Под керосиновым дождем

      Инеж возвращается в дом Уайлена в кои-то веки цивилизованно, через дверь. На то есть много причин. Первая: люди нервно реагируют на фигуру на чужой крыше, прекрасно различимую с земли в свете дня. Вторая: ей просто хочется покоя, не сосредотачиваться на том, чтобы не проскользить на влажной черепице, не промахнуться в прыжке. Правда, Каза она покинула по-прежнему через окно.       Она шагает по улицам, разглядывая голубое небо над головой и дивясь, как изменился мир всего лишь за одно утро. Кеттердам — больше не клетка. Пора принять, что он давно стал её домом, каким так и не смогла стать для неё Равка...       Инеж теперь приплывает туда каждый год и на несколько дней уезжает вглубь страны, следуя за бродячим цирком. Просачивается в шатры незаметной тенью, тихо садится на лавку и наблюдает, как кружатся в воздухе сулийские гимнастки, и черные косы их вьются вокруг них гибкими опасными змеями. Её двоюродные или троюродные сестры, которые не знают её и которых не знает она. Они были слишком малы, когда Инеж похитили.       Молоденькие девочки, так похожие на саму Инеж. Она давно разглядела каждую: у них такие же гибкие тела, такие же узкие лица, тот же огонь в глазах, какой был когда-то у неё. Каждый раз она смотрит на них жадно, неотрывно и сама не замечает, как слезы катятся по её лицу.       В последний раз какой-то седовласый господин протянул ей свой надушенный платок, потому что она не могла остановить слез, даже когда ткань на коленях стала мокрой. Инеж приняла его и на вопрос “что с ней?” ответила лишь, что это слишком болезненные воспоминания.       На самом деле она даже не знает, почему плачет каждый раз, но слезы сами высыхают в тот же миг, когда она видит на арене кудрявого улыбающегося юношу, с небрежной легкостью жонглирующего сразу тремя факелами на канате, натянутом в нескольких футах над ареной. Он кричит “Алле”, подбрасывает факела в воздух и делает сумасшедшее сальто вниз, а у Инеж каждый раз обрывается сердце и отнимается даже голос, чтобы поддержать пораженный гул публики. Тиба так вырос, ему уже семнадцать, и он способен похитить любое сердце одним взмахом ресниц и отчаянным смертельным трюком.       Он тоже почти не помнит её, свою сестру. И, верно, это к лучшему.       К концу представления она обычно обращает внимание на публику. И не приведи святые ей увидеть алчущее или похотливое выражение на чьём-нибудь лице. У Инеж Гафа давно испортился характер и закончилась жалость, и ей ничего не стоит доступно объяснить любому мерзавцу, без чего он останется, если ещё хоть раз взглянет на этих детей, которых так откровенно разглядывал на арене.       Когда представление заканчивается, она уходит, незаметно растворяясь в вечерних сумерках, смешиваясь с дневной толпой, не давая никому разглядеть своего лица. Иногда она приходит к фургонам артистов и, спрятавшись в тенях, рассматривает знакомые лица, наблюдает за отцом, матерью, постаревшим дядей, но ещё ни разу у неё не хватило смелости подойти к ним там. Ей кажется, что она позорно разревется прямо тут же, у их ног.       Это определенно навредит той истории, которой она продолжает придерживаться все эти годы. Она попала в Каттердам и готовилась к худшему, но господин Хаскель выкупил её у работорговцев, потому что она впечатлила его своими талантами, поэтому она работала на него, чтобы выплатить долг. Работодатель сменился, и теперь она работает на Каза Бреккера, с которым у неё достаточно теплые, но исключительно деловые отношения.       Она давно оставила цирковые дела, и они ей больше неинтересны. В Каттердаме же она давно освоилась и возвращаться домой не хочет. Она выросла, и у неё своя жизнь. А какая, родным лучше не знать…       Пусть лучше считают её дрянной дочерью, увлекшейся столичной жизнью чужой страны, чем мать будет плакать от осознания того, что пришлось пережить её девочке. Пусть лучше отец хмурит густые брови и неодобрительно качает головой, чем винит себя за всю ту боль, какую пришлось вытерпеть его дочери. А он будет, ей ли не знать? Ей будет легче пережить их гнев и обиду, чем то горе, которое неизбежно, если правда все же вскроется.       