Под керосиновым дождем

      Инеж уходит незаметно, тихо, растворяясь в ночной темноте. Когда Каз оборачивается, её уже нет.       Только что она шептала ему на ухо, кто из девушек страдал от этой работы, а кто не прочь продолжить её и дальше, и вот уже рядом молчание и пустота.       Каз мрачно смотрит на ряд хихикающих девиц: кто-то подмигивает ему, кто-то испуганно прячет взгляд, кто-то и вовсе рыдает. Ему не нужен этот балаган. Сколько бы подлостей и зверств за Казом не числилось, но сутенером ему быть не доводилось.       И не доведется.       — Все, кто когда-либо хотел уйти, могут сделать это сейчас, — глухо объявляет он. — Те, кому идти некуда, но они владеют каким-либо ремеслом, могут обратиться к госпоже Зеник, что живет на Гринштрассе, и попросить работу. Все остальные поступают в распоряжение своей новой хозяйки!       — И нам не нужно платить выкуп? - спрашивает какая-то сулийская девчонка, наряженная в переливающиеся ткани костюма рыси. Рысь из неё настолько жалкая, что не похожа даже на котёнка.       Каз смеривает её тяжелым непроницаемым взглядом:       — Если хочешь, заплати, - холодно произносит он. — Сколько тебе лет?       — Ч-четырнадцать...       — Ты уволена, — невозмутимо роняет он. — По законам Керчии, ты не имеешь права работать здесь до шестнадцати. Касается всех! Господин Фахи отведет вас к госпоже Зеник, она позаботится о вас. Очень не рекомендую ослушаться!       И не слушая больше очередных дурацких вопросов, Каз разворачивается и уходит, задерживаясь лишь на мговение, чтобы притянуть Джаспера тростью за локоть и что-то прошептать ему на ухо.

      * * *

      Он идет по улицам и чувствует, как ледяной мертвенный холод обволакивает его, исподволь пробирается под одежду, заставляет трястись мелкой дрожью, и он сам не знает, от чего это: от тщательно сдерживаемого бешенства или от острой непереносимой тоски. Он хочет кричать в голос и бить стены, чтобы кулаки покрылись каменной крошкой и кровью, чтобы боль физическая была столь сильной, чтобы все мысли исчезли к чертям из его головы.       Хелен — ядовитая гадюка. Она успела укусить напоследок, и теперь яд жгуче растекается по венам, обещая лишь страдания и ни намека на милосердную смерть. Напротив, им с Инеж придется жить, переступать через прошлое, подниматься на ноги в настоящем и упорно брести в будущее. Хоть бы и на сломанных ногах.       Он хочет сломать свою трость о того ублюдка, он хочет убивать его так мучительно и медленно, как не умеют даже земенские палачи.       Он не для того отпускал Инеж так далеко от себя, чтобы все вернулось все в ту же реку. Он просил её вернуться к нему, он подарил ей все, что мог, он отдал ей власть — все бесполезно.       Каз замахивается и со всей силой ударяет о неподвижную каменную кладку, стесывая кожу на костяшках до крови. И ещё раз. И ещё.       За что, Инеж?.. За что?       За что она вновь и вновь заставляет его чувствовать себя бесполезным подобием мужчины? За что уходит все дальше и дальше от него, что бы он ни дал ей?       Каз не знает, что им делать теперь. Кажется, Хелен снова вбила клин между ними, заставила вспомнить то, что они по негласной взаимной договоренности решили забыть. Ему следовало быть умнее — вкус победы на этот раз слишком горек.       Кровь капает с разодранных ладоней, и Каз грубо вытирает их об пальто. Боль все равно не помогает. Её слишком мало...       Раньше ему было плевать на прошлое и чувства своего талантливого паука, это была просто работа. С храбрым капитаном Инеж Гафа так не получится.       Где она сейчас? Каз оглядывается на едва различимую в сером небе крышу собора. На мгновение ему кажется, что он видит там крохотную фигурку, сидящую на самом краю. Взмах ресниц — и она стремительно летит вниз…       Сердце обрывается, и в тот же миг далекая птица взмывает вверх. А Каз пошатывается, хватаясь за недавно избитую им стену.       — Чертовы святые! — бормочет он, прижимая руку к груди, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. — Просто оставьте нас в покое!       