Расслабленные, мы меняем обстановку Сделав один широкий шаг, ты падаешь ко мне.
И Юнги готов, готов шагнуть в пустоту, чтобы упасть в теплые объятия и забыть такие шумные мысли. Он хочет погасить огни, уснуть под неслышное пение. Он так устал пылать своими чувствами изнутри. Он просто хочет домой, в теплый дом, в окна которого забираются солнечные лучи. Юнги чувствует, как теплые руки оглаживают по спине, а ставший за считанные секунда родным голос становится тише и понижается до шепота. Усталость смежит его веки, пока на легких оседает сладкий запах клубники и чего-то горького, но такого приятного, что потерять это катастрофически страшно. Чимин замолкает, прислушиваясь к размеренному дыханию Юнги, и, наконец, расслабляется, позволяя себе поправить его челку легкими касаниями, чтобы рассмотреть спокойное лицо. На дрожащих ресницах он видит собственный страх того, что скоро этот миг разобьется на тысячи осколков и больше никогда Чимин не увидит ни подрагивающих век, ни приоткрытых губ, ни нахмуренных бровей, что он больше не услышит ни тихого сопения, ни шуршания их одежды. Юнги хмурится во сне, резко дернувшись, у Чимина звезды зажигаются перед глазами, когда тот резко ударяет его в живот. Резкий вдох срывается с губ, но шуметь нельзя, он лишь неслышно шипит сквозь зубы продолжая наблюдать, как тот мечется на постели. Невнятно бормоча что-то под нос. Кажется, будто он зовет Чимина по имени, но наверняка просто кажется, так думается ему пока, Юнги внятно не зовет его по имени начиная вздрагивать словно от рыданий. - Тише, тише, я тут, я никуда не делся. – Теплая ладонь оглаживает мягкую макушку, пока вторая придерживает за спину, невесомо поглаживая, чтобы успокоить. – Это просто сон, я здесь, я рядом. Рядом. Чимин слышит, как под собственными ребрами что-то с треском ломается. Надолго ли? Это лишь минуты между ними, походит на безумный сон писателя-романиста. Что между ними? Дружба, неприязнь? Чимин никогда не понимал Юнги, он всегда отталкивал всех, кого только мог, игнорировал, слал к черту, уходил от разговора, и думалось, что ему было неприятно с ним говорить, но сам впустил в свою комнату, сам ложится рядом, словно доверяет больше, чем любому другому, позволяет касаться себя, будто доверяет не только свои вещи, но и самого себя. Это приятно. Это путает. Это пугает. Чимин не привык к быстрым переменам, Юнги слишком импульсивный. Ему было одиноко? Он хотел поговорить? Что он хочет показать своими действиями? Кажется, что об этом даже думать глупо. Чимину просто повезло. Бог сжалился над ним и позволил побыть с Юнги лишний час, но за него придется отплатить сполна.***
Вот честно, когда Чимин думал, что придется отплатить сполна, он думал явно не об этом. Неделя адских тренировок ни в счет, ему правда нравится, ни в счет и десятки часов записи новой песни, это его жизнь, и он ей доволен. Но после того дня Юнги не сказал ему ни слова, даже не посмотрел в его сторону ни разу. Мало того, он вообще перестал появляться в гостиной, просиживая дни в комнате, на тренировки приходил, но на него не обращал внимания, в одиночестве оставаясь отрабатывать не получавшиеся движения. Стоило Чимину подойти с предложением помочь, он был тут же послан нахер, пусть и в довольно мягкой форме. Какого, спрашивается, черта произошло. Чимин в тот день не спал, наблюдая за Юнги, пока тот не проснулся. Сонный взгляд выхватил улыбку на его губах, на щеке краснел мятый след от подушки. За окном давно стемнело. Юнги растерянно оглядел свою комнату, фокусируя взгляд на чиминовом лице, немо спрашивая о