Под керосиновым дождем

      Традиции Керчии подчас кажутся иностранцам донельзя странными. В них причудливо сплетаются между собой простота и грубость рыбаков, некогда заселивших этот одинокий остров, с манерностью и расчетливостью коренных жителей, чья кровь давным давно смешалась со всеми народами их мира.       Коренные керчийцы — темноволосые, высокие, с узкими красивыми лицами, они говорят тихо и всегда предпочтут плохую беседу хорошей драке. Набожные и трудолюбивые горожане по утрам вычищают свой участок улицы перед домом, куда выходит их дверь, ведь в грязный дом никогда не заглянет Гезен. И по грязной дороге не пойдет.       Хотя памятуя о некоторых легендах про него, лучше бы и не заходил…       Думать так кощунственно, но Джасперу можно, он в принципе далек от любой из религий настолько, насколько это возможно.       Иногда Джасперу кажется, что керчийцы и сами не понимают своего бога: без оглядки пачкая руки в крови, они поклоняются труду и чистоте, словно верят, что грязь с души соскоблить так же просто, как и с пола. Все они веруют в это — даже Каз, как бы он ни отрицал это, но Джаспер знает: Бреккер не переносит грязи и неряшливости ни в делах, ни в жизни, и карает жестоко.       Гезен — странный бог. Когда Джаспер маленьким слушал сказки о святых и богах, он всегда представлял его лицо, изваянным из камня, такого же бесстрастного и сурового. Гезен бродит по земле, закутанный в серый плащ, ты не узнаешь его, даже если встретишься лицом к лицу, пока он не положит ладонь на твое темя, благословляя. Прикосновения его священны и страшны. Если ты грешен, они способны превратить тебя в соль и морскую пену, а если ты много болтаешь не по делу и душа твоя мятежна, то Гезен может обратить тебя молчаливым альбатросом, пустив скользить над говорливыми волнами. Обряды в его храмах ему под стать: сдержанные в речах, но яркие и мятежные в старинных ритуалах.       Впрочем, именно церковники Гезена испокон веков ведут самый строгий учет всего произошедшего. Керчийские летописи не любят ни в одной стране, это единственная вещь, которая с незапамятных времен не подчиняется никому, ни одному правителю, ни одной армии. Беспристрастные и суровые, они ведут учет событий и новостей, которые долетают до их острова, собирая компромат на весь их чертов мир.       В керчийских архивах хранится многое: геноцид, устроенный Фьердой, на протяжении нескольких лет уничтожавшей часть собственной страны за непокорность и сочувствие истребляемым гришам; бесчеловечные преступления Шухана на территории Равки; кровавые походы гришей на территорию Фьерды, когда их части сжигали целые города; земенские бесчинства в керчийских колониях... Керчии тоже нечем гордиться, и её промахи надежно запечатлены в полотне истории. Джаспер знает, как торговый народ выкупал желанные земли в его стране, сгоняя мирных жителей с привычных мест или же умерщвляя их целыми селениями. Прошло уже почти столетие, но Новый Зем и поныне помнит свои раны. Не сразу, далеко не сразу, они пришли к миру со своими восточными соседями за морем. Джаспер смог приехать в Керчию ценой долгих, кропотливых усилий керчийских и земенских дипломатов, некогда приведших их страны к миру.       С церковными книгами все ещё сложнее. Там записываются браки, заключенные при определенной церкви, проведенные отпевания и благословение рожденных детей. Когда-то давным давно крупный землевладелец одной из частей Керчии, уже женатый и связанный долговыми обязательствами, задумал смухлевать и, подделав запись в церковной книге, заключил второй брак, завладев имуществом второй супруги. А затем проделал этот трюк ещё раз, и ещё. Благо вести в те времена шли медленно.       Однако когда факт этот вскрылся, то дело получило столь громкий резонанс, что несколько областей Керчии чуть не устроили полноценную гражданскую войну.       С тех пор церковные архивные книги — одна из самых защищенных вещей в Керчии. Они хранятся в специальных ларцах, которые невозможно ни сдвинуть с места, ни открыть без специальной печати и ключа. Эти замки не вскрыть даже такому умельцу, как Каз, а даже если ему и удастся, это будет бесполезно, хотя бы потому, что подобную кражу невозможно скрыть. Специальное устройство, скрытое в самой глубине ларца, “помнит” каждое открытие, роняя крохотный шарик в запаянный со всех сторон сосуд. Количество таких шариков всегда должно строго соответствовать количеству записей в церковной книге. В исключительных случаях записей может оказаться больше, но шариков — никогда. Когда приходит пора сводить записи всех книг в единый архив, сосуд вскрывают и тщательно сверяют его содержимое. Если не приведи Гезен что-то не сойдется, церковь назначит особых дознавателей, которые проведут пристрастное расследование до выяснения всех обстоятельств.       