Притворись на секунду

Вдох. Выдох. Когда Уинтерс судорожно пытается открыть ворота, хватаясь за рычаг вспотевшей ладонью, а его прерывает незнакомец в потёртой шляпе с огромной кувалдой на плече, что была бы неподъёмной тяжестью для Итана, но для него всего лишь лёгкая безделушка, они встречаются впервые. Смех мужчины колет в груди, стучит набатом в ушах, и Итан впервые, отчаявшись, думает: «Притворись, что не видел меня!» Когда этот же усмехающийся незнакомец тащит его неведомо куда прямо по холодному неровному камню, не заботясь о сохранности целостности несчастной головы Уинтерса, Итан начинает его ненавидеть всем сердцем, проклиная и пытаясь сплюнуть хоть какую-нибудь гадость, чтобы хоть чуть-чуть потешить своё разбитое эго. Но сознание уплывает, а картинки каких-то невесёлых подвалов сменяются будто в калейдоскопе. Когда четыре чудовища, столпившихся вокруг него, спорят, орут, перебивают друг друга, решая, кто из них покромсает его на кожаные ремни, Итан узнаёт имя этого бесчувственного мудака. Гейзенберг. И он неосознанно повторяет это имя про себя, словно обязательный важный пароль. Уинтерс не знает, что это имя станет его мучительным наваждением, его проводником в темноте безысходности, сплёвываемое поломанными динамиками. Станет его проклятием, как и его обладатель, но и странной надеждой, будто монета неизвестного номинала, найденная на сырой земле, как раз когда не хватает на последний поезд. Пока не поднимаешь — не узнаешь, поможет ли она тебе или лишь будет насмехаться, звеня в кармане с остальной мелочью. Когда он бежит, спотыкаясь, раздирая руки в кровь об шершавый камень, ударяясь об торчащие шипы, Итан ни о чём уже не может думать, только повторяет обветренными непослушными губами «Притворись, что не знаешь, где я!». Кидаясь в спасительный проход, перекрытый ветхими досками, Уинтерс также ни о чём не пытается размышлять. Например о том, зачем здесь вообще этот проход, и почему он заделан так, что разваливается от одного пинка. Он просто мечтает уйти живым. Его не заботит, что хозяин и спонсор его очередных кошмаров где-то там, наверху, точно также мысленно, язвя, приговаривает «Притворись, что не заметил эту очевидную лазейку, а то получится нечестно», постукивая пальцами в перчатках по стене. Вдох. Выдох. Когда Итан ощущает на себе чужой пристальный взгляд, шатаясь по деревне, он вздрагивает и сразу же понимает, кто следит за ним. И просит, привалившись к покосившейся двери лбом: «Притворись, что ты меня не видишь». Сражаться с Гейзенбергом сейчас он просто не может. Или не сможет никогда. Но, на удивление, инженер не лезет, не мешается, почти не вставляет палки в колёса, не считая ревущих оборотней. Когда Четвёртый Лорд сам приглашает его в гости, обещая отсутствие ловушек, Итан чувствует подкашивающиеся колени. Но идёт к нему, ведомый одной, уже отчасти воспалившей его мозг, целью — спасти дочку. Он не просчитывает свои ходы, не берётся играть в эти огромные шахматы, где по другую сторону доски находится его Роза. Не догадывается, что он интересная пешка, вокруг которой уже сплели паутину. Когда он сталкивается с Гейзенбергом нос к носу, сердце ухает, проваливаясь куда-то, а руки дрожат, сжимая пистолет всё крепче и крепче. Но Уинтерс знает, что он не заряжен не по случайности, а пули не причинят вреда наглому ублюдку, который всё словно знает наперёд. И что из этого гложет блондина больше — он и не догадывается. Когда Гейзенберг в ярости кидает нож в и так уже перечёркнутые распечатки с остальными членами его «семьи», а в его голосе ломается что-то, похожее на отчаяние, Итан опускает оружие. Он впервые смотрит на мужчину как на существо со своими страхами и своей маленькой драмой. Уинтерс видит в нём, может быть, против воли, человека, которого сломали, изуродовали. Которому