том, как он тут появился. Он хотел было ответить, но с каждой секундой Юнги все больше приходит в сознание просыпаясь и явно понимая, что произошло. Перед тем, как он выгнал Чимина из комнаты едва ли не ссаными тряпками в комнате повис лишь один вопрос. «Ты лежал тут все время пока я спал?». На лаконичное да, он неосознанно пробормотал «я же пинаюсь». А после, вспыхнув, как новогодняя елка, выпихнул Чимина из комнаты. И вот уже неделю Чимин ходит, раз за разом проматывая в голове их странный диалог, и пытается выловить Юнги хоть на минутку. Целую неделю непонятной тоски и тянущего в груди желания повторить эти несколько часов счастья. За всю эту неделю Чимин со счету сбился от того, как часто стучался в комнату к хёну, в ответ получая резкое «я занят». Не то что бы это его задевало, но да, задевало. И как минимум хотелось бы понять в чем дело. Но ладно. Если забыть о Юнги, и вспомнить об остальных членах группы, легче не становилось. Сокджин, всегда готовивший на всех обед, вдруг оказался занят по самую шею и поэтому «Чимин ты не мог бы мне помочь?». И все. Его, как ветром сдуло. Ни здравствуйте, ни до свидания, как говорится. А Чимин торчи на кухне по три часа, как будто своих дел нет. И еду готовь для всех, в том числе и для этого динамщика. Раздражает. Ладно бы хоть смысл был ему готовить, он же ни свет ни заря приходит на кухную, собирает себе пол холодильника и до вечера не появляется, будто на его делах свет клином сошелся и ему, как никогда нужно написать сто песен и выпустить их до конца месяца. Но волнение все равно стучит где-то внутри, усердно требуя принести Юнги поесть нормальной еды, будто он сам не знает, чем эта попытка закончится. Занят. Да пошел он нахуй, раз занятой такой. Раздражение бьется внутри, в голове снова и снова проигрываются оправдания почему Мина-я-не-отвечаю-за-свои-поступки-Юнги надо было еще в тот день лесом послать. Но навязчивая мысль о том, что Юнги все-таки не такой уж плохой неустанно бьется в груди, и с ней в унисон бьется сердце. Чимин уже заносит руку над дверью, чтобы постучаться, второй рукой, держа тарелку со свининой и овощами, когда дверь распахивается прямо перед его лицом и Юнги едва не влетает в него, вздрагивая всем телом. Все происходит слишком быстро. Все в точности, как в прошлый раз и время бы словить дежавю, но нет, для него нет времени. Чимина вновь затаскивают в комнату, схватив за запястье мертвой хваткой. Тарелку забирают из рук, и ставят на – Вау, неужели он прибрался? – абсолютно чистый стол, пока Чимин, еще оглушенный быстротой происходящих событий, стоит посреди комнаты. Пак заторможенно моргает, медленно осознавая происходящее, вот Юнги вертится где-то возле него, а вот он уже у стеллажа, вот листочковая стена, фиолетовых листочков поубавилось, это несомненно радует. Наконец, осмотревшись в кристально чистой комнате, Чимине переводит взгляд на заламывающего пальцы Юнги, который слишком внимательно изучает собственные пальцы и покусывает губы. - Так… - Чимин осторожно начинает, но его тут же обрывают. - Спой мне снова. – Юнги просит, не требует, он умоляет, поднимая на Чимина свои темные глаза, в которых плещется страх отказа. - Что? – Пак несколько отшатывается, глаза расширяются от удивления и возможно капли раздражения. Прекрасно, просто чудесно, его игнорировали целую неделю, чтобы что? - Пожалуйста, спой мне снова, я… - Юнги сглатывает, зажмурившись, а после выдыхает окончание. – Прошу тебя. Что там? Раздражение? К черту. Оно потухло, стоило словам соскользнуть с этих обкусанных губ и растечься в груди