* * *
В ушах чертовски звенело, а холод, пробравшийся в королевские покои через щели в окнах, совсем не помогал ситуации. Через ставни, разноцветные стекла в спальню просачивались первые лучи утреннего света. На прикроватной тумбе лежали какие-то бумаги, видимо, принесенные сюда, чтобы не забыть проверить их на следующий день. Государь принял сидячее положение, сминая и без того смятую свежую постель. И лишь сейчас, наконец проснувшись ото сна, он осознал собственное смятение. В глазах вдруг помутилось, и как колоколом по голове ударили мысли о прошедшем вечере. О нет... Не случившееся пугало темерского Короля. Его пугали последствия. Впервые он не знал, что будет делать дальше. У него не было никакого плана...* * *
День казался длинным и каким-то удивительно спокойным. Работа шла размеренно, с утра не принесли никаких вестей, даже наоборот - приятные новости об удачной охоте на дичь для скорого праздника. Но, идя по коридору из тронного зала к своему кабинету, Фольтест наткнулся на него. Он наткнулся на Вернона... Удивительно. После таких признаний всегда ожидаешь, что жизнь изменится, что она не будет прежней. Но Роше стоял перед ним, очевидно, занятый какими-то своими делами. И выражение лица у него было самым обыкновенным, и офицерский мундир был выправлен по-обычному, даже медальон, подаренный монархом, казалось, не сдвинулся на его груди ни на дюйм... Может, всё же привиделось? Может, все эти воспоминания были простым смутным видением, странным и неясным? Полуночным сном, приснившимся государю, не более... – Здравствуй, Роше, – Король слабо кивнул в знак приветствия, так, как и обычно делал это, видя своего командира. И даже во взгляде Фольтеста не изменился привычный ему королевский холод, плотно поселившийся в тёмных карих глазах. А утро Роше тоже проходило довольно просто и обычно, даже с учётом того, что происходило ночью до этого дня.. Офицера, как и любого другого на его месте терзали смутные сомнения насчёт произошедшего, укор за поступок, за который он, возможно не сейчас, но скоро, по-любому поплатится.. И от этого липкий холод, что покрыл всю спину, добрался до кончиков пальцев, а горло сковала неконтролируемая боль, что сопровождалась нервным подёргиванием глаза, но, как только до ушей темерца дошёл такой до боли и безумия знакомый голос, который он безо всякого труда узнал бы из тысячи, показался обычным. Совсем не волнующимся о том, какой постыдный и ужасный грех оба сотворили прошлым вечером. Офицер по обыкновению склонил свою голову в поклоне, совсем не устрашаясь такого до чёртиков ледяного взгляда правителя, потому что, наверное, только один Роше знал, что это лишь оболочка его настоящей, болезненной, но искренней теплоты. — Доброе утро, государь, — Роше не позволил себе улыбнуться, как в прошлый раз, сейчас не тот момент, потому что один считал, что это всё был страшный сон, а второй, что сон наяву... – Как идут дела? Ты уже закончил те вчерашние приказания, которые не успел сделать? Всё тот же Король Фольтест. Король, поднявший Темерию с колен и сделавший её Жемчужиной Севера. Король, разбивший Нильфгаард в Битве под Бренной. Король, звание которого давно заменило ему имя. Всё тот же королевский холод, всё та же прямая осанка. Всё та же сталь в его прямом, низком и хриплом голосе. Сталь оружия на поле боя, сталь мечей и топоров. Сталь его короны и перстней. Он не стал теплее. Не стал хоть чуточку реальнее. Фольтест оставался прежним. И Роше всё прекрасно понял.. Понял, что совершил ошибку, развязав язык, будучи опьянённым не вином, которое король выпивал с лихвой, а им самим, который до ненависти и презрения к самому себе засел у офицера в голове и который весь разговор то и дело ревновал, слушая, как очередная