Именно поэтому немалая часть обучения в керчийских семинариях отводится именно искусству заполнения церковных книг и ведению архива. Это одна из тех незаметных и обманчиво тонких нитей, на которых держатся могущество и власть Керчии.       И именно поэтому нет тайника надежней, чем церковная книга в маленькой никому неизвестной церкви. Контракт, заключенный между Казом и господином Кридсом, отныне хранится где-то среди её страниц.       Если Каз вместе с его воронами хотят завладеть им и не попасться, то им придется, как обычным горожанам, пройти через один из трех обрядов с полной отдачей.       Нина хмурится и качает головой, когда Каз вопросительно обращается к ней:       — Маттиас может пройти под дланью Гезена?       — Вот только моего сына ты ещё не втягивал в свои интриги, — фыркает она. — Поздравляю, Каз! Из всех церквей вы с Кридсом ухитрились выбрать ту, где меня и так знают. Матти уже прошел под дланью Гезена и довольно давно, теперь он полноправный гражданин Керчии. Вырастет, сможет сам выбрать веру себе по душе, а пока пусть за ним присматривает ваша церковь. Мало ли что…       Нина опускает голову, не договорив, но Джаспер знает, что именно она хотела сказать. Если Нины однажды не станет, она хочет, чтобы у её сына была защита. Надежнее, чем раскаленные револьверы, которые может предложить Каз.       Даже лучшее оружие однажды дает осечку.       — Тогда остаются либо похороны, либо свадьба, — Каз пожимает плечами. — Нужен доступ к книге, чтобы я смог подменить листы.       Джаспер разводит руками.       — Ну, давайте похороны. Если раздобудем то зелье, которым потчевали Кювея, я могу и в гробу поваляться!       Уайлен рядом бледнеет и придвигается ближе к горящему камину. Неяркое пламя бросает зловещий багровый отсвет на его лицо, непривычно жесткое и злое.       Сейчас уже вечер, но Уай с момента возвращения жаловался на холод, и горничные растопили камин, а кухарка хлопотала на кухне, изобретая целебный отвар для молодого господина, чтобы не разболелся. Уайлена она любит в отличие от прежнего хозяина.       Вороны вновь собрались в доме Уайлена, вернее Каз бесцеремонно привел к ним Нину и Инеж, и объявил общий сбор. По крайней мере, здесь их намного сложнее подслушать. Любопытных слуг отлично контролирует Нина, а подступы к дому знает сам Джаспер и всегда чутко подмечает все посторонние звуки.       — Как вариант, — Каз задумчиво потирает подбородок. — Но мертвым тебе придется быть достоверно, а остальным — искренне скорбеть. Гроб должны нести шесть человек, наймем в другой части города, и…       — Погоди! — прерывает его Нина. — Вы что, всерьёз намерены положить его в гроб и внести в церковь?..       — А ты знаешь какую-то ещё церемонию похорон? — язвительно интересуется Каз. — Нам его ещё и на баржу Жнеца отнести придется, а затем извлечь до того, как начнется сожжение. Церковники внимательно наблюдают за этим.       — Я против! — резко произносит Нина. — Не смейте этого делать! Не смейте!       — Почему?       — Знаешь, как Гезен наказывает за ложь, Каз? — Нина неосознанно прижимает руку к животу и вскидывает на Каза пронзительный взгляд. — Делая её правдой!       Джаспер чувствует, как по спине пробегает непрошенный холодок. А ведь Нина притворялась беременной там, в церкви Бартера. Но ведь Кювея они и вовсе "убили", а Маттиас не лгал. Это все бред, женские суеверия, но на душе все равно становится неспокойно.       — Более существенные аргументы? — Каз сохраняет скептическое выражение лица. — Помимо метафизики.       — На похоронах священник сам вписывает имя ушедшего, и подойти к книге не так уж просто, а на бракосочетании жених расписывается собственной рукой, — произносит Уайлен, все так же безразлично глядя в огонь. Он даже не оборачивается к остальным, но слушает, тем не менее, внимательно.       — Если выбираем свадьбу, то вопрос с женихом решен однозначно, — хмыкает Джаспер. — Только ты сможешь подменить листы незаметно.       — Возни будет меньше, — Нина согласно кивает. — Не придется спаивать Джаспера, а затем спасать его из огня, да и свадьба звучит более позитивно!       Каз сжимает челюсти и медленно качает головой.       — Похороны дают больше возможностей остаться незамеченными, — упорствует он. — Гроб, в конце концов, можно взять закрытый и набить камнями. Или взять труп из городского морга.       — На свадьбе больше возможностей отвлечь внимание, — задумчиво произносит Инеж. — Помнишь, какая суета была в церкви в тот раз?       Каз непреклонно складывает руки на груди.       — О, я могу изобразить восторженного шафера! — с энтузиазмом восклицает Джаспер. — Я оболью слезами умиления алтарь и осыплю священника лепестками роз, вроде как случайно!..       — Ты даже не представляешь, как мне хочется похоронить тебя уже сейчас, — прочувственно произносит Каз сквозь зубы.       — А кто будет невестой в таком случае? — Уайлен наконец оборачивается к ним. — Самый интригующий момент, между прочим!       Лицо Каза мгновенно становится скучающим.       — На данный момент претендентки у нас три, — сухо говорит он. — Но Нину уже знают в том месте, а светиться нам нежелательно. Аника может исполнить любую роль, однако она не посвящена настолько в мои дела и не так надежна. Так что…       Он поворачивается всем корпусом к Инеж.       — Остается идеальный по надежности вариант.       Инеж смотрит на него с вежливым, слегка ироничным ожиданием. Нина мученически морщится и закрывает лицо ладонью.       — Ты кое-что забыл, Каз, — напоминает Инеж, когда пауза затягивается. — Сделать предложение.       Каз беспокойно передергивает плечами, но, стоит признать, лицо сохраняет.       — Инеж, сокровище моего сердца, — патетически начинает он, — не окажешь ли всем нам великую честь, согласившись выйти за одного безвестного гражданина Керчии, который станет твоим мужем лишь на один день, а затем сгинет в небытие?       Инеж продолжает улыбаться.       — Волшебное слово, — мягко подсказывает она. — Не хватает “пожалуйста”.       — Пожалуйста, — покорно повторяет Каз. — Так ты согласна?       Мягкая улыбка Инеж никак не изменяется, но она согласно кивает.       — Разумеется. Нам ведь всем это важно, не так ли?       Каз выдыхает с заметным облегчением. Нина страдальчески возводит глаза к потолку:       — Ну что ж, пожалуй, это самое романтичное предложение, которое мне доводилось слышать!       — И тем не менее, я по-прежнему за похороны, — веско роняет Каз.       На Инеж он старается не смотреть. Джаспер делает это вместо него, и что-то на сердце неприятно щемит от её спокойного непроницаемого лица. Только в самой глубине таких же спокойных глаз прячется холодная стылая обреченность.       Уж на что Джаспер не мастер подобных дел и предложений, но даже он смутно подозревает, какую черту лучше не пересекать даже ради притворства и лжи. И кажется, Каз только что перемахнул её не глядя.

* * *

      На всякий случай они начинают готовить сразу две церемонии.       Основная сложность заключается в том, что Керчия с каждым годом становится все более светским государством. Брак можно заключить и в городском управлении, просто подписав необходимые бумаги. Последние, впрочем, хранятся все в тех же ларцах под строгим надзором, а сводятся в единый архив все той же церковью.       Тем не менее, в церковь идут те горожане, которые хотят венчаться по всем старинным традициям с ритуалами и благословением Гезена. С похоронами дело обстоит точно так же.       Отбросы бесконечно далеки что от первой церемонии, что от второй. Среди их вороньей пятерки исконных керчийцев ровно двое, и оба понятия не имеют, как должно проходить отпевание и венчание под дланью Гезена.       Нина обходит своих керчийских подруг, аккуратно по крупицам собирая необходимые сведения. К концу следующего дня голова у нее начинает идти кругом.       Свадебный обряд — к похоронам она морально не готова — состоит из нескольких последовательных ритуалов, определенной одежды, проповеди, и ряда традиций, от которых настоящие верующие никогда не откажутся.       И от которых Каз шарахнется, как ошпаренный, или рухнет в обморок, как это едва не случилось в Фьерде.       