прохладным спокойствием. Чимин усмехается, падая на постель, о которой грезил целую неделю, и смотрит снизу в просящие глаза, у Юнги голова опущена, будто он провинившийся ребенок, обещающий, что это в первый и последний раз и что он вообще не хотел. В голове ни единой мысли, только бьется невыносимое желание прижать к себе, вновь утянув его в кровать, как в прошлый раз. Чувствовать грудью, как бьется чужое сердце. Вдыхать запах его волос, напоминающий любовь. Легкими, скользящими касаниями поправлять вечно спадающую на лицо челку. В тысячный раз до мельчайших деталей изучать спокойное лицо. Услышать свое имя и умереть изнутри. Сгореть до пепла. Но. Зачем. Это. Ему. - Почему? – с губ срывается быстрее, чем он успевает ухватить единственный и, возможно, последний шанс за хвост и просто побыть счастливым. - Потому что, я понял, что могу заснуть только так. – Все верно. Простой расчет. Внутри что-то с треском ломается. Что-то важнее, чем ребра. - Ладно. Хорошо, я помогу. – Согласие выходит так просто, для Юнги это важно, надо всего лишь быть рядом. Рядом. Но не касаться, не забирать, не сохранять для себя. Но Мин не торопится получить крупицы сна, он мнется на месте, разглядывая чиминовы запястья, волосы, губы, но не поднимаясь к глазам. Слова собираются на губах. Волна, живущая внутри столько лет, вот-вот вырвется из берегов и превратится в сносящее все на своем пути цунами. Это страшно. Это нужно. - Нет. Подожди, я… - Юнги вновь заламывает пальцы, отводя взгляд. А потом бросает его на внимательные глаза цвета коры в свете солнца и волна выходит из берегов. Слова льются стремительным потоком. – Я не знаю. Не могу объяснить. Я только с тобой чувствую покой. Могу спокойно уснуть, только чувствуя, что ты рядом. Я так долго об этом думаю, что в моей голове ты прописался. Я не должен этого говорить. Это неправильно, но я хочу. Хочу, чтобы ты пел мне перед сном, засыпать в твоих объятиях, посмотреть с тобой эти твои романтические комедии, которые ты так любишь, пойти с тобой в этот гребанный парк аттракционов и купить тебе сладкой ваты, о которой ты постоянно говоришь. Я не знаю. Я запутался, так запутался. Юнги опускается на колени, пряча глаза за спадающей челкой, опираясь ладонями на колени Чимина не в силах поднять глаза. Пока глубоко внутри его вселенные сталкиваются и взрываются, пока вселенные Чимина рождаются из пепла, рождаются, как огненный феникс, освещая все вокруг себя. Его маленькие ладони так правильно ложатся на обтянутые темной тканью плечи Юнги, так правильно. Так, как надо. Пальцы сами перебирают светлые пряди, заправляют за ухо, проводя по теплой коже, ловя микроскопические электрические разряды. - Если ты запутался, то я, наверное, должен был в этом утонуть. – Пальцы проводят по линии челюсти, приподнимая миново лицо, чтобы взглянуть в темные глаза. – Я хочу готовить тебе твой ужасный медовый чай с яблоками, хочу сидеть с тобой в студии и смотреть, как ты работаешь, хочу помогать тебе разбирать твой хаос, наблюдать за тем, как ты спишь, даже когда ты пинаешься и живого места на мне не оставляешь. Мне нравится слушать, как ты ругаешься, когда тебе говорят надеть костюм, просто потому что тебе в них неудобно. Мне нравится видеть, как ты сонный приходишь в гостиную и материшь все вокруг, пока готовишь кофе. Только я знаю, почему и как это называется. Юнги вздрагивает, когда Чимин приближается. Где-то внутри зарастают раны. Но почему-то так страшно. На губах ощущается чужое теплое дыхание. Миг замирает. Юнги рассматривает плещущуюся на дне чиминовых зрачков нежность. Так