куртизанка с длинным титулом посмела отказаться от того, о чём Роше не смел даже мечтать. Он не мог позволить себе показать слабину перед королём только потому, что ему солгали, потому подавив желчь, что подступила к горлу, он с немного скривленным лицом сглотнул, еле заметно кивнув. — Дела - отлично, Вас наверняка уже оповестили о том, что провизия и дичь на Беллетэйн растёт, как на дрожжах, поэтому голод не грозит нам, это точно. Что насчёт рапорта и приказаний, я доделал всё этим утром. – Хорошо... – тихо произнёс государь больше самому себе и плавно поднялся по небольшой полукруглой лесенке, открыл резную дверь, пропадая в стенах своего кабинета... Всё такой же непостижимо высокий, что Роше никак не удавалось до него дотянуться.* * *
Нет, это не было хорошо. Это не было даже нормально. И Фольтест не был дураком, чтобы отрицать это. В груди что-то колко болело. Государь сжал руку на дорогом одеянии в области сердца, подошёл ко столу... Нет. Он не мог позволить себе эти чувства. Он всё ещё король. А короли не могут быть людьми.* * *
Остаток дня прошёл ещё медленнее утра. Минута тянулась за минутой, а солнце всё так и не хотело заходить за горизонт. Монарх хотел избежать этого. В начале дня он прятался в покоях, теперь в своём кабинете, в безлюдных коридорах, но каждый раз снова и снова натыкался на своего командира. И каждый раз снова и снова видел его прежним, слышал его все такой же голос, каждая нота которого давно была заучена... Лишь одно Фольтест наконец понял, когда за витражными окнами окончательно стемнело. Бездействие - это тоже действие. И как бы ты этого не хотел, ты никогда не сможешь убежать от решения. И потому лучше принять его сейчас, а не когда оно окончательно настигнет тебя, но уже с занесённым кинжалом в руке. Нужно сделать это, пока не стало слишком поздно. – Лакей, найди Вернона Роше. Пусть придёт в будуар.***
И всё-таки Роше боялся. Как бы сердце солдата не хотело этого признавать, но офицер действительно боялся отказа, хотя слова, чётко произнесённые тогда королём, наглухо засели у него в голове, и в какой-то момент это вообще показалось лишь миражом, когда лакей, посланный за темерцем вдруг не постучался в дверь. — У меня дежавю что-ли... Или я совсем не высыпаюсь... — пробормотал про себя Вернон, с отчаянным стоном протерев красные и заспанные глаза, кинув бедному парню, что стоял у него в дверях, что скоро подойдёт, но идти вовсе не хотелось. Не потому, что за окнами уже давно светила полная луна, а потому что Роше боялся неизвестности, где главным персонажем был никто иной, как Фольтест. В глазах неприятно закололо и офицер перевернулся в холодной, как глаза монарха, постели лицом в подушку, что-то отчаянно прокричав... С последними силами с этим безумием ему предстояло встретиться лицом к лицу, а значит, следовало бы успокоиться... Вдох. Выдох. И вот Роше уже стоит в дверях будуара, всё такой же спокойный, хотя в груди бедного солдата бушевал ураган разного сорта эмоций, которые он рано или поздно не сдержит. Стук в дверь. Короткий ответ. Всё как всегда, не правда ли?.. Вопреки ожиданиям Вернона, в будуаре на столе не стояла ни бутылка терпкого вина, ни глубокая тарелка с дорогими фруктами. Не было даже шахматной доски или хотя-бы карточной колоды. Впрочем, и сам стол не был передвинут в центр комнаты – он находился у стены, на своём законном месте. А сам Король стоял у стены, хмурым взглядом всматриваясь в темно-синий флаг. Темерские лилии... Он заучил каждый их изгиб. Мог нарисовать с закрытыми глазами. Разбуженный ночью, мог чётко и твёрдо сказать: "Слава Темерии!". Лилии... Они заменили ему жизнь. И тяжёлая корона стискивала виски, напоминая о вечном, пожизненном и посмертном бремени. Он – Король. Может, поэтому он не надел её сейчас?.. Честно сказать, мужчина не знал, с чего начинать. Право, думал, что узнает, как только командир зайдёт в комнату, но в голове все ещё было пусто, и никакая мысль туда так и не пришла. Но отступать было уже некуда. –...