Разумеется, ей прекрасно известна его слабость. Нина достаточно наблюдательна для шпионки, она находится рядом с Казом уже не первый год. Пусть поначалу его фигура была окутана тайной и казалась пугающей и недоступной, со временем этот флер изрядно приугас.       Каз по-прежнему умеет быть жутким, но теперь Нина за счет своих навыков и чутья в курсе большинства его недугов. Она просто их видит, хоть и не знает, как лечить. Будь её воля, она бы связала Каза по рукам и ногам и отправила в Малый дворец, в крыло целителей. Бреккер бы, конечно, сбежал оттуда на третий день, но за это время его успели бы хоть немного подлатать.       Пока что он рискует отправиться на суд к Гезену годам так к тридцати. При благоприятном раскладе этот срок растянется до сорока.       Чудеса случаются, боги милостивы, но Нина боится, что их милости не хватит на всех, кто раз за разом бросает им вызов. Каз ничего не боится, но собственной слабости не признает упорно и остервенело. Он предпочитает верить лишь в то, что знает, все остальное он отвергает с яростным упрямством.       Это и неудивительно. Если Каз ещё знает, где у человека сердце и кишки, то вот насчет печени Нина уже не уверена. Нет, если, конечно, ему доводилось по ней получать, то, быть может, и запомнил. Но она готова поставить несколько сотен крюгге, о её настоящих функциях Каз даже не догадывается.       Уличному мальчишке это не нужно, вот только Каз уже не тот мальчишка, он упорно карабкается вверх, цепляясь за каждый уступ, который ему предоставляет этот город. Нина не хотела бы, чтобы он сорвался вниз, едва достигнув желанной высоты, лишь из-за собственной бравады.       Эта девочка, которую привезла Инеж… Нина рада, что Уайлен согласился приютить и её. Малена толковая и умная, она умеет не так уж много, но Нина хочет, чтобы она продолжала. Придется поговорить с Инеж, пусть Малена отвыкает от моря и учится ремеслу. Основы можно изучить и без гриша-наставника, а там, быть может, Нина найдет кого-то подходящего.       Девочка, возможно, будет сопротивляться, но Нина найдет слова, чтобы её убедить. Собственный целитель им может понадобиться в ближайшее время. Главное, чтобы Инеж не дала слабину, уступив детским просьбам свободолюбия. Свободу нужно заслужить, как это в своё время сделал каждый из них. Все в этом мире имеет свою цену.       Нина перебирает в пальцах тонкую ткань беленого полотна. Простая светлая ткань, хоть и высокая по качеству. Невесты в Керчии одеваются в скромные сине-белые наряды и вплетают в волосы нити жемчуга и ракушек. Платья их просты, но украшены кружевом, часто имитирующим морскую пену. Белые барашки колышутся на синих переливах длинных рукавов.       Быть может, хотя бы морская тема придется Инеж по вкусу? Нина со вздохом качает головой: Инеж отстранилась от подготовки настолько, насколько могла. Она готова прийти, одеться, подкорректировать внешность и пойти на дело. И не больше.       Лицо её стало настолько жестким, когда Нина предложила прогуляться по торговым галереям, что впервые за долгое время та предпочла отступить. Лицедейство в этой области для Инеж особенно болезненно, пусть она и не подает вида, переключившись на многочисленные дела.       — Что угодно, госпожа? Что-то подсказать? — хозяйка мастерской подплывает к ней, утопая в знаменитом керчийском кружеве-паутинке. Оно топорщится на ней во все стороны, точно соляные наросты на камне.       — Свадебное платье, — мрачно отзывается Нина. — Для молодой девушки. Вот мерки.       Для них пришлось позаимствовать у Инеж бриджи и одну из рубашек. Если что-то не подойдет, придется ушивать, и тогда Инеж будет сама виновата в бессонной ночи.       — А вы…       — Для моей сестры, — отрезает Нина. — К сожалению, она приболела сегодня, а свадьба уже не за горами. Нужно что-нибудь, что подойдет под смуглую кожу и темные глаза.       Хозяйка расплывается в понимающе-сочувствующей улыбке и радушно предлагает Нине пройти к расставленным в глубине роскошным платьям.       Учитывая, что Каз и Инеж должны имитировать парочку набожных и небогатых горожан, склонных к аскезе, это немного не то. Однако Нина послушно отсматривает кружевные облака, с блестящими каплями жемчуга на пышных боках.       В Равке традиции иные — там в моде струящиеся платья в пол, зачастую с лифом, имитирующим кефту или военный мундир. На хрупких женских фигурках это обычно смотрится очень трогательно и даже патриотично, хотя, конечно, ни черта не помогает в постоянных войнах.       