вместили его сущность монстра. Руки больше не поднимаются ударить Лорда в спину, хоть это его и вряд ли убьёт. Но, может, добьёт. Когда Итан подходит поближе, стараясь ступать неслышно, и парирует слова Гейзенберга на автомате, из упрямства или страха перед предательством с его стороны, его взгляд падает на дневник в кожаной обложке, валяющийся на крае стола. Когда Уинтерс различает имя, которым подписана находка, он неосознанно пробует его на вкус, согревая на выдохе. «Притворись, что не видишь», — просит Итан, ловя тяжёлый взгляд Гейзенберга из-за чёрных линз, который, кажется, читает по губам, как блондин позорится, не в силах заткнуть сам себя. Имя короткое и ёмкое, самое подходящее, сразу затмевающее все другие варианты, придуманные Итаном. Когда его припирают к стенке, требуя ответа, свешивая прямо над пропастью, разинувшей свою пасть-люк, Уинтерс не может заставить себя поверить врагу. Врагу ли? Будь у него чуть больше времени убедиться, что мужчина не совсем чудовище… Нет, то, что он делал и делает — это не прощается, поэтому Итан отказывается, вырывается, разжимает пальцы. Об этом он жалеет уже позже, снова бегая, отстреливаясь, падая и вставая. Вдох. Выдох. — Притворись, что ты не чудовище! Хотя бы на секунду! Гейзенберг лишь скалится, швыряя то ли очередную усмешку-укол, что подкашивает не хуже выстрела, то ли настоящий кусок острого железа, вгрызающийся в грудь, в плечо. А потом хмурится, сжимая кулак, прежде чем столкнуть своего недосоюзника в очередную пропасть, награждая напоследок совершенно неожиданной просьбой, зеркалящей выкрик блондина. Вдох. Выдох. Когда Гейзенберг впервые окликает светловолосую игрушку, попавшую в идеально работающий механизм, он, покачивая кувалдой, неслышно просит: «Притворись, что тебе не страшно». Ведь Лорду хочется, чтобы было интересно, ярко, по-новому. Ему надоело смотреть на сопливые рожи, на дрожащие, побелевшие от страха губы. И Итан Уинтерс не разочаровывает. Сопротивляется до последнего, брыкается, рвётся напролом, готовый продать душу за выполнение своего по-человечески глупого желания вернуть нечто ценное. Карл не понимает, что следит за бегством человека затаив дыхание. Когда Итан берётся за дело всерьёз и избавляет инженера от сучной «сестрёнки» Альсины и её лживо-живых дочурок, Гейзенберг ставит на него все фишки, поджидая развития сюжета, чтобы вовремя протянуть руку помощи. Как удобно прикрываться этой высокой фразой, чтобы соблазнить падкие и хрупкие душонки смертных. Когда Карл наблюдает за хватающимся за голову израненным Уинтерсом, сидящим на ступеньках пустующего домишка с таким видом, будто прямо сейчас расплачется, он приказывает немного соображающим оборотням затащить в ещё не обследованные блондином дома ящики с реагентом и патронами. Он просит свою пешку притвориться совсем не соображающей. Когда Лорд прислушивается к отчаянным крикам и проклятиям Уинтерса, который хватается из последних сил за дробовик, чтобы отстреляться от обезумевшего Моро, Гейзенберг пытается представить — каково это собирать дочь по частям. Пешка больше не кажется ему всего лишь пешкой, из которой нужно выжать всё, а после выбросить, скормив вражеским войскам. Когда мужчина приглашает Итана к себе, он уже твёрд в своём намерении именно сотрудничать с ним, а не использовать. Вдох. Выдох. Когда Карл срывается, позволяя эмоциям, похороненным глубоко под коркой железа внутри, вырваться, он слишком поздно вспоминает о том, что не один. Пытается вернуть голосу насмешку и отстранённость, погасить чёртовы нотки безысходности и слепой ярости, граничащей с истерикой. Этот коктейль на вкус отвратителен, но он пьян им уже много лет, потому что больше не в силах терпеть. Выходит из рук вон плохо и Лорд сквозь зубы цедит: «Притворись, что не