Выбор

- Скотина, ты что творишь? – голос Грома врезается прямо в середину тирады Птицы и мгновенно переключает внимание Разумовского на себя. Рыжий опешивает и машинально дергается назад – буквально только что он видел у себя на коленях тело с проломленной головой, а сейчас это тело стоит в нескольких шагах от него и собирается спросить с него по полной. - Брось стекло! До основателя «Вместе» доходит, что в руке у него что-то зажато – точно, осколок витрины, которым он собирался покончить с Птицей. По пальцам окоченевшей руки течет кровь. Боль на секунду отвлекает от происходящего вокруг, фокусирует сознание только на себе, но тут же исчезает. Гром. Птица. К черту Грома. Сейчас не до него – жив он или нет, реален или просто очередной фокус того… другого… Разумовский поднимает глаза и резко вскидывает прозрачный кусок к горлу. - Не смей, тряпка! Ты не испортишь мой план! Блестящая кромка скользит по коже, но Птица оказывается быстрее и перехватывает руку. Разумовский в судороге сгибается пополам, оседает на пол, перед глазами круговерть, а желтые точки напротив сверлят его немигающим взглядом, каким не может обладать ни одно живое существо. Из последних сил он цепляется за осколок, как за спасательный круг, неверный, скользкий, но единственный, который у него есть, пока мир продолжает сжиматься до двух маленьких злых огней, за пределами которых только абсолютный мрак и пустота. - Эй, псих, пальцы разожми. Гром все же оказывается реальным и бесцеремонно трясет его за плечи, вырывая из черной удушающей пелены. Майор, присев на корточки, нависает над Разумовским и, сдерживая горячее желание просто дать тому в челюсть, пытается привести в чувство зарвавшегося миллиардера. - Эй, Разумовский. Услышав свою фамилию, рыжий наконец фокусирует взгляд и начинает мелко дрожать. - Мда, клиника, - только и может выдавить из себя Гром и грубо, как медведь, встряхивает обмякшую руку лежащего, освобождая ее, наконец, от осколка, точнее от кровавого крошева, в которое тот превратился. - Это что сейчас за изгоняющий дьявола был, не скажешь? Разумовского колотит, он облизывает сухие губы и смотрит снизу вверх сначала потерянно, затем испуганно и, наконец, с каким-то тоскливым отчаянием. Глаза большие, пронзительно-синие. Грому становится не по себе от такого поворота – сопли он всяким утыркам еще не вытирал, ага. Но Разумовский отводит взгляд и стискивает челюсти. Драться этот придурок, вроде, не собирается, поэтому майор, не теряя бдительности, перетаскивает тщедушного гика на диван. По мере транспортировки выясняется, что любитель газировки и правда весьма субтилен – и как его ветром в костюме Чумного Доктора не сдуло. - А теперь поговорим. Я так понимаю, ты сейчас будешь в несознанку играть и дурака корчить. Молчание. - Думаешь в психушке отсидеться? Галоперидол в вену и дрейфуй всю смену? Хрен тебе – сейчас мы с тобой поедем в отделение, и сидеть тебе, - Гром цепко следит за каждой реакцией, - с толком и расстановкой в тюрьме, а не у белых и пушистых докторов под теплым крылышком. Глаза Разумовского заливаются на мгновение желтым - просто мимолетный секундный импульс. Затем все гаснет, но Грому этого достаточно. - У тебя, конечно, денег дофига, адвокаты там, все дела. Только ты не забывай, кому дорогу перешел. Так что папа-Гречкин, и все другие тоже подтянутся. Снова желтая вспышка. - В общем, в тюрьме жизнь твоя будет насыщенной и интересной. Долгой или нет – там уж как получится, но скучать не будешь. Клювом щелкать точно не дадут. Желтый. Синий. Желтый. Разумовский косит куда-то вбок из-под своей невообразимой челки, и в следующее мгновение в Грома уже летит зажатая в левой руке пепельница, а сам рыжий с дикой физиономией приземляется сверху. Перехватив обе руки еще в полете, Гром пытается перевалиться и, не тратя лишние силы, просто задавить массой идиота, которого оказалось так легко спровоцировать. Вопреки ожиданиям, Разумовский в режиме берсерка оказывается по ощущениям тяжелее себя обычного раза в полтора. - Вот, блин, Халк, хренов. - Тебе меня не остановить! – сипит бесноватый с горящими глазами и пытается вырваться изо всех сил, попутно отбиваясь ногами. Майору все же удается взять верх, благо за плечами у него многолетняя практика, и заломить руки своему малоадекватному противнику, а после уже дело техники – оттащить брыкающееся нечто к столу и примотать к ножке остатками еще недавно целого халата. - Так, и кто ты у нас такой будешь? В ответ раздается хриплый смех: - Я – Чумной Доктор. И я выжгу заразу в этом городе до тла. Я… - Это я уже понял, меня другое интересует – кто или что ты такое? - Я – Сергей Разумовский. - Только вот свистеть тут не надо. Ты себя в зеркале видел? Рыжий непонимающе смотрит на Грома, который снова невозмутимо занимает место на диване и протягивает руку к винограду. - Не возражаешь? А то че-то сладкого захотелось, глядя на твою перекошенную морду. Закинув пару виноградин в рот, Гром устало потирает лоб. Во всякую мистическую херню он никогда не верил, а вот нате – возьмите и распишитесь, сидит перед ним сбрендивший миллиардер, у которого не просто крышу сорвало, но и какие-то трансформации непонятные. Глаза эти желтые, весит, как шкаф, и бьет с левой руки. Пчелкина бы за такой материал душу продала. Душу. Мда, преступников ловить – это по его части. А вот с душой, или что там у людей внутри – это не его дело, тут пусть врачи колдуют. Что бы он сейчас Разумовскому не говорил, место с такими сдвигами все-таки в дурке, судебная психиатрия, может, какое-то научное обоснование подгонит под эти выкрутасы. А он, Игорь Гром, все зафиксирует, что удалось увидеть и услышать – и там, в этой чертовщине, пускай, порядок наводят специалисты. Свою работу он сделал – дело раскрыл, маньяка обезвредил. - Ы-ы-ы, - из-под стола слышится какой-то странный звук, не то стон, не то всхлип. - Слушай, кончай уже комедию ломать. Думать мешаешь. Снова звук. - Это… Это Птица. - Что? – оставив диван, Гром подходит поближе и наклоняется к фигуре, съежившейся у ножки стола. - Птица, – снизу прилетает короткий затравленный васильковый взгляд. – Я его т-так зову. Разумовский слегка заикается, как человек, который знает, что ему ни за что не поверят. Смотрит обреченно, но без тени безумия. - Слушай, я тут с тобой и твоим тараканом в башке полчаса общаюсь, и мне это уже как-то начинает надоедать. Что за Птица? - Я… я не знаю, как объяснить. Я… он, он сильнее меня. Я не думал, что он вернется… - Так у тебя эта хрень с головой уже давно? Разумовский молча кивает и шепотом добавляет: - Он… он очень страшный. Выходит как-то совершенно по-детски или по-идиотски, но видно, что Разумовскому на это плевать. - Помоги… Гром отворачивается и встает на ноги. Сначала, значит, бутылкой ему врезал, а теперь вон о помощи решил просить. Наглость - второе счастье, хотя к Разумовскому это поговорка как-то не сильно подходит. Дурак-дураком, ей богу, а еще гением называют. Вместо того, чтоб автоматы до потолка ставить и Парфенон тут домашний городить, лучше бы к какому-нибудь психотерапевту записался, гляди, кукушка бы и не поехала окончательно. - Я обращался… несколько раз… - голос за спиной начинает устало перечислять, где и когда «сам Сергей Разумовский» пытался разобраться со своими проблемами. - Лидия Сергеевна Авасова, доктор медицинских наук… Клиника «Медиколь»… Вениамин Самуилович Рубинштейн… - Все, ты слышишь, - в голосе рыжего вдруг начинают проскакивать истерические нотки, - все говорили, что это посттравматическое стрессовое расстройство. А я даже толком не помню ничего… Что… Как он появился… - Разумовский уже почти кричит – Я даже рассказать про него не мог… никому… Не мог… и все… Речь Разумовского осекается на полуслове и прерывается низким не то бульканьем, не то смехом: - Ха, теперь можно! Можно болтать, сколько влезет. Гром резко оборачивается и видит, что голова рыжего на глазах уползает назад, запрокидывается, зрачки исчезают под веками, а сам он начинает сотрясаться в конвульсиях. Секунды достаточно, чтобы преодолеть расстояние до стола и, присев, схватить Разумовского за плечи, которые ходят туда-сюда, словно шатуны какой-то бредовой машины. От легкого толчка тело в руках Грома подается вперед и заваливается настолько, насколько позволяют полоски, оставшиеся от халата. - Дыши, давай. Дыши, эй, ты чего… Гром дергает Разумовского за руку, пытаясь понять, что за дрянь все-таки с ним творится. Невидящие глаза рыжего смыкаются, лицо, искаженное судорогами, становится похожим на мерзкую пульсирующую маску. - Припадочный, - через зубы не то ругается, не то просто констатирует факт майор и принимается спешно отвязывать неадеквата. Разумовский сползает вбок, дрожа, как осиновый лист, и лишенный поддержки утыкается носом в пол. - Чтоб тебя… - Грому только этого не хватало. Подвинувшись ближе, он переворачивает самого странного задержанного в своей жизни, и приподнимает дурью голову. Трясущийся Разумовский, одними губами едва слышно шелестит что-то из-под своей рыжей челки. Наклонившись, майор пытается разобрать, что именно. - П-п-помоги… - выдавливает тот единственное слово и, на мгновенье распахнув синие глаза, полные ужаса и глядящие не перед собой, а словно куда-то внутрь, окончательно