Нежность

      Мэри кожей ощущает всю нежность прикосновений Ририки, и немного совсем кажется это диким, поэтому она вздрагивает. Ририка вся пропитана этой нежностью, могла бы кому угодно её отдать, а она подносит прямо в руки Мэри, опускаясь на колени, и смотрит так, будто та её смысл, что не может не пугать. Мэри вообще не трусиха, но глубокая чужая привязанность вызывает мурашки по спине, ком в горле, лёгкое головокружение, воздух заполняется чужой любовью, и непонятно что вот с этим делать. Бежать? Но у неё ноги ватные, невозможно пошевелить, от пристального взгляда колени подкашиваются. Оттолкнуть? Саотоме смелая, безразличная до чьих-то чувств, только почему-то язык не поворачивается сказать что-то слишком грубое в бледное лицо с ярким румянцем на щеках. Хотя прекрасно понимает, стоит её попросить уйти, она это сделает. Тогда была слишком настойчива, а сейчас оставаться с Мэри и смысла особо нет, но вот она рядом.       Мэри ставит условие — снимать маску с ней, и сама же попадается в свою же ловушку, по-другому не назвать, потому что это чёртово бледное красивое лицо Ририки Момобами. Они идентичны с Кирари, однако Мэри находит отличия. У Ририки черты лица кажутся мягче, возможно, причина тому кроткая неловкая улыбка, привычка поджимать губы при волнении, покрасневшие щёки, широко распахнутые глаза при удивлении и прищуренные, когда о чём-то раздумывает. Улыбка Кирари безумнее, голубые глаза глубже будто океан неисследованный, у Ририки в глазах ясное небо с блеском солнечных лучей. Это небо приковывает взгляд к себе и Мэри не удаётся сопротивляться, и вновь сказать надеть маску не позволяет, потому что глядеть на бездушный пластик хуже в сто раз. У Ририки на самом деле за белой маской ещё есть, невидимые, но Мэри видит их при игре с Рином, с сестрой, в начале их партнёрства. Мэри говорит — без масок, Ририка выполняет. Вот и не скрывает свою привязанность, и не то чтобы она душит, скорее непривычно. Будучи в окружении, где всё строится на страсти к азартным играм, к выигрышу, к деньгам, это что-то новое. Можно быть привязанной не только к картам? Не только к ощущению победы, власти, азарта? И ведь преданность человеку похоже на игру, воспринимать это так легче, только пока никто не решается на шаг, лишь карты готовят.       Ририка касается осторожно чужих рук, обрабатывает раны Саотоме, как самое хрупкое на свете, и молчит. Мэри любит это в ней, умение знать, когда необходимо заткнуться, потому что пустые разговоры не для неё, но всё же сама первая нарушает тишину: — Я подралась с твоей сестрой. — Я знаю, — её голос спокойный, ни капли разочарования, злости, ни-че-го словно Мэри не ударила её родную сестру, президентку студсовета, самую влиятельную в клане Момобами. Это совсем чуть подбешивает, если честно, эмоции распирают грудную клетку. — Тебе на всё наплевать? Ты, блять, ни слова не сказала, ни ей, ни мне! — Мэри не любит бездействие, поэтому она и ударила Кирари. Тем более это касалось Ририки.       Девушка выпрямляется, убирает свою ладонь с запястья, и кажется Мэри немного ощущает холод. Взгляд её растерянный и губы вновь поджимает, прикусывает их, наверное, потому что темнеют немного. — Я не знала что делать. Но думаю, ты сделала всё правильно, — она мочит ватку в растворе перекиси, в помещении стоит резкий запах от него, — можно?       Мэри лишь кивает, позволяя обработать рану возле виска, знание того, что Ририка её не осуждает, почему-то действует, как успокоительное. Выдыхать воздух легче становится, не застревает в горле мешающим комом тревожности. Саотоме внезапно осознаёт, что в последний раз её раны обрабатывала мама, когда та упала с велосипеда ещё маленькой неугомонной девочкой. И если делали больно, девушка сама себе их залечивала, не позволяла никому, никто на самом деле и не тянулся. Мэри выпускала клыки и рычала, как зверь на любую попытку приблизиться, а тут Ририка появляется и так странно, до жути странно.       