слышал», ведь, что удивительнее всего на свете, он точно знает, что собственноручно от Итана избавиться уже не сможет, а значит и закрыть ему рот. Почему-то сейчас Гейзенберг мечтает чтобы Уинтерс выстрелил в него. Это значило бы, что тот и дальше видит в нём только чудовище, создание больной фантазии без слабых мест, куда можно поудобнее воткнуть и провернуть нож. Когда мужчина замечает краем глаза, как Итан шевелит губами, округлив свои обычные зелёные глаза, в которых отпечаталась тоска, сделав их этим краше, он не знает, что именно чувствует гость. «Притворись, что тебе нравится моё имя», — бросает он в пустоту, так и не открыв рот для чего-то более человечного, личного, сгребая дневник в ящик стола. Ему в голову взбредает дурацкая, смешившая когда-то фраза, вычитанная в старой-старой книжке: «Между нами всегда было десять сантиметров. Или это была гордость?» Только между ним и этим человеком больше, чем две их собственные гордости. Между ними не заполнимая пропасть. И они могут лишь на миг притвориться, что её нет. Лишь до той секунды, пока не шагнут друг другу навстречу. Когда Итан плюётся ему в лицо отказом, грубыми словами, обзывается и вырывается из хватки, явно лишившись ума — под ним несколько метров и железный пол, а ещё его новый солдат-фаворит, — Гейзенберг закусывает щёку изнутри, отрывая что-то важное от себя, а потом отпускает блондина. Может быть, то самое, то ценное, что пытался вернуть Итан? Чуть позже, рассматривая свою ладонь, Карл жалеет, что не был более убедительным. Что был чудовищем в глазах единственного существа, которое раздувало раньше едва тлеющий костёр в остатках его души. Вдох. Выдох. Но теперь всё кончено. Они не притворились. Они не исполнили своих же просьб. Когда Итан хватается слабыми пальцами за край железной, отламывающейся лестницы, что затягивается в огромную дробильную машину, и смотрит с мольбой, готовый сдасться, Лорд лишь шагает назад, складывая руки на груди. Он улыбается человеку широко, с отдачей, демонстрируя крупные зубы на его наконец-то озвученную просьбу. Первую из скольки? Но всё-таки не выдерживает, возвращаясь и каблуком ботинка упираясь в тыльную сторону ладони Уинтерса. — Итан, а ты притворись, что тебе было не плевать, когда ты отпустил мою руку. Когда на лице Уинтерса расцветает шок, и он открывает рот в попытке что-то сказать, Карл нажимает на его больную руку, заставляя с криком боли разжать пальцы и кануть в пустоту навстречу смерти. Но этот паренёк ведь живучий. От него нужно было избавляться раньше, пока он не занял столько жизненно-важных органов, начиная с сердца и заканчивая разумом. Вдох. Выдох. Когда за спиной взрывается фабрика и раздаётся душераздирающий крик Миранды, пожираемой огнём, они сталкиваются взглядами. Карл с трудом переставляет ноги, весь изодранный в клочья, оставляющий после себя тёмные густые лужи крови, а Итан просто не успеет убежать, хватаясь за пронзённое насквозь плечо — рука уже не слушается. Взрыв разрастается медленно, поглощая то странное, но единственное место, которое Гейзенберг мог назвать домом, а они смотрят друг на друга. Между ними больше нет пропасти, ведь Роза спасена и уже в руках Криса в полной безопасности, и их тоже вскоре не станет, как и фабрики. Когда Уинтерс тянет к нему ладони, переступая последний метр, хватаясь из последних сил за одежду, притягивая к себе, Карл замечает, что глаза у него почти незаметно блестят, и выдыхает в губы человека с обычной улыбкой: — Притворись, что между нами что-то есть. Итан прикасается к нему в самом коротком и самом нежном в жизни Гейзенберга поцелуе, а потом едва слышно шепчет: — Для этого мне не нужно притворство. Вдох. Выдох. Темнота и выжженная земля под щекой. Пустота, ватная тишина. Кажется, что время застыло, но вдруг так и есть? Вдох.