Меня сейчас узнать не могли бы: жилистая громадина стонет, корчится. Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется!

Владимир Маяковский занимался не только поэзией и живописью. В 1913 году он дебютировал в театре с собственноручно написанной трагедией «Владимир Маяковский». Сыграл в ней главную роль и сам поставил её. В этот же год поэт увлекся кинематографом — начал писать сценарии, а через год впервые снялся в ленте «Драма в кабаре футуристов №13». Петроград 1914 год Вечерний Петроград в осеннее время года был сказочным городом, в который хотелось влюбиться навсегда. Над ним витала какая-то невидимая для глаз тайна. Смесь волшебства и очарования охватывала улицы города — их витрины, скверы, огоньки фонарей, извилистые линии Сенной и Фонтанки. Все было красиво, и трудно было устоять перед соблазном зайти в очередной магазин или посетить уютный ресторанчик, в котором долго сидеть за чашкой кофе, размышляя, что же заставляет человека посещать такие места. Лекция Корнея Чуковского называлась «Искусство грядущего дня». Именно там Анна впервые увидела его. Владимир Владимирович вышел на сцену после Корнея Ивановича – с нагловатым лицом, в желтой кофте – и стал читать, обращаясь к Чуковскому: «Да понимаете ли вы, господин Чуковский, что такое поэзия, что такое искусство и демократия? Только та поэзия демократична, которая разрушает старую психологию плоских лиц и душ». После лекции Анна встретилась с Корнеем Ивановичем, хорошим другом её семьи, он как раз разговаривал о чем-то с Маяковским и Бурлюком. — Позвольте представить, — начал Корней Иванович, — Моя хорошая подруга Анна Николаевна Орлова, а это футуристы: Владимир Маяковский и Давид Бурлюк. — Мужчины склонили головы, тем самым поприветствовав новую знакомую. — Можно просто Анна, — дополнила девушка. Маяковский улыбнулся уголком рта. Он был намного выше и Корнея, и Давида. Анна отметила, что глаза у него яркие, умные, живые. И что он очень красив… Одевался он без чопорности, был большого роста и при этом очень складный, с широкими, уверенными движениями, и внимательным взглядом золотисто-карих глаз. Улыбался как-то очень молодо и по-мальчишески застенчиво, и от этой улыбки у его собеседника сразу исчезала всякая скованность при общении с ним. — Анна, позвольте узнать, — Давид Давидович широко улыбнулся, — вы знакомы с творчеством Владимира? — Немного, — ответила девушка. — Я читала стихотворение "Ночь" в футуристическом сборнике "Пощечина общественному вкусу". Ваше творчество... — она обратилась к Маяковскому, — оно, наверное, одно из немногих, что действительно нравится мне, и оно удивительно быстро и точно схватывает суть вещей. Маяковский польщенно улыбнулся. И сказал: — Очень рад. — Володя, а я смотрю, список ваших почитателей увеличивается, — Давид хлопнул друга по плечу. Маяковский поднял брови. — Что ж, а не пойти ли нам в «Бродячую собаку»? Анна Николаевна, — Давид почтительно склонил голову, — очень рад был нашей встрече. Надеюсь, увидеться снова. — Взаимно, — девушка улыбнулась. — Быть может, вас проводить? — Корней вопросительно посмотрел на подругу. — В этом нет необходимости, благодарю, — Анна отрицательно покачала головой. — Я пройдусь. Не хотелось бы вас утруждать. — Нисколько, дорогая Анечка. Я всё-таки настаиваю, время позднее, а на улице небезопасно, и… — продолжал Чуковский. — Господин Чуковский! — перебил его Маяковский. — Не стоит давить на даму. Маяковский говорил твёрдо и уверенно, так, что не было сомнений: спорить с ним бесполезно. В голосе его появились властные нотки. Но, несмотря на всю твердость, девушки, что знали Владимира Владимировича, могли поклясться в том, что он - человек