Кирари действительно заслужила, долго манипулируя каждым учеником этой жалкой академии, возомнила себя неприкосновенной, режиссёром своего спектакля, Мэри не актриса, не умеет скрывать свои эмоции, особенно, если это злость, что наполняет её, когда видит самодовольное лицо Момобами. Всё это голосование — театр, чтобы развлечь себя, место не отдаёт, систему менять? Ни за что — читается в её взгляде, в усмешке. У Саотоме терпение исчезло тогда, одно чистое желание стереть эту мерзкую усмешку с голубых губ.             Мэри думает, что Ририке не повезло с родственниками, когда даже родная сестра не воспринимает её всерьёз.       «Сразиться самой с собой» — говорит Кирари, и вот почему это дешёвое представление устроено, вот почему Ририка предложила сотрудничество Мэри, вот почему ей стало обидно. За себя, за Ририку. За короткое время она не стала особенной (может, совсем чуть-чуть, думает Мэри), но какого чёрта? Ририка не Кирари и это радует, безумно радует. Саотоме не хочется называть её по фамилии Момобами, этого жалкого прогнившего клана, не хочет считать её вице-президентом, это подразумевает быть тенью сестры, а Ририка просто человек. Странная, необычайно умная, загадочная и одновременно сильно открытая с ней, но её присутствие теперь ощущается как глоток свежего воздуха в душной академии. Её глаза яркие, в них солнечные блики танцуют, но всё равно какая-то тень грусти и непонимания самой себя. Правда сложно осознавать собственное «я» в её ситуации. У Мэри с этим никогда проблем не было, она прекрасно понимает кто она: свои минусы, плюсы, желания, и не позволила другим помыкать собой, опровергнуть хоть какую-то часть её личности. Зубами бы вцепилась за себя и свои принципы. Но цепляется она в защиту Ририки, и Мэри, чёрт возьми, никогда не считала себя защитницей кого-либо, доброй тем более. Просто это жизненно необходимо стало, как нечто важное.       Девушка убирает вату, выкидывает в мусорку, удивительно, что Мэри даже не почувствовала практически дискомфорта. Если бы Ририка была цветком, то точно белой розой, не такой кричащей как красной, слишком пёстрой жёлтой, невинной розовой, но с острыми шипами и утончённостью. И кожа её схожа с лепестками белых роз, думает Мэри, когда притягивает свою ладонь к чужой, потому что не получается сдержать этот порыв, дурацкий и глупый, что зубами хочется заскрипеть, остановиться. Но не удаётся. Всё это невыносимо, но одновременно так правильно держать ладонь Ририки, подрагивающие пальцы в желанной близости. Она не кричала о своих чувствах, но Мэри ощущает их прекрасно. Момобами смотрит с удивлением, у неё будто ураган во взгляде, когда у Мэри не лучше. Её сносит с равновесия, будто вот немного и упадёт, но ведь Ририка должна поймать? Мэри бы точно поймала.              И интересно, какой была Ририка в детстве? Наверное, очень очень сдержанной, в богатых семьях учат этому. В голове картина, как Кирари играется, пока Ририка рядом сидит и наблюдает за ней. Читает самые умные книги, чтобы быть рассудительнее всех, тормозила свою несносную близняшку, давала ей мудрые советы. Кирари говорят о том, что та станет главой клана, Ририка внимает всё сказанное родителями, готовится стать хорошей правой рукой. И какая-то ярость вскипает от несправедливости, обиды за неё, потому что, может, сделать главой Ририку было бы лучшим решением клана Момобами, но осекается. Тогда ведь она была бы другой.       И тогда бы ничего у них не сложилось, не стояла бы тут Ририка, излечивая её ссадины, не вселяла чувство уюта, не касалась с безграничной нежностью на кончиках пальцев.       Мэри бы не чувствовала зарождающуюся нежность у себя в рёбрах.