О загадочной природе архонтов и ещё совсем немного о яблоках

— Дилюк, — говорит Венти. То ли требовательно, то ли вопросительно. Не понять. Дилюк слегка приходит в себя от этого тона — не до конца, правда — и удивлённо смотрит на Венти. Венти едва заметно кивает головой. Нет, указывает головой на… Дилюк пробегает взглядом, чтобы уставиться на его запястье, которое он сам держит рукой. А, ну, да. Ухватил Венти за запястье, когда тот потянулся за бутылкой. Вечная история. Только забыл убрать руку? Что? Дилюк думает не меньше двадцати секунд, прежде чем его пальцы судорожно разжимаются и он отпускает запястье Венти. Венти провожает его, вернувшегося за стойку, молчаливым взглядом. Даже можно сказать, подозрительно невыразительным. Но Дилюк на него не смотрит, поэтому ничего не подозревает. В другой раз это происходит в узком проходе. Справедливости ради, непонятно было вообще, почему Венти тут крутился так долго. Далеко от стойки, никакой выпивки здесь сроду не водилось. Дилюк споткнулся и на минуту запутался в его накидке. В принципе, столкнуться с Венти в абсолютно любом углу трактира было делом обычным, можно даже сказать, обыденным, но тут Дилюк очень быстро понимает, что держится за него дольше, чем следует. Дольше, чем ему нужно, чтобы восстановить равновесие и идти дальше по своим делам. Как обычно он всегда и делает, столкнувшись с Венти в любом углу своего трактира. Венти задумчиво и медленно моргает на приглушённую ругань Дилюка и никак не сопротивляется тому, что его общупывают сверх всякой меры. Наконец, Дилюк выпрямляется, отлипает от него, отводит взгляд и ничего не говорит — будто всё, как обычно. И со стороны, наверное, оно так и выглядит. Только и Венти, и Дилюк знают, что им, обычно, чтобы, врезавшись друг в друга, разойтись, не нужно совершать столько телодвижений. А после Венти ждёт его на улице, устроившись так, чтобы обзор был хороший. Дилюк даже не заметил, как он ушёл. Ушёл, значит, сидеть на высоком парапете, тихонько бренча на своей лире и поджидая. Что он поджидает, понятно сразу. Он спрыгивает, прячет лиру и улыбается на появление Дилюка. — Я провожу тебя? — Я на винодельню, — поколебавшись, уточняет Дилюк. В смысле, это надолго, это за городом, а ещё Венти на винодельне как бы делать нечего — это же Венти, его пусти на винодельню, как же. Но Венти лишь беззаботно кивает и идёт чуть сбоку, с таким независимым видом, будто это Дилюк напросился к нему, а не наоборот. Солнце ещё не встало. Дилюк задумчиво разглядывает фигурку барда, таинственно скрадываемую сумерками, и думает, но заставить себя говорить не может, хотя следовало бы. — Дилюк, — Венти заговаривает первым, — станет только хуже. Дилюк дёргается. Он как будто понимает, о чём говорит Венти, но это невозможно. Скорее всего, Венти говорит о чём-то другом, а Дилюк просто непроизвольно ассоциирует его слова со своими мыслями. — Что? — отводя взгляд и принимаясь усердно следить за дорогой, бурчит Дилюк. — Если ты продолжишь закупоривать в себе то, что тебя гнетёт. Бард хихикает. Вроде бы его слова не подразумевают, что можно хихикать, но у Венти получается какая-то подходящая интонация. Дилюку хочется забрать этот его смех — странность, которой он и сам не может до конца объяснить. Это что-то, вероятно, характерное только для архонта. По крайней мере, его интонацию Дилюк объясняет себе именно так. Она именно такая, потому что Венти — архонт. И это Дилюк хочет себе. Нет, не быть архонтом, делать ему больше нечего. Скорее, осознавать, как это — рассуждать так, как рассуждают архонты. Понимать, почему они выдают именно те интонации, которые порой выдают. Разумеется, Дилюк их далеко не всегда понимает. — Зачем ты в это лезешь? — огрызается Дилюк. Совершенно беззлобно и даже как-то устало огрызается. Венти бросает на него быстрый взгляд. — Ты на меня чуть ли не вешался сегодня в трактире. Заметь, именно на меня. А кто я такой, чтобы отказывать своим людям в поддержке? Дилюк молчит. Всего пару раз он до него дотронулся — и вот, пожалуйста. Сказать, что Венти ошибается, Дилюк тоже не может. Хотя бы потому, что Венти не ошибается, а Дилюк толком не умеет врать. Точнее, не так. Дилюк не сумеет соврать Венти, в нынешних обстоятельствах. Венти тоже молчит. Скорее всего, решил не пытать вопросами и не выжимать ответов, но Дилюк совсем не уверен, что благодарен ему за это. Вполне вероятно, что допрос с пристрастием мог бы что-то сдвинуть в сознании Дилюка. В какую-то более продуктивную сторону. Вместо этого он снова и снова, в сотый раз уже, думает о том, что Венти — архонт. Венти не обращает на тягостное молчание Дилюка никакого внимания. Он взбегает по холму вверх, раскинув руки, и будто умывается на бегу утренним ветерком — или пьёт его, как любимое им вино. — Я подниму нас, — зовёт он Дилюка, — отсюда спланируем прямо к твоей винодельне. Действительно, это должно сработать. Просто с холма, не слишком крутого, планировать проблематично, но Венти совершенно точно знает все точки Мондштадта, которые можно использовать, чтобы добраться куда-то быстрее при помощи крыльев. Ну, ладно, подобия крыльев. Хотя у него-то имеются и настоящие, да? Венти никаких настоящих крыльев, разумеется, не демонстрирует. Разворачивает обычные, ненастоящие, зато известные каждому первому жителю Тейвата. Да и элементом своим на взгляд стороннего наблюдателя он управляет так же, как и все, кто владеет глазом. Интересно, думает Дилюк, а вот этот глаз, который у него — он вообще фальшивый, чтобы обманывать обывателей, будто всё, как обычно, или всё-таки настоящий и Венти на повседневной основе пользуется только им. Незачем, наверное, как-то иначе, когда нет никакой войны архонтов и не нужно никуда лететь сломя голову на своих настоящих крыльях. Летят — планируют, то есть, конечно — они молча, но в воздухе в принципе трудно разговаривать из-за бьющего в лицо ветра. К тому же, пришлось бы кричать, ведь расстояние между ними должно быть достаточным, чтобы ненастоящие крылья не задели друг друга и не сломались ненароком. Дилюк думает о том, насколько низко он готов пасть. Достаточно ли, чтобы спросить Венти обо всём этом: об интонациях смеха архонтов, о фальшивых глазах, об огромных крыльях, о том, о чём архонты мечтают, чего желают, чем они живут. Они приземляются на территории винодельни, и Дилюк, вместо того, чтобы обо всём этом спрашивать, говорит: — Я иду спать. А ты, мол, как сам знаешь. В конце концов, Дилюк ведь его на аркане с собой не тащил. И с чего вообще Венти взял, будто с ним будут возиться. Дилюк хочет спать, а не развлекать напросившегося в гости Венти. По ощущениям сна не было уже третьи сутки. А может, и не по ощущениям, Дилюк припоминает с трудом. — Сыграть тебе колыбельную? — смешливо фыркнув, заботливо уточняет Венти. Нет, в самом деле, заботливо, это не издёвка и не подшучивание. И опять Дилюк поражается тому, как это обычный на вид бард способен сочетать в себе эти несочетаемые интонации, мимику, жесты, вот это всё, нечеловеческое какое-то. Ведь совершенно точно, если бросить беглый взгляд, и не заметишь ничего. Никто ничего не заметит, просто посмотрев на Венти. Но если начать внимательно приглядываться и прислушиваться — вот как Дилюк последние пару дней… Он окончательно вспоминает, что не спал примерно столько же и есть шанс, что это всё от недосыпа, конечно же. Поэтому, ничего не ответив Венти, Дилюк невежливо отворачивается и уходит в дом. К его удивлению, спустя какое-то время Венти и вправду начинает играть. Едва слышная мелодия сквозь стены и двери каким-то невероятным образом просачивается в спальню, не теряя ни звука своей стройности, даже несмотря на все преграды на её пути. Дилюк боялся, что бессонница не отпустит и сегодня, что звук будет раздражать, что всё сложится из рук вон плохо, но в итоге он засыпает, не успев даже толком коснуться головой подушки. Когда он просыпается, за окном темно, волосы невероятно взлохмачены, а ещё очень хочется есть. Дилюк не может даже сообразить, спал ли он хоть раз в своей жизни настолько крепко. В самом раннем детстве, разве что. Приведя себя в порядок, Дилюк спускается в главный холл — и обнаруживает за большим парадным столом, который стоит здесь в основном для красоты, Венти. Тот бесцеремонно ест руками из большой миски порезанные кусочками яблоки. И настолько эта картина восседающего за дорогим огромным столом городского уличного барда, считай, бродяги с большой дороги, нелепа, что Дилюк прыскает со смеху. Не очень громко, весьма сдержанно, но из него, видно, после того, как он отоспался, хорошее настроение так и прёт. Совсем подавить смех не выходит. Венти замечает его и тоже смешливо фырчит в свою яблочную миску. Затем машет рукой приветливо, подзывающе, будто теперь это его дом, а Дилюк просто проспал тот момент, когда Венти освоился настолько, что всё вокруг поверило в смену хозяина. — А где все? — не удержавшись от соблазна и подцепив кусочек яблока, спрашивает Дилюк. Венти провожает украденный у него кусочек завистливым взглядом. Но Дилюк и правда очень голоден. — Спят? — вопросом на вопрос отвечает Венти. — Сейчас середина ночи. Кто-то, наверное, где-то на винодельне и не спит, но они точно не здесь. — Надеюсь, сам я спал не больше суток, — мрачно хрустит яблоком Дилюк. В принципе, у него нет в последнюю пару недель никаких срочных дел. Напротив, всё как-то изнуряюще тихо и мирно, так что он мог бы позволить себе проспать хоть три дня подряд. Только всё-таки — не может. — Чуть меньше, — улыбается ему Венти. Очевидно, напрочь забыв о яблоке, потому что улыбка его настолько светлая, какая-то воздушная, небесная и лучезарная, что Дилюка изнутри настигает то самое ощущение свободного падения, которое бывает, когда прыгнешь с утёса, чтобы раскрыть ненастоящие крылья уже в полёте. — Мой трактир, — несчастно стонет он себе под нос, чтобы как-то приглушить это ощущение и отвлечься. — Думаю, к себе на работу ты уже опоздал. Венти, продолжая улыбаться, заинтересованно подпирает ладонью подбородок и ненавязчиво разглядывает Дилюка снизу вверх. Тому не так уж нужно бывать в своём трактире непременно каждую ночь. В последнее время просто так получалось, что Дилюк постоянно там околачивался. Даже не работал уже, а именно что околачивался. Всё-таки трактир в городе. Усилием воли Дилюк отмахивается от мыслей о том, что в городе у него больше шансов оставаться в курсе событий — всех событий, каких только можно, — и закусывает губу, снова нашаривая взглядом яблоки. — На самом деле я умираю, есть хочу, — признаётся он Венти. — На кухне есть еда, — оживляется тот. — Есть шанс, что она ещё тёплая. Он даже подмигивает Дилюку, прежде чем вскочить и убежать с миской на кухню. Дилюк следует за ним, теперь думая о том, что вообще-то он должен быть хоть немного ошарашен тем, насколько Венти ведёт себя непосредственно, в чужом доме. Но он не ошарашен нисколечко. Венти же архонт. — Ладно, — вздыхает Дилюк, присаживаясь на кухне за маленький, в отличие от парадного, стол, — признавайся, как тебе удалось уболтать всех оставить тебя в доме. Посреди ночи. Да ещё с яблоками. Деловито копающийся с посудой Венти бросает короткий удивлённый взгляд на Дилюка, а потом ставит перед ним миску с тушёной картошкой и овощами. Обычное блюдо обывателей. Должно быть, остатки с ужина. Дилюку, разумеется, приготовили бы что-нибудь другое, более изысканное. Но есть что-то невероятно трогательное в том, что Венти его кормит. Пусть даже не своей едой. Пожалуй, тут важно просто проявление заботы. По крайней мере, Дилюку кажется, что он испытывает какие-то сложные и смешанные, но приятные чувства именно из-за этого. — Так что ты им сказал? — настаивает Дилюк. Настаивает на ответе не вопреки приятным чувствам от проявленной заботы, а скорее благодаря им. Дилюку невероятно хочется как-то увеличить количество Венти. Теперь, после того, как он не ушёл. Его голос, наверное, может в некоторой степени удовлетворить это желание. — Ничего? Твои люди же видели, что мы вместе вернулись, — Венти пожимает плечами. — Я сыграл им — и им понравилось. Он вдруг бросает свой невинный тон, ухмыляется, подпирая подбородок ладонями, и уточняет: — Ты же знаешь, я обычно за это деньги беру. — А говорил, что мне играешь, — скопировав жест Венти, нарочито капризно тянет Дилюк. Это почти невольно происходит, он обычно так себя не ведёт. Но Венти на него влияет. Хочется ему не то подыграть, не то с ним поспорить. — Имеющие уши — слышат! — разводит руками анемо архонт, как бы демонстрируя этим жестом, что он-то тут совершенно точно ни при чём. Дилюк опускает голову, признавая «поражение», и пропускает короткий смешок. Венти, видимо, способен навеять не только крепкий сладкий сон, но и хорошее настроение. И ещё — еду под нос подсунуть голодному. Кто бы подумал? Всё же Дилюк гораздо больше привык его видеть за барной стойкой с выпивкой. Но, видимо, архонтова природа такова, да? Такова — что они лучше людей. Дилюк ест. Венти хрустит остатками своих яблок. Среди ночной тишины и полумрака, царящего в доме, тихий поздний ужин на двоих кажется даже каким-то уютным. — Так что? — выждав время и отодвинув пустую миску без яблок, спрашивает Венти, когда Дилюк заканчивает со своей трапезой. — Ты чувствуешь себя лучше? Будешь делиться тем, чем так хотел со мной поделиться? Дилюк мрачнеет. — Венти, я, — с трудом подбирает слова он, потому что не знает, как такое говорить, — наверное, не должен ни о чём рассказывать. Венти молча ждёт и так же молча разглядывает Дилюка. — Я хочу сказать, это не совсем мои переживания. Не моя тайна. Нет, то есть, не то чтобы это… Я боюсь… я думаю… Забудь. Прими мою благодарность. За твою музыку, за навеянный ею сон. Но я не смогу объяснить, что… Дальше Дилюк запинается. — Что ты влюбился в гео архонта и нынче места себе не находишь именно по этой причине? — заканчивает за него фразу Венти, которому, очевидно, надоедает ждать. Его вопросительные интонации — дань вежливости. На самом деле, он даже не спрашивает. Так, констатирует факт. Совершенно походя, буднично. Это для Дилюка всё переворачивается, мир схлопывается вокруг с оглушительным треском моментного испуга, насколько и кому ещё это очевидно так, как Венти, а сам Венти при этом лишь небрежно зевает. — Да, — совершенно бесцветным голосом подтверждает Дилюк. Отрицать и открещиваться он, конечно, не будет. Это совсем некрасиво. Просто… — Не понимаю, — медленно тянет Венти, подпирая рукой то одну щёку, то другую и продолжая буравить неотвратимо бледнеющего Дилюка взглядом. — А я-то тут при чём? Да. Анемо архонт, разумеется, зрит в самую суть. Это, второе, действительно гораздо сложнее объяснить, чем признаться в первом. В том, что Венти пришлось озвучить за него. — Ты с ним знаком… так долго, — уставившись в одну точку, тихо сообщает Дилюк. Венти столько знает о Чжунли. Невозможно этот факт просто игнорировать, когда это настолько существенно: все эти бесконечные, по меркам Дилюка, годы. Особенно учитывая, что Венти здесь, в этом городе живёт, сидит за одним с ним, Дилюком, столом и яблоки ест. А Чжунли здесь нет — но между этими двумя всё же были все эти годы. — Ты тянешься ко мне из-за него, — так же медленно проговаривает Венти. Расставляет все недостающие точки над всеми недостающими буквами. Это не удивление. Не постепенное осознавание, когда складываешь отдельные кусочки картинки в целое. Нет, Венти как будто отлично понимает всё это чувство целиком, как будто ему и не надо его достраивать до целой картины и осознавать. Правильно, догадывается вдруг Дилюк, ему и правда не надо, ведь тысячелетние архонты, исходя из сходной логики, разве не станут друг к другу тянуться — по старой памяти, например, из ностальгии, потому что понимают друг друга, как никто. Даже если раньше они были врагами, пройдут столетия, вражда рассыпется от древности, от того, что ни одна причина вражды не может жить так долго, и они потянутся друг к другу, потому что больше ничего не останется от тех времён и тех воспоминаний, кроме них самих. А если они и не были никогда врагами… — Я не имел в виду… — вскидывается вдруг Дилюк, подумавший о том, как это, вероятно, ужасно выглядит со стороны, что он выдал своё влечение, которое даже не в ту сторону направлено, куда можно было подумать, — это не оскорбление! Не должно им быть! Я не хотел, чтобы это звучало так, будто анемо архонт менее важен, чем… то есть… Получается так плохо. Дилюк не может это правильно объяснить. Даже сформулировать толком не может и совсем путается в словах. — Ну… — в голосе Венти вдруг просыпается то самое отсутствующее минуту назад удивление; он снова в упор рассматривает Дилюка, с любопытством, — для начала, это я сказал, а не ты. Что это из-за него. Но… это ведь почти нечеловеческие рассуждения. Дилюк, твоё окружение обычно руководствуется иной логикой. Этот Моракс, — Венти громко и почти презрительно фыркает, — можно сказать, что он испортил тебя. Ай-яй-яй, как некрасиво со стороны такого осторожного всегда гео архонта. Поломал человеку его человеческое мировосприятие. Дилюк стремительно вспыхивает. Учитывая, что только что он упрямо бледнел в попытке, очевидно, сравняться цветом с бумагой, голова у него резко идёт от этого кругом. А главное, он даже не понимает толком, что его смущает так сильно в словах Венти. Он не уверен, что вообще до конца их понимает. Звучит так, будто Венти просто решил посмеяться над какой-то только одним им, архонтам, понятной шуткой. Но учитывая, что шутка включает в себя сарказм, направленный на Моракса, которого здесь нет и который не может ответить, его слова, наверное, могли бы разозлить Дилюка. И всё-таки Дилюк скорее смущён. А Венти вдобавок вскакивает на ноги, хватает его за руку и куда-то тащит за собой. — Идём, — зовёт он. Дилюк идёт. А что ещё он может сделать? Сбежать от Венти, за которого сам так рьяно цеплялся? Неслучайно же цеплялся. Хотел урвать себе немного своей одержимости из смежного с ней сосуда. Только сосуд решил сам на него пролиться всем своим содержимым. — Это же твоя спальня? — уточняет Венти, бесцеремонно впихивая Дилюка в комнату. В коридорах темно, но да, он не ошибся, это действительно спальня Дилюка. Тот здесь спал всего какой-нибудь час назад. В комнате ещё витает остаточное ощущение сонливости. Неубранная кровать в тусклом свете прикроватной лампы выглядит почти неприлично, со всеми её разбросанными подушками и чуть примятой простынью. Зря, наверное, он так неаккуратно её бросил. Даже если есть хотел, мог бы и потерпеть. — Венти, что ты делаешь? — осторожно уточняет Дилюк, отвлекаясь от разбросанных подушек, потому что Венти принимается раздеваться прямо на ходу. Пока Дилюк договаривает фразу, Венти добирается до кровати и умудряется выпутаться из тех деталей одежды, в которых у него застряла голова в процессе раздевания. Выдохнув, Венти валится спиной на кровать и смеётся. Затем поворачивает голову и смотрит на Дилюка: — Если честно, — признаётся он, — иногда я чувствую, что внутри всех этих слоёв ткани, мне не хватает воздуха. Дилюк осторожно приближается и садится на край кровати рядом. Наверное, сделав таким образом то, чего делать не следовало. Но у Дилюка всё-таки есть оправдание: всё это так неожиданно, что он вполне искренне думает — недолго, впрочем, — будто у Венти что-нибудь заболело или ему стало плохо. Венти чуть поворачивает голову, скашивает взгляд, тянется и берёт Дилюка за руку. — Ты… хочешь спать? — неуверенно уточняет Дилюк. — Нет, я решил затащить тебя в постель. Дилюк молчит. Пытается сглотнуть, но у него не очень хорошо выходит. Полураздетый Венти смотрит на него широко распахнутыми глазами, лёжа на спине, снизу вверх. Да, пожалуйста? Нет, не надо? Венти терпеливо ждёт его реакции. — Зачем? — тихо спрашивает Дилюк. — Ну, я такое не пропущу, — так же тихо и очень серьёзно отвечает Венти. Дилюк понимает, что замер в одной позе почти не дыша, и заставляет себя пошевелиться. Отбирает у Венти свою руку. Венти легко переворачивается на живот, приподнимается, садится, подобрав под себя ноги, и спокойно избавляется от остатков одежды. Дилюк таращится на него и снова молчит. — Ты не сказал «нет», — не повышая голоса, Венти переходит в наступление; одно плавное движение, другое — и вот он подполз вплотную, почти лезет на колени. — Дилюк, — Дилюк едва заметно вздрагивает, услышав своё имя — а может, потому что Венти дотронулся пальцами до его щеки и медленно провёл по ней, — рассуждаешь ты как архонт, — сообщает ему Венти, — или пытаешься, по крайней мере. А сделать следующий шаг… — Но я хочу тебя только из-за того, что ты был с ним, — не выдержав, перебивает Дилюк, почти возмущается. Венти подаётся назад, торопливо закусывая губу, чтобы не рассмеяться, но улыбка и смешливый звук всё равно пробиваются. — А, значит, всё-таки хочешь. У меня почти не было сомнений, но всё-таки ты прямо так не сказал. — Венти, — бормочет Дилюк, чувствуя, как к щекам приливает кровь. — Хочешь, я приму его облик? — Нет! — вскидывается Дилюк испуганно. Испуганно, потому что голос внутри его головы в первую же секунду, прежде чем удаётся его заткнуть, отвечает на этот вопрос ещё громче: да! Венти даже отшатывается, настолько экспрессивно это «нет» звучит и выглядит. — Я не хотел задеть твоё самолюбие, — подумав, осторожно сообщает Венти. — А ты ведь был — с ним? — вдруг быстро выпаливает Дилюк. Само вырывается. Он просто подумал, что зря ляпнул, не зная наверняка. Потом подумал, что не может ошибаться, потому что уже столько раз прежде это крутил в голове так и эдак. А потом подумал, что нехорошо, будто Венти посчитал, что задел его самолюбие, хотя дело не в этом, а в пресловутом внутреннем «да». И подумал, что надо как-то перевести тему. В общем, само вырвалось. Возможно, ещё и потому, что Дилюку просто с самого начала хотелось услышать прямой ответ на этот вопрос. Венти не просто отвечает, он подчёркивает, глядя ему прямо в глаза: — Спали ли мы друг с другом? Конечно. Ты не ошибаешься. Полагаю, в последнее время ты себя настолько перегрузил размышлениями и анализом, что, в общем, сделал все выводы об архонтах, какие только мог. Все их. Правильные в том числе. Я, между прочим, всегда восхищался этой способностью людей, знаешь? У Венти какой-то свой интерес, смутно понимает Дилюк. Своё какое-то неодолимое влечение. А ещё, Венти прав. Дилюк действительно думает в последнее время именно об этом, только об этом, непрерывно, постоянно, держит в голове всё, что знает об архонтах, вертит так и эдак. А знает он немало. В его распоряжении всегда было столько книг, столько информации. Венти делил с ним постель. Сам подтвердил только что. Теперь Венти, пользуясь тем, что не услышал пресловутого «нет», лезет прижаться к Дилюку теснее. Никто его не заставляет. Дилюк будто наблюдает почти со стороны, почти растерянно, как это происходит. Вот руки Венти на его плечах, на груди. Вот они лезут под одежду. Лёгкий нажим, Венти его чуть-чуть подталкивает — и Дилюк ложится на спину. Невозможно отрицать, что Венти безумно красив, особенно, наверное, когда так себя ведёт. Но он архонт. Конечно, он красив — и ещё что-то, и всё на свете. Дилюк думает об этом, поймав пальцами тонкую косичку его волос и уставившись на неё, как на какое-то чудо. Мягкие, приятные на ощупь волосы, но в общем-то ничего необычного, если не считать цвета, который вообще-то может просто быть делом рук алхимиков, замешавших подходящую краску. Дилюка от этой близости всё равно кроет чем-то, похожим на похмелье. Голова кружится, даже несмотря на горизонтальное положение. Он закрывает глаза и трёт веки ладонью. Похмелье. Ну, конечно, это же Венти, а Венти вполне может быть просто пьян. Дилюк мог не заметить, из-за того, что постоянно отвлекается на все эти свои внутренние размышления об архонтах. Кроме того, Венти всегда пьян иначе, чем все, кого Дилюк знает. Иначе, чем люди, то есть, но это если говорить о его внутреннем состоянии. А тело, наверное, может вести себя, как… обычное тело? Дилюк путается. Убирает с лица ладонь, чтобы посмотреть на Венти. Тот лежит на нём, вытянувшись, примостив голову ему на грудь, и смотрит. Словно ждёт, когда там Дилюк надумается всласть. — Поцелуешь меня? — спрашивает Дилюк. Его губы — как прикосновение ветра, как попытка поймать нематериальное дуновение ртом. Дилюк тонет в запахе яблок. То есть губы-то вполне материальные, он их чувствует, но аромат сбивает с толку и заставляет голову кружиться ещё сильнее. Нет, вином не пахнет совсем. Но волосы Венти буквально пропитались яблочным духом, будто анемо архонт весь день чистил яблоки, ел их или спал прямо на них, на целой телеге яблок. Даже удивительно, как Дилюк мог не почувствовать этого раньше — Венти же был совсем рядом. Видно, отбрасывал ненужную информацию. До тех пор, пока она не стала для него нужной. Значит, Венти не пьян. Просто и в самом деле преследует какой-то свой интерес. Какой-то очень сильный, особенный, интерес, потому что его лёгкий невесомый как ветер поцелуй вскоре заставляет Дилюка задыхаться от нехватки воздуха. Венти отпускает его губы с сожалением, и Дилюк порывисто дышит. Где-то внизу живота вяло ворочается возбуждение, встрепенувшееся от того, что Венти даёт ему вздохнуть. Будто угли, которые вспыхивают от резкого порыва ветра. В одежде становится тесно, жарко. Дилюк не раздевался, а Венти просто расстёгивал на нём пуговицы, не более. Дилюк почему-то абсолютно уверен, что если попросить Венти, тот хоть разорвёт на нём одёжду в клочья, парой движений. Дилюк почти боится просить. Хотя бы из-за поцелуя. А вдруг он не выдержит архонтовой мощи, задохнётся. Ничего страшного не случилось. Никто его не душил буквально. Более того, Венти по сравнению с ним маленький и лёгкий. Его тельце совершенно точно можно быстро и просто отбросить в сторону. Можно хоть навалиться сверху, прижимая его к кровати, облапать, даже искусать. Венти наверняка поддастся, наверняка не будет сопротивляться — в этом Дилюк почему-то тоже абсолютно уверен. И не будет удушающего ощущения давящей архонтовой мощи, которую, скорее всего, Дилюк просто сам нарисовал себе в своём воображении. Дилюк молчит и шумно тянет в лёгкие воздух открытым ртом. Ждёт, что Венти будет делать. Венти тоже молчит. Но не кажется ни разочарованным, ни даже ожидающим какой-то конкретной реакции или просьбы. Он просто разглядывает Дилюка неотрывно, будто этим заставляет его самого смотреть себе в глаза. Смотреть Венти в глаза очень просто. Они такие большие и яркие, что можно забыть, как это — смотреть на что-либо другое. Наконец, когда Венти, наверное, кажется, что он достаточно Дилюка загипнотизировал, его руки приходят в движение. Они ползут по коже, а одежда будто сама разлетается под его пальцами в стороны. Может, это и правда порыв анемо энергии просто раздувает ткань, уже не стянутую застёжками. Точно Дилюк не скажет. Он понимает, что от таких прикосновений соображение теряется невероятно быстро. Особенно когда Венти слегка задевает его ногтями по животу. — М-м-м, — жмурится Дилюк, сжимая губы. Вроде как рановато ещё стонать в голос. Венти будто ловит этот звук, удовлетворённо выдыхает и кладёт ладонь ему на живот полностью. Ведёт вниз быстро, уверенно, и Дилюк, закрывший рот, опять перестаёт понимать, как это ему раньше всегда хватало воздуха, который он втягивал носом. Сейчас же — явно не хватает. Или ему мешает дышать не закрытый рот, а это захватывающее дух ощущение, волнами накрывающее всё тело от прикосновений к паху. Венти касается как-то по-особенному и удивительно неторопливо. Ничего неординарного он вроде бы не делает, а ещё совершенно спокоен. До того, что его поведение могло бы показаться со стороны даже скучным. Но Дилюка от его неспешных прикосновений всё равно непривычно болтает, будто волны в воде, будто на ненастоящих крыльях его подхватывает встречный воздушный поток и тащит в ту сторону, в которую хочет, не туда, куда Дилюк летит. Точнее, не туда, куда он привык летать. Венти осторожно стаскивает с него бельё. Не полностью, бросает, удовлетворившись видом его члена, облегчённо дёрнувшегося на свободу. Дилюку почему-то неловко. Стоны-то он сдержать может, но тело весьма красноречиво и без этого. По крайней мере, одна конкретная часть тела — невероятно красноречива. Венти облизывает губы и неторопливо вытягивается вдруг у Дилюка на ногах, придавив их своим не слишком внушительным, но всё-таки отнюдь не нулевым весом. Укладывает голову ему на бедро и рассматривает его напряжённый член. Становится ещё более неловко, душно от возбуждения и растерянности, почти лёгкой паники. Дилюк беспокойно приподнимается на локтях. С его члена на его лицо Венти переводит взгляд почти лениво. Хмыкает: — Я знал, конечно, что у тебя есть привычка пренебрегать чисто физиологическими желаниями, но всё же… Дилюк, это не самое разумное отношение к своему телу, уж поверь мне. — Венти, — невнятно бормочет Дилюк, чувствуя себя очень глупо от того, что его ноги прижаты к кровати, член многозначительно стоит как штык, а сам анемо архонт так беззастенчиво его разглядывает. Одновременно со смущением Дилюк хочет задать сразу несколько вопросов по поводу своего тела — или даже по поводу тела самого Венти. У него ведь оно необычное, не такое, как у людей. По крайней мере, не воспринимается им как полученная от рождения данность. Так, может, потому и прав критиковать отношение людей к их телам у него больше. Как у того, кому его собственное тело досталось с боем. На самом деле, Дилюк не знает, как архонты это делают. Меняют себя, получают свои тела. Больно ли им от этого, приходилось ли им драться, чтобы так сделать, — ни в одной книге об этом не сказано. И если бы Дилюк и мог сейчас задать какой-нибудь вопрос, он бы запутался, какой из них важнее. Венти не даёт ему возможности выбирать и распутываться. Он протягивает руку и сжимает ладонь на члене Дилюка. У того, вместо почти заготовленных слов, из горла вырывается вздох с пристоном. Мышцы бёдер напрягаются. Да что там, и ноги напрягаются, и даже пальцы на ногах. По телу пробегает дрожь, сладкая, что то вино, которое так любит Венти. Да ведь он просто трогает Дилюка рукой, ну. Тело Дилюка и разум Дилюка, похоже, действительно не согласны с тем, будто всё так уж просто. А потом Венти добивает: — Он любит так. Делать это — неторопливо и вдумчиво. Дилюку на секунду кажется, будто из него кости вынули и он навсегда разучился шевелиться. Он падает обратно на спину и зажимает лицо ладонями. Щёки горят, почти обжигают, а Дилюк ещё думал, что у него конечности горячие. Венти неторопливо водит ладонью. Дилюк, кажется, плачет. Или не плачет, но точно задыхается — снова — во всхлипах, в стонах, в попытках дёрнуть тазом навстречу и ускорить темп. Кажется, ему всё-таки удаётся произносить какие-то слова, но ещё кажется, они настолько неприличные, что отнимать руки от лица и давать им выход просто-напросто нельзя. Дилюк давится ими, кусает свои пальцы, снова стонет, снова сравнивает происходящее с тем, как неумолимый ветер тащит его за крылья, болтает в воздухе, поминутно заставляя обмирать от ощущения свободного падения, поминутно вводя в полуобморочное состояние. Кончается это полузадушенным вскриком — а ведь он никогда не кричит во время секса, — когда Дилюк выплёскивается, наконец, Венти в ладонь. А потом лежит, оглушённый, пытаясь вспомнить, где вообще находятся границы его тела и как им управлять. Спустя какое-то время, когда все пять чувств более или менее включаются обратно в работу, Дилюк понимает, что тяжёлая возня, наковальней придавившая ему окончательно затёкшие ноги, продолжается. Он приподнимает голову, опять помогая себе локтями, и натыкается взглядом на Венти. На Венти, который, уткнувшись лицом ему в бедро, льнёт к нему всем телом, жмётся, постанывает тихонько, вздрагивает и извивается, отдавливая ему и без того уже нехило отдавленные ноги. Дилюк сглатывает, глядя на эту картину. Венти наверняка не слишком удобно валяться вот так наискосок на чужих ногах и пытаться при этом кончить, но он настолько самодостаточен, что совершенно очевидно — помощь ему не нужна. Да и не успел бы Дилюк, пожалуй, ничего сделать. Венти выгибается в последний раз и замирает перед тем, как медленно расслабиться. Затем он поднимает на Дилюка взгляд и издаёт довольный смешок. Сползает с Дилюка в сторону, кажется, попутно вытерев руки прямо об его голый живот, и тычется ему под бок, будто кот в благодушном настроении, явившийся потереться мохнатой башкой о чью-то подвернувшуюся голень. Дилюк сдаётся и сам жмётся к Венти. Ему нужно ещё немного перевести дыхание. — Ну, как? — спрашивает Венти в тот самый момент, когда Дилюку кажется, что, разомлев, они оба уже уснули. — Напряжение ушло? У него насмешливый голос. Словно ему-то как раз дыхание переводить и вовсе не нужно. И опять у Дилюка складывается впечатление, будто так необычно, как это делает Венти, комбинировать интонации и сказанные слова могут только архонты. То ли он подтрунивает, то ли это забота такая. А скорее всего, всё вместе и ни то, ни другое. У Дилюка покалывает в ногах. — Да, — вдруг понимает он. — Никому не порекомендую делить постель с архонтами, но меня проняло. Венти, фыркнув, смеётся. — Нет, ну, мы всё-таки все разные, — уверяет он. Дилюк думает о том, что, по крайней мере, его больше не будет бессознательно тянуть облапать Венти при каждом удобном и не очень случае. Насчёт Чжунли он, впрочем, не уверен. — Почему вы все ему помогаете? Венти приподнимается и удивлённо смотрит на Дилюка. Вопрос неожиданный. Наглый. Не совсем корректный и довольно расплывчатый, но Венти его понимает и какое-то время молчит. — Почему бы тебе тоже не предложить ему свою помощь? — аккуратно не отвечает он. — Сам увидишь. Дилюк думает, что Эфир ведь даже не архонт — чего вообще о нём говорить. И всё же архонты следуют за ним. Так легко и просто. Это он привёл в Мондштадт Чжунли, а потом увёл — и вот уже сколько дней не приводит обратно. — Ревнуешь, — подмечает следящий за ним Венти. Дилюк думает, что он не просто ревнует, он буквально ревнует всех ко всем. И считает себя обязанным защищать. И… и им как будто это вовсе не нужно. А с другой стороны, Венти ведь прав. Он прямо никогда и не предлагал свою помощь. Не бегать же им за ним с уговорами. — Я не пытаюсь на тебя давить, — не то вкрадчиво, не то вовсе равнодушно добавляет Венти и закрывает глаза, будто и правда решил вздремнуть. Нет, конечно, нет. Их архонт никогда так не делает. Он же буквально архонт свободы. Дилюк чувствует себя почти предателем каким-то. За то, что его так очаровал другой архонт. А дар свой ему вручил и вовсе третий. Венти спит. Почувствовав плечом его ровное дыхание, Дилюк поддаётся какому-то странному порыву, ловит пальцами его растрепавшуюся косичку и тихонько прикладывает к губам. Шепчет почти беззвучно: — Слушаюсь, мой лорд. Чжунли с Эфиром возвращаются в Мондштадт спустя день. С ними и другие сопровождающие, неравнодушные к похождениям Эфира. И все они без всяких колебаний и задней мысли наведываются к Дилюку в его трактир. Он, как всегда, стоит за барной стойкой. Он их ждал.