтанное действие, Олег даже не понял, что сделал. А Серёжа вздрогнул. — Ты чего? — спросил он, повернувшись к нему лицом. Олег опустил взгляд. — Да я и сам не знаю. — И, пытаясь скрыть смятение, предложил: — Пойдём свежим воздухом подышим? Он нашел для Серёжи какую-то телогрейку непонятного происхождения, чтобы тот не одубел на ночном морском ветру. Они вышли на улицу. Сейчас было часов десять вечера, но полная луна светила ярким фонарем в прорехах тяжелых грозовых туч. В нескольких метрах от входа на базу начинался каменистый спуск к морю. Серёжа ловко спрыгнул по нему, вышел на пляж и глубоко вдохнул. Олег не мог сейчас спуститься так же быстро и ловко, поэтому просто смотрел на него сверху вниз. Холодный морской ветер трепал спутанные после душа, нерасчёсанные волосы Серёжи. Он обернулся и громко спросил: — Ты куда меня привёз, Волчара? Тот всё-таки спустился к нему, встал за спиной, засунув руки в карманы плаща. Нащупал на дне левого холодный металл волчьего кулона — Олег и забыл про него вовсе, сорвав с шеи и спрятав еще по дороге в больницу. — Охотское море, — ответил он, достав кулон и рассматривая его. — Вот так курорт. — Серёжа присел на корточки, ковырнул пальцами темный песок. — Каких морей я только ни видел, а вот Охотского — ни разу. — Да и сдалось оно тебе? Какой-то богом забытый остров: холодно, солёно, серо. — Красиво. Олег пожал плечами, а Серёжа замолчал. Минут десять он просто смотрел в какую-то далекую точку на штормовом море. А потом поднялся на ноги, сделал несколько шагов вперед, дошел до самой кромки воды, так, что волна прибоя лизнула носы его ботинок. Нагнулся, зачерпнул горсть воды. — Холодная, — констатировал в итоге. — Да что ты? — Температура воздуха тут сейчас была дай бог градусов пять, еще бы воде не быть холодной. — Не мочи руки — заболеешь еще. Серёжа цокнул языком: — Вот вечно ты такой. — Какой? — тот вздёрнул бровь. — Заботливый. Он поёжился, обнял себя за плечи и снова уставился вдаль. — А ведь получается, Волчара, что во всей этой истории мы с тобой — главные злодеи, — задумчиво произнес он. — И по законам жанра всё должно закончиться тем, что прилетят вот сейчас вертушки, осветят нас яркими прожекторами, вылезут оттуда военные с автоматами, наденут на нас наручники и увезут, чтобы закрыть в тюрьме. Меня — за кучу преступлений, тебя — как соучастника. У злодеев ведь не бывает счастливых финалов? — У злодеев, наверное, нет, а вот у всяких говорливых философов — возможно, — ответил Олег. Серёжа повернулся к нему и, как завороженный, уставился на кулон, который Олег держал в руках. Металл ярко сверкнул, отражая лунный свет, и Олег, подцепив шнурок, надел его на шею. Серёжа посмотрел на него с безмерной благодарностью и, сделав шаг навстречу, уперся лбом Олегу в здоровое плечо. — Может, останемся тут насовсем? Олег положил ладонь ему на голову, расправил спутанные пряди, погладил по волосам. — Если хочешь, останемся. Только ты же взвоешь тут от скуки, как только голову в порядок приведёшь. А то я тебя не знаю. — Думаешь, я приведу её в порядок? — Конечно. И снова начнешь делать всякие гениальные штуки. Только давай ты больше не будешь никого убивать. Ну... или хотя бы меня. Серёжа тихонько рассмеялся. — Я постараюсь. Надеюсь, Птица больше не вернётся. — Придётся на всякий случай построить для него большую клетку. Они постояли так еще минут десять в полном молчании. Серёжа, наверное, думал о чём-то своем, а у Олега в голове свистел ветер — от усталости, боли и пережитых за последние пару часов эмоций. Он вдыхал влажный соленый