страшного обаяния. Его взгляд был мягок и одновременно пронзителен, а весь облик, манера говорить и держаться располагали к себе. Жесты могли быть уверенными или даже наглыми, но все они только подчёркивали силу обаяния. Корней Иванович выглядел обескураженным, а вот Анна улыбнулась, и пошла к выходу, бросив на прощание: — Благодарю за хорошую компанию. Надеюсь, мы с вами ещё увидимся. Следом за ней вышли и мужчины. Подвал «Бродячая собака». — Мы люди будущего! Мы те, кто сделает революцию в искусстве! — Давид Бурлюк активно жестикулировал руками. — Гениально! — Алексей Кручёных записывал вслед за Давидом. — Мы изменим человечью сущность России, ведь мы боремся с мертвечиной и пошлостью старого искусства. — Это наш манифест будущего! — Василий Каменский ударил себя ладонью в грудь. — А вы что, думаете? — обратился он к Маяковскому. — Я думаю, что нужно записать новые права поэтов! — громко ответил Владимир. — Правильно! — крикнул Алексей. — Я требую право на слова новшества!.. Корней Чуковский к этому времени уже покинул компанию футуристов. Время близилось к полуночи. Москва 1914 год — Владимир, вы снова в Москве? Вы же в Петербурге хотели обосноваться? —Где работа там и я, — Маяковский пожал руку Борису Леонидовичу. — Да вы ломовая лошадь, — Борис улыбнулся. Из зала доносились разговоры о первой мировой войне. Кто-то говорил о том, что поэты должны быть вне политики, а кто-то просто интересовался: «Зачем вообще Россия ввязалась в эту войну?». — Скажите, а каково ваше мнение на этот счёт? — Пастернак кивнул в сторону компании активно обсуждающей последние новости. — У меня нет мнения, есть свидетельство с гербовой печатью. Я подавал прошение добровольцем на фронт. Мне отказали. — Владимир ухмыльнулся. — Я недостаточно благонадёжен для защиты России. А война она… Отвратительна. — Что же, в пятницу я устраиваю приём, будет несколько поэтов, в том числе и поэтов-футуристов, приходите. — Непременно буду, — Маяковский попрощался с Пастернаком и вышел из заведения. Футуристы выступали на собраниях — читали лекции о новой поэзии и стихи. В 1913–1914 годах прошло известное турне футуристов: творческая группа проехала с гастролями по городам России. Петроград 1915 год — Большому и грязному человеку подарили два поцелуя. Человек был неловкий, не знал, что с ними делать, куда их деть… Маяковский читал свои стихотворения в подвале «Бродячая собака». Шквал аплодисментов заглушал звуки с улицы. Из зала раздавалось: «Браво!», «Браво, Маяковский!», «Прекрасно!». Закончив читать, Владимир прошёл в зал. — Маяковский! — к нему подбежала девушка. — Елена, — Владимир поцеловал руку девушки, — вы как всегда прекрасны. — На меня ваши чары не действуют, — она улыбнулась. — Познакомьтесь, это моя подруга Инга Беликова. — Очень приятно, — мужчина поклонился. — Мне тоже… Очень приятно, — девушка смущенно опустила глаза. — Наша замечательная подруга устраивает приём в эту субботу. Будет несколько знакомых и друзей, — Елена внимательно посмотрела на Владимира. — Я думаю, она будет рада, если вы почтите нас своим присутствием. — С удовольствием, — ответил Маяковский, не забыв узнать адрес того самого дома, куда его пригласили. И вскоре распрощавшись, покинул подвал «Бродячая собака». Мужчина не стал уточнять, кто эта, как отозвалась о ней Елена, "замечательная подруга". Да и по правде говоря, его это мало интересовало. Он любил женщин, но никогда не увлекался ими слишком сильно. Елена была молодой, привлекательной, но скучной особой - разговоры с ней утомляли. Владимира воспитывали женщины. Его мать и сестры идеализировали его. Может быть, именно поэтому женщины всегда играли важную роль в