отключается. ********** «Помоги». Легко этому психу говорить. Сам людей положил, а теперь вон крючится и о помощи просит. Дышать - дышит, пульс прощупывается, так что пусть пока отдохнет в сторонке, а Грому решить задачку надо в срочном порядке. Вызвать бы Прокопенко сейчас и сдать этого «очумевшего» куда следует. Стрельцов, поджав хвост, в Москву сразу рванет, его - Грома тут же в должности восстановят, и будет все тип-топ, как и прежде. Собственно, что тут думать. Рука сама выуживает телефон из кармана. «Помоги». Черт, сколько раз он слышал это в своей жизни? «Помогите!» «Убивают!» «На помощь!» Не жизнь, а бесконечная череда отчаянных «помогите». И фиг бы с ним – были и одинокие старушки, и девчонки, и мужики разные… И пьяные, и трезвые, и укуренного торчка в подворотне однажды отбил. И ведь всегда он, Игорь Гром, помогал, ни разу не прошел мимо. Так же как никто из тех сволочей, с которыми он каждый день сталкивается, не просил о помощи. На жалость всякая мразота подавить любит, это точно. И денег у них нет, и жизнь беспросветная, и детство несчастное и юность голодная. Ага, как же. Только никто из этой швали о помощи в лоб его не просил. А тут хрень какая-то выходит. Скрутил он, значит, убийцу, а тот ему – «Помоги». Гром хмуро зыркает на распростертое рядом тело. Запереть придурка надо, чтоб в дальнейшем никого не грохнул – вот и вся помощь в таком случае. И людям больше вреда не причинит, и этому больному меньше ответственности. Хотя он уже на пожизненное накуролесил, чего уж там. Пять человек, из которых две женщины и один ребенок. Не, за такое надо закрывать однозначно. Рука на кнопке. «Помоги» Ну, пожизненного, конечно, не будет, а вот в дурку его, болезного, на принудиловку со свистом определят. А куда еще? С такой-то кашей в голове. А о помощи попросил просто потому что псих – нарушение умственных процессов и все такое. Сам шучу, сам смеюсь. Сам убил, сам испугался. Логика пошла гулять. Гром с каким-то странным чувством снова глядит на Разумовского. Где ж ты раньше был такой хороший – пришел бы сам сдался, «святой человек». Но, нет - там же «Птица». Гриб-паразит, темное альтер-эго … Альтер-эго… Все-таки почему у Чумного доктора («Птицей» эту хрень язык не поворачивается назвать) глаза желтые? При раздвоении, да хоть при раздесятирении, личности - цвет радужки не меняется. Будь ты трижды маньяк-пироман с пламенным мотором вместо сердца. Вопрос… Дурацкий вопрос и совсем не по его части. Но это важно, почему Гром не знает, но чует, что важно, а интуиция – вещь, которой стоит в таких делах доверять. Глаза, да еще это тупое «помоги» сверлят мозг. Блин, он еще об этом не один раз пожалеет, но надо, надо докопаться до конца. Пока он рядом, этот полудурок больше никого не тронет, а разобраться Гром все-таки просто обязан. А там и видно будет… Снова список контактов. - Юль… да это я. Привет. Да. Тут вопрос один надо решить. Причем здесь ты? Ну, тебе понравится. Нет, я не об этом. У тебя ж машина есть, да? Тут кое-кого нужно кое-куда отвезти. Да, ерунда, зато много всего узнаешь интересного. Чумной доктор? Не, лучше – кража двенадцати холодильников… Конечно, издеваюсь… Башня «Вместе», хорошо, жду. Не выпуская из поля зрения Разумовского, Гром подбирает папку и принимается листать все, что добыл за последние дни. Задерживается на художествах рыжего в детстве. Мда, если это не просто шиза, а нечто чуть более материальное – интересное дело намечается. Что-то, что контролирует сознание человека и преобразует его физически. Не то паранормальщина и чертовщина какая-то, не то научная заумь. В любом случае, попахивает сферой, куда простому майору лезть точно не следует… Но когда Грома останавливали такие соображения. До приезда Пчелкиной остается минут пятнадцать, надо еще раз руки этому деятелю связать, и подумать, что да как с ним дальше. Прокопенко на даче до конца недели не появится, так что небольшой запас по времени есть. А этот псих, если не передумает о помощи просить – наверняка еще какую-то информацию дельную подкинет о своей мутировавшей Жар-Птице. Тогда можно будет дальше копать. Захлопнув папку, Гром поднимается с дивана. Для себя он выбор сделал. Теперь дело за рыжим, когда очухается, – пусть попробует доказать, что его место не в дурке, и что вообще хоть какой-то помощи он заслуживает, а не просто скулит, чтоб спихнуть с себя ответственность. Шанс один из тысячи, честно говоря, если не из миллиона, но майор ему этот шанс даст. И плевать, что это не по правилам и в нарушение всего, чего только можно. Зато по совести, по его совести. А для него, Грома, такой выбор всегда будет единственно верным.