Стоит смириться, он все равно её не найдет. Да может это и не нужно. Некоторые моменты стоит переживать в одиночестве.       Да и что он может ей сказать? Не надо было уплывать из Каттердама? Не надо было уничтожать ключевой рабовладельческий рынок? Не надо было верить земенскому министру морских дел, официально пригласившему на свой корабль именитого капитана?       Это его, Каза, ошибка. Не нужно было затевать все это, не нужно было тянуться к ней и держать её. Нужно было прекратить всё ещё тогда, после Ван Эка. Нужно было усвоить урок.       Инеж и здесь его переупрямила.       Они разберутся с работорговцами, и он закончит все это. Инеж уплывет вновь, и больше не вернется, свободная от него навсегда. Так будет лучше всего.       Инеж побудет в одиночестве, успокоится и появится сегодня или завтра. Конечно же. Это ведь была всего лишь глупая птица. Он же просто вернется в Клепку, зажжет лампу и будет работать до тех пор, пока не заснет. Желательно прямо за столом.       Ночные улицы Бочки все ещё полны народа, и медленно идущий Каз внимательно вглядывается в маски проходящих мимо людей. Все они звери в человеческом обличье, выглянувшие на поверхность благодаря безнаказанности ночной тьмы. Кто таится внутри каждого человека? Маска выдаёт с головой все тайные страхи и цели. Не зря он всегда предпочитал маску Безумца.       Однажды он уничтожит своих врагов, всех до единого, и тогда Баржа Жнеца уже не будет казаться такой пугающей, он будет готов без страха перешагнуть через борт. Однажды у него не будет причин оставаться на причале.       Каз резко толкает входную дверь, и столкнувшийся с ней Бойл едва не роняет ведро, расплескивая воду по всему полу.       — У тебя что глаза отказали? — мрачно цедит Каз, отряхивая край пальто.       — Прости, босс, — хмурый Бойл с лязгом ставит полупустое ведро на пол. — Ты слишком быстро вошел.       — Последнее время я все делаю слишком быстро, — сплевывает Каз. — Посторонись, дай пройти!       Он грубо оттесняет отброса и проходит к лестнице. И оглядывается в последний момент:       — Кто-нибудь приходил?       — Нет, босс, никого, — Бойл качает головой. — Только письмо мальчишка-посыльный принес.       — Где оно?       — Аника отнесла в кабинет, — Бойл мотает головой в сторону официального обиталища Каза.       — Потом прочту, — Каз машет рукой и отворачивается. — Вытри воду, пока у нас тут лягушки не запрыгали!       Аника давно пытается взять на себя должность его негласного секретаря. Каз позволяет ей это, но регулярно ставит её на место, когда она пытается дать ему непрошенный совет. Хоть она и старше его почти на десять лет, но ей не суметь стать незаменимой в его глазах. Незаменимых вообще не бывает.       Каз позволяет ей повышать свой статус за его счет, как единственной умной и беспринципной женщине среди старой банды Пера Хаскеля. Анике, слава Гезену, абсолютно безразлично, отрезать ли палец бесчестному крупье или раздвигать ноги перед нужным человеком. И за это Каз её ценит. Чистоплюев вокруг него и так хватает. Но это не значит, что он готов ей доверять: ни одна срочная или важная переписка не касается её рук.       С Аникой ладить просто. Главное, давать ей лишний выходной раз в месяц, да делать вид, что не замечаешь, что она исчезает куда-то дня на три. Разумеется, Каз в курсе — куда.       Пансионат имени все той же святой Магдалены приютит и не такие ошибки молодости, как десятилетняя дочь. Каз привычно ставит галочку и напротив него, когда вручает птенцам список, куда отправлять патрули. Аника, разумеется, об этом не знает, зато Казу это помогает каждый час быть готовым к её возможному предательству. Это лишний раз напоминает ему, как страшны привязанности.       Он поднимается по лестнице, почти бесшумно, не опираясь на трость. Это слегка поднимает ему настроение. Может, та девчонка, Малена, и не настолько бесполезна…       Впрочем, зачем Каз лжёт сам себе? Эта девчонка спасла не его ногу, она спасла его душу.       Он не солгал Хелен, когда сказал, что знает всё до мелочей. Он потратил на это не один месяц. Он заставлял Нину быть рядом, и он добивался правдивых ответов. Они добивались их вместе. Разгневанный сердцебит может быть очень искусен…       И когда Зеник говорит, что способна остановить ему сердце, даже если он прикрыт чужим телом, она не шутит.       Иногда Казу кажется, что окружать себя талантливыми женщинами у него получается вовсе без собственного участия. По крайней мере, мотивы вернувшейся к нему из Фьерды Зеник до сих пор для него непонятны. Она могла бы найти покровителя получше, который не отрывает её от ребенка ради того, чтобы пытать очередного ублюдка.       Однако Нина нашла, что ему предложить, чтобы он принял её обратно, — собственную осведомительную сеть во Фьерде. Кто же откажется от такого подарка? Гнездо с его Птенцами — куда более важный стратегический элемент, чем они даже способны сами предположить.       И за Зеник теперь нужен глаз да глаз, с тех пор как Хелен сдала её тому самому фьерданскому купцу, господину Арнесену, которого они так славно обчистили пару ночей назад. Он обязательно будет мстить, и уже понятно кому. Спасибо отступнику Хельвару, что был так популярен в собственной стране, что имя его пассии стало теперь известно каждой собаке.       Впрочем, и от Хелен был толк, вернее от её идеи Зверинца: если бы господин Арнесен не предпочитал бойких белокурых дамочек, скрывающих лицо под маской лисы или газели, то Казу не удалось бы так запросто узнать о партии контрабанды превосходного фьерданского оружия и далеко идущих замыслах Фьерды, а Анике — повысить свою ценность в его глазах и немного подзаработать.       Собственно после того случая Каз и лишился своей любимой шляпы. Хелен, мягко говоря, была крайне неприятно удивлена, обнаружив подмену одной из своих шлюх на человека Каза. Анике удалось смыться невредимой исключительно благодаря хорошо поставленному удару в челюсть и тому, что Каз немного отвлек охрану.       Впоследствии портной только сокрушенно покачал головой, когда Каз предъявил ему похожую на решето шляпу. Счет он тоже выставил соответствующий.       Каз толкает дверь в спальню, с небрежным стуком приставляет трость к стене и замирает, не в силах поверить собственным глазам.       Она здесь… Инеж здесь. Она стоит на коленях перед его кроватью, уткнувшись лицом в его подушку, и плечи её дрожат. От шума она вздрагивает всем телом и резко оборачивается, словно застигнутая на месте преступления.       Каз видит мокрые дорожки на её щеках и трепещущие ресницы и лишь крепче сжимает челюсти. Он резко отворачивается и идет к шкафу, снимая на ходу верхнюю одежду.       Инеж наблюдает за ним, точно дикий зверек за поймавшим его охотником. Каз чувствует её взгляд спиной.       Он знает, стоит ему сделать лишь один неправильный жест, и она исчезнет, будто её и не было, и вернется наутро верным молчаливым Призраком. И тогда все хрупкие мосты, наведенные между ними за это время, разрушатся в мгновение ока.       У Каза останется лишь его Призрак, но Инеж Гафа у него больше не будет. Что ж, разве не этого он хотел только что?..       Он накрывает её дрожащие плечи тем самым шерстяным красным пледом, который она подарила ему, и отходит к столу.       — Ты зол? — она туже стягивает плед на плечах, пытаясь закутаться в него полностью. И жест этот в сотню тысяч раз искренней, чем у Хелен.       Он выставляет две кружки на стол, достает с полки бутылку виски и тянется под стол, вытаскивая оттуда термос с кипятком — что бы они делали без толковых фабрикаторов? Ему никогда не понять фьерданцев.       — Каз, ответь…       — Это не называется злостью, — ровным голосом произносит он. — Зол я был несколько месяцев назад. Ярость, гнев, отчаяние — как там это называется у людей. Сейчас я просто жду…       — Чего?       — Когда я смогу вырвать этому ублюдку оба глаза, по очереди, один за другим, а затем язык. А затем сломать ему каждый палец, которым он тебя касался.       — Ты же слышал Хелен, — горько выдыхает Инеж и закрывает глаза. — Этих пальцев было слишком много… я помню это.       — Как ты думаешь, чем я занимался все эти четыре месяца? — Каз не смотрит на нее, только на собственные руки, покрытые кровавой коркой. Удивительно, но он даже не чувствует боли. Он ничего не чувствует. — Из десяти осталось двое. Земенцы не просто так остервенели.       — Я не о том спросила, Каз, — Инеж с силой сжимает плед в кулаке. — Ты зол… на меня?       — Ты была неосторожна, — он равнодушно пожимает плечами. — За это не злятся. Ты выжила, а значит, можешь отомстить.       — Жизнь не состоит из одной лишь мести, Каз, — Инеж с трудом поднимает руку и проводит по мокрому лицу.       — Моя — только из неё, — он сосредоточенно отмеряет нужное количество виски.       — Каз, не надо!       — Что? — он впервые оборачивается.       — Не надевай еë снова, свою броню, — Инеж несколькими быстрыми движениями смахивает слезы с глаз. — Я не выдержу сейчас, прости!       — Я не делаю этого…       — Делаешь, — Инеж качает головой. — Но это просто самообман. На самом деле ты хочешь, чтобы еë носили все вокруг тебя, не показывали тебе своих чувств, не тревожили тебя, не утомляли.       — Инеж…       — Если тебе тяжело со мной сейчас, то просто скажи, и я уйду! У меня нет сил быть бесстрастной тебе под стать. Я вообще не думала, что ты вернешься так рано… — её голос срывается на шепот.       Каз молчит, он не двигается, словно и не слышал её слов..       Инеж скидывает плед с плеч и, одним тягучим движением поднявшись на ноги, скользит к выходу из спальни. Каз резко заступает ей дорогу.       — Не уходи! Останься! — он не дает обойти его и, решившись, касается руками еë плеч, удерживая на месте.       — Не нужно, Каз, — она смотрит серьезно и печально. — Не нужно меня жалеть. Я прожила без тебя почти четыре года, а до этого ещё четырнадцать лет. Я справлюсь.       — Я прожил без тебя девятнадцать, — его голос хрипл и будто бы… испуган? — И я не умею жалеть. Это бесполезное чувство.       — Куда лучше ломать пальцы, верно? — она кривит губы в неуверенном подобии улыбки.       — Точно, — он кивает. — Не уходи, Инеж! Мне нравится, когда ты бываешь здесь не только глубокой ночью, нависая надо мной страшным ночным призраком.       Её глаза изумленно расширяются, и Каз не может удержаться от усмешки.       — Так ты не спал?..       — Значит, я все же прав? Так я и думал, — он отпускает её и отходит обратно к столу. — Так и что ты там делала со мной спящим, а, Инеж?       Она остаётся с возмущенно приоткрытым ртом:       — Ты провёл меня? Ты ничего не знал?       — Ты сама все рассказала, — Каз протягивает ей дымящуюся кружку. — Импровизация, Инеж! Ты стала пользоваться духами, я чувствую их, когда ты приходишь.       — Это сулийские притирания, — Инеж принимает кружку, но не пьет, греет об неё пальцы. — Они напоминают мне о доме. И они нравятся тебе…       — Ничего подобного! — возражает Каз и с облегчением слышит еë тихий смех.       Инеж подносит кружку к губам и делает глоток. И тут же заходится в кашле.       — Ах да, забыл предупредить, рецепт от Джаспера*, — Каз отпивает из своей кружки.       По груди спускается приятное жгучее тепло. Он хочет, чтобы она была здесь, в этом нет ничего страшного, в её присутствии рядом. Ровным счетом ничего страшного.       Только в висках начинает стучать, когда он случайно опускает взгляд на её губы, влажные, покрытые мельчайшими капельками напитка.       — Скажи, почему ты пришла сюда?       Инеж опускает глаза и делает ещё один глоток, на сей раз уже без кашля. Джаспер всегда задавал им высокую планку градуса.       — Просто… здесь спокойно.       — Я думал, ты на какой-нибудь крыше. На соборе, например…       — Там нет тебя! — Инеж, словно решившись, резко поднимает голову. — Я хотела побыть с тобою рядом.       — В мое отсутствие? Оригинально, — хмыкает Каз.       — Я не собираюсь быть тебе в тягость, ты не любишь людских эмоций. Это оптимальный вариант.       — Может быть, ты сначала спросила бы меня, что мне в тягость, а что нет? — с угрожающей мягкостью спрашивает он после непродолжительного молчания.       — Обними меня, — тихо произносит Инеж. — Видишь? — добавляет она, когда он медлит. — Тебе это не нужно, Каз. Не сейчас.       — Ты не права, — он с тихим стуком ставит свою кружку обратно на стол и аккуратно вынимает вторую из её рук.       Он осторожно привлекает Инеж к себе и обхватывает руками её тонкую фигурку, проводит ладонями по выпирающим лопаткам. Инеж прижимается к нему, стискивая пальцами отвороты его жилета, и плечи еë дрожат. Она плачет на его плече, а он чувствует, как промокает рубашка где-то у плеча, и продолжает гладить её по худой спине, где прощупывается каждое ребро и каждый позвонок.       Вода плещется где-то там, так далеко, что он не может различить её в сплетении ночных теней.       — Ты ни в чем не виновата, — шепчет он ей на ухо. — Ты никогда не была виновата в том, что случилось! Я заставлю этих ублюдков заплатить за все с процентами. Слышишь? Что бы ни случилось, ты всё та же! Ты мой Призрак. Ты моя.       — Я не знаю, Каз, — сквозь всхлипы признается она. — Я не знаю, что тогда случилось. Не знаю, что они успели…       — Твоя девчонка, Малена, подмешала тебе слишком много наркотика. Ты отключилась, когда они лишь начали. Вернуть тебя в сознание они не смогли...       — Не продолжай, — глухо говорит она. — Я не хочу знать.       — Им нужно было не твое тело, им нужен был акт мести. Они унизили тебя, но бессознательную не тронули, — почти спокойно продолжает Каз. — Карефа тронул бы, но твоя же девчонка лишила его мужской силы. Он бы не позволил кому-то опередить себя… Они не изнасиловали тебя, лишь избили.       — Ты не лжешь мне, Каз? — Инеж поднимает голову и пытается поймать его взгляд. — Это не милосердная ложь? Ты всегда справлялся с ней лучше Джаспера…       Каз прямо встречает её полный испуганной надежды взгляд и кивает.       — Не лгу. Ты осталась все той же. Тебя унизили, истязали, но основную расправу отложили. Ты не стала её дожидаться, верно?       Она прижимается лбом к его плечу, и Каз кладет подбородок ей на макушку. Странное ощущение.       Если он смог держать её на руках, если смог обнимать её вчера так, что вдвоем они обманули даже опытную Хелен, то на столь простое объятие его точно хватит.       Но Инеж вскоре отстраняется и быстро, смущенно вытирает глаза рукавом.       — Прости меня, я не должна была…       — Не должна была быть слабой? Все мы слабы — каждый в своё время, — Каз глубоко вдыхает. — Только не каждый готов это показать.       Инеж с щемящей осторожной нежностью касается его рукава, и вручает ему кружку со стола:       — На этот случай у нас есть напиток от Джаспера.       — Хочешь споить меня? — усмехается Каз.       — А получится? Никогда не видела тебя пьяным… — Инеж задумчиво подносит палец к губам. — Разве что… нет, ты тогда притворялся.       — Я знаю свою норму лет с четырнадцати, — Каз пожимает плечами и допивает остатки. — Мы пили джин, как сейчас помню. В конце концов, я отрубился, а когда очнулся, то было так плохо, что хотелось сдохнуть.       — Расскажи мне что-нибудь, — тихо просит она. — Что угодно! Хочу слышать твой голос… В тяжелые моменты я представляла, как ты говоришь со мной, как язвишь или выдаешь одну из своих циничных шуток, и мне становилось легче.       — Инеж…       — Она сломала меня, — выдыхает она. — Хелен... она все-таки это сделала. Я разбитая, сломанная, никчемная... Я так долго бегала от осознания всего, что произошло, но оно настигло в самый неподходящий момент. Мне нужно пережить это, Каз! Помоги мне!.. Пожалуйста! Помоги...       Каз кивает и задумчиво трет пальцами лоб. В голове восхитительно пусто. Он не Джаспер, чтобы знать сотни баек на любой случай жизни, он не знает ни одной сказки, кроме Зверской Комедии, он может рассказать лишь об очередном деле или на ходу сплести историю, которой поверят. Чаще всего это угрозы.       — Святые... — выдыхает Инеж. — Твои руки… Садись! Сядь, Каз!..       Она заставляет его сесть на кровать. Каз что-то протестующе шипит, но она мгновенно извлекает из шкафа тот необходимый запас лекарственных средств, который бывает порой очень кстати при их работе.       “Все мы слабы — каждый в своё время” — всплывают в памяти его недавние слова, и она ничего не спрашивает, просто садится рядом и осторожно промывает тыльные стороны его ладоней. Каз закусывает губы и отворачивается, но рук не отнимает.       — С крыш Каттердама открывались удивительные рассветы, — наконец говорит он. — Когда я был мальчишкой, меня это занимало. Мне нравилось забираться на крыши и смотреть в море, считать корабли… Недолго это длилось, потом я повзрослел. Но помню, как искал в небе белых китов — кто-то наплел мне, что если найти такого, то сбудется все, что ты захочешь.       — Кто это — белые киты? — Инеж бережно наносит мазь на многочисленные кровавые ссадины.       — На самом деле просто белые облака, подсвеченные солнцем, но если присмотреться, то увидишь радугу по краям, — Каз наблюдает, как она все ниже склоняется над его ладонью. — Некоторые верили, что это посланники света, предвестники святой Алины, хоть тогда имени её ещё не звучало. Глупые суеверия.       — Но ведь она была на самом деле, ты и сам знаешь, — Инеж убирает испачканную ткань на тумбочку и садится рядом с ним, устало опираясь спиной о стену.       — Если все святые были когда-то людьми, тогда какой смысл верить в них? — Каз двигается, освобождая ей место. — Любого можно объявить святым, хоть тебя, хоть меня. Это бессмысленно.       — Не хочу с тобой спорить, — бормочет Инеж. — Ты меня не убедил, ты просто богохульствуешь, и рад. Лучше расскажи что-нибудь ещё.       Каз напрягает память, пытаясь извлечь из неё все относительно мирное, веселое или просто спокойное. Такого оказывается неожиданно много: за четыре года странствий Инеж пропустила немало забавных моментов, особенно из области воспитания птенцов. Одних приключений Фахи хватит на целую поэму. Трагикомическую.       Инеж слушает его, подперев рукой подбородок. Распущенные волосы волнами растекаются по её плечам, частично закрывают лицо. И Каз едва сдерживает себя от того, чтобы не потянуться к ним, отвести их в сторону и вновь увидеть её глаза.       Он не станет делать этого. Однажды он уже поторопился и едва не потерял её. Ещё тогда он мог убедить её остаться в Каттердаме, но сам всё испортил.       Он не прикоснется к ней, пока не будет уверен в себе.       Хватит и того, что он с затаенным восторгом наслаждается её присутствием рядом, в такой близости от него. Это почти похоже на его тайные мечты.       Она изменилась. Сильно изменилась. Стала тверже и спокойнее, словно ранее хрупкий металл переплавился в прочную несгибаемую сталь. Каз знает эту сталь, такая же застыла в нем самом. Они оба пережили слишком много, чтобы иметь возможность понимать друг друга с полуслова и доверять другому спину.       Если он откажется от неё, то что вообще останется в его жизни? Даже долг мести почти отдан.       Инеж сонно роняет голову с подставленной руки и тут же просыпается.       — Каз, я должна идти…       — Нет, не должна, — возражает он. — Спи здесь.       — Я не могу занять твою кровать, — Инеж дезориентировано мотает головой и порывается уйти.       — Именно это ты и сделаешь, — Каз мигом поднимается на ноги и специально наклоняется над ней, не давая ей встать. — Не думаю, что тебе стоит волноваться за свою репутацию, учитывая, что ты обычно используешь вместо двери мое окно.       Ради того, чтобы лицезреть её широко раскрытые глаза и рассыпанные по его подушке волосы в обрамлении её собственной же шали, стоило пройти через все. Это стоит всех бессонных ночей, всех совершенных им убийств, всех издевательств и проклятий Хелен. Это точно стоит того, чтобы переночевать за рабочим столом.       Инеж ещё пытается отнекиваться, что-то возражает, но глаза её закрываются сами собой.       — Засыпай, — Каз накрывает её пледом.       И в последний момент, прежде чем выпрямиться и отойти от кровати, он неожиданно для самого себя наклоняется ещё ниже и на мгновение прижимается губами к её лбу... Вода отзывается лишь ленивым колыханием волн.       Сегодняшняя ночь определенно будет лучшей за последние несколько лет.