воздух и чувствовал, как его ороговевшее обветренное сердце оживает. Будто с него осыпается каменная крошка. А еще через пару минут он заметил, что Серёжу уже потряхивает от холода, и услышал зевок. Ко всему прочему начал накрапывать мелкий дождь, и судя по раскатам грома вдалеке, с минуты на минуту должен был начаться ливень. — Давай возвращаться. В казармах Серёжа первым делом принялся двигать кровати. — Ты что делаешь? — удивился Олег. — Хочу спать рядом с тобой. Я... мне... — он замялся. — Ты сказал, чтобы я не молчал, если мне нужно... — Хорошо, я понял. Олег помог ему застелить вторую кровать, достал еще два одеяла — на всякий случай, чтоб не околеть ночью. Но, несмотря на усталость, уснуть никак не получалось. В голове роились мысли, обрывки разговора, Серёжиного рассказа, картинки воспоминаний детства, юности, службы. Он пытался прогнать их и заставить себя заснуть, но снова и снова думал. Всё представлял, каково Серёже было существовать все эти годы: наедине со своим безумием и болью. И раз за разом Олег корил себя, что ничего не заметил, что не оказался рядом в нужный момент. Странно было, пройдя через войну, убийства и реки крови, вдруг так остро ощущать чужую боль. Серёжа тоже не спал. Олег слышал, как он ворочается рядом, завернутый в одеяло по самый подбородок, и сопит. — Чего не спишь? — пробурчал он в итоге. Видимо, заметил, что Олег лежит с открытыми глазами и пялится в потолок. — Не знаю. Думаю. — О чём? — О тебе. О нас. Да обо всем этом... Хочу понять, когда и почему всё начало катиться в такую пропасть. — Я знаю когда. — Серёжа глубоко вздохнул, медленно выдохнул: — В ту новогоднюю ночь. У Олега сердце ухнуло в пропасть. Он нашел в себе силы перевернуться на бок и, подперев голову рукой, поймать Серёжин взгляд. — Ты помнишь? — Ага. В казармах не горел свет, но глаза уже давно привыкли к темноте, поэтому Олег увидел поджатые губы Серёжи. — Я так надеялся, что мне никогда не придётся рассказывать тебе это... — Я же просил, чтобы больше никаких тайн, Серый. — Олег не смог скрыть разочарования в голосе. — Прости. Я не обманывал тебя тогда, честно, я не сразу вспомнил. Он помолчал минуту. Олег его не торопил, но сурового взгляда не отводил, как бы говоря, что ждёт. — Это Птица был, Олег, — в итоге выдохнул Серёжа. У Олега внутри что-то будто оборвалось. Он столько лет цеплялся за воспоминание о той ночи как о самом искреннем и настоящем, что у него случалось в жизни, а теперь, оказывается, там даже Серёжи не было? Тот будто почувствовал разочарование Олега и зачастил: — Прости меня. Я тогда впервые потерял над ним контроль. До этого мог держать его внутри, а в ту ночь напился и... Точнее, утром я правда подумал, что забыл всё из-за пьянки. Не сразу сообразил про Птицу. А уже потом, когда мы вернулись из ректората и ты сказал, что уходишь в армию, я так взбесился... И Птица снова вылез, и показал мне всё, и так насмехался... Серёжа, не выдержав прямого взгляда Олега, с тяжелым вздохом перевернулся на спину и прикрыл лицо ладонью. — Я такое ничтожество, боже... — простонал он. Олег растерялся. За много лет он видел разного Серёжу — радостного и счастливого, разозленного, агрессивного, тщеславного, гордого, творящего безумства. Но не такого, как в эти два дня — разбитого, сломленного, глотающего слёзы. Таким Серёжа никогда не был и уж тем более никогда не назвал бы себя «ничтожеством». И Олег просто не знал, что с ним таким делать. — Перестань, — сказал он, убирая его руку с лица, и заглянул в глаза. — Не говори так о себе. Это всё было чёрт знает