Под керосиновым дождем

      Доски причала дрожат под его ногами, а мерный стук трости далеко и гулко разносится над водой.       Каз не скрывается. Он идет открыто и спокойно, слишком спокойно, не признаваясь даже себе самому, что изо всех сил старается оттянуть момент встречи. В этот час в доках ещё оживленно: матросы задиристо перекрикиваются под ругань своих капитанов, и огни освещают со всех сторон его темную, закутанную в неизменное пальто фигуру.       Казу неуютно здесь. Это не его мир. Слишком много сырости, слишком много людей, слишком много воды…       Он точно знает, куда он идет — к изящному быстроходному двухпалубному судну. Небольшому, но уже заслужившему громкое имя.       «Кара Таше» — рожденный из бури, освободитель, надежда рабов… Каз помнит, что когда-то этот корабль звался по-другому. «Черное крыло» — его последнее напоминание Инеж о том, откуда она.       Ему не жаль смененного имени, у Инеж могло быть немало причин для этого, но чужие инородные слова горчат на языке и заставляют с омерзением сплевывать в темную, пестрящую отблесками городских огней воду.       Трап опущен, словно его ждут. Но едва лишь Каз делает шаг к борту, как перед его носом шлагбаумом опускается лезвие здоровенного палаша, и высокий смуглый сулиец заслоняет собой проход. — Мы не пускаем сюда кого попало, — он нагло ухмыляется, глядя на Каза сверху вниз. — Должны быть веские причины, чтобы попасть на борт «Кара Таше»! — Вот как, — Каз слегка постукивает по доскам кончиком трости и выжидательно оглядывается по сторонам. Он бы мог попробовать скинуть этого верзилу в воду, но с тем же успехом может оказаться разрубленным пополам. Не совсем то, с чего хотелось бы начинать дипломатические отношения. — Ну так что? — сулиец уже откровенно насмехается над ним. — Не поведаешь, зачем пришел сюда? А, парень? — Увидеть вашего капитана, — ровно отзывается Каз. — А капитан захочет тебя видеть? — издевку в голосе сложно не заметить, но однозначного ответа на этот вопрос у Каза нет. Он не предупреждал Инеж о своем визите, да и порыву отправиться сюда поддался почти импульсивно. Почти. — А ты спроси, — Каз говорит это почти без эмоций, но сулиец отчего-то напрягается еще больше. — Шел бы ты отсюда, парень, — почти дружелюбно говорит он. — Пока еще можешь… ходить.       Не то чтобы Каз этого хотел, но желание силой пробиться на этот чертов корабль нарастает неукротимым штормом, однако он лишь складывает руки на трости и кивает, признавая поражение. — Ладно. И делает шаг назад, отступая. — Менах! — по палубе, гулко стуча босыми пятками, к ним бежит девчонка. — Танта кудэ ибрахам! Талахаси мэна тахар даялэ! Пусти его! Он — тот человек, насчет которого распорядилась талахаси! — она останавливается и упирается ладонями в колени, пытаясь отдышаться. — Так это тот самый? — сулиец усмехается и неохотно освобождает проход. — Он не слишком-то похож на ублюдка с ловкими руками! Осторожнее! — он нехотя выставляет руку, когда Каз спотыкается и чуть не падает. — Скорее на того, кто способен запутаться в собственных ногах! Шагай аккуратнее!       Каз слегка растерянно улыбается, с благодарностью кивает сулийцу и оборачивается к девчонке. — Я отведу тебя к талахаси! — говорит она и манит его за собой. — Не обижайтесь, мистер Бреккер. Менах у нас грубоват на язык, но в бою ему нет равных. — Ублюдок с ловкими руками? — с усмешкой переспрашивает Каз, когда сулиец остается в нескольких шагах позади. — Сложности перевода. Менах не слишком хорош в керчийском, — девчонка улыбается краешком губ. Необычайно бледных. Она вся видится неестественно бледной. Белые кудрявые волосы кажутся в темноте смутной неясной дымкой, белые же брови и ресницы даже не разглядеть на почти восковом лице. — Кто такая талахаси? — спрашивает Каз. — Капитан Гафа. Мы называем её «талахаси» — освободительница, — девчонка поднимает руку. — Знаете, что значат эти татуировки? Каз морщится. — Тебя перепродавали несколько раз, сначала Танте Хелен, затем в бордель попроще, затем выкупили, как особо редкий