его жизни — некоторые как любовницы другие просто как друзья. … Квартира, на прием в которую пригласили Владимира Маяковского, находилась на третьем этаже дома номер двадцать. — Владимир! Ну, наконец-то! А мы вас уже заждались! — совершенно незнакомая барышня потянула мужчину вглубь квартиры. — Прошу проходите. Сейчас я вас познакомлю с нашей Анечкой. — Буду рад, — Маяковский старался показывать чрезмерную заинтересованность в том, что говорила эта девушка. Подобные мероприятия никогда не вызывали в нём интереса, но бывать на них приходилось и это было даже в какой-то степени необходимо. Общение с новыми людьми подразумевало новых знакомых, что могли быть как-то полезны, а возможность читать свои стихи на публику была необходима как воздух. — Анна замечательная девушка, — улыбнулась новая знакомая. — Она очень сильно любит поэзию, и, скажу по секрету, даже несколько раз говорила о вас как об одном из лучших поэтов-футуристов. Но прошу вас, не выдавайте меня, — дама хихикнула. Комната, в которую они вошли, была просторной и уютной. Книжный шкаф ломился от книг; в центре стоял маленький круглый столик; на нём горела свеча в медном подсвечнике. У стены стоял большой диван, в углу мягкая софа, а у окна - маленький столик с креслом. — Дорогая, — барышня подвела Владимира к девушке, что стояла к ним спиной. — Познакомься, Владимир Маяковский, — сказала она. Девушка повернулась, перевела взгляд на Владимира и, улыбнувшись, сказала: — Я очень рада снова вас увидеть. — О, так вы знакомы! — барышня с недоумением посмотрела на девушку. — Но откуда? — Мы виделись на лекции Корнея Ивановича, — ответила Анна. — И скрывали это от меня? — дама было хотела что-то еще дополнить, но увидев, как её муж всё больше увлекается алкогольными напитками, быстро распрощалась и со словами: «Юрий Александрович! У вас же печень! Как можно так халатно относиться к своему здоровью?!» Побежала к нему, бросив напоследок: «Извините, но мне нужно вас ненадолго покинуть». Владимир не без облегчения выдохнул. Безусловно, подобные дамы его не слишком беспокоили, но утомляли. По обыкновению каждую минуту Маяковский старался уделять написанию стихотворений и каждый раз, когда он оказывался в подобной компании, чувствовал, что теряет время впустую, хоть и находил минутку для стихов даже в подобной обстановке. В комнате могли танцевать, шуметь и играть на рояле, а Маяковский тут же, положив листок бумаги на крышку этого самого рояля, записывал только что родившиеся строфы стихотворения. Он сперва глухо гудел их себе под нос, потом начиналось энергичное наборматывание, и, наконец, карандаш его касался бумаги. — У вас очень милая квартирка, — Маяковский улыбнулся. — Благодарю, — Анна улыбнулась в ответ. — Как вам Петроград? — Обычный город, — Владимир говорил твёрдо, но всё же с оттенком легкой иронии. — Могу сказать лишь одно, все города это только временный театр. Ну, или перенаселённый театр – в зависимости от того, что происходит в его клоаках. А у нас ещё и театральная площадь. Мы все пребываем на маленькой сцене, которую каждый день ломают, чтобы заработать на хлеб насущный. Странно, но никто этого не замечает. А вы? — лицо его вдруг стало слишком серьёзным. — Я вас расстроил? — Нет, что вы, — Анна покачала головой. — Я восхищена вашей речью, вы говорите так смело, прямо и открыто... Не каждый человек в наше время способен на честность. — Я родился для этого, — усмехнулся Маяковский. — Прочтите поэму «Флейта-позвоночник». Вот это – настоящая прямота и искренность. Время близилось к семи вчера. Елена и Анна сидели на софе. —Ну, что? Как он тебе? — Елена восторженно поглядывала на Владимира, что стоял