Для Инеж хочется найти что-то особенное, какую-то отдушину, чтобы хотя бы одежда могла доставить ей радость. Хотя, разумеется, Нина не собирается на этом зацикливаться.       Весь этот блеск только раздражает глаза. Действительно дорогая ткань не блестит, не отражает свет, она поглощает его, жадно впитывает вместе с чужими взглядами, притягивая их чем-то неуловимым. У лучших клинков, которые без труда разрезают тончайшую сулийскую шаль, самая простая оплетка, но ложится в руку она как влитая.       — Святые, чем я занимаюсь? — бормочет себе под нос Нина, следуя за владелицей лавки.       Воистину, работая на Каза, никогда не предскажешь, чему ты посвятишь следующее утро — пыткам, светскому завтраку, лихому ограблению или выбору свадебного платья на фальшивую свадьбу.       — Сестра хочет венчаться в церкви, она очень набожна, — мягко добавляет она, ненавязчиво приближаясь к интересующим её платьям. — Однако взор Гезена нельзя оскорбить дешевизной.       Это керчийской мастерице близко, она понимающе кивает. Гезен олицетворяет собой достоинство и сдержанность, крикливые дешевые наряды неприятны его взору, точно так же, как и безудержная роскошь.       — В наше время со свадьбой медлить не стоит, — говорит она, обеспокоенно покачивая головой, точно морская птица. — Не приведи Гезен, всех наших мужчин вновь заберут на войну. Хуже нет, чем остаться вдовой, не успев и женой-то стать.       — На войну? — удивленно переспрашивает Нина. — Разве нам грозит война?..       Надо же, она и не думала, что в городе так остро чувствуют её близость. Нина вздрагивает: она привыкла к миру, но она помнит, каково это: когда в воздухе на разрыв звенит тревога, и в одночасье все взрослые гриши оставляют своих юных подопечных, напоследок успевая лишь крепко сжать плечо на прощание и шепнуть: “Не бойся, маленькая Зеник! Я вернусь!”.       — Поговаривают, что грозит, да ещё как, — хозяйка мастерской в отсутствие других клиенток рада поболтать и с Ниной. — Страшно… уж на что я мала была в прошлую войну, а все одно помню. Голодно было, болезни ходили, а только и рассказов было, что об узкоглазых, какой новый город взяли. Девчонкой ещё была, помню, на ветру от голода качалась, по ночам от страха тряслась и все молилась за папеньку, чтобы Гезен его вернул.       — Вы… вы о войне с Шуханом? — осторожно спрашивает Нина.       — Отец мой много воевал, — собеседница вздыхает. — С Шуханом, да. Ох и нелюди были… демоны — сущие демоны! Сейчас их привечают, раскланиваются, речи вежливые ведут, а тогда за раскосые глаза убить могли. Полукровкам в Керчии тяжко приходилось, а их ведь немало у нас.       — В Равке тоже… — тихо роняет Нина. — Полукровкам жилось непросто.       — Отец, когда вернулся, не любил рассказывать, что видел, да только глянешь иной раз ему в глаза, а они пустые, страшные. И холодно так станет, будто с мертвецом говоришь, — хозяйка мастерской потуже стягивает на плечах шаль. — Схоронила его несколько лет назад, седьмой десяток разменял. Он мне повторял постоянно: “Не повторить бы… Нельзя пустить их снова, нельзя…”.       Белое полотно мешается с синим кружевом и коралловой вышивкой. Нина принимает ещё одно платье, долго и придирчиво рассматривает его на свет. Знала бы эта женщина, что и от её мастерской отчасти зависит, начнется ли война, которой она так боится…       — Отец-то у меня героем был, — доверительно делится хозяйка, чувствуя неподдельное внимание собеседницы к своим словам. — Вспоминать не любил страсть как, но он — один из тех, кто Воронью высоту держал. Пятеро их осталось живых, героев, он всех поименно перечислял…       Нина вскидывает голову на знакомое слово.       — Как вы сказали?.. Воронья высота? А что это?       Хозяйка смотрит изумленно, и Нина засчитывает себе шпионский провал. Это что-то истинно керчийское, видимо. Она так и не удосужилась выучить места и даты, составляющие их историческую гордость.       — Вы, наверное, иностранка?       Нина с улыбкой пожимает плечами.       — О, это легендарное сражение, — хозяйка всплескивает руками, заполняя мастерскую многоголосым шуршанием браслетов и кружев. — Тот форт шуханцы так и не смогли взять! С него наши побеждать начали, половину шуханской армии там схоронили, оттеснили змеиную гадину до самого моря!       Нина наблюдает, как эта эта невысокая полная женщина, раза в два старше её самой, закутанная в рюши и шали, пылко потрясает кулаком и воинственно сверкает глазами. И эта неподдельная гордость за страну и сила духа заставляет проникнуться уважением. Нина хотела бы так гордиться своей страной, но получается лишь безответно любить.       Керчийцы не хотят войны, они стремятся к миру, торговле и процветанию. Однако только теперь Нина понимает, сколько они хранят в себе, точно тугая взведенная пружина. Если однажды кто-то неосторожно стронет её с места, то она распрямится с разрушительной силой, одну за другой снося преграды на своем тернистом пути.       — Вы говорили, что ваш отец с ещё пятерыми удерживал ту крепость? — с интересом спрашивает Нина, когда собеседница пускается в краткий пересказ всей военной кампании Керчии после первого поражения Шухана.       — С четверыми, всего их пятеро было, — та кивает. — Отец-то у меня обычный плотник был, они все там, говорил, подобрались: плотник, шулер, пекарь, фермер да один аристократ из благородных. Война всех равняет, под одну гребенку стрижет.       — Это точно, — Нина вздыхает.       Гриши тоже бывали неравны по крови, кто из приюта, кто из аристократии, но кефта усмиряла, уравнивала, лишала прежних статусов, пусть и не до конца.       Лицо хозяйки мастерской внезапно светлеет.       — Отец встретил одного из них здесь, в Каттердаме, представляете? Восхищался ещё, что ровесники, а тот не в пример моложе выглядел, важной шишкой стал якобы. Вот как жизнь раскидала, да вдруг под конец вновь свела, да? Отец очень рад был, думал встретиться ещё раз, меня с ним познакомить хотел… да вот не случилось, не дожил. Занемог вскоре да так и не встал больше.       Нина сочувственно качает головой. Она сама пока не понимает, почему слушает с таким вниманием, но что-то в этой теме не отпускает её, дергает снова и снова.       — Посмотрите ещё вот это, — собеседница извлекает из коробки ещё одно платье. — А что до жениха, какой он?       — Скрипучий сухарь, но молодой и с большим сердцем, — фыркает Нина. — Сама не пойму, за что сестра его так любит…       Хозяйка мягко смеется.       — Ох уж этот удел старших сестер… Вы сами уже, наверное, замужем?       — Вдова, — привычная полуложь легко выскакивает изо рта. — У меня сын да сестра, вот и вся моя семья, — Нина печально улыбается. — Она у меня боевая, стала бы зей маад, если бы не избранник, он накрепко привязал её к берегу. Хочу, чтобы она была счастлива в этот день.       — Тогда нужно постараться, — хозяйка сочувственно касается её локтя. — Как насчет такого?       А вот в этом что-то есть. Нина придирчиво щупает ткань, разглядывает фасон. Инеж не понравится, но выглядеть она в нем должна хорошо. Очень хорошо.       Керчийская скромная горожанка вмиг способна преобразиться в прекрасную сулийскую деву, если добавить всего лишь несколько деталей. Серебристый тонкий пояс уже есть, а парочку изумительно красивых шалей в тон Нина давно хранит на дне саквояжа, ожидая подходящего случая.       — Я думаю, это подойдет, — Нина, решившись, восторженно прижимает руки к груди. — Оно такое… керчийское.       Другого слова, наверное, и не подобрать. Эта страна ухитряется поэтизировать соль и камни, воспевать запах рыбьей чешуи и завораживать красотой тончайшего кружева.       Что-то притягательное есть и в этом скромном светлом платьице с синей вставкой на лифе, шнуровкой на груди и кружевными рукавами. Точно море, закованное в белую окантовку пристани, но все ещё свободное.       — А жених?.. — радушно интересуется хозяйка. — Есть и мужской костюм в пару. В такой день фрак и сюртук лучше оставить дома!       Нина не сомневается, что именно так Каз, скорее всего, и поступит. Другое дело, из какой костюмерной он вытащит традиционную свадебную тунику, лучше не спрашивать. Здесь они хотя бы чистые и не ношенные.       Зато чего Нина не знает, так это мерок Каза. Без точных цифр она с одеждой предпочитает не связываться. Это Инеж умеет на глазок подбирать костюмы так, чтобы сидело идеально.       Вот пусть и подбирает… Нина зловеще улыбается.       — Я пришлю к вам сестру, как только она поправится! — обещает она, подхватывая немногочисленные свертки. — Большое спасибо!       В конце концов, в этом случае они смогут устроить Казу какую-нибудь мелкую, но доходчивую пакость, которая заставит его пожалеть о своей бесчувственности. Хоть душу отведут.