сколько лет назад. Это всё неважно. Серёжа тихо, нерадостно засмеялся, коснулся щеки Олега пальцами и сказал: — Важно. Ты, Волчара, даже не представляешь, насколько важно. Олег, нависнув над ним, молчал — ждал объяснений, а Серёжа продолжал гладить его по лицу и смотрел таким виноватым взглядом, будто снова выпустил в него пол-обоймы патронов. — Я такой трус... — в итоге прошептал он. — Я так боялся похерить нашу дружбу, просто не мог найти сил сказать тебе правду... Довел себя до пограничного состояния, и моё безумие всё решило за меня. И я всё равно всё похерил: тебя отчислили, ты уехал... А я ведь еще и решил, что правильно делаю, отпуская тебя. — О чём ты? — искренне не понимая, спросил Олег. — Что такого ты мог мне сказать, что повлияло бы на нашу дружбу? Про твои проблемы с головой? Серёжа грустно улыбнулся. — Про то, что влюблен в тебя с самого детства. Он сообщил это как какую-то обыденность, а Олегу показалось, что комната вокруг него сделала сальто. — Что? — опешив, выдохнул он. — Прости. — Серёжа убрал руки от его лица и отвел взгляд в стену. — Я очень хотел, чтобы ты об этом никогда не узнал. Но раз ты сам попросил больше ничего от тебя не скрывать... А это моя самая большая тайна. Если ты после этого не захочешь меня видеть — я всё пойму. Олег тяжело вздохнул, скинул с себя одеяло, сел на кровати. Он и правда не знал, как переварить услышанное и как реагировать. Поэтому, внимательно посмотрев на Серёжу, тронул его за плечо и сказал: — Давай не драматизируй. — И, дождавшись, когда тот посмотрит на него в ответ, спросил: — Ну прямо вот с детства? Лицо Серёжи чуть просветлело. — Да, прямо с детства. На свою беду, я был умным ребёнком — ты, наверное, в курсе? И я всё понял достаточно рано. Но... вообще-то, это не доставляло мне никаких проблем ровно до того момента, пока на тебя не начали засматриваться девушки. Если честно, мне хотелось их убить на хрен. Олег не смог сдержать улыбки. Сейчас, спустя столько лет, это звучало глупо, но насколько важно это было тогда для Серёжи? И, наверное, больно? Серёжа снова отвернулся к стене и продолжил рассказывать: — В том, что Птица вообще вот так вылез, виноват я и моя сраная ревность. Ты даже не представляешь, Волчара, как я тебя ревновал... — Ты очень хорошо шифровался. — Я жутко боялся потерять тебя, но ничего не мог с этим сделать, просто смотрел, как теряю всё больше и больше. Сначала девчонки эти в школе, потом Лиза в универе... Она была реально классная, а ты — дурной, счастливый и такой влюбленный в неё. И я изо всех сил пытался за тебя радоваться, честное слово. И ненавидел себя за то, что завидую ей... Я столько всего накопил внутри: страх, ревность, скрытые желания, зависть, боль, обиду. Вот оно всё и вылилось той ночью. — Ты же сказал, что это Птица твоя... — не понял Олег. — Ну да. Я же говорю: Птица — это не другой человек. Это часть моей личности, моя тёмная сторона. Он делал ровно то, чего я хотел. Я просто сам никогда не решился бы. — Серёжа шумно выдохнул. — Ненавижу себя за это. Олег сложил руки на груди и пробубнил: — Всё еще не понимаю, почему ты мне ничего не сказал. Неужели ты и правда думал, что это может испортить нашу дружбу? — Да! — Серёжа наконец перестал разговаривать со стеной и повернулся к нему, даже приподнялся на руках. — Это тебе сейчас тридцать, и ты со своей высоты так логично рассуждаешь. А тогда мы были подростками, Олег! И я прекрасно понимал, что даже если ты примешь меня, ситуация, в которой один влюблён, а второй притворяется, что ничего не происходит, — это начало