Когда всё кончится

Когда всё кончится, Я буду тихо ждать начала И на крыльце твоём сидеть, Смотреть. Как рушится тот храм и вера, Как забываются враги, Которыми и мы были когда-то. О, прошло уж столь веков Несчисленное бремя. А нас скрепило пламя Жара, в котором наши сплавились сердца.

Ввалиться в хоть сколько-нибудь уютное местечко, не заполненное монстрами (кроме одного, конечно), оказалось настоящим наслаждением. В комнатушке, куда после недолгого блуждания попал-таки Итан, было по-своему уютно и — главное — тихо. Где-то под полом постукивали ещё неизвестные механизмы фабрики, а беспорядок, оставленный неаккуратной рукой, был немного домашним, не жутким, в отличие от кошмарного бардака, творившегося в доме Донны. Мужчина, неслышно ступая, прошёлся туда-сюда, а после отдернул грязную ткань, закрывавшую стол и стену с приколотыми к ней распечатками членов семьи Миранды. Все, кроме изображения матери Миранды, были грубо перечёркнуты, даже проткнуты ножом. Тут же оказались фотографии Мии и Розы, что вызвало неприятный озноб, пробежавший ледяным ветерком по коже Итана. Но несмотря на всё это, было уютно. Бумаги и другие предметы, брошенные в спешке, будто хозяин отошёл лишь на минутку, вызвали лёгкое трепещущее ощущение в груди. Итан не хотел думать, что хозяин этой комнаты — вновь его злейший враг, которого нужно уничтожить, чтобы спасти любимую дочурку. Уинтерс просто устал. Невыносимо. Дело было не в ноющих мышцах, не в пульсирующей боли на месте когда-то существовавших пальцев, просто его мозг перегрузился и был готов вот-вот задымиться. Передышка была нужна. Пусть Гейзенберг ещё где-нибудь погуляет. Но, словно назло мыслям, Гейзенберг появился тут же, так что Итан только и успел, что отскочить в сторону, вскидывая пистолет. Руки едва заметно подрагивали, а сердце снова зашлось бешеным стуком, из-за чего и в висках стучала кровь. Он не сдастся. Только не сейчас, когда столько сделано. Плевать, что почти не осталось патронов, а в горле пересохло. Плевать, что перед ним сильнейший — в этом Уинтерс не сомневался — враг. Он не отступит и не покажет слабости, что бы этот тип в мятой шляпе не нёс. Но Гейзенберг не спешил что-либо предпринимать. Он вообще делал вид, что беседует со старым другом, продолжая расписывать что-то там про ненависть к матери, про игру и про то, что нужно объединиться. Итан слушал вполуха, потому что его по-настоящему замутило. Он даже не мог сам себе объяснить почему, но при виде расслабленных широких плеч мужчины с патлатыми кое-где седыми волосами, хотелось застрелиться. Итан не хотел с ним воевать. Ни за что в жизни не признался бы блондин, но голос, звучавший сквозь помехи старых телевизоров, вёл его сквозь мрак и темноту, а насмешливые, но не злые подколки хоть немного разбавляли атмосферу уныния и ужаса. И когда он успел потеплеть к очередному порождению Миранды, пусть и на крошечный кусочек своей сущности? Гейзенберг ведь точно такой же псих как и все остальные! Так какого чёрта?! «Пожалуйста, не говори этого, замолчи, я не хочу, не хочу сражаться с тобой!» — молил про себя Итан, опуская напряжённые руки. Он также не мог оборвать сам себя, чтобы перестать повторять эту «молитву» снова и снова. Пришлось обрывать явно закипевшего в диалоге с самим собой Гейзенберга. Уинтерс вздрогнул, когда тот швырнул нож в распечатку Диметресску, а потом и в остальных «родственников». — Я не отдам тебе Розу! Она не оружие! Тем более не оружие в ваших блядских семейных разборках! — рявкнул Итан. Может быть, чтобы заглушить собственный страх и ту самую слабость, что рвалась, подкашивая ноги. — Хватит. Просто заткнись. Я не буду сотрудничать с очередным монстром! — Итан, — вкрадчиво начал мужчина, поворачиваясь к нему так, что грязноватый плащ взметнулся, — ты меня, что, не слушал? — Гейзенберг приблизился, а Итан наоборот попятился, непонятно зачем всматриваясь в почти не видные сквозь тёмные линзы очков глаза. Он хотел найти ответы? Или разглядеть на насмешливом грубоватом лице с резкими чертами хоть какие-то живые эмоции? — По глазам вижу, что не