товар. Верно? — Мне было одиннадцать, — девчонка вздергивает подбородок. — Я была эксклюзивным товаром, не для каждого… — Догадываюсь, — равнодушно отзывается Каз. — Полагаю, ты с судна «Золотая лилия»? Капитан Гафа освободила тебя и теперь ты готова отдать за нее жизнь. Тебе пятнадцать, верно? — А вы неплохо осведомлены, мистер Бреккер, — девчонка щурится, как дикая кошка. — Кстати, почему вас называют Грязные Руки? — Спроси у капитана Гафа, — пожимает плечами Каз, неторопливо двигаясь в такт ее шагов. Девчонка до сих двигается пугливыми перебежками, словно ждет неожиданного удара. — Спрашивала, — девочка пожимает плечами. — Она ничего о вас не говорит. Никогда. Только то, что вы — друг нам. — Я бы тебя не выкупил, — спустя несколько минут молчания, пока они спускаются в трюм, произносит Каз. — Ты — бесполезное вложение средств, я бы не стал освобождать тебя… Поэтому меня так называют. Девчонка растерянно моргает. — Тебе стоит быть бесконечно преданной капитану Гафа, твоей талахаси, — Каз наклоняется ближе и совсем тихо шелестит ей на ухо. — Потому что если ты когда-нибудь её предашь, я найду тебя. И тогда вся твоя предыдущая жизнь покажется тебе безобидной сказкой… Каз выпрямляется и перекидывает трость из руки в руку. — А теперь отведи меня к капитану Гафа, — велит он.       Девочка протягивает руку, указывая на дверь каюты в конце коридора, и испуганно, по стеночке огибает Каза, стараясь оказаться от него как можно дальше. — Стой! — окликает её Каз и, когда она оборачивается, бросает ей большой кошель из темно-фиолетовой кожи. — Верни его Менаху. Девчонка ловит на удивление ловко, одним четким движением, и растерянно переводит взгляд с Каза на кошелек в собственных руках. — И поэтому тоже, — подмигивает ей Каз. — Грязные Руки.       Девчонка бесшумно исчезает, растворяясь в корабельной полутьме.       Каз остается один.       Он сглатывает, пытаясь избавиться от внезапно возникшего комка в горле. Он уже пришел сюда. Он уже здесь, рядом, всего лишь в десятке шагов от неё. Они кажутся непреодолимым расстоянием.       Что его ждет за этой дверью? Каз подходит ближе, касается перчатками ручки, глубоко вдыхает, кляня себя за нерешительность. А затем остервенело стаскивает перчатки с рук и заталкивает их в карман. Он справится, он сможет. Он не позволит тому, что случилось полгода назад, сломать его. Его не сломала Бочка, и это не сумеет. Нельзя прятаться вечно.       Он должен хотя бы знать, противен ли он Инеж. И если да, то… тогда он наконец смирится.       Каз толкает дверь и ошеломленный застывает на пороге.       Блестящие ручейки воды стекают по золотистым плечам, наперегонки бегут по смуглой спине, испещренной тонкой сеткой шрамов. Черная гладь волос переливается в неровном блеске зажженных свечей. Инеж прекрасна…       Каз замирает при мелодичном звуке её голоса: — Малена, ты?..       А в следующий миг над его головой вонзается нож, всколыхнув смертельным дыханием волосы. — Каз? — Инеж…       Каза едва ли может смутить даже самая разнузданная оргия, однако сейчас он не знает, куда деть глаза. Инеж совершенно обнажена перед ним. Смотрит на него без всякого страха или смущения, и только еще один нож в её руке говорит о том, что она всегда настороже. — Располагайся, — Инеж спокойно кивает в сторону небольшой кушетки. — Только закрой за собой дверь. Пальто тоже можешь снять. Здесь жарко.       Каз так и делает. Здесь действительно жарко. Настолько, что у него горит лицо и потеют ладони. Он внезапно понимает, что никогда не знал Инеж до конца.       И никогда не видел полностью обнаженной.       У нее гибкое тело. Он всегда знал это, но никогда не думал, что без одежды это смотрится настолько… иначе. Волнующе, необыкновенно, изумительно.       Когда Инеж нагибается за выпавшей мочалкой, ему кажется, что он больше никогда не сможет вдохнуть. Сердце колотится как бешеное. И совсем не как при приступе. Он знает, что такое желание, и даже испытывал его когда-то, но никогда доселе не чувствовал его так явственно, так полно.       