конца. — С чего ты взял, что я бы притворялся? В Серёжином взгляде мелькнуло недоумение. — А могло быть иначе? Хотя да, могло. Ты пошел бы у меня на поводу? Переступил бы через себя? Тоже постарался бы в меня влюбиться? Даже звучит смешно... Конечно, я не хотел такого допускать. Да ты ведь тогда сам так сказал — что буквально идешь по моему пути, живешь мою жизнь, а не свою. Ты сам сказал, что мы не вечно будем вместе! А мне... а я только так и хотел. Думаешь, мне легко было отпустить тебя? Сказать: «Хорошо, Олег, я понимаю и согласен, иди в армию»? Да мне тогда хотелось вцепиться в тебя зубами и никуда от себя не отпускать! — Серёжа выпалил всё это на одном дыхании и на последних словах резко то ли вздохнул, то ли всхлипнул. — И, вообще-то, мне так и нужно было сделать! Потому что вся херня следующих лет произошла именно потому, что я остался наедине с собой. Из Серёжи снова лилась боль — Олег чувствовал её, она будто висела в воздухе, проникала в легкие. И он не выдержал — осторожно потянулся к Серёже, подвинулся к нему. А тот будто только этого и ждал — упал лбом ему на плечо и аккуратно обнял его. — Серый, блин, тебе просто нужно было сказать мне хоть что-нибудь... Тот покачал головой. — Вот именно — стоило мне сказать хоть что-нибудь, и ты сломя голову бросился бы меня спасать, даже во вред себе. Пожертвовал бы своими интересами и планами ради меня. А я этого просто не заслуживал: ни тогда, ни сейчас. И поэтому ничего не сказал: ни про Птицу, ни про ту ночь, ни про свою идиотскую влюбленность. Я думал, что если буду отталкивать тебя, то смогу максимально оградить от своего безумия и не навредить этим. А на деле, чем больше ты отдалялся, тем сильнее я сходил с ума. И что в итоге? — Серёжа уныло хохотнул. — Я проиграл сам себе. Хотел защитить и едва не убил своими же руками. — Забудь уже об этом. — Нет, не забуду, даже не проси. И можешь сколько угодно повторять, что простил меня, главное — я себя никогда не прощу. Олег подцепил пальцами его подбородок, заставил поднять голову, взглянуть на себя. И смотрел долго-долго, изучал синие глаза. В них плескалось сейчас столько всего: и боль, и надежда, и раскаяние. Ему казалось, что он совсем не знает этого — нового — Серёжу. Будто всё, что Олег о нём помнил, — какой-то поверхностный образ, который он всю жизнь принимал за лучшего друга. Но, несмотря на это, перед Олегом сейчас сидел самый родной человек на свете. И Олег всё еще готов был умереть за него. И он заправил выбившуюся прядь волос Серёже за ухо, спросив: — А ты никогда не задавался вопросом, почему я тебя в ту ночь не оттолкнул? Серёжа пожал плечами. — Да потому что ты меня никогда не отталкивал, всегда потакал мне и моим капризам. — То есть ты даже мысли не допускал, что я тоже мог этого хотеть? Серёжа удивленно распахнул глаза и вздёрнул брови. — Нет, у тебя же была Лиза, и... — И я забыл о её существовании ровно в тот момент, когда ты меня поцеловал. Боже, Серый, твоя беда и правда том, что ты долбаный гений. Ты не видишь, что иногда самое простое решение — и есть правильное. Олег улыбнулся, положил ладонь Серёже на щеку и прижался к его губам. Но тот тут же отпрянул и, удерживая Олега за плечи, хмуро сказал: — Нет, если ты делаешь это, чтобы меня успокоить, то не надо! А Олег хрипло рассмеялся: — В отличие от тебя, у меня никогда не было тайн и секретов. Я никогда ничего не скрывал и не обманывал тебя, Серый. Зачем мне делать это сейчас? Тот покачал головой, будто всё равно не верил. — Но я никогда за тобой не замечал... — Чего? Серый, я полжизни