слушал! — мужчина всплеснул руками, качая головой, а потом резко выдернул из-за стола стул, грохая его рядом с Уинтерсом. — Присядь-ка. — Нет уж, я лучше постою, — отказался Итан, понимая, что если его усадят, то быстро среагировать будет намного сложнее. Но он зря решил, что у него есть выбор. У него вообще в последнее время не было и намёка на этот самый выбор. Будто Гейзенберг прав, и он, Итан, всего лишь часть заранее спланированной огромной игры, сложенной из уровней и пазлов. Кусочек к кусочку, краешек к краешку. Где тут может быть выбор, если ты всего лишь шестерёнка для огромного механизма? — Я сказал, сядь! — гаркнул патлатый, со всей силы хватая блондина за плечо и толкая его на грохнувший стул. Итан замер, боясь дышать. Он видел, что насмешка на лице врага будто потрескалась, открывая истинные чувства. И под маской спокойствия и уверенности бурлила ярость. Ненависть. Отчаяние того, кому больше нечего терять. Тяжёлый взгляд, ощутимый даже сквозь очки, пригвоздил к месту, пока Гейзенберг склонился к нему, также внимательно заглядывая в бледное с кровоподтёками и синяками чумазое лицо Уинтерса. — А ты всё такой же смелый, Уинтерс, — намного тише продолжил мужчина. Теплый свет лампы плясал на его щеке и шляпе, и плече, и было в этом что-то, что опять заставило нечто внутри сжаться. Итан хотел, желал всем сердцем, которое непонятно как ещё продолжало биться, закрыть глаза и просто-напросто выспаться. — Я предлагаю тебе союз. А ты можешь верить во всё что угодно, но! твоя дочь — то, чего страшится Миранда. Поверь, хоть ты и успел навести тут шороху, с Мирандой нам поодиночке не справится! — Иди к чёрту! Ты просто используешь меня и мою дочь, мудак! Я сказал — меня ваши проблемы не заботят! Блондин успел пожалеть об очередном резком выкрике, который сорвался, канув, разрушая то небольшое, что между ними было. Было? Откуда же? И что это было? Но едва уловимая ниточка, больше похожая на мираж, разорвалась, а Гейзенберг помрачнел. Он ловко откинул крышку люка, находившуюся рядом со стулом, а после, не дав Уинтерсу опомнится, пнул деревяшку. Стул опасно накренился над достаточно широким проёмом, из которого несло машинным маслом и вырывались звуки работающих поршней, а ещё далёкий отзвук стукающихся металлических пластин и будто вновь и вновь заводимого мотора мотоцикла. Почему-то именно последний звук казался самым жутким, будто это не машина ревела, а живое существо… Очередной ночной кошмар. Итан успел распрощаться с жизнью, но в последний миг Гейзенберг перехватил его руку своими крепкими пальцами, больше напоминающими железные тиски. — Итан, — прорычал гигант, сжимая ладонь до треска костей блондина. — Давай, соглашайся же! Очень не советую знакомиться с тем, кто живёт внизу. — А я бы рискнул! — тоже вскипел Итан, сжимая зубы от боли в руке. Он разжал ладонь, пытаясь вывернуться из мёртвой хватки врага. Но внутри что-то кричало, жгло пальцы, отпустившие рукав мужчины. Уинтерс сам не понимал, что его так раздражает, заставляет брыкаться, словно угря на сковороде. Страх за дочь? Выбор-то между ней и этим небритым типом был очевиден. Или страх этих чувств к хозяину фабрики? Самому разумному из детишек Миранды, самому человечному, самому… Гейзенберг просто приковывал к себе без цепей. Он был невыносимым. Он был тем, кого, будь другие обстоятельства, хотелось понять. Или Итан так сопротивляется из-за уже отключающегося разума? Кинув последний взгляд глаза в глаза, Итан увидел. Увидел боль, настоящую и неподдельную, затаившуюся в скривившихся губах и прищуренных глазах. Гейзенберг носит эти дурацкие очки, прибавляющие ему картинного шарма, чтобы скрыть эту боль? Осознание пронзило блондина, пока пальцы мужчины будто в замедленной съёмке разжимались. Этой боли не было там, за стёклами. Там была слепая ярость дикого зверя, а боль появилась сейчас. Обида, разочарование. И много чего ещё. Как он умудрился это заметить за пару секунд? Или как умудрился пропустить раньше? Они тут оба жертвы. Гейзенберг… Он такой же. Его тоже вынудили, заставили, сделали таким. Что же он творит? Итан