Я не солгал тебе, Вернон, – государь словно отвечал на не заданный вопрос темерского офицера, – Но совершил ошибку. Ошибку, непростительную для короля... — Тогда я не понимаю причину Вашего меня избежания. Вы можете хоть часами оправдываться короной, можете часами доказывать, что это всё неправильно для короля, что это всё - бред сивой кобылы и не по-настоящему, но я буду знать правду. Буду знать то, что Вы мне тогда сказали и сказали, будучи ещё в здравом уме! — Роше начал со штыков, слишком наболело, хоть и терпеть тоже не было сил. Не хотелось думать, что это, скорее всего, даже не любовь, а мимолётное влечение, которое настаивало тянуться к своему спасителю. К своему идеалу, которое и заставило Роше, невзирая на неправильность этой любви, всё равно пытаться что-то тщетно добиться, да и толку... А потом он вспомнил Марию Луизу. Её образ могучей и сильной женщины, которая не такая, как все, которая могла позволить себе прикасаться к королю, одевать плащ на его сильные и широкие плечи... Тело пробил озноб только от одной мысли, что всё может закончиться так же, как между Королём... И его последней любовницей... От лица Короля резко отхлынула кровь, а сердце ухнуло в груди и свалилось в пятки. Его руки, что резко сжались в кулаки, начали мелко дрожать... Но он всё так же крепко стоял на ногах, в полоборота повернувшись к командиру... Быть может, Роше ожидал увидеть другое. Быть может, он думал, что снова столкнётся с этим вечно холодным взглядом. Но в глазах государя он увидел нечто другое. Он увидел там человеческое смятение. – Я не соврал тебе, – снова произнёс Фольтест, словно повторение фразы дважды заставит офицера поверить в неё. – Ты проявил слабость, но ты - обычный человек. А у меня на голове корона. И эта корона может сгубить кого угодно. Это я допустил ошибку. Не сдержал собственных чувств... Он перестал говорить, чувствуя, что голос явно начал повышаться и дрожать, делая глубокий вдох... Когда же ты, Фольтест, свернул не туда? Как смог допустить такое? Может, когда так опрометчиво дал волю эмоциям и любви, скрытой где-то глубоко в сердце? Или когда начал всю эту вечную погоню за далёким и непостижимым для тебя счастьем, медленно разрушая себя этой странной, неправильной игрой? Или когда пригласил своего командира сюда этим пасмурным вечером?.. – Черт подери, как ты не понимаешь?! Мне страшно, Вернон. Я не знаю, как исправить эту ошибку. Как не сгубить нас обоих. — Для начала перестать бояться, государь? — Роше стал серьезным, даже чересчур. Всё-таки была доля правды в том, что таких, как Роше, король, как молодую руду, находил, выковывая из них по-настоящему надёжное, но в то же время опасное оружие. И офицер, твёрдый, как изысканная махакамская сталь, перед королём, возгорал от чувств, которые уже обуяли его с головой... Он закрыл за собой дверь, практически с хлопком, от которого у него самого по спине прошёл табун мурашек, не означающий ничего хорошего, но предначертанный для того, чтобы поставить в этой истории жирную точку, спасти короля и самого себя от бренности слепой и глухой любви, что вознамерилась минимум рассорить близких друг другу людей, а может что-то куда более серьезное и страшное... Даже думать не хотелось. — Если бы я этого не понимал, я бы тогда Вам даже ни слова не сказал, — резко произнес офицер, сделав шаг навстречу королю, уверенный, твёрдый, но от этого не менее злой и обиженный на всю несправедливость жизни, и ярость, что затаилась на дне коньячных глаз, уже