Единственное, что греет её все эти годы, так это осознание, что Каз непонятным неведомым образом ухитрился им понравиться. Мать каждый раз спрашивает о нем, собирает для Инеж особенные целебные травы и ароматические смеси, чтобы она передала их ему, и при каждой встрече исподволь пытается выяснить, не связывают ли их с Инеж более теплые отношения, чем Инеж это показывает. И, святые, кажется, она даже ему сочувствует…       Инеж честно приукрашивает личность Каза, стараясь случайно не разрушить созданный им в тот раз благонадежный образ. Едва ли родителей впечатлит, что он способен голыми руками вырвать кому-то глаз или вытащить кошелек, лишь на секунду приблизившись к человеку. Но поскольку Инеж по-прежнему не любит лгать и выкручиваться, ей проще свести общение к минимуму, чем каждый раз вспоминать, что же она наврала до этого.       Но сегодня это всё неважно… совсем неважно. Сегодня она впервые чувствует себя спокойной и счастливой. Впервые Каттердам благосклонно принял её, и она, следуя по его оживленным, мощеным улицам, готова принять его, как свой новый дом.       Инеж тянет на себя незапертую дверь черного входа, и думает сразу отправиться наверх, но запах свежей выпечки из гостиной манит её к себе куда сильнее. Крепкий кофе без ничего на завтрак — это замечательно лишь для Каза. У нее не настолько луженый желудок.       С появлением Нины в доме Ван Эков резко стало уютнее и веселее. Они неплохо поладили с матерью Уайлена, так что освободившийся Уайлен мгновенно ушел в отрыв, и домой является теперь только ночевать, целыми днями пропадая на том поле, разрабатывая эту странную теоретически летающую штуковину.       У маленького Матти нянек теперь хоть отбавляй, начиная от Марии и заканчивая Маленой, но тянется он только к одной из них. Нянька из Джаспера ужасная, по мнению Нины, но Маттиаса это как раз не смущает. Его, как магнит, притягивают к себе блестящие ручки револьверов.       Еще слишком рано, так что в гостиной Инеж обнаруживает одну лишь Нину, которая сосредоточенно вгрызается в истекающую вишневым сиропом вафлю. Инеж не может удержаться от улыбки: за несколько дней, проведенных в гостях, Нина стала выглядеть лучше, её лицо выглядит расслабленней и свежее. Иногда Инеж кажется, что даже после полноценной ночной вахты матросы меньше устают, чем Нина, когда Матти ночь напролет капризничает.       В кои-то веки спавшая не вполглаза и выспавшаяся Нина выглядит счастливой.       — От тебя пахнет кофе, — замечает она, когда Инеж без церемоний садится рядом и притягивает к себе тарелку с выпечкой. — Отличная кондитерская здесь и лавочник такой приветливый! Не то что у нас рядом! Вечно злющий и корка черствая на каждом пирожном.       — Ага, — кивает Инеж, с наслаждением откусывая от лоснящейся, поблескивающей маслянистым боком вафли.       Отчего-то она чувствует зверский голод. С другой стороны, если задуматься, не ела она, кажется, со вчерашнего завтрака. Тогда все логично.       — Жалко, тебя не было вечером, — говорит Нина и блаженно прикрывает глаза, словно погружаясь в невероятно приятные воспоминания. — Ты пропустила такую сцену… О святые и сопутствующий им Джель, я буду припоминать им это всю оставшуюся жизнь!       — Что случилось?..       — Представь: три часа ночи, в прихожую вваливаются два остолопа вусмерть пьяные и торжествующе орут во всю глотку, что они пленили какого-то моего соотечественника, — делится Нина. — Как я их не убила, не знаю! Не то чтобы мне было обидно за того типа, но они всерьез вознамерились перебудить весь дом! Мы с Маленой их едва утихомирили.       — Радикально? — со смешком интересуется Инеж.       — Ну, как сказать… — мнется Нина. — Все было хорошо, пока Джаспер не заявил, что желает танцевать и петь одновременно. Кстати, ты знала, что он прилично вальсирует?       — Нина, что ты с ними сделала? — уже откровенно смеется Инеж.       — Да в принципе ничего особенного, мы заманили их в дальнюю залу, довальсировали до дивана и отрубили, — хмыкает Нина. — Но проснутся они с о-о-очень тяжелым похмельем!       — Малена не испугалась? Она боится пьяных, — тревожно спрашивает Инеж. — Она всегда пряталась в моей каюте, если кто-то из команды перебирал норму...       Нина качает головой.       — Ничего она не испугалась, — усмехается она. — Только ругалась как сапожник, когда Уайлен наступил ей на ногу и попытался раскланяться с колонной. Даже я покраснела, клянусь!       — Ну, это явное преувеличение, — Инеж с облегчением выдыхает и тянется за чаем.       — Она хорошая девочка, — Нина неожиданно мягко улыбается. — Я когда услышала про неё в первый раз, даже удивилась, чтобы ты и такую девчонку взяла на корабль в команду.       — Она необыкновенная, — Инеж задумчиво подпирает подбородок рукой. — Тряслась, как осиновый лист, но спасла мне жизнь. Её били, унижали, творили вещи куда более страшные и унизительные, а она все равно находит в себе силы радоваться самым простым вещам вроде цветов на лугу. Она по-прежнему готова по-детски влюбляться в каждого, кого сочтет подходящим для себя, лечить любого без разбора. Она ни в кого не верит, ни за кого не держится, но душа у нее светлее, чем у меня. Той ночью, когда мы оказались на Кара Теше, она стояла на незнакомом судне, в окружении незнакомых людей, смотрела на меня, испуганная, мокрая, и я вдруг поняла, что вот я и на месте Каза. Вот пятнадцатилетняя девочка с редкими навыками, которые можно развить, вот её жизнь у меня в руках. У меня был выбор — отвезти её в Равку, хотя она боялась неизвестности, или оставить при себе.       — Ну, что я могу сказать, от твоего выбора она определенно не страдает, — Нина ободряюще хлопает Инеж по руке. — Ей здесь нравится.       — Надеюсь, — Инеж вздыхает и хочет добавить что-то ещё, но Нина отвлекает её радостным возгласом.       — О, ну вы только поглядите, кто к нам пришел!       Уайлен, слегка покачиваясь, степенно вплывает в столовую, плавно огибая все возможные препятствия, даже воображаемые, отчего его траектория выглядит особенно замысловатой. С высоты своего жизненного опыта Инеж может заключить, что ему очень и очень плохо.       Однако Уайлен все ещё старается вести себя более чем светски. Несмотря на то что одежда его находится в полнейшем беспорядке, а рукав и воротник на рубашке почти оторваны и держатся на одной нитке, прическа почти в идеальном порядке. С относительно свежего лица стекают капли воды, и почти не чувствуется никакого перегара. Только одеколон, который перебивает в принципе все запахи, когда-либо существовавшие в этой комнате.       Инеж деликатно прикрывает нос рукавом. Слабый аромат кофе пробуждает робкую надежду, что она пока еще не потеряла нюх. Нет она ничего не имеет против мужского одеколона, но не в таких же пропорциях.       — С добрым утром, солнышко! — радостно приветствует его Нина. — Как себя чувствуешь?       — З-з-замечательно, — заплетающимся языком отвечает Уайлен. — Инеж, как я рад тебя видеть… Ох!       Нина ловко ставит ему подножку, и Уайлен, покачнувшись, оседает рядом с ней на диван, страдальчески морщась и держась руками за голову, словно боится, что она сейчас отвалится.       — Какой ты... красивый, — Инеж скептически цокает языком, оглядывая приятеля со всех сторон. — Как это тебя так угораздило?       То, что издали показалось ей здоровым румянцем, оказывается хорошими такими опухшими ссадинами. Одна щека у Уайлена — один сплошной кровоподтек, ближе к виску приобретающий приятный фиолетовый оттенок.       Костяшки на обеих его руках содраны и сбиты, а один сустав и вовсе опух и посинел.       — Уай, солнце мое, — ласково начинает Нина, с нездоровым интересом приглядываясь к его шее. — Открой мне тайну, тебя вчера душили или… ? — она кивает на четыре багровых продолговатых синяка с одной стороны и пару подозрительно округлых ближе к ключицам.       Смутить Уайлена в таком состоянии нереально. Он даже отрывает одну руку, чтобы ткнуть пальцем в нужное место:       — Вот здесь душили, а здесь — или. Поможешь убрать?       — Да как же я тебе откажу, солнышко! — с умилением всплескивает руками Нина. — Ответь мне только на один вопрос! Какого черта это вчера было?       — А что вчера было? — заинтересованно поднимает голову Уайлен. — Я помню только драку в портовом баре… Ауч!       Нина небрежным движением пальцев вправляет ему выбитый сустав.       — Значит, как ты пламенно обещал на нас жениться, ты не помнишь, поня-а-атно, — довольно тянет она. — И таковы все мужчины! Представляешь, Инеж?       Уайлен бледнеет одной щекой и багровеет другой.       — Я что?..       — Это были его последние слова, — поясняет Нина. — Он никак не мог определиться, на которой из нас, поэтому ткнул пальцем куда-то между, и громко объявил, что ему надо срочно жениться для какого-то завещания. На этом силы его кончились и он наконец-то вырубился сам, не дожидаясь, пока ему помогу я!       Уайлен только страдальчески стонет, пока Нина возвращает его лицу нормальный цвет.       — Как мило, — задумчиво произносит Инеж. — Может, переедешь в Новый Зем? Там можно хоть трех жен заводить!       — Пойдешь третьей? — скептически осведомляется Уайлен и тут же сердито шипит от боли.       — Подумаю, — фыркает Инеж. — Хотя тогда лучше в Шухан. Там в некоторых провинциях женщины могут иметь до пяти мужей за раз!       — О Гезен… — Уайлен откидывает голову на спинку дивана. — Нет, я, пожалуй, останусь в Керчии. К черту все завещания!..       Сейчас с этой невыносимой головной болью, он абсолютно искренен в словах, однако он знает, что ещё вернется к этому вопросу, как только немного отойдет. Слишком много проблем ждут нынче его решения.

* * *

      Пистолетный выстрел снился ему по ночам. Его первое осознанное убийство, первый шаг не просто за черту закона, а против него как такового в принципе. Не то чтобы Уайлен был так уж сильно этим фактом травмирован...       В конце концов, он был уже взрослым мужчиной и отлично знал, как катастрофически быстро живое становится мертвым. И неоднократно наблюдал подобное.       Но чертов выстрел все равно снился. Иногда тот стрелок оказывался быстрее, и тогда Джаспер, все ещё с этой дерзкой ухмылкой, медленно-медленно начинал валиться вперед, недоуменно пытаясь сплюнуть показавшуюся на губах кровь. Иногда Джаспер умирал у него руках, иногда его, Уайлена, утаскивала стража, а иногда их пристреливали вместе. Последние сны Уайлен даже за кошмары не считал.       Сны оставляли его, только когда они ночевали на квартире Джаспера, неподалеку от Гнезда. Тогда Уайлен просыпался, в ужасе распахивал глаза, нашаривал рядом чужую руку и, постепенно успокаиваясь, засыпал вновь, уже без сновидений.       Когда он возвращался домой, сны вновь находили лазейку в его сознание, как бы он ни вымотался накануне. Возня с изобретением Райта и ежедневные поездки за десяток миль от города отнимали немало сил, однако совершенно не отменяли всех остальных обстоятельств жизни, которые с каждым днем все теснее смыкали свои ряды.       Во-первых, Уайлен обнаружил, что кто-то из компании отца совершенно точно сливает информацию в Хеллгейт и что ещё хуже, получает оттуда ответы с указаниями. Анонимку, подписанную знакомо убористым почерком Каза, он нашел несколько дней назад у себя на сиденье экипажа. В дороге Уайлен кое-как разобрал её по отдельным буквам, а Джаспер целиком прочел вслух вечером. Осторожный запрос в Хеллгейт лишь подтвердил крайне неприятный факт: отец вел слишком активную переписку и отнюдь не с одним Уайленом.       Если Бреккер оказывал такие услуги, то выводов могло быть два. Либо Уайлен сильно задолжает ему впоследствии, либо происходящее сильно мешает самому Казу и в интересах Уайлена разобраться в этом как можно скорее.       — Ты мой официальный выход на международную биржу, — сказал ему Каз однажды. — Так что, маленький купец, даже не думай, что тебе позволено бросить все на самотек. Нанимай себе чтецов, писарей — кого выберешь, но держи всю эту махину, как хочешь! Удержи её, Уай!       И Уайлен держал, сам не понимая как. Он никогда по-настоящему не думал, что отцовская торговая компания достанется ему, он был не готов. Он не понимал, что делать, как это вообще работает.       