каким-то чудом ухватился за крепкую ладонь, затянутую в перчатку, которая уже почти успела отстраниться, а Гейзенберг, нисколько не ожидавший такого, не устоял на ногах, рухнув вместе с Итаном и стулом рядом с провалом люка, откуда бил холодный свет. — Твою ж мать! — выругался мужчина, приподнимаясь и поправляя свободной рукой почти слетевшую шляпу. — Ты че творишь?! — выражение его лица стало удивлённым, растерянным, а ещё больше недоумения прибавляли съехавшие очки, за которыми блестели серые, вполне себе живые глаза. — Я передумал! — ответил Итан, морщась от боли в ушибленном локте. На бедную спину он уже не обращал внимания — слишком часто и много на неё падал. — Я… согласен… Гейзенберг, я… Блядь! Слезь с меня, ты тяжёлый, придурок! — перебил сам себя блондин, беспомощно трепыхаясь под мощным телом врага. Мужчина сощурился, но отодвинулся, садясь на дощатый пол. Итан, всё также цепко державшийся за него, словно опасавшийся, что на патлатого что-то найдёт и тот всё-таки скинет его в неизвестность, сел следом, переводя взгляд на их сцепленные руки с непонятно как переплётшимися пальцами. Гейзенберг также сильно цеплялся за него, вздохнув, кажется, облегчённо. — Тьфу ты! — сплюнул Итан, мотнув гудящей башкой. — Я передумал. Согласен сотрудничать с тобой. Только если это не навредит моей дочери! — Испугался что ли? — попытался усмехнуться как и всегда хозяин фабрики, но в его голосе слышалось что-то надтреснутое. — Нет… Неважно, просто подумал, что в чём-то ты прав. — Ясно. Что ж, я рад, что ты оказался разумнее, чем я уж успел подумать. А твоей Розе я тоже не прочь помочь. В комнатушке повисло молчание. Они сидели на полу, всё также держась за руки. Уинтерс пытался ни о чём не думать, потому что голова раскалывалась, после удара вдвойне. Но не получалось. Наоборот, было слишком много всего, что стоило бы обдумать, пока за спиной не дышит очередная тварь, готовая вцепиться в глотку. Эта боль, которую он, не зная, причинил вроде крепкому, самоуверенному Гейзенбергу, она заставила его передумать. И желание вернуть эту тоненькую ниточку между ними. Они разные. Гейзенберг пугает. Он груб, он силён. Но рядом с ним вроде как и спокойно. Чудится, что рядом с любителем черных очков Итан будет в безопасности. — Че ты в меня так вцепился? — наконец заговорил мужчина, указывая кивком на их руки. — Сам-то не лучше, — парировал блондин, облизывая пересохшие губы. Его взгляд устремился в стену за спиной нового… союзника? И поэтому Уинтерс не заметил, как пристально Гейзенберг следит за ним, за каждым его движением. «Держи меня за руку. Держи», — звенело в ушах Итана. Ему казалось, что сейчас это самое важное на свете. — Что ты будешь делать, если мы одолеем Миранду? — Когда всё кончится, я бы хотел выбраться наконец-то за пределы деревни, — мужчина опёрся на одно колено, медленно вставая, подтягивая и блондина за собой. — И, — когда Итан тоже поднялся, слегка пошатываясь, Гейзенберг посмотрел ему прямо в глаза, снова заставляя дрогнуть всем телом. Он умудрялся прожигать насквозь, бить наповал не целясь. Да, он мог. — Я хотел бы и дальше считать тебя своим союзником. «И дальше держать тебя за руку». Уинтерс недоуменно вскинул брови, собираясь что-то уточнить. В его планы не входило брать Гейзенберга с собой или что-то в этом духе… Но ему опять не предоставили выбора. Мужчина рваным движением притянул его к себе, впиваясь жгучим, грубым поцелуем в губы Итана. Тот лишь сдавленно выдохнул, цепляясь второй ладонью за его плащ, сминая ткань на плече Гейзенберга. Сердце стучало как бешеное, а сил отстраниться не было. Или желания? Уинтерс безропотно позволил своему мучителю размашистыми движениями языка изучать свой рот, пока тот скользнул пальцами по поясу блондина, а потом и ниже, сжимая бедро. Итан краем ещё работающего сознания осознавал, что у него поехала крыша окончательно, раз он ничего не предпринимает, а ещё, поддавшись накатившему жару, пытается ответить на хозяйский поцелуй, даже вмешаться в него. «Когда всё кончится, я хотел бы, чтобы ты держал меня за руку, чудовище».