Инеж ведет себя так, словно его здесь и нет, и продолжает прерванное мытье: проводит мочалкой по плечам, по длинным изящным рукам, по небольшой красивой груди. Темные соски контрастно выделяются на золотистой коже и блестят в мыльной пене. И от этой картины перехватывает дыхание.       Каз гадает, как она может быть так спокойна. Неужели она не осознает, какое впечатление производит на него? Или наоборот, одного его она и не боится, потому что знает, что Каз не опасен в этом смысле, что он бесполезен, как мужчина… — Подай мне ковшик, — Инеж оборачивается, и Каз несколько секунд вглядывается в её темные глубокие глаза, пытаясь найти в них для себя ответ, прежде чем подхватывает небольшой металлический ковшик с деревянной ручкой и подает ей. Инеж благодарит кивком и забирает его так аккуратно, чтобы не коснуться Каза даже случайно. И это неожиданно задевает. — Помочь? — это вырывается само собой, но Каз делает вид, что так и было задумано. — Полей мне на голову, — Инеж с легкой улыбкой возвращает ему ковш. — Одной рукой неудобно промывать волосы.       Он тоненькой струйкой льет воду ей на макушку, и Инеж выгибается, подняв руки к голове и подставляя лицо под воду.       Каз представляет, что мог бы наклониться бы сейчас, обхватить её затылок одной рукой, пропуская пальцы сквозь густые пряди волос, прижать к себе и целовать эти мокрые алые губы до полнейшего умопомрачения. Он бы мог прижимать её блестящее от воды тело к себе, пока его белая рубашка не промокла бы насквозь и не начала липнуть к телу. Возможно, тогда бы они сняли её вдвоём…       Если бы он был нормальным. К сожалению, об этом приятно лишь мечтать.       Каз не двигается, пока в ковшике не заканчивается вода, тогда он отходит за новым. Инеж перебрасывает все волосы на одно плечо и наклоняет голову, сосредоточенно разбирая мокрые пряди проворными пальцами. Это выглядит так… по-домашнему, что Каз останавливается на полпути, завороженный увиденным.       Пожалуй, это самое нормальное из всего, что они делали. Самое мирное, по крайней мере. Никто из них не ранен, не умирает и не находится в смертельной опасности. Пока… — Ты не боишься меня? Инеж поднимает взгляд и Каз кивает, имея в виду её наготу: — Будучи такой… — Я тоже борюсь со своими страхами, — Инеж забирает у него ковш, и на сей раз ее ладонь едва-едва, самым краем касается его, почти обжигая. — Иногда это даже приятно. Ты должен перестать бояться, Каз.       Он не отвечает, а после и вовсе отворачивается, бездумно глядя в пламя свечей. — Я говорю не про твои перчатки. Но если продолжишь бояться собственных страхов, то никогда не сможешь обмануть их. — Очередная сулийская мудрость? — едко спрашивает Каз, слыша, как она переступает бортик жестяной ванной. — Просто наблюдение, — Инеж обходит его по кругу, с ее волос срываются маленькие капли воды, бьющие по его рукам словно невидимый хлыст. — Я нравлюсь тебе такой, Каз? — И что я должен ответить? — раздраженно отзывается он, стараясь смотреть поверх её головы. — Можно правду, для разнообразия, — Инеж хмыкает и скрывается за небольшой ширмой. — Мне приятно нравиться тебе, если тебя это утешит. Раньше я бы сбежала в слезах. — Я не ожидал застать тебя в таком виде, — Каз неопределенно обводит пространство рукой. — Полагаю, приличный человек должен был бы извиниться. — Возможно, — полностью одетая Инеж показывается из-за ширмы, подходит к накрепко прикрученному к стене столу и принимается методично и бережно раскладывать ножи по многочисленным карманам. — Ты не самый приличный человек, Каз, так что я не обижусь, если ты этого не сделаешь. Зачем ты пришел?       Момент молчаливого единения окончен, теперь их связывает только общее прошлое и насущное настоящее. И Каз не уверен, можно ли в их случае вообще говорить о такой субстанции, как будущее. — Месяц назад банда работорговцев попыталась разгромить Клёпку, — отрывисто говорит он. — Нину пытались убить. Они приняли её за тебя.       Инеж ахает и прижимает ладонь ко рту. Каз старается не обращать внимания на боль и ужас в её глазах и продолжает. — Сегодня мне передали вот это, — он протягивает ей записку.       