стремительно возвышалась наверх, — Я надеялся, что Вы поймёте меня, как человека, а не станете печься о том, что никогда бы и ни за что не произошло... Уж поверьте, об этом я знаю не меньше Вашего. Король одним резким шагом подскочил к офицеру, крепко сжав пальцами чужие запястья. Вместо странного смятения на его лице расцветала отчаянная, ни на что ненаправленная злоба, а тёмные глаза вспыхнули ярким огнём. – Я мог бы сказать, что всё это было шуткой, – не голос, а затаённый скрежет металла. – Мог бы сказать, что всё это - бред и неправда, лишь чтобы спасти нас обоих. Но не стал. Потому что я понимаю тебя. Потому что не хочу лгать... Фольтест порывисто вспыхивал и быстро остывал. В этом была вся его натура. Хватка на манжетах командира ослабилась, огонь в глазах государя потух, брови, до этого сведённые к переносице, опустились. – Но скажи мне... Что нам делать с этой любовью?.. – он понизил тон, заговорщески шепча прямо рядом с чужим лицом, действительно искренне задавая вопрос, на который так мучительно пытался узнать ответ. Потому что это правда был заговор. Заговор против всего мира. — Лелеять, гордиться тем, что она настоящая, неподкупная, и что разрушить её сможет только.. — Роше взглянул в глаза королю, резко замолчав, потому что не из последних рук наслышан, как эту крепкую и настоящую любовь разрушила смерть. Горло сдавила неимоверная боль, сжимая голосовые связки офицера в тиски, когда тот с влажными от выступивших слёз на глазах опустил голову вниз, и как первые капли потекли по щекам, а бледные губы поджались, обводя взглядом, как горячие и всегда такие темпераментые руки сжимали его запястье. Было совсем не больно... Неистово болело в груди и до ужаса приятно жгло, разогревая и так полыхающий костёр любви всё больше... Роше ждал ответа... И сейчас такие горячие от чувств руки почему-то отпустили запястья Роше. И ему, возможно, даже показалось, что государь отстраняется, что скоро уйдёт, покинет его... Но сильные ладони удивительно нежно легли на щеки командира, поднимая его лицо выше. И на офицерских устах осел такой ласковый, бережный и сдержанный поцелуй, смазывая скупые солёные слёзы... Губы государя были сухими, почти безвкусными. Отдавали чем-то мужским, по-королевски властным, и совсем незаметным, далёким, но сладких запахом белых лилий... – Я люблю тебя, Вернон... Всё та же фраза. Но сказанная так уверенно, так тихо, так серьёзно, что больше не оставалось уже никаких сомнений в её правдивости. И к щекам в который раз прилила кровь, но лицо озарила искренняя, широкая и счастливая улыбка, и Роше, сквозь огромные потоки слабости, что катились по его щекам, проговорил тихо, почти шёпотом.. — Я тоже люблю Вас, государь.. Руки плавно, словно стараясь утешить чужие слезы то ли радости, то ли боли, опустились ниже. Умелым движением проскользнули вдоль спины командира, облаченной в синий мундир, остановились на талии, обхватывая пальцами широкий кожаный пояс. Пока уже второй поцелуй, тягучий и мягкий, опустился на губы Роше сквозь горячее дыхание его Короля. Действительно его Короля... И даже если это сон, это был самый прекрасный сон на свете. Сон среди тусклого света восковых свечей. Один сон для них обоих... И ошеломлённый столь приятной лаской, которой вдруг одарил Король офицера, была всем, чем он сейчас дышал, доходя до спертого и надрывного дыхания, а Роше, как наивный дурак, не понимал посыла со стороны монарха, а просто наслаждался тем, что ему бескорыстно оказывают знаки внимания.. Скулы покрылись пунцом от такого сладкого поцелуя и, если бы он мог, он бы растянул его на побольше, утонув в его сладости, уповаясь обветренностью губ Фольтеста, их своеобразной сладостью, что так сводила с ума, а пальцы вплетались в рыжеватые