* * *

      Когда Каз подходит, Инеж сидит за барной стойкой, поджав под себя одну ногу, и увлеченно расписывается на листке затейливыми вензелями. Разные варианты подписи украшают тетрадный лист, один другого кривее.       — Не лучшее место для таких занятий, — хмыкает он, заглядывая через её плечо. — Если ослабишь бдительность, то к следующему вечеру обнаружишь, что продала и корабль, и душу.       Инеж пожимает плечами. Клуб Воронов привычно шумит за её спиной, и этот шум успокаивает, кажется почти родным. Опасность здесь такая же обыденная, как и на корабле. Если будешь неосторожен, здешнее море порока захлестнет тебя и поглотит с головой.       По крайней мере, она точно знает, что где-то там за её спиной Джаспер пьет с одним из нужных ему людей и заодно приглядывает за сыном главы городской стражи. Мальчишке вечно не везет, ему бы стоило узнать парочку приемов, чтобы хотя бы перестать так бездарно проигрывать, но любое знание стоит свою цену, а старина Гарт — глава стражи — пока что её не уплатил.       — Забыла уже, как расписываться не своей подписью, — она делает глоток из стоящей неподалеку кружки. — Вот и тренируюсь. Ты что-то хотел?       Каз облокачивается спиной на стойку и вглядывается в глубину зала.       — Жду человека, которые принесет фальшивые документы. Хорошо, что вы с Джаспером оба здесь, сразу и заберете. Что пьёшь?       — Горячее вино, — Инеж наклоняет к нему кружку, демонстрируя темно-бордовое содержимое. — Хочешь?       Каз подхватывает кружку до того, как Инеж поставит её обратно, и аккуратно касается губами влажного следа в том же месте, где пила сама Инеж.       — Хороший выбор, — кивает он. — Не пьянит.       — Ага, — Инеж искоса наблюдает, как бордовая капля остается на его верхней губе, и Каз машинально пытается её слизнуть, но потом, опомнившись, просто утирает рукой.       — Рой и Родер украли мертвеца из морга, — тихо говорит он. — Какой-то бродяга, его никто не хватится. Если он когда-то верил в Гезена, ему будет приятно.       — Так мечтаешь похоронить хоть кого-нибудь? — хмыкает Инеж. — Я тебя понимаю. Глянь! — она придвигает к нему тетрадь, заполненную убористым почерком Нины. — Вот из всего этого состоит свадебная церемония, если венчаться по всем правилам.       Каз неохотно вчитывается в конспект, и брови его начинают приподниматься все выше. Нина изъясняется кратко, в нескольких строках расписывая роль каждого участника этого действа. Однако впечатление все равно остается удручающее.       До книги им придется добираться долго. Этой части предшествует немало испытаний, начиная от возвышенной проповеди, взаимного принесения брачных клятв и заканчивая ритуалом соединения.       Если вкратце, то жених с невестой трижды обмениваются дарами моря, прежде чем Гезен повенчает их. Один раз из рук в руки: жених умывается морской водой, которую ему подносит невеста; второй раз ладонь к ладони: жених вручает невесте кольцо, и подбирает губами соль с её ладони. Тем самым обещая, что отныне знает вкус её слёз и не допустит их впредь.       И третий раз: дыхание к дыханию…       Каз на мгновение смущенно опускает взгляд. Инеж едва заметно улыбается.       Как ни странно, керчийские ритуалы ей нравятся. Они не похожи на традиции сулийских караванов, наполненные музыкой, гаданиями и запахом курительных благовоний. Инеж по душе керчийская сдержанность, в ней есть что-то трогательное, близкое её характеру. Она бы хотела этого — ощутить на ладони теплое прикосновение его сухих губ, смотреть в его глаза, пока он надевает на её палец знакомое тяжелое кольцо.       И она получит это. Вот только в глазах его не разглядит того, что хочет увидеть на самом деле. И это неожиданно больно.       Милостивые святые, они не те люди, которые когда-либо свяжут себя узами брака. Это не про них и не для них. Так к чему весь этот блеф? Почему бы Казу было не выбрать действительно Анику?.. Вот уж кому действительно все равно: что, как и с кем.       Правда, Инеж должна признаться хотя бы себе: смотреть со стороны на женитьбу Каза, пусть и фальшивую, выше её сил. Нет, конечно, она справится, но после этого уйдет в море ещё на несколько лет.       Впрочем, Инеж и сама знает, почему Каз выбрал её. Она не воспользуется своим положением, не подставит его и никогда не откроет рта в отличие от той же Аники. Просто забудет эту ложь, похоронит в своей памяти как эту вещь, так и многие другие.       Наивная четырнадцатилетняя девочка, восторженно мечтающая о красивой церемонии и искренних чувствах, тихо умрет на чердаке Зверинца и больше никогда не побеспокоит капитана Гафа.       Каз наконец выпрямляется и вновь хватается за кружку, опрокидывая остатки залпом. Он хмурится, и на виске его быстро и неровно бьется жилка.       Инеж в отличие от многих других понимает, почему он так напряжен. Если жених в ужасе отшатнется от невесты, зажимая рот одной рукой, а другой отчаянно отмахиваясь от призраков прошлого, это определенно привлечет нежелательное внимание.       