неподалёку. — Обаятелен как чёрт, — ответила Анна. — Но слишком шумный. Маяковский был отзывчивый человек, но эту сторону себя скрывал под маской напускной холодности и грубости. Тем, кому удалось побывать на его выступлениях, это может показаться ложью, но вопреки своему «образу» Владимир Владимирович был человеком впечатлительным и ранимым. Только сам он никогда в этом не признавался и для многих продолжал «играть» роль заносчивого грубияна. Он мог легко обидеть человека, указав на его недостатки. Настоящего Маяковского знали только его близкие друзья. — Владимир, неужели вы нам ничего не прочтёте? — к Маяковскому подошел мужчина достаточно крупного телосложения. — Отчего же! — усмехнулся Владимир. — Ну, вот и славно. Просим! – мужчина жестом пригласил Маяковского в центр комнаты. — Ты к нему несправедлива, — Елена поднялась с софы. — Пойдём, он сейчас будет читать. Владимир вышел в центр комнаты, расправил широкие плечи, окинул взглядом окружающих и начал читать: — Мрачные до черного вышли люди, тяжко и чинно выстроились в городе, будто сейчас набираться будет хмурых монахов черный орден. Трудно передать очарование этого неторопливого, отяжеленного выразительной уверенностью голоса. Сначала он мог показаться несколько назойливым и однообразным, но, по мере того как развертывались стиховые ритмы, этот голос креп, поднимался, падал, сплетался в узор гибких, увлекающих за собой интонаций. — Траур воронов, выкаймленный под окна, небо, в бурю крашеное, — все было так подобрано и подогнано, что волей-неволей ждалось страшное. — Тогда разверзлась, кряхтя и нехотя, пыльного воздуха сухая охра, вылез из воздуха и начал ехать тихий катафалк чудовищных похорон. Иногда Маяковский бросал короткий взгляд на Анну - она не отводила глаз. Это было приятно. Для Владимира было важно, чтобы его слушали. Он как никто нуждался в похвале, признании и напряженно и подозрительно всматривался в слушателя, когда читал новые стихи. — Встревоженная о́жила глаз масса, гору взоров в гроб бросили. Вдруг из гроба прыснула гримаса, после — крик: «Хоронят умерший смех!» — из тысячегрудого меха гремел омиллионенный множеством эх за гробом, который ехал… … Владимир закончил читать. — Браво! — Елена хлопнула в ладоши. — Вы гений! Правда? – девушка обратилась к стоящему около пианино мужчине. — Да, стихи великолепны, — согласилась тот. Комната вновь заполнилась звуками непринужденных бесед. Владимир удовлетворенно кивнул себе и хотел уже отойти в другую комнату, чтобы выпить чего-нибудь, промочить горло. Неторопливым шагом он направился к двери, но словно почувствовав, что на него кто-то смотрит, обернулся, окинул ленивым взглядом комнату, и заметил Анну, прислонившуюся к стене. Многозначительно посмотрев на девушку, Маяковский кивнул ей следовать за ним и вышел. На короткое мгновение в глазах Анны промелькнуло сомнение – не заметит ли кто-то их отсутствие и не подумает ничего лишнего. Но оно быстро сменилось упорством, и девушка, быстро оглянувшись и убедившись, что никто не обращает на нее внимания, направилась к выходу из комнаты. В коридоре уже никого не было, и Анна было сначала растерялась, но заметив, как в одной из пустых комнат мелькнула тень, пошла туда. Заглянув внутрь, она увидела Владимира, который стоял спиной к ней возле окна, в руке его был стакан с водой. К девушке вернулась былая неуверенность, но, набравшись смелости, она подошла поближе к мужчине. Тот развернулся и посмотрел прямо в глаза Анне. Наступила пауза – никто из них не произнес ни слова, тишину разбавляли лишь приглушенные голоса других гостей. Вдруг из соседней комнаты раздался чей-то голос, призывавший всех перейти к танцам. За