близко. Запредельно. Дыхание одно на двоих. Больше, чем кислород. Больше, чем вся жизнь. Звуки исчезли, осталось только их дыхание, стук сердец в унисон, ощущение пальцев на плавящейся под ними кожей. Юнги закрывает глаза, вдыхая спокойнее. Почему так страшно? Страшно от того, как сильно хочется коснуться этих губ, почувствовать чужое тепло, быть ближе. Так любить кого-то слишком опасно. Юнги знает, как это называется. Юнги боится этого. Боится и безумно хочет. - Я тебя тоже. – слова застывают между губ всего на секунду. Расстояние растворяется в касании. Теплые губы пускают по телу разряды тока, пальцы исследуют скулы, царапают за ухом, придерживая чужое лицо. Другие же обхватывают колени, пока тело тянется вверх, ближе к сладким, отдающим апельсиновыми конфетами губам, язык пробегается по кафельным зубам. По телу проходится дрожь. Реальность уплывает, оставляя только ощущения между тягучими секундами. Только касания и трепещущее ощущение близости, такой желанной и такой необходимой. Время тянется, как патока, движение замедляется, дыхание восстанавливается, пока между ними сквозит плавная нежность, они не срываются на дикую необузданную страсть, нет, они медленно изучают каждый миллиметр чужих губ, чувствуют, подстраиваются, привыкают. Дышат этим. Отстраняются медленно, словно во сне, изучают замутненный глаза напротив. Стараясь убедить себя, что это все реальность. Но это не так, реальность стремительно несется далеко за окном. Для них она замедлилась, растягивая сутки на дополнительные часы, позволяя насладиться друг другом, подарить себя другому, довериться. Чимин слизывает слюну с верхней губы, словно пытаясь распробовать её вкус. Юнги медленно моргает, чувствуя, как покалывает язык сладковатым привкусом апельсина. Чимин видит, как холодеет его взгляд и чувствует, как внутри что-то обрывается. - Чимин, клянусь… - голос хрипит пугающей злостью. – если это все чертов сон, то я проснусь и сделаю это снова. Страх тает в легком смехе, пока Чимин валится вперед, роняя Юнги на пол и стискивает его в теплых объятиях, забив на чистоту пола и шипение его самого.***
Юнги открывает глаза в залитой лунным светом комнате, окидывая её мутным взглядом, уже через секунду подрывается. Свет загорается, больно ударяя по глазам, по мановению выключателя под его рукой. Страх бьется в горле. Сон? Слишком реально. Со стороны слышится мучительный стон, талию со спины обвивают сильные руки и недовольный хриплый голос дарит покой. - Какого черта, Юнги? Снова кошмар? – Чимин еле-еле разлепляет глаза, погружая пальцы в черные шелковистые волосы и массируя кожу головы, оставляя легкий поцелуй на плече. – Что на этот раз? Юнги откидывает голову на твердое плечо, расслабленно выдыхая, спиной чувствуя родное сердцебиение. Поворачивает голову, покрывая поцелуями мягкую щеку двигаясь к уголку губ, наскоро лизнув его, прижимается к теплым, изученным до миллиметра губам. Чимин недолго смакует его губы и усмехается, отстранившись. Усталые глаза смотрят с долькой издевки, едва виднеющейся в океаны нежности, что плещется в расширенных зрачках. Юнги неловко отводит взгляд, растягивая губы в улыбке так, что виднеются розовые десны. И дергается, быстро оставляя поцелуй на кончике чиминова носа, валясь в ним, но кровать и путаясь в ворохе одеяла и подушек. - Только не говори, что ты разбудил меня, только чтобы поцеловать. – Голос тонет под грудой одеял и наполняющим грудь смехом. Юнги опирается на локоть, нависнув над Чимином, изучая его сонное лицо с заражающей улыбкой, второй рукой убирая с его лица растрепанные