Лицо Инеж каменеет, когда она пробегает глазами текст, а затем вопросительно смотрит на него. — Земенский мальчишка, — поясняет Каз. — И на Клепку напали тоже земенцы. За три года мы стали им как кость в горле. На тебя объявили охоту, Инеж. — А ты… — И на меня тоже, но пока меня не тронут, потому что считают, что ты действуешь по моей воле. — Каз… — Тебе нельзя в море! — перебивает он. — Там я не смогу защитить тебя, Инеж! Ты должна переждать в Каттердаме. Это чужая территория для них, здесь они слабы. Но там в море… они тебя уничтожат! — Предлагаешь отсиживаться здесь? И сколько? Месяц? Год? Десять лет? — Инеж задумчиво комкает в кулаке записку. — За это время они только пуще распоясаются. — Разве кто-нибудь поверит, что Каз Бреккер отпустил своего Призрака на волю? — Каз тянется к ней, будто хочет коснуться щеки, но вовремя одергивает себя. — На этом и сыграем. — Вот уж точно не поверю, что у тебя не разработано два десятка планов на этот случай, — Инеж искоса смотрит на него, и где-то там, в глубине глаз, прячется легкий намек на лукавую улыбку. — Парочка точно есть, — его самодовольная улыбка не касается рта, но для них вполне достаточно.       Взаимопонимание восстановлено. — Каз, а что с Ниной? — встревоженно вскидывается Инеж. — И что с маленьким Маттиасом? — Понятия не имею! — честно отвечает Каз. — Зеник утром была жива, а про мелкого Хельвара мне достаточно знать то, что он в принципе существует. Этой информации мне с избытком! — Не говори глупостей! — машет на него рукой Инеж. — Я хочу навестить их! Пойдем завтра? — Я-то тебе там зачем? — стонет Каз. — Ради всех твоих сулийских святых, я там совершенно не нужен! — Кто-то же должен донести все подарки, которые я привезла, — иронично отзывается Инеж. — А эта сулийская орясина тебе на что? — едко парирует Каз. — Как его там, Менах? — Уже познакомились? — Инеж подхватывает плащ и направляется к двери. — Сейчас вернусь, мне надо на палубу, отдать несколько распоряжений. Подождешь здесь или выйдем вместе? — Второе, если дашь мне пару секунд, чтоб накинуть пальто. Кстати, спасибо. Я думал, что портной уже отчаялся меня дождаться. — Послал бы мальчишку, — Инеж держит руку на ручке двери. — Предпочитаю обслуживанием себя заниматься самостоятельно, иначе весь город будет знать, в каком магазине меня можно спокойно застрелить, — Каз надевает шляпу и одним движением подхватывает с кушетки трость. — Пойдем? — Разумно… Знаешь, — задумчиво произносит Инеж, пока они взбираются по лестнице, — я всегда гадала, кто же гладит тебе рубашки? — Предпочту сохранить эту сторону своей жизни в тайне даже от тебя, — с достоинством хмыкает Каз.       Инеж издает смешок и тут же становится серьезной — они выходят на палубу. И после жаркой душной каюты Казу кажется, что ветер здесь пробирает до костей. — Талахэ карга малгы! — гортанно окликает Инеж пробегающего мимо юнгу. И эти командные нотки в её голосе Казу непривычны. — Тамэ Малена иннар! — Что ты ему сказала? — Чтобы он позвал ко мне помощника и штурмана, — Инеж одаривает его мимолетной улыбкой. — Это недолго, Каз. — Я подожду, — бурчит он, поплотнее кутаясь в пальто. — Тамэ, Менах! Ка мен туэтэ! — окликает Инеж темную фигуру сулийца. — Менах! Оглох он, что ли?       Каз приглядывается к неподвижному сулийцу с нарастающим беспокойством. Что-то не так. Человеческая фигура кажется какой-то скособоченной. Настороженная Инеж окликает его еще раз и делает осторожный шаг, но Каз хватает её за руку. Ладонь в ладонь, без перчаток. — Стой!       Вторая её рука на автомате взлетает к ножнам точным собранным движением. Каз поднимает голову к крыше портового склада, единственному месту, которое находится выше палубы корабля. Он бы отправил Джаспера именно туда…       Он успевает заметить далекую пороховую вспышку и дернуть Инеж на себя, крутанувшись с ней на месте, прежде чем мир взрывается ослепительной болью.       В глазах темнеет, и Каз больше уже ничего не чувствует.