ним последовали согласные возгласы, и уже через некоторое время весь дом наполнился звуками музыки. Услышав знакомый мотив, Владимир на мгновение прикрыл глаза и поставил стакан, который все это время держал в руках, на подоконник. Приподняв уголки губ в легкой полуулыбке, он протянул руку Анне, приглашая ее на танец. Девушка неуверенно моргнула, но все же согласилась. Она думала, что они вернутся к остальным гостям и присоединятся к общему веселью, но к ее удивлению они остались в этой пустой, небольшой комнате, где кроме них двоих, никого не было. Маяковский положил руку Анне на талию, и пара принялась неторопливо раскачиваться под звуки музыки. Они так и продолжали, словно завороженные смотреть друг другу в глаза, не говоря при этом ни слова, но, казалось, что слова и не были им нужны в этот момент. Весь мир вокруг будто растворился, сузился до размеров этой комнаты, где были только он, она и музыка, что их сейчас соединяла. Но все хорошее когда-то заканчивается, и, к сожалению, этот волшебный момент не стал исключением. — Знаете, — Маяковский прервал тишину, — я никогда не мог найти верный тон в общение с женщинами. Говорить басом, как с мужчинами, я не могу: многие пугаются. Мурлыкать я не умею. А петь романсы и подавно. — Не прибедняйтесь, Владимир, — ответила Анна. — Я думаю, каждая женщина будет очарована вашим голосом… Простите, — девушка опустила глаза. — Я не должна была этого говорить. Думаю, будет лучше, если мы вернемся к остальным. И не дождавшись ответа, Анна быстрым шагом вышла из комнаты, оставив Владимира в одиночестве. Несколько секунд он еще стоял в задумчивости, после сел на диван и погрузился в размышления. В его душе что-то изменилось. Вытащив из кармана пиджака портсигар с папиросами, Маяковский подошел к приоткрытому окну. Через несколько минут он закрыл глаза, глубоко вдохнул воздух и выпустил струю дыма. За окном шумел ветер, и вечерние сумерки наполнял запах листвы и речной воды. Вскоре Маяковский расслабился и его взгляд стал бесцельно блуждать по округе. Сквозь темные тучи пробилось несколько звезд, и на его губах появилась мечтательная улыбка. … Десять вечера. — Анечка, а мы вас потеряли, — женщина подошла к только что вошедшей в комнату девушке. — Прошу, сыграйте нам. — Она указала на рояль. — Конечно,— Анна села за инструмент. В комнате раздалась соната Бетховена для фортепиано No. 17. Во время игры, Анна иногда позволяла себе взглянуть на Маяковского — тот стоял у окна, и она то и дело ловила на себе его пристальный и изучающий взгляд. Владимир любил общество красивых женщин, любил ухаживать за ними – неотступно, нежно, настойчиво, пылко, своеобразно. В то же время он был деликатен, оберегал их репутацию и обнародовал свои отношения только в том случае, если имел серьезные намерения. Затем наступила пауза, которую прерывали только аплодисменты гостей. Девушка поднялась из-за рояля. — Вы очень талантливы. — К девушке подошел Юрий Александрович, уже небезызвестный муж дамы, что в самом начале вечера встретила Владимира на пороге квартиры. — Благодарю, — она улыбнулась. Вечер подходил к завершению. Гости постепенно расходились. Темнота уже заволокла город, и лишь огни фонарей слабо освещали улицы Петрограда. — До встречи, — Маяковский подошел к Анне, глаза его горели таким огнем, что она невольно вздрогнула. Он взял ее руку и поднес к своим губам - по телу пробежала дрожь. Владимир слегка сжал ее ладонь. От его руки по ее пальцам разлилось волнующее тепло. — До свидания, Владимир. — Она улыбнулась и отпустила его руку. … Следующая встреча Анны и Владимира произошла в прекрасном городе Одесса, через несколько недель и совершенно случайно.