пряди волос. Чимин закатывает глаза, поднимаясь на локтях и нежно прикусывая его щеку, бубня «говори уже» и не отпуская щеку из коварного зубного плена. Юнги не держат локти, и они вновь падают на кровать. Чимин с победным кличем седлает его бедра, склоняясь над поверженным, опираясь на локти с обоих сторон от лица Юнги, и складывая подбородок на перекрещенные пальцы, смотря на любимые черты с превосходством победителя. - Ладно-ладно – Юнги обнимает за талию, скрещивая пальцы на пояснице. – Мне приснились мы помладше, наш первый поцелуй. - Оуууу – Чимин многозначительно тянет гласные, отмечая высшую степень умиления поведением Юнги, который тут же закатил глаза. – Ты тогда сказал, что если это все сон, то ты сделаешь это снова. - Ну вот, я проснулся, выполняю обещание. – Юнги смеется, легонько щелкая Чимина по носу и подминая его под себя резким рывком. - Господи, Юнги мы замужем уже два года, а ты до сих пор ведешь себя, как подросток. – Чимин показательно вздыхает, сильнее сжимая его талию бедрами. - Ты меня любишь. – Заявляет самоуверенно, уже не пряча усмешки. Чимин смотрит в глубины хитрых лисьих глаз, отыскивая кусочки искрящегося счастья и огромные волны любви, до сих пор поражаясь тому, как не замечал их раньше. Кажется, будто кроме этой обескураживающей любви там ничего и не было. За все то время, что они вместе, Чимин до мельчайших подробностей изучил его глаза, все пытаясь отыскать в них то, чего так сильно боялся, но кроме обожания и любви не находил там ничего. А потом он понял. Он так боялся, что ему это кажется, что не осмеливался смотреть в темные глаза, каждый раз думая, что при следующем взгляде найдет там только холод. Смеялся до колик, когда Юнги рассказал о том, что боялся показать свою слабость от взгляда Чимина, но внутри говорил тоже самое. Чимин замечает мелькнувший страх в глазах напротив и усмехнулся, отводя взгляд. - Ты меня тоже, -Чимин возвращает ему его же фразу, она отдается болезненным спазмом нежности в груди. - Ужасно, - Чимин фыркает от его тона, и поднимается на локтях, целуя до сих пор покусанные губы, отдающие быстрорастворимым кофе, и вновь валясь на подушки. Наверняка, опять поздно лег, и почти сразу проснулся, Чимин обязательно вставит ему за это люлей, но потом, сейчас он хочет целовать его и слушать рассказы о них самих. – Ненавижу этот момент. - Врешь, вот я могу его ненавидеть, я тогда очень испугался, что ты уйдешь. - Мы замужем уже два года, ты серьезно думаешь, что у меня был вариант уйти тогда? – Юнги наклоняется, покрывая чиминовы щеки быстрыми поцелуями, продолжая говорить за секунды между ними. – Я люблю… каждую… клеточку… твоего… тела… дурак… Чимин улыбается до боли в скулах. И правда, каждую клеточку. Потому что он тоже. Уже столько лет влюблен в каждую клеточку, каждый взгляд и жест. Да, с тех пор реальность больше не растворяется вокруг них, но они растворяют реальность друг в друге. Разбавляют её поцелуями, как горячий чай холодной водой. Размешивают в ней теплые объятия и улыбки только на двоих, как размешивают в горьком кофе сладкий песок. Они добавляют в жизни друг друга кусочки дурачества между репетициями, как кусочки лимона добавляют в воду. Их реальность постоянно меняющийся коктейль, но у них всегда есть, чем его дополнить. Они есть друг у друга. Им хватит этого на вечность и даже больше. - Чай? – Лениво бросает Юнги куда-то в район груди, пока пробегается пальцами по плечу, вызывая волну мурашек. - Да, пойдем. – Чимин усмехается своим мыслям, оставляя невесомый поцелуй на все еще пахнущей ментолом макушке.