волосы на затылке, что не были украшены короной... И руки короля так плавно, совсем незаметно проплыли к груди командира, потянули за конец красной шнуровки на его мундире, словно то был женский корсет, умело вытягивая нить одним движением. А губы двух мужчин вновь слились в поцелуе, ещё более тягучем, в глубине которого затаилась обжигающая страсть... Фольтест не мог терпеть, не мог остановиться. Чувства накрыли его с головой, затуманили разум, и теперь всё, что он видел - это силуэт Роше, ставший вдруг таким удивительно прекрасным в полумраке свечей. Теперь всё, чего он хотел - коснуться этого тела, дотронуться хоть краешками пальцев. И он коснулся. Проник горячей от любви рукой под расстегнутый мундир, положив ладонь на белую ткань чужой рубахи... И он ни за что не будет жалеть. — Государь? — Роше онемел, когда такая обжигающая ладонь коснулась его жилистой груди сквозь ткань, и даже эта ткань не могла перекрыть такого до интимности горячего чувства, которое ухнуло где-то в сердце и упало ровно в пах, заставляя ноги подкоситься, а ладонь обвить вокруг чужого запястья, прижав ту ближе, заставив короля почувствовать кожей стук сердца, громкий и отчётливый, — Вы.. Вы такой горячий... — Роше шептал, потому что боялся, что их услышат и сделал шаг навстречу, неуверенный, но этого хватило, чтобы обе ладони офицера прижались к шее короля. Дыхание предательски сбивалось. Сердце стучало в груди, как бешеное, вырывалось наружу, разгоряченное страстной любовью, накрывшей короля и командира. Руки государя будто сами собой стянули синий солдатский мундир, расстегнули пуговицы белой рубахи. Они не слушались Фольтеста, отголоска его здравого смысла, обнажали плечи офицера.. Ох, как бы он хотел прикоснуться к этим плечам как можно скорее. Как бы он хотел вечно чувствовать прикосновение горячих командирских рук на своей шее и не думать ни о чем, кроме своей прекрасной любви... – Я люблю тебя... – фраза, сказанная на одном лишь судорожном выдохе. Но как показательно она раскрывала все мотивы Короля, всю ту бушующую интимность и похоть, что затаилась в его разуме — Вы точно этого хотите, государь?.. — ненавязчивый, но такой важный вопрос, который крутился в голове офицера с самого начала такой бурной и страстной любви. Хотелось в ней забыться и отдаться в руки своего короля, которые уже уверенно и горячо стягивали с плеч Роше рубашку, но в один момент темерец остановился, сжав белую и помятую рубашку на всё таких же скрытых запястьях. Было что-то такое уму непостижимое, когда монарху открылось тело мужчины, израненное жизнью, врагами и просто несчастными случаями, но то, что было выше кисти, Вернон целесообразно не хотел показывать, он боялся, дрожал, кое-как держась на ватных ногах, хотелось опуститься на что-то мягкое ... Диван, который был за спиной Вернона и, на мгновение отстранившись, улёгся спиной на мягкую мебель, со спущенной до предплечей рубашкой, жутко смущённый и пытающийся скрыть свой взгляд. – Хочу... Хочу больше всего на свете... – прошептал Фольтест, плавно нависнув сверху темной в полумраке фигурой, всматриваясь в каждую деталь чужого смущённого лица. Его руки стянули белую рубашку, полностью открыв взору запястья командира... Но, к удивлению, государь не ужаснулся. Не отпрянул в страхе, а лишь ласково огладил пальцами то, что Роше так отчаянно пытался скрыть, оставляя поверх старых шрамов мягкий поцелуй.... А дальше всё было, как в тумане. И каждый из них думал, что всё это сон, что всё просто привиделось, показалось.. Роше не заметил, как остался абсолютно нагим под внушающим страх в своих подданных правителем Темерии, лёжа спиной на мягком диване будуара. А этот самый правитель не заметил, как уже скинул свои королевские ткани и взял в