Так что на самом деле она решительно голосует за похороны.       — Идёт, — Каз берет себя в руки и показывает ей глазами на вход. Инеж оглядывается.       Маленький неприметный человечек проскальзывает мимо молчаливых охранников, те, повинуясь, мимолетному кивку Каза, не делают ни малейших попыток заступить ему путь. Он быстро скользит между столиков, целенаправленно двигаясь в барной стойке.       — Знаешь, лучше оставь свою подпись, — Каз склоняется над Инеж и делает вид, будто увлеченно объясняет ей что-то, быстро стреляя взглядом по сторонам. — Ничего не случится.       — Думаешь, не узнают? — Инеж быстро подхватывает этот разговор-маскировку. — Моя подпись неплохо известна в Морском совете, знаешь ли!       Человечек заказывает кружку пива, расплачивается, забирает пиво, разворачивается и следует дальше к игорным столам. На краткий миг он оказывается за спиной Каза, и Инеж даже не видит, скорее чувствует это легкое невидимое движение воздуха.       Следующий миг, и она уже видит удаляющуюся спину пришедшего, а Каз проводит рукой по отвороту жилета.       — В заднюю комнату, — тихо говорит он ей на ухо. — Отдам там.       Инеж лениво соскальзывает со стула, с досадой отмахивается от Каза, точно он сказал ей что-то неприятное, и уходит в зал, чтобы раствориться в сплетении таинственных полутеней.       Каз приходит спустя ещё минут десять. Под его укоризненным взглядом Инеж неохотно спрыгивает со стола и уступает ему место под лампой.       Каз достает из-за пазухи конверт, быстро и умело вскрывает его при помощи специального ножа.       — Держи, новые документы, — он протягивает ей конверт поменьше. — Я просил, чтобы имя начиналось с той же буквы, что и настоящее, так что подпись можешь не менять.       Инеж с интересом знакомится с новой собой.       Новая она моложе её на пару лет, родом откуда-то с юга Керчии, и зовут её совсем не Инеж…       — Имоджен? — удивленно хмыкает она. — Красивое имя!       Каз внезапно замирает, как вкопанный, и медленно поворачивается к ней.       — Какое у тебя имя? Повтори…       — Имоджен.       Он трясет головой, точно пытается вытряхнуть какую-то неприятную мысль, и смотрит недоверчиво и удивленно.       — Ну, хотя бы не Сесилия, — изрекает он наконец. — А Гезен умеет пошутить…       — Это кто-то…       — Кто-то из прошлой жизни, — перебивает её Каз. — Неважно. Не лучшее имя, но и не худшее.       — Надеюсь, тебя не назвали Сахим, — усмехается Инеж. — Это был наш жонглер, старше меня на несколько лет, я вздыхала по нему целый год…       Каза заметно передергивает, и в собственный конверт он заглядывает с некоторой опаской. Инеж из-за его плеча с любопытством смотрит на его новые документы.       — Ганс Нессен? Неплохо, — комментирует она.       — Фамилия та ещё, но имя хорошее, — Каз неожиданно слегка улыбается. — Так звали моего первого наставника в Бочке. Его застрелили, когда мне было одиннадцать, но мне не раз пригождались его уроки.       — Символично, — Инеж улыбается тоже.       — Не особо, — Каз стряхивает с себя малейший намек на сантименты и деловито убирает документы обратно в конверт. — Просто имя короткое, поэтому я попросил его, других вариантов все равно не было.       — Что теперь?       — Завтра подготовка последних штрихов, и на дело, — Каз оборачивается к ней. — Придется выбирать церемонию в последний момент. Я по-прежнему за похороны по многим причинам, но Уайлен прав: в этом случае до книги добраться будет сложнее. При свадебном обряде я успею всё, даже не торопясь. Я не знаю, что выбрать.       Инеж вскидывает на него удивленный взгляд. Каз смотрит на неё серьёзно и, протянув руку, бережно берет её ладонь в свою:       — Реши ты, Инеж!       Сейчас он смотрит на неё именно так, как она хотела не так давно. Так, словно она — единственная в этом мире, словно она ему действительно нужна, словно он примет любой её выбор.       Она действительно хотела бы выйти за него, пусть даже не взаправду. Просто чтобы ощутить на мгновение, что он — её, а она — его, и этого уже ничем не изменить. Быть может, им двоим пришло время испытать себя на прочность не только в драке?..       Быть может, они на самом деле способны пройти через это? Они никогда не узнают этого, если не попробуют.       Она медленно переплетает их пальцы. Каз не отрывает от неё внимательного взгляда и покорно ждет.       Голос кажется неожиданно хриплым, точно после долгого молчания, когда Инеж тихо произносит:       — Разве мы когда-нибудь сдавались на милость своим страхам, Каз? Я выбираю свадьбу и твою свободу. Выкради свой контракт, прижми к ногтю Кридса и весь этот чертов совет!       Каз медленно кивает, принимая это решение, а затем наклоняется к ней невозможно близко и выдыхает почти что в её разомкнутые губы:       — Клянусь тебе, что так и будет!