шел за тобой как цепной пёс, а потом полжизни жалел, что разорвал эту цепь и очень хотел на неё вернуться. Я с детства готов был перегрызть глотку любому, кто хоть пальцем тебя тронет. Я сорвался к тебе, стоило только услышать, что ты попал в беду, и ни на секунду не задумался о том, как сильно рискую, спасая тебя. Да боже, я за тебя калечил и убивал людей, какие бы безумства ты ни творил, я оставался на твоей стороне до последнего. А когда прямо с больничной койки я рванул забирать тебя из Монголии, я даже не отдавал себе отчёта в том, что делаю, просто знал, что должен. Несмотря на то, что из-за тебя на этой больничной койке и оказался. — Прости меня... — прошептал Серёжа, опустив взгляд. А Олег приподнял его за подбородок и заставил снова на себя посмотреть. — В том-то и дело, что уже простил. Еще вчера, честное слово, я искал хотя бы одну причину не пристрелить тебя прямо в той камере, пока ты спал. А сегодня и следа не осталось от злости. Тебе всего этого мало, чтобы поверить? Мне, если честно, плевать, как это называется. Дружба? Семья? Любовь? Я знаю только то, что роднее тебя у меня никого быть не может. И еще знаю, что у меня сердце разрывается, когда вижу, что тебе плохо. — Я не заслуживаю тебя... — уже в который раз за сегодня выдохнул Серёжа. И обхватил ладонями лицо Олега, сам потянулся к его губам. А Олег и не противился. Серёжа целовал его долго и с таким упоением, словно всю жизнь только об этом и мечтал. И, кажется, даже дышать забывал, невесомо касаясь губами его губ, щек, носа, зарываясь пальцами в волосы. Аккуратно гладил его шею и плечи, будто боялся, что Олег рассыплется в его руках. И, наверное, Олег прочитал его мысли, потому что Серёжа, оторвавшись от него, сказал: — Только бы всё это не было моим глюком... — Как мне доказать тебе, что я настоящий? — улыбнулся Олег. Серёжа дёрнул плечами. — Никак. У меня нет ни единой возможности доказать самому себе, что эта реальность — настоящая. Я теперь уже никогда не смогу избавиться от мысли, что всё происходящее — плод моего безумия. Могу лишь заставить себя верить в эту реальность. И надеяться, что больше никогда мне не придёт твоя похоронка. — Он вдруг скривился и прикусил губы. — Потому что если окажется, что я снова тебя придумал... — Тихо, — оборвал его Олег и сгреб в свои объятия. Прижался губами к виску. — Я буду рядом и теперь никуда не денусь. Серёжа закивал. — Спасибо, Волчара. Он обмяк и расслабился, но, поглаживая его по голове и спине, Олег ощущал мелкую дрожь. — Не бойся, — шептал он, — не думай обо всём этом. Постарайся уснуть. А сам понимал, что теперь им обоим предстоит долгий путь. Что, судя по стремительному изменению состояния Серёжи, восстанавливаться ему ещё долго. И Олег подумал, что готов дать ему всё время этого мира, только бы Серёжа снова стал собой, только бы ему стало легче. Неважно, что придётся для этого сделать, да хоть остаться жить на этой базе и выстроить километровые стены вокруг острова, чтобы до них никто не добрался. Главное — Олег теперь будет рядом. Даже если придётся сойти с ума вместе с Серёжей — он и на это согласен. Наконец Серёжа вроде бы уснул. Олег аккуратно опустил его на подушку, лег рядом и укрыл своим одеялом, укутав посильнее. И, слушая, как спокойно он дышит, как стучит в окно под потолком ливень и как заунывно на улице завывает ветер, Олег и сам начал проваливаться в сон. А Сережа вдруг, не открывая глаз, взял его за руку и сквозь сон пробормотал: — Нет, даже если эта реальность ненастоящая, я всё равно хочу остаться в ней. С тобой, Олег.