горячую руку невесть откуда взявшуюся склянку... Но что-то внутри подсказывало, что делать. И маслянистая прохладная жидкость, что пахла цветами, вылилась на чужой таз, обволакивая собой разгоряченную кожу Тело пробил озноб, нечто пряно горячее чувство обволокло весь таз и поднялось закручивающимся спазмом в животе и колокольным звоном в голове, что заставило офицера податься навстречу такому манящему телу монарха, совсем не стесняясь своей обнаженности и опасности такой бурной страсти в будуаре, в который мог зайти любой... не хотелось об этом думать, это чувство неправильности выдавило из Роше надрывный вздох, когда приятная прохладная жидкость обволокла таз темерца, заставило его свести колени вместе, но протянуть руки навстречу своему королю, жарко выдохнуть тому в шею и.. укусить. Роше влажно и до испорченности мыслей укусил Фольтеста под ухом, оставив там ярко алую отметину. И Роше тут же услышал тихий и хриплый полустон... Как этот голос, вечно такой холодный и стальной, смягчается от чувства обоюдной любви... ... Нельзя было на отметить, каким красивым было тело Фольтеста, несмотря на его возраст. И это крепкое, сильное тело, королевские власть и могущество заставили мурашки бегать по коже, доходя до апогея озноба, когда плод, такой твердый и горячий, толкнулся в нутро офицера. А сам Король не смог сдержаться от того, чтобы оставить ярко-алый след укуса на обнажённых ключицах возлюбленного, чувствуя пульсацию и жар его тела, как его узое тело обхватывает вокруг королевскую плоть, так по-новому, совершенно необычно ублажая её, когда сильные руки монарха раздвинули упругие ягодицы в стороны. Роше влажно выдохнул, скрывая лицо в согнутом локте и наровито пытаясь вернуть в норму сбивчивое дыхание, когда темерский стан пробила судорога, когда первый толчок с боем, не большим количеством масла, которое протекало к ягодицам, попало вовнутрь офицера, с каким энтузиастом и напористостью вбиваясь до одурмана узкое и никем не тронутое нутро. новый вздох сорвался на хриплый, низкий стон, когда крепкая талия выгнулась, а пальцы сжались на могучих и широких плечах короля. Такая боль была одурманивающие прекрасна. Фольтест не мог сдержаться, он подавался вперёд только порывистей с каждым разом, с таким упоением слыша родной голос. Прижавшись лбом к чужой груди, судорожно шепча тихие слова любви в порыве безудержной страсти. ...Каким же прекрасным Роше стал. Как окрепло, возмужало его тело, что сейчас так маняще вздымалось и выгибалось от обжигающей похоти. Как похорошело его щетинистое лицо, краснеющее от смущения... Король позволял себе думать об этом, изливать шепотом свои мысли, совсем перестав скрывать свой сводящий с ума темперамент, утонув в любовном бреду Роше, самый крепкий ублюдок Темерии, сейчас молил короля дать ему привыкнуть, когда такое вожделенное нутро обтягивало королевскую плоть, но тот словно и не слышал, неравномерно, порывисто и горячо подаваясь в такое родное, но одновременно незнакомое нагое тело офицера.. тот задыхался от смущения, стараясь утихомирить так громко бьющееся сердце, уже вылетающие наружу сладкие стоны полного удовольствия, которые выдавали наслаждение Вернона.. так глубоко и так приятно, больно, но эта боль была сногшибательной, настолько, что заставила офицера сдаться первым, скуля и немного извиваясь под напором всегда такого темпераментого монарха. — государь... Это была любовь. Самая что ни на есть настоящая. И сейчас, медленно отстраняя пах от истерзанного таза командира, государь понимал это как никогда прежде, оглаживая тяжелыми ладонями чужие взмокшие бока и бёдра, с таким любовным интересом всматриваясь в лицо офицера счастливым прищуренным взглядом. – У тебя получилось, Вернон... Ты подарил мне счастье.