В начале Уайлен цеплялся за остаточные крохи каких-то знаний, берущих свое начало ещё из детства, когда отец ещё не разочаровался в нем, когда проводил с ним целые часы, рассказывая о принципах руководства и неписаных законах биржи. Тогда отец на мягкие укоры матери лишь смеялся и говорил, что Уайлен ещё вспомнит его наставления добрым словом… И через столько лет он вспоминал их с болью в сердце, недоумевая, как так вышло, что когда-то любящие люди на его глазах превратились в изломанных искореженных монстров.       Спустя несколько лет ему недюжинными усилиями удалось наладить кое-какие процессы. Компания стабильно держалась на плаву и хотя бы не тонула, что уже было для него достижением. В конце концов, Уайлен был намерен сохранить её до того момента, пока не подрастет младший брат. Ему предназначалось, он пусть и разбирается, когда придет время, а он, Уайлен, наконец-то займется тем, что интересно ему. Если доживет, конечно.       Второй проблемой собственно становилась блокада. Торговля с новым Земом и Равкой все ещё была под угрозой: из семи отправленных кораблей до места назначения добралось лишь четыре. Уайлен, конечно, застраховал и каждое судно, и груз, в них находящийся, однако центральный керчийский банк отнюдь не спешил эту страховку выплачивать, то упирая на обстоятельства форс-мажора, то вспоминая о законах военного времени. И если от второго юристы, нанятые Уайленом, ещё успешно отбивались, то с разночтением понятия форс-мажора возникали определенные проблемы. Приходилось копаться в законах самому, привлекая то мать, то Джаспера.       Сам Уайлен на первых порах пытался изобрести манеру письма, понятную лишь ему, которую он мог бы читать относительно быстро, не разбирая каждое слово по буквам. Сейчас он уже обзавелся привычкой всюду носить с собой блокнот, весь исчерканный странными рисунками и непонятными знаками с редкими вкраплениями цифр. Это помогало вести собственные записи и не путаться в числах и людях.       В тот вечер Уайлен сидел и мрачно сжимал в кулаке очередное письмо от отца, над которым просидел около пяти часов, пытаясь прочесть его самостоятельно. Письмо было сплошь исчеркано цветными карандашами и его собственными пометками.       Наталкивало оно на крайне неприятные мысли.       “Любезный сын, — значилось в нем, — помни, что злоупотребление такими пожароопасными вещами, как фейерверки, может однажды подвести тебя. Помни об этом, когда запускаешь их над городскими крышами. Однажды это может сверхъестественным образом спровоцировать такие последствия, которые поглотят тебя, точно легендарное морское чудовище, скрывающееся в водах Истинноморя...”       Отец всегда в письмах ему был чрезвычайно словоохотлив и красноречив. Ему доставляло удовольствие оставлять нагромождение бессмысленных сложных для прочтения красивых слов, пряча за ними малоприглядную суть.       В этих велеречивых строках скрывалась вполне отчетливая угроза. “Я в курсе твоих дел, я слежу за тобой, дорогой сын. И для этого я использую твою мать...”       Уайлен заподозрил это около года назад, когда в письмах отца вдруг начали проскакивать их домашние фразы, факты, которыми он делился только с ней, и другие мелочи. Последнее письмо пришло спустя несколько дней после того утреннего разговора и пространства для сомнений почти не оставляло.       Уайлен смотрел в пространство перед собой пустым взглядом и лишь нервозно качал ногой все быстрее и быстрее. Хотелось то ли напиться, то ли выкурить разом пяток тех затейливых сигар из юрды, туманящих сознание напрочь.       Едва ли мать стала бы на самом деле помогать отцу. Да кому угодно, только не ему!       С другой стороны, он знал её от силы три года, если не считать далекого детства. Откуда ему знать, какой она на самом деле человек? Ну и что, что она его мать? Отец уже предал его однажды. Почему бы и матери не предать?       Нет! Уайлен помотал головой. Мать больна и до сих пор вздрагивает при упоминании отца. Должно быть другое объяснение. Возможно, ему до сих пор чудятся демоны из каждого угла и он видит то, чего нет.       Джаспер ворвался жизнерадостным морским ветром, мгновенно всколыхнув будто застывший в напряжении воздух.       — Чего такой грустный, Уай? — От него пахло порохом и чересчур сладкими духами.       Джаспер приобнял его за плечи и взъерошил рыжие мягкие волосы, шутливо дуя в лицо. Уайлен против воли не удержался от смешка и откинулся на спинку кресла, увлекая Джаспера за собой.       — Да так, — он небрежно отпустил листок планировать на пол. — Дела семейные и оттого премерзкие, не обращай внимания! Как прошла облава на Зверинец?       — Как по маслу! — Джаспер щелкнул пальцами и подбросил вверх подушку. — Наши стражники, оказывается, иногда бывают весьма душевными ребятами! Я уже рассказывал, что их офицер пытался арестовать меня в порту, а сегодня мы с ним работали вместе! Ну разве не иронично?       — Весьма, — Уайлен прикрыл глаза и прижался лбом к его плечу. — Джас, не мельтеши! Посиди спокойно!       — Что с тобой, приятель? — Джаспер всегда чутко реагировал на перемены чужого настроения, даже когда Уайлен вовсе не стремился их показать.       — Отец, как всегда, — он вздохнул. — Каждое его послание душу вынимает и будто с крыши собора о мостовую, чтоб дух выбило…       — Почему продолжаешь читать?       — Он не успокоился, Джас! — Уайлен покачал головой. — Он даже этого не скрывает. Уверен, что я не прочитаю и пишет почти в открытую. Он только и ждет, когда я оступлюсь. Знаешь, какая у него самая большая мечта?       — Какая?       — Увидеть меня в соседней камере, а Каза на арене против какого-нибудь особенно затейливого чудища, — Уайлен тоскливо усмехнулся. — Тогда он будет счастлив и даже по-отечески простит меня за все мои несовершенства. Я должен читать, чтобы не упустить момент, когда он сделает свой ход.       — Что за подонок… — пробормотал Джаспер, и его теплое дыхание согрело тут же покрывшуюся мурашками шею.       — Джас, выполни одну мою просьбу, но пока не спрашивай ни о чем, ладно? Не говори ничего при матери. Совсем ничего. Ни единого факта: ни о работе, ни о моих увлечениях, ни о делах Каза! Инеж и Нина и так не расположены распространяться о своих делах, но за тебя я боюсь… Вы близки и…       — Уай, ты чего? — Джаспер выпрямился и удивленно посмотрел на него. — Мария и так уже боится спрашивать о тебе… Что за кошка между вами пробежала?       — Я объясню тебе все позже, честно! Я пока и сам не уверен, — Уайлен вздохнул. — Хочу понять кое-что!       — Но…       — Ш-ш-ш, — Уайлен прижал палец к его губам. — Я расскажу. Обещаю! Мне только надо проверить одну вещь, и все вернется на круги своя. Надеюсь...       — Уай, — Джаспер отвел палец от своих губ и бережно сжал его в ладони, не отпуская. — Ты играешь в опасные игры. Она же твой самый близкий человек!       — Ты мой самый близкий человек, — Уайлен поймал его взгляд. — Ближе тебя у меня никого нет, Джас. Если с тобой что-нибудь случится, мне не для кого будет жить. Помни об этом!       — Эх, Уай… — Джаспер похлопал его по плечу, но было видно, что эти слова его глубоко тронули.       Ещё несколько минут они провели в молчании, по-своему уютном и привычном. Джаспер неторопливо перебирал свободной рукой пряди его волос, а Уайлен, прикрыв веки, скользил пальцами по чужой ладони, точно пытался найти те самые пресловутые линии жизни, о которых толкуют все гадалки. Казалось бы, покой наконец-то наступил, но не в душе Уайлена. Недодуманная мысль про отца и про мать продолжала грызть его даже сейчас, когда он так отчаянно желал забыть про нее и поддаться моменту.       — Знаешь, — задумчиво произнес Уайлен, — я понял, что мне сейчас нужно...       Джаспер взглянул на него с интересом.       — И что же?       — Помнишь, ты рассказывал про большой загул? — Уайлен лукаво взглянул на него из-под ресниц. — Путешествие по барам Каттердама, чтобы к утру не помнить ничего, даже дороги домой! Ну так что?       — Предложение мне нравится! — Джаспер ухмыльнулся. — Хочешь познать путь настоящих приключений, Уай? Можем устроить! Причем прямо сейчас! Пойдем!       Он легко вскочил с кресла и протянул Уайлену руку.

* * *

      Очнулся Уайлен уже в каком-то портовом баре. Кажется, уже пятом по счету. Или четвертом…       Число четыре ему не нравилось, поэтому Уайлен великодушно присвоил бару кодовое название “Пятый” и опрокинул в себя ещё один шот.       Рядом Джаспер одобрительно свистел и хлопал какой-то танцовщице, отплясывающей некий матросский танец прямиком на барной стойке. Той такое внимание, судя по всему, нравилось, поэтому бело-синяя подвязка вскоре приземлилась Джасперу в ловко подставленную ладонь, и он послал шалунье-танцовщице воздушный поцелуй.       Уайлен с усилием наморщил лоб и толкнул Джаспера локтем.       — Она х-хорошенькая?       — Ничего так, — Джаспер был чуть трезвее, и оттого говорил более членораздельно. — Посмотреть есть на что! Это… как её… эстетика! — он пафосно вскинул палец, недоуменно посмотрел на подвязку и выкинул куда-то дальше в толпу.       — Эстетика да… — Уайлен задумчиво оглядел плясунью. Эстетика заманчиво тряслась и грозила вскоре выскочить из обширного декольте. Сам Уайлен ценителем подобного не являлся, но красоту готов был одобрить всегда. — А я?.. Это… хорошенький по-твоему?       — Лучше всех! — заверил его Джаспер. — Уай, может тебе хватит?       — Не-не-не, — Уайлен замотал головой так энергично, что пришлось для пущей устойчивости схватиться за стойку. — Я пообещал себе ни о чем не д-думать, а я ещё думаю… Думаю и думаю...       — Это плохо, — согласился Джаспер.       — Ну вот! — Уайлен хлопнул его по плечу. — Значит, надо ещё!       Бармен, повинуясь его размашистому жесту, поставил перед ними новую порцию.       Какой-то светловолосый тип в мокром плаще протолкался сквозь толпу к барной стойке и прислонился рядом с ними.       — Бармен, виски! — его резкий чужеродный акцент смутил затуманенное сознание Уайлена, словно напомнил о чем-то. О чем, правда, Уайлену вспоминать было решительно лень.       А, такой акцент иногда прорезался у Нины, когда она резко переходила с керчийского на равкианский и обратно. Забавно. Уайлен обернулся к Джасперу, чтобы поделиться этим наблюдением, и удивленно нахмурился: тот стал похож на охотничьего пса, внезапно учуявшего след. Настороженный и сосредоточенный, он мгновенно растерял всю веселость, и из беззаботного Джаспера Фахи вновь стал собранным и опасным Стрелком.       — Подожди-ка секунду, — негромко произнес он, не глядя Уайлена. — Надо же какие люди навестили наши края…       Светловолосый тип от свойского удара по плечу присел, словно его огрели тяжеленным мешком. А при виде Джаспера сначала прищурился, не узнавая, а затем резко побледнел.       — Какая встреча, да? — откровенно ухмыльнулся Джаспер. — Помнится, мы отлично повеселились на одной крыше, да? Не узнаешь?       Тип выдохнул что-то откровенно матерное на равкианском, покорно склонил голову, сгорбился и вдруг рванул к выходу что было сил, расталкивая посетителей. В руке Джаспера сиротливо обвис клочок ткани, из которой был сделан плащ.       — Эй! — возмущенно заорал ему вслед бармен. — Ты ещё не заплатил! Стой! Эй! Держи вора!       — Запросто! — Джаспер подхватил со стойки пустой бокал, взвесил на руке и одним отточенным движением метнул его в голову упелетывающего равкианца. Снаряд прилетел точно в цель. Тот рухнул как подкошенный.       Уайлен уважительно присвистнул. Джаспер торжествующе отсалютовал ему любимым жестом и небрежно вразвалочку двинулся к поверженному противнику.       Однако путь ему внезапно заступил здоровенный керчийский матрос. Он свысока оглядел Джаспера, с хрустом размял шею и сплюнул ему под ноги.       — Слышь ты, земенец! Это не твоя территория! Бесчинствуй в своем Земе, а здесь изволь проявлять уважение!       — Я и проявляю, — Джаспер хмыкнул и с иронией посмотрел на него. — Я только что остановил вора на благо керчийской экономике! Разве не так?       — Умничать у себя на родине будешь, земенская мразь!       — Эй! — Уайлен оторвался от барной стойки и подошел к ним. — Отвяжись от него, он керчиец и он со мной!       — Да ну? — матрос издевательски ухмыльнулся. — А чего ж так не похож? Вот эти земенские твари всюду пробираются, корабли поджигают, а мы терпи? Пора научить их уму-разуму!       Остальной бар, включая бармена, поддержал его одобрительным гулом. И Джаспер впервые беспокойно шевельнулся и примирительно поднял руки:       — Эй, я не ищу ссоры! Если я мешаю, я уйду! Без проблем!       — Ну, своими ногами уже вряд ли уйдешь! — матрос закатал рукава. — Давай, парень, докажи, что мамочка хоть немного старалась, пока разрешалась от бремени! Слышал, у вас в Новом Земе дамочки любят грешить с ослами. Твоя, видать, тоже забавлялась!       — Уай, — одними губами произнес Джаспер. — Беги!!!       Уайлен серьезно кивнул и так же неторопливо отвел назад локоть.       От удара в челюсть матрос слегка покачнулся, и Джаспер тут же довершил дело, опустив ему на голову бутылку, подхваченную с ближайшего столика.       — К выходу! — успел выкрикнуть Джаспер, прежде чем его попытались скрутить уже двое.       От первого удара Уайлен успел увернуться, но уже второй с другой стороны отбросил его на жалобно хрустнувший под ним столик. Первый нашаренный осколок бокала Уайлен весьма успешно воткнул кому-то в бок и прицельно пнул в пах ещё одного матроса. На этом его успех временно кончился.       Джаспер наконец сбросил с себя противников и, подняв за ножки ближайший стул, сам бросился в атаку, расшвыривая нападающих и пытаясь пробиться к Уайлену.       А Уайлену тем временем приходилось туго. Сначала ему прилетело по ребрам, а затем хороший хук чуть не своротил ему набок челюсть. а затем высокий детина, науськиваемый прячущимся за стойкой барменом, вздернул его за шею вверх по стене и принялся душить.       В глазах Уайлена начало темнеть, он отчаянно забился, заскреб подошвами по деревянной обшивке, не в силах освободиться. Джаспер со стулом подоспели весьма вовремя. Уайлен упал на пол, кашляя и судорожно втягивая в себя воздух.       — Порядок, Уай? — крикнул ему Джаспер и прицельно метнул в бармена тарелку.       Тот тихо сполз обратно под стойку.       — Просто замечательно, — тихо просипел Уайлен в ответ. — Какой план?       — Пробиваемся к выходу, берем того красавчика и делаем ноги!       — Отличный план! — с сарказмом отозвался Уайлен, ставя подножку еще одному смельчаку, решившему подобраться к Джасперу сзади. — Что за красавчик, с которым ты развлекаешься на крышах? Мне пора начинать беспокоиться?       — О да, он весьма страстная натура! С таким упорством пытался меня пристрелить! — весело откликнулся Джаспер. — А я пристрелил его!       — Дьявол, я действительно начинаю ревновать! — Уайлен встал за его плечом и огляделся. Противников заметно поубавилось. — Такие страстные отношения!..       — Ну, тебе-то, Уай, грех жаловаться! — Джаспер усмехнулся. — Ты и сам… весьма непростой мальчик, как мы оба знаем!       — От непростого слышу! Давай! — они сообща перевернули здоровенный стол, прикрываясь им как щитом, и подняли его на руки. — Вперед!       От такого тарана оставшиеся противники разлетелись кеглями. Уайлен и Джаспер, поднатужившись, сбросили стол на самое большое скопление неприятеля, заставив его позорно дезертировать.       — Тьфу, дьявол! — Джаспер вовремя успел затормозить, прежде чем наступил на пытающегося уползти равкианца. — Какая гадость только под ноги не попадается! Да друг мой? — он не отказал себе в удовольствии пнуть того под ребра.       Равкианец слабо вякнул.       — Пожалуй, да, это слишком страстные отношения, — хмыкнул Уайлен, вздергивая равкианца под локти. — Мне такие не понять!       — Сматываемся! Быстрее, пока они не очухались и не вызвали стражу! — выдохнул Джаспер, закидывая одну из рук их жертвы себе на шею. — Уай, что ты делаешь?       — Возмещаю себе моральный ущерб! — с достоинством ответил Уайлен, мимоходом выцепляя с одного из уцелевших столов бутылку хорошего шуханского. — Все, пошли!       — В кого я тебя только превратил?.. — покачал головой Джаспер, и они поволокли жалобно стенающего равкианца к выходу.