Credo In Sanguinem

      Конечно, Регис оказывается первым, кто узнаёт о том, что он прошёл проверку.       –...Представляешь, мне их засчитали! Все до единого!       День стоит на удивление погожий для наступившей зимы, и даже странно, что на тренировочном дворике он сейчас один – хотя нет, теперь-то совсем не один. Ленивыми движениями Геральт быстро делает разминку, потягиваясь во все стороны и как следует разогревая мышцы, пока далеко в сознании булькают чужие котелки и плещется вода с хлором, в которой, как он узнал, лекари замачивают простыни для приёмного покоя.       – Право, я не сомневался в твоих умениях ни на секунду, – одобрительно произносит мягкий голос в голове. – Значит, с проверкой в школе Волка покончено?       – Вроде того, – довольно отзывается Геральт, выписывая рукой поворот с воображаемым мечом. – Видел бы ты лица остальных. Эскель аж позеленел от зависти. Сам-то только пять сдал, и то кое-как.       – Ну и ну! Неужели я слышу в твоём голосе злорадство, волчок? – тихо усмехается Регис. – Что ж, кажется, в любом случае можно тебя поздравить?       – Ага, наверное. Не праздник, но одной заморочкой меньше.       – Отчего же не праздник? Думаю, ты даже можешь позволить себе каким-то образом это отметить. Признаюсь, есть у меня одна мысль...       Мыслей у Региса за то время, что они возились с его алхимическими бедами, вообще то и без того слишком много, и все, как одна, сложные и причудливые – так что, стоит это услышать, как Геральт тут же хмурится, совсем не готовый к очередным хитроумным придумкам.       – Ну? И какая же?       – Помнишь наш давний разговор о сути управления осознанными сновидениями?       Вот что-что, а это он точно не ожидал.       – Допустим.       – Мне как-то подумалось, что, исходя из данного предположения, можно было бы попробовать представить иллюзию снова, – как ни в чём ни бывало произносит Регис так легко, будто предлагает перекусить. – Во всяком случае, могу предложить произвести это со своей стороны, дабы избежать лишнего риска.       – А это вообще получится? – с сомнением спрашивает Геральт в ответ. – Что-то я так и не понял, как эти видения появлялись. По какому-то зову?       – Возможно, волчок, возможно. По крайней мере, мне хотелось бы убедиться в своих догадках, чтобы окончательно определиться с пониманием нашей, бесспорно, нетривиальной ситуации. Что скажешь, Геральт?       Ох, снова эти туманные разговоры об иллюзиях и магии. Но настроение у Геральта сегодня настолько безоблачное, что почему-то совсем не хочется спорить. Значит, будь оно, что будет... Так или иначе, если что-то пойдет не так, Регису тоже достанется, и едва ли он стал бы предлагать эту авантюру просто так.       – Ну, тогда валяй, – подумав, просто произносит Геральт, зачем-то в ожидании закрывая глаза – и всё делает правильно.       Секунда, и всё вокруг начинает кружиться в беспорядочном хороводе. Исчезает дворик и Каэр Морхен, зимнее утро, снег. Вместо них по вискам ударяет короткая вспышка, стирая всё в темноте, и тут же пропадает, превращаясь в цветастые пятнышки. Ещё секунда... Ещё вспышка.       Лицу резко становится очень жарко после морозной свежести. Неторопливо Геральт приоткрывает один глаз, боясь снова увидеть неудавшуюся попытку воображения с тем жутким кровавым месивом. Но опасения оказываются напрасными: возвращается та самая светлая летняя лужайка, как прежде, шумящая от веяния тёплого ветра.       – Охренеть, – само собой вырывается изо рта. – Охренеть. Получилось.       – Как бы мне ни хотелось подобрать иные выражения, всё же не могу с тобой не согласиться, волчок.       – Регис!       Дёрнувшись, он мигом подскакивает в высокой траве и совсем так же, как тогда, видит высокую фигуру в тёмно-сером балахоне. Регис шагает ему навстречу быстро и грациозно, улыбаясь одними уголками губ. Вмиг вдруг становится как-то... неловко: одно дело общаться с голосом в голове, и другое – с реальным человеком, притом куда взрослее его самого.       Хотя даже в этом Геральт не уверен. Всё-таки сколько ему лет? Посмотришь, вроде сухой и строгий, как монах, но кожа гладкая, без единой морщинки, и все движения у него аккуратные и лёгкие.       – Доброго утра и тебе, Геральт, – негромко произносит добродушным тоном знакомый незнакомец. – Приятно заметить, что мои догадки всё же оказались верны, не находишь?       – Ещё бы. Чего ты, кстати, решил это провернуть? – вдруг интересуется Геральт. – Что, ещё нет больных?       – О, дело вовсе не в этом, – просто отзывается Регис. – Видишь ли, я позволил себе устроить маленький выходной, который, по счастью, удачно совпал с твоим импровизированным экзаменом. Собственно, потому мы и здесь. Однако, я почти забыл, как любил это место, – мечтательно произносит он, поворачиваясь к солнечным лучам и лениво жмурясь, как большой кот.       Внезапная непосредственность его мимики вызывает невольную улыбку: прежде серьёзный в его представлении Регис сейчас выглядит совсем… открытым. Даже простым, что ли. Впрочем, заметив эту смешную мелочь, Геральт быстро от неё отвлекается.       – Ты и здесь бывал? – любопытствует он.       – И не один раз. В какой-то мере эти места я могу считать для себя родными, – открывая прищуренные веки, сверкает на него Регис тёмными глазами. – Когда-то здесь прошло моё детство.       Взгляд его затуманивается словно тонкой плёнкой, и вдруг Геральт осознает, что это воспоминания. Вот так раз, его спутник ещё и оказывается сентиментальным – и этим резко отличается от всех, кого он знает. Ласковый летний ветер играет завитками прядей у Региса на лбу, грозясь растрепать на сей раз плотно собранные в небольшой узел волосы, по его словам, когда-то отрезанные для удобства врачевания. Регис сам как-то рассказал об этом вскользь, когда Геральт в очередной раз бухтел по поводу собственного мышиного хвоста, порядком надоевшего на тренировках. Он вообще много чего узнал о своем таинственном собеседнике: например, что тот не терпит плохой бумаги в книгах, и что некоторые рецепты кажутся Регису, как он говорит, в высшей степени нерациональными. И ещё – что он любит Эрвелюс. Что это такое пойло, Геральт догадывается позже, как-то слыша звон бокалов, и так и представляет себе уставшего лекаря, в одиночку пьющего в своем белом фартуке. Картина получается на редкость невесёлая и какая-то неестественная.       Странная.       – И всё-таки ты... чудной, – невольно вырывается у Геральта мысль вслух. Даже не вздрогнув, Регис приподнимает бровь, показывая знакомое выражение затаённого ехидства.       – Да? Могу я узнать, что привело тебя к такому выводу?       – Появляешься из ниоткуда. Валандаешься со мной, малолеткой, и таскаешь по собственным воспоминаниям. Зачем?       Простой вопрос вызывает у его спутника очередную маленькую улыбку.       – Что, если я скажу, что просто хочу быть на твоей стороне, волчок? Раз уж мы оба с тобой в это встряли, полезно будет объединить усилия, – пространно отзывается тот, – Можно сказать, методом кооперации.       – Ко...       Он вдруг замолкает на полуслове, боясь, что Регис посмеётся над его глупостью. Кто ж виноват, что не учат таким вещам в Каэр Морхене? История с крушиной и латынью, конечно, оставила свой отпечаток, но вот другие термины Геральт знать не знает – раньше-то он думал, что это ни к чему. Что ж, Регис тут же замечает его смятение: взгляд антрацитовых глаз неожиданно теплеет.       – Что ты хотел узнать? Спрашивай, не смущайся. Любопытство есть суть знания. Задавай свой вопрос, Геральт.       – То слово. Коо – что?       – Кооперация? Командная работа. Работа нескольких индивидов над общей целью, если угодно.       Невольно Геральт задумывается, закусив губу.       – Разве мы – команда? Нас только двое. Команда ведь побольше будет.       – Мне думается, команда сама определяет число её участников, а двое – вполне себе число, – подмигивает вдруг Регис и от этого озорного жеста становится каким-то уж совсем юным, – Тем более, что-то мне подсказывает, что тебе точно не помешает дружеское плечо. Для поднятия настроения.       Ага, подсказало ему что-то, как же. Его, Геральтова, вечно недовольная рожа. В Каэр Морхене любят лишний раз напомнить, что выражение лица у него, как будто дерьма наелся; вот с чем ещё, а с комплиментами у них здесь туго. Мигом вспоминается безжалостно избивающий его Эскель, а потом, чего хуже, Ламберт. Скотина Ламберт.       – Не надо мне никаких друзей, – бурчит Геральт.       Хмыкнув себе под нос, Регис смеряет его долгим, пронизывающим взглядом.       – Так-так. Сдаётся мне, волчок, что за этим кроется какая-то история.       Как назло, бьёт он прямо в яблочко. Хотя вообще-то Регис прав только отчасти: в одиночестве Геральту куда легче, чем рядом с кем-то ещё. Ну, если только это не Весемир – ему-то можно довериться всегда, но разве можно называть другом почти что собственного отца? А так... С Эскелем они друг друга ещё сносят, и на том спасибо. К остальным Геральт не приближается, хотя, вроде бы, Койон неплохой парень, но лишний раз навязываться просто нелепо. Ещё засмеют, как тот же Ламберт, глазастая паскуда, который замечает любые огрехи других и потом долго дразнит ими, выводя из себя.       Чёрт, снова он, скотина Ламберт. История-то есть в самом деле.       – Ну, вроде, – произносит Геральт быстрее, чем успевает додуматься, что, может быть, стоило и промолчать.       Антрацитово-чёрные глаза смотрят на него внимательно и будто бы... понимающе, не требуя ни слова. Но говорить почему-то хочется. Не глядя на Региса, Геральт бредёт по опушке леса, отводя голову к ласковому солнцу, и рассказывает.       – Есть у нас один гад. Ламберт зовут. Младше меня, по-моему, года на три, но уже отменная сволочь. Захочет достать, так достанет до самых кишок. Когда случилась та оказия, с медведями, – безрадостно вздыхает он, намекая на день, о котором Регис и так уже знает во всех подробностях, – Он всех поднял на уши, сказав, что, мол, седой сраный трус, испугался бестии. Ну, отметелил я его, конечно, но толку-то, весь Каэр Морхен до сих пор ржёт и дразнится. И Ламберт с ними во главе, – невольно он чувствует, как неприятно кривятся губы в сердитом оскале. – Как будто сам бы не струхнул, будь он на моём месте. Да первый бы помчался стирать портки.       – На каждое действие есть тому причина, волчок. Как знать, может быть, твой неприятель попросту тебе завидует?       Так и замерев на месте, как вкопанный, Геральт медленно поворачивает голову к собеседнику.       – Чего-о? – хмурится он в непонимании. – Брехня, Регис. Чему завидовать-то?       – Например, твоему безусловному бесстрашию, – уверенно отзывается тот. – Как ты верно подметил, не каждый бы отличился подобным уровнем самообладания в такой ситуации. Возможно, Ламберт втайне сам понимает, что на твоём месте решил бы скорее бежать, чем взобраться на дерево и тем более пытаться отогнать дикого зверя. Потому он и использует твой же негативный опыт против тебя, чтобы не выдать собственных неприглядных сторон.       А это, чёрт возьми, и в самом деле похоже на правду, и Геральт тихонько улыбается, так и сочась торжеством.       – Может быть, и так.       – В таком случае ты мог бы использовать эти сведения, чтобы попытаться наладить с ним контакт, – пожимает плечами Регис, – Не думаю, что ваша вражда полезна для вас обоих.       Час от часу не легче!       – Вот ещё, – злится Геральт, – Я к этому индюку больше ни на шаг не подойду! Пусть катится куда подальше.       В ответ на его отповедь Регис только фыркает себе под нос.       – Погоди горячиться, – мягко говорит он, – Может, не так уж он и плох? Первое впечатление редко совпадает с истинным. Мой близкий друг, к примеру, в нашу первую встречу осыпал меня проклятиями.       – Что, правда? – у Геральта так и лезут глаза на лоб. Оказывается, у Региса есть друг. Вдруг становится интересно, как тот выглядит: наверное, тоже высокий, тощий и разговаривает так же заумно.       – О, ты даже не представляешь. Стоял и шипел на меня, как дикий кот, – продолжает Регис, усмехаясь каким-то своим мыслям. – Назвал меня тогда циником и эгоистом.       Остановившись, он опускает глаза, и Геральт вдруг замечает, что они почти подобрались к краю опушки. Невольно хочется поддаться каким-то подозрениям: ни то, ни другое слово не кажутся знакомыми, но то, как они звучат, коробит слух, будто Регис в самом деле делал что-то очень нехорошее.       Тот, видя его замешательство, тут же перестаёт смеяться.       – Впрочем, это были ошибки юности. Много воды утекло с тех пор. У меня было достаточно времени, чтобы изменить своё поведение.       – Так уж много? – недоверчиво спрашивает Геральт. – Это сколько же тебе лет?       Не поднимая глаз, Регис вздрагивает, делая вид, что не услышал вопроса.       – Ну, Регис? Я же говорил, сколько мне.       – Хм-м, да... Скажем так... Больше, чем ты можешь предполагать, – он вдруг заправляет вьющуюся прядку за ухо коротким, резким движением и отводит взгляд далеко в глубину берёзовой рощи.       Вопрос явно застает Региса врасплох: Геральт так и чувствует исходящую от него волнами тревогу. Он, что, волнуется, что кажется старым? Глупости какие. Регис не выглядит развалиной, это уж точно – у него копна тёмных волос, весёлые и живые глаза, пружинистый и лёгкий шаг. Старики-то выглядят совсем иначе.       – Ну, ты точно не старше Весемира. А он самый старый из всех людей. Не считая чародеев.       На мгновение Регис замирает, будто громом поражённый, и у него отчего-то нервно дёргаются плечи. Геральт хочет спросить, что к чему, но не успевает: тот вмиг приходит в себя.       – Ах, точно. Что ж, среди людей – возможно. Однако я тебя удивлю, волчок. В мире существуют создания куда древнее.       – Кто? – изумляется Геральт.       – Например, эльфы народа Ольх, – помолчав, серьёзно отвечает его собеседник. – Aen Elle на Старшей Речи, если ты с ней знаком.       – Врёшь! Весемир говорит, что их давно нет.       Должно быть, его недоверие подогревает у Региса какой-то глубинный азарт, потому что черты его лица вдруг озаряет радостное воодушевление.       – Отнюдь, – качает головой он, и тёмные прядки на лбу шевелятся в такт словам. – Их путешествиям в наш мир есть немногое, но всё же некоторое число свидетельств. Не сомневаюсь в мудрости твоего наставника, но всё знать на этом свете попросту невозможно. К тому же, он наверняка не видел того, что видел я.       – И что же? – прищуривается Геральт. – Только сказки мне не рассказывай!       – Я и не посмел бы, волчок. Видишь ли, так сложилось, что в пору занятости одним моим... профессиональным интересом мне довелось наткнуться на одно прелюбопытнейшее место. Старинный памятник истории, руины одной из эльфских крепостей. Чувствую, сейчас спросишь, что же в этом интересного? Что ж, это и в самом деле были обыкновенные развалины. Однако примечательно было в них другое. То, что было внутри.       Резко садясь прямо на траву опушки, Регис в простой, отнюдь не грациозной манере скрещивает ноги и, наклонившись, хватает первый попавшийся под руку сучок.       – Следы, один крупнее другого, – поясняет он удивлённому Геральту, – От, несомненно, эльфского кроя ботинок. К сожалению, я не художник, но могу изобразить примерное представление, – и, расчистив землю от травинок, он чертит на ней длинный след с вытянутым треугольным носком.       Как похоже на кулебяку, отчего-то приходит в голову дурацкая мысль, рыбную кулебяку, которую подают по воскресеньям. Эх, вот бы кусочек сейчас. Интересно, а Регис любит рыбу? Спросить бы, но пока того явно не оторвать. Так что, наклонившись над его каракулями, Геральт просто смотрит дальше, как кулебяка приобретает более ровные края и покрывается завитушками.       – Как ты можешь отметить, первое, что вызывает вопросы – размер ноги их обладателя, – продолжает тем временем явно вдохновившийся Регис, задумчиво выводя такой же силуэт рядом. – Вероятнее всего, эльф с подобной стопой должен быть ростом как минимум порядка двух метров, если не больше.       – Это как же? – хмурится Геральт.       На его памяти все эльфы, которых он видел хоть мельком, не особо отличаются от людей, разве что хвалёными ушами и, особенно по словам Весемира, который часто закупается в эльфской лавке, дурным нравом. В плаще-то тем более такого от человека сходу не отличить, и никакими двумя метрами там и не пахнет. Но, если Регис не выдумывает, ступня и в самом деле выходит здоровенная, и вовсе не похоже, что она принадлежит обычному остроухому.       – Именно такая же реакция была и у меня в тот момент, – наконец отрываясь от рисунка, усмехается краешком рта Регис. – Однако прежде, чем посчитать, что галлюцинирую, я успел обнаружить и вторую находку. Неподалеку от следов лежала короткая прядка волос, и я, конечно, немедленно забрал её на личное исследование.       На это Геральт так и выпучивает глаза в ответ:       – И часто ты подбираешь чужие волосы? Это же гадство, Регис. На кой чёрт тебе это сдалось?       – О, ты даже не представляешь, как причудливо порой оплачивается цена подтверждения собственных догадок. Словом, ради этого я и подверг прядку определённым тестам, – отзывается Регис, даже не обращая внимания на его брезгливое выражение лица. – И выяснил неожиданный факт. Пряди не реагировали ни на одну из качественных реакций, по крайней мере, ожидаемым образом. Видишь ли, костные и волосяные покровы при добавлении разного рода кислот окрашиваются, и существуют специальные таблицы норм цвета, с которыми необходимо сверяться в ходе эксперимента. Однако я не получил ни одного из нужных оттенков. Конечно, может быть, меня ввели в заблуждение не самые точные пропорции реагентов, иногда такое случается... Ах, похоже, я снова отвлекся. Геральт?       – Да слушаю я, слушаю.       – Собственно, со стандартным набором кислот у меня ничего не вышло, и тогда я решил рискнуть. Проверить волосы на содержание минералов, возможно, мешающих протеканию привычных химических процессов. Из запасов у меня, по счастью, тогда как раз обнаружилось одно соединение серебра... Не буду приводить его название, едва ли оно что-то тебе даст, – и Регис позволяет себе маленькую снисходительную улыбку. – Говоря кратко, я провёл нужную реакцию и заметил любопытную особенность: всё указывало на то, что в волосах огромное количество мышьяка. Ты знаком с особенностями этого вещества, волчок?       – Мышьяк? – о, нет, опять алхимия. – Ядовитый металл?       – Он самый. И не столь часто встречающийся в частях тел кого-то, кроме тех, кто близко с ним взаимодействует. Честно говоря, я вообще никогда не сталкивался с подобным. Для такого эффекта владельцу волос стоило бы, скажем, принимать мышьяковые ванны.       – Может, этот эльф был какой-нибудь больной, – задумчиво предполагает Геральт. – Мало ли, какие у них бывают хвори, а ты и принял такую за отравление мышьяком.       – В таком случае это было бы очевидно, – сухо отвечает Регис. – Не думаю, что из всех стандартных заболеваний эльфы подвержены каким-то особенным их вариациям. Эволюция, юный ведьмак, слишком сильно сблизила старшие расы с человеком в биологическом плане, так что, существуй подобная симптоматика у эльфов, она, несомненно, присутствовала бы и у людей.       Кажется, становится ясно, почему Регис говорит так много – видно, язык у него уже давно живёт отдельной жизнью. Да так, что от зауми начинает побаливать голова. Вздохнув, Геральт устало потирает лоб.       – Холера, я снова запутался. Давай ближе к делу.       – Я уже практически закончил, Геральт. Вкратце: в атмосфере нашего мира практически невозможно найти место со столь насыщенной концентрацией мышьяка. Потому мне и пришлось придти к выводу, что обладатель или обладатели стопы и пряди волос не являются ни одними из привычных местной фауне обитателей, – твёрдо произносит Регис, наконец поднимаясь на ноги, – А, принимая во внимание антропоморфность самой структуры волос, это и наводит на мысль о присутствии именно Aen Elle. И никого другого.       Так, а теперь надо напрячь мозги и как следует понять, что наговорил его собеседник. За паутиной мудрёных конструкций кроется простая истина: Регис и в самом деле наткнулся на кого-то из другого мира. От этой мысли по коже так и начинают бежать мурашки. Геральт вспоминает страшилки о Дикой Охоте, приходящей, якобы, с того света – и вдруг так и хочет фыркнуть вслух этой бессмыслице. Какой ещё иной мир? И в этом-то хватает созданий.       – Всё равно это странно, – настаивает он. – Может, тебе вообще всё привиделось? Меня же ты воспринимаешь, как живого. Вдруг это тоже была иллюзия, или как её там.       – Веришь или нет, юный ведьмак, – хмурится в ответ Регис, – Я не солгал ни на йоту. Даже могу продемонстрировать тебе правдивость своих слов, если хочешь.       – Как?!       – Тем же образом, что мы оказались здесь, конечно. Зато ты своими глазами убедишься в том, что это случилось на самом деле, а заодно мы ещё раз проверим работу магии этого места. Ну, попробуем?       В чёрных глазах напротив так и сверкает нетерпение, и Геральт снова невольно задумывается, какого возраста его собеседник – прежде, чем покорно вздохнуть.       – Ладно. Давай только поо...       Всё случается быстрее, чем он успевает понять: перед глазами вспыхивает темень, мигом стирая и поляну, и Региса, и наваливается удушливой волной. Вот-вот, кажется, появятся прежние цветные пятнышки, но почему-то они всё никак не приходят, и сердце вдруг сжимается от колючей тревоги. Нет, только не кровавое месиво, пожалуйста. Изо всех сил Геральт пытается проморгаться, отчаянно вертясь в непроглядной черноте, и вдруг – сильная рука словно хватает его за шиворот. Как по щелчку пальцев всё рассеивается в белых кругах, отскакивая далеким светом под веками.       –...Всё хорошо, Геральт. Всё хорошо. Ты можешь открыть глаза.       Кто-то гладит его по голове ласково, как маленького; медленно возвращаются ощущения органов чувств, и он вдруг чувствует, что крепко держится за прохладную руку. Знакомую руку в перчатке без пальцев, реальную до покалывания кожи.       Вот же дьявольщина, только этого не хватало.       – Позволишь узнать, чего так сильно ты испугался? – тихо спрашивает голос над головой.       – Ничего я не испугался, – бубнит он. Нет уж, меньше всего хочется показаться перед Регисом трусом, особенно после всего, что уже с ними случалось.       – Даже если и так, в страхе нет ничего постыдного, юный ведьмак. Ты можешь довериться мне, если считаешь это нужным.       – Зачем? Нельзя мне бояться, Регис. И не боюсь я никаких крова...       Почти выданная тайна обрывается на полуслове, и приходится зажмуриться ещё сильнее: ну и позорище.       – Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, волчок, – неожиданно произносит его спутник, ещё раз проводя рукой по его волосам; бр-р, вообще-то Геральт терпеть не может, когда так делают, но сейчас этот простой жест кажется ему нужным. Очередные странности. Ну да шут с ними.       – То кровавое месиво? – изумлённый, уточняет он. – Ты его видел?       – Можно сказать и так, – печально вздыхает Регис. – Пожалуй, даже чаще нужного. Смею предположить, после того неудачного опыта с иллюзией ты столкнулся именно с этим?       С души будто падает огромный камень. Значит, он и в этом не один. Значит, Регису тоже не по себе от этой жути – Регису, у которого после всех сложных больных должны быть и так стальные нервы. Всё внутри затапливает пронзительным теплом: вот кому можно показать себя на самом деле. Пусть только чуть-чуть, чтобы не выглядеть совсем уж нюней, но – сейчас его всё равно никто не засмеёт.       – Угу. Думал, сдохну прямо там от страха, – шепотом признаётся Геральт.       – И неудивительно. Признаться, это... вызвало и у меня схожие чувства. Однако давай не будем поддаваться им снова, – в мягком голосе вдруг слышится улыбка. – Во всяком случае, чем бы это ни было, оно давно исчезло без следа.       От этих слов волнение немного утихает, и, успокоившись, приходится всё-таки открыть глаза. Первым делом он замечает, конечно, Региса, хмурящего тёмные брови от беспокойства, и быстро понимает, что так и не отпустил его руки.       – Ой, – само собой вырывается изо рта. – П-прости.       – Ничего страшного, волчок, – тут же знакомым движением приподнимает тот уголки губ. – Как я уже говорил, в страхе нет ничего постыдного, а я не вижу ничего плохого в том, чтобы помочь тебе его побороть. Можешь брать меня за руку всякий раз, когда боишься, Геральт. Хорошо? Я не буду против.       – Ладно, – подавленный, бубнит Геральт. – Только не говори никому.       Глупость он сказал, конечно: Регису, наверное, и дела нет до его гордости, и уж тем более – кому бы он стал трепаться о простом мальчишке? – но тот понимает и эти чувства, покладисто кивая в ответ.       – Буду нем, как могила, если в том есть необходимость. Ну, ты в порядке?       – Вроде того.       – Славно. Что ж, а теперь, согласно задумке, пора добраться и до нашей цели. Идём же, – и, отпустив его ладошку, Регис указывает кивком головы куда-то ему за спину, – Пора тебе взглянуть на наше новое пристанище, Геральт. Не торопись, осмотрись как следует.       Проследив направление его взгляда, Геральт оборачивается – и так и замирает, изумлённый: перед ним открывается совершенно новая картина. Вместо лужайки теперь повсюду дубовый лес и густой речной туман, который разрезают громады стрельчатых каменных арок и колонн, потрескавшихся от времени, таких массивных, что возникает мысль о бывшем когда-то здесь дворце или крепости, не меньше. Но это было давно. Сейчас от постройки осталось только несколько полуразрушенных террас да внутренний дворик, поросший какими-то тонкими деревцами.       Таких руин хватает и возле Каэр Морхена, но что-то здесь неуловимо отличается. Дух места, вот что, вдруг понимает Геральт. Обычно развалины не вызывают у него никаких чувств, кроме скуки, но эти почему-то выглядят иными. В белой, как молоко, дымке тумана руины дворца кажутся волшебными, словно сошедшими со страниц эльфских сказок, и призрачными, как морок. Здесь веет тоской. Светлой, щемящей печалью по чему-то давно утраченному. Невольно Геральт воображает, как между проёмов арок когда-то ходили величественные эльфские правители в богатых одеждах, и от живости образа по коже начинают бежать мурашки.       – Необыкновенное место, правда? – почти читая его мысли, произносит Регис. – Жаль, что, побывав здесь впервые, я поначалу не оценил его красоты по достоинству.       – А что ты тут делал? – внезапно любопытствует Геральт.       – Собирал некоторые лекарственные растения и коренья, волчок. Дело в том, что эльфские строения отличаются флорой, исключительной в своем роде. Проще говоря, здесь растёт то, что не растёт в других местах. Например, определённые виды мхов, – и, не переставая говорить, Регис направляется прямо к одной из полуразрушенных арок. – Собственно, в поисках одного из них я и наткнулся на те самые следы. О, а вот и они, такие же чёткие, как прежде. Однако, какое удивительное свойство памяти мы сейчас можем лицезреть.       – Где? – в два шага подскакивает Геральт, легко обгоняя высокую фигуру спутника и вертя головой по сторонам. – Ну, где же?       И вдруг замечает их сам. Среди вдавленных в позеленевшую от мха почву истёртых плиток пола виднеется цепочка глубоких следов больших ног, в самом деле обутых в треугольную эльфскую обувь. От изумления так и хочется раскрыть рот: значит, Регис не врал ни на минуту. Садясь на корточки, Геральт наклоняется над следом, чтобы получше его разглядеть – и краем глаза внезапно видит рядом что-то светлое. Волосы. Те самые.       Чёрт, а он ещё сомневался. Отвернувшись от немого укора линии следа, Геральт старательно делает вид, что изучает разноцветный мох на поваленных камнях рядом. Тёмная тень приближается к нему и садится рядом, аккуратно касаясь шершавых граней обломков колонн.       – Надеюсь, теперь твое недоверие развеялось окончательно? – неожиданно хитро улыбается ему Регис. – Мне не было нужды лгать тебе, дорогой Геральт. Тем более, что грех не поделиться подобного рода фактами с будущим ведьмаком, который должен быть осведомлён о любых явлениях, из ряда вон выходящих.       – Ну-ну, – глухо бурчит Геральт. – Теперь верю.       – К слову, в твоем скептицизме нет ничего предосудительного. Я бы даже, наоборот, рекомендовал присмотреться к этим руинам внимательнее, – легко отзывается Регис, вдруг поднимаясь и исчезая куда-то в соседнюю арку. – Надо думать, должна быть какая-то причина, по которой наш Aen Elle решил появиться именно здесь, и, признаюсь, мне крайне любопытно узнать, какая.       Напряжение момента спадает, и, встряхнув головой, Геральт подчиняется совету. Оглядеться вокруг получается быстро. Правда, ничего особенного он не находит: развалины так и остаются развалинами, старыми и замшелыми, только покрытыми местами рунами Старшей Речи. Читать на ней получается пока средне, но кое-что он всё-таки разбирает – обычную возвышенную чепуху из разряда «да правят они долго, и да пошлют боги им свою благодать». Выходит, это всё-таки дворец. Может быть, даже королевский. У эльфов ведь, кажется, были короли – давно, ещё до высадки людей. Так давно, что...       – Регис? – удивлённый своим мыслям, зовёт он, заглядывая в соседний проём арки, и видит, как его спутник отрывается от обвившего валуны пучка омелы. Чёрные глаза тут же начинают буравить его пристальным взглядом.       – Что такое, волчок?       – Ты так и не сказал, почему эти ольхи самые древние.       – Хм-м, и правда. Всё дело в том, что при проведении тех самых качественных реакций некоторые части прядей разваливались, что уж слишком нехарактерно даже для самых почтенных долгожителей этого мира. Думаю, нашему эльфскому пришельцу никак не меньше пяти сотен лет, а то и больше, – задумчиво произносит Регис. – А может, всё дело в мышьяке. Впрочем, это никак не противоречит тому, что известно об Aen Elle, верно? Продолжительность жизни у них в самом деле должна быть завидная.       – Точно, – кивает Геральт, всё ещё высовываясь из проёма. – И что только можно делать такую кучу времени?       – Разве ты не спрашивал об этом своего наставника?       – Ну-у, Весемиру точно меньше. Да и ему есть чем заняться, – невесело кривит губы он. – Чудовища-то никуда не деваются.       – Собственно, вот ты и ответил на свой вопрос, Геральт.       Опять ни черта не понимая, Геральт подбирается к пучку омелы и так и хмурится в ответ загадочной Регисовой улыбке.       – В каком смысле?       – В том, что у любого, даже самого долгого существования должна наличествовать своя цель, – говорит Регис, звуча до смешного высокопарно. – Так уж выходит, что обычно любой высокоорганизованный разум стремится придать своим функциям некий смысл, чтобы избежать фрустраций. Иначе впустую проведённые годы только обесценивