Есть ли пути отступления?

      Насколько бесстрашным или же безрассудным нужно быть, чтобы по своей воле остаться наедине с человеком, который жаждет не только твоей смерти, но и смерти всех тебе подобных? Ярл Брум, человек, одним своим именем внушающий страх всем гришам. Генерал, собственноручно истребивший тысячи таких, как она сама. Поистине не опасались его либо безумцы, либо чистые оптимисты, всегда верившие в себя и свои силы.       Нина в очередной раз положилась на своё природное обаяние, актёрские навыки, которые за долгое время были отточены до блеска, и на своё везение, казалось, и на шаг не отходившее от неё после того, как она попала в Кеттердам.       «Флирт кружит мужчинам голову» — мужчины таяли под её томным взглядом, таяли от лёгких прикосновений кончиками пальцев к плечу. Готовы были разбиться о скалы, чтобы добиться её благодушия и продолжения этого будоражащего спектакля, который она выстроила для них и только для них. Они хотели сделать ей приятно. Хотели, чтобы она смотрела лишь на них и уделяла внимания лишь им. Готовы были пойти на любые жертвы, чтобы оставаться подольше в её мыслях и быть единственными в её голове. Нина же всегда была умнее, всегда действовала в своих целях и всегда оставляла этих бедных мужчин ни с чем.       Для неё это было не более, чем весёлая игра, чем представление кукловода, который умело дергал за правильные ниточки. Правда конец игры был предсказуем, а потому с каждым разом она становилась всё скучнее. Играть одну и ту же роль было утомительно, но необходимо.       Лишь один мужчина смог зажечь в ней яркий, пылающий жаром огонь. Он сам был подобен льду, средь которого и вырос. Её холодный Матиас, в котором Нина смогла увидеть тепло. В котором она увидела искры и смогла разжечь их сильнее, словно костёр, в который попало несколько капель горючего вещества. А потом он окатил её ведром ледяной воды, выводя из забытия и фантазий. Она чувствовала себя паршиво из-за этого. Но больше всего ей было больно от мыслей, что именно она сделала его таким, каков он сейчас есть. Засадив его в Хэллгейт, она зарубила на корню любые надежды иметь то, что было у них до Кеттердама. Тёплые, светлые и взаимные чувства. Она сделала это ради него, потому как искренне считала, что лучше уж тюрьма, чем смерть. По крайней мере, у неё была возможность его вытащить. А вот с того света ещё никто не возвращался.       Матиас не понимал. Даже после того, как она нашла в себе силы поведать ему об этом. Ей хотелось кричать на весь мир о том, что её вина есть только в том, что она не нашла способ вытащить его раньше, чем через год. Ситуация была безвыходной, и если бы Хельвар не понадобился Казу для исполнения его безумных планов, то он бы гнил в тюрьме по сей день. Он не хотел понимать то, на какие риски она пошла, чтобы он вновь увидел звёздное небо, будучи свободным от кандалов, связывавших руки, человеком. Она всё ещё была для него ведьмой, безбожной девой и ошибкой природы. Матиас всё ещё не считал её ровней человеку. И даже несмотря на то, что ей удалось поселить тень сомнения в его голове насчёт неё и ей подобных, эту тень ослепила его искренняя ненависть к Нине.       Она запретила себе думать о нём. О том, что с ними стало. И обо всем, что ещё могло бы быть, приняв их история другой поворот. Она не хотела думать об этом в тот момент, когда на кон была поставлена её жизнь и жизнь людей, которые прибыли в Ледовый Двор, лелея в груди тёплую надежду о том, что они смогут выбраться оттуда живыми, а после получить свою награду. Её чувства не позволили бы спокойно выполнить свою часть плана, потому как мысли о Хельваре каждый раз выходили ей боком. Она отвлекалась, когда думала об его ледяных глазах, в которых теплилась открытая, чистая ненависть. Это разбивало ей сердце, но и поделать она ничего не могла. Нина не знала, что должна была сделать, чтобы хотя бы немного изменить его отношение к себе. Но в мыслях всегда крутился один и тот же ответ — ей нужно было не родиться гришом. Нина всем сердцем полюбила дрюскеля, а он, в свою очередь, был готов размозжить ей череп о первую попавшуюся стену. Хельвар всегда был человеком чести, но его честь заканчивалась там, где начиналась верность Родине. Она никогда не стала бы для него чем-то большим, чем нечистивой ведьмой, что может убить кого-либо движением руки.       Нина для него не больше, чем монстр.       Идя рука об руку с Брумом, Нина не могла думать о чём-либо, кроме как о безрассудстве, которое сейчас ею движет. Она осталась одна рядом с человеком, который уничтожает ей подобных лишь потому, что они существуют. Лишь потому, что не понимает их природу и презирает их силу.       «Даже то, что ты ходишь по земле, уже оскорбительно» — сказал он однажды, обращаясь к гришу, сидящему рядом с ней и понимающему, какая участь его ждёт.       — Мы идём в сокровищницу? Хотите озолотить меня? — Нина кокетливо провела подушечками пальцев по мужскому плечу, ослепительно улыбаясь. Ей было противно это представление. Она бы с удовольствием убила Брума на месте. За то, что он сделал с гришами. За то, что селил ненависть в детях, обучал их искусству убийства. Нина скорее бы предпочла раскроить ему череп, нежели идти вместе рука об руку.       — Вряд ли такая девушка, как Вы, Нина, нуждаетесь в богатстве, — усмехнулся её спутник, замедляя шаг.       В этой усмешке она четко расслышала наслаждение — неподдельное, животное. Нина позволила себе подумать, что ситуация идёт точь-в-точь так, как ей и было нужно. Но её ошибка была колоссальной. Она позволила себе отвлечься, забыла об осторожности, уверенная в своём триумфе.       Послышался лишь тихий скрип двери, но произошло всё за считанные секунды. Толкнув Нину вглубь камеры, Ярл Брум захлопнул железную дверь, отрезая её от внешнего мира. Он поймал её в свою клетку, пока она думала, что ведёт его в свою.       — Нет! — вскрикнула она и принялась колотить по двери. Нина тут же вспомнила все слова Зои Назяленской о том, насколько она безрассудна. Насколько легко её будет поймать. Зеник всегда спорила с ней из-за этого, никогда не верила ей и никогда не признавалась, насколько эти слова её ранят. Но теперь она поняла, что Зоя всегда была права на её счет. Голос Назяленской вихрем пронёсся по сознанию, и Нина остро ощутила всю тяжесть своего положения. Но также она поняла, что у неё нет путей отступления. Она не сможет выбраться.       — Меня поражает ваша наивность. Ты действительно думала, моя дорогая Нина, что я не запомнил тебя тогда, на корабле? — он заглядывал ей прямо в глаза, выискивая там, как предполагала Зеник, её страх. Ей стало намного противнее, когда он с удовлетворением улыбнулся, найдя её безудержный, животный ужас. Она была зверем, которого загнали в клетку. — На что ты надеялась, девчонка? — засмеялся он.       — Открой эту чёртову дверь, ублюдок, или я заставлю тебя захлебнуться собственной кровью! — кричала она, уповая на свою силу. Уповая на то, что она ещё может спастись.       Брум ненадолго замолчал, после чего покачал головой и тяжело вздохнул, словно ему было в тягость просто стоять рядом с Ниной, даже когда она была в сооружённой им клетке. Несмотря на то, что он заточил её в камеру, Брум думал, что она — бесполезная трата его драгоценного времени.       Пауза продлилась недолго. Решив прервать молчание, он сказал отчетливо, так, чтобы у неё не было возможности не услышать:       — Матиас, может у тебя получится её угомонить?       Нина в изумлении уставилась за спину Брума, видя за ним знакомые очертания мужского тела.       Она не верила. Не ожидала, что Матиас сможет предать не только её, но и всю их команду. Одновременно с этим она понимала, что, возможно, в нём никогда и не было готовности идти с ними до конца, помочь им выбраться из Ледового Двора. Предательство Матиаса открыло ему дорогу к свободе и без той ничтожной бумажки от Каза. Всё это изначально вело к их провалу, а впоследствии — смерти.       Есть ли выход из этой клетки? И если всё же есть, то сможет она выбраться живой?       Брум сделал несколько шагов в сторону, открывая Матиасу больше пространства. Лицо Хельвара не отражало ни его мыслей, ни его эмоции. Он смотрел на неё пустыми глазами, не выражающими ничего: ни злости, ни печали, ни сочувствия. Ему было всё равно на то, что её здесь ждёт. Ему было всё равно на всех тех, чьи жизни он погубил этим действием.       Нина поймала себя на мысли, что это совсем не тот Матиас, которого она когда-то знала. И ей стало только больнее от мысли, что таким он стал из-за неё.       — Что ты наделал? — спросила она. Голос показался чужим. Нина говорила тихо, страшась за свою жизнь. Её голос заметно дрожал из-за бушующего в ней страха за тех, кто пришёл сюда вместе с ней. Она могла лишь надеяться на то, что они, в отличие от неё, ещё смогут найти путь к свободе. Вернуться на улицы Кеттердама и больше никогда не ступят на территорию Фьерды. Её голос был надломленным из-за чувства вины, смешанным с ненавистью в сторону человека, стоящего сейчас перед ней.       Нина хотела бы, чтобы их история закончилась по-другому.       — Я сделал с тобой то же, что и ты со мной когда-то, — он всмотрелся вглубь камеры, оценивая её. Улыбка заиграла на его губах. — И надеюсь, что тебе придутся по вкусу здешние пытки, Нина. Я никогда не желал тебе зла прежде, но ты заставила меня мечтать о том, чтобы сомкнуть руки на твоей лебединой шее. Всю дорогу сюда я помнил лишь то приятное ощущение, когда твой пульс медленно сходил на нет. Ты ведьма, Нина. Не человек. И ты уж точно не заслуживаешь места в этом мире.       После сказанного Матиас отошёл от камеры. Она смотрела в пустоту, надеясь, что это лишь их с Казом план. Надеясь, что Хельвар не оставит её здесь одну. Одну в этой клетке, одну с Брумом и одну в этой стране.       — Нам ещё предстоит поговорить, Нина. Хотя не уверен, что ты сможешь связать хоть пару слов в тот момент, — Брум.       Она чувствовала себя так, будто из неё вырвали душу, поместив на её место пустой мешок с воздухом. Несмотря на то, что произошло с ними за это короткое время, она не ожидала предательства. Острый нож вошёл слишком глубоко и слишком неожиданно, причём не в спину, а прямиком в грудь, разводя мягкие ткани и пробивая сердце. Ей хотелось кричать и вопить. Ей хотелось вырвать Бруму сердце и скормить его ему же. Ей хотелось выцарапать ему глаза.       «Я сделал с тобой то же, что и ты со мной» — это была правда. Она разбила его, уничтожила его суть и заставила грезить о мести. И она знала, что он никогда не был таким до неё.       Этой ночью, беспокойной, отвратительной и холодной, ей снилось, как он назвал ей своё имя.       Продрогшая до самих костей после барахтанья в ледяной воде, она услышала стук собственных зубов. Матиас накинул на неё шубу, надеясь, что это поможет ей согреться.       — Да от тебя отвернуться нельзя, дрюсье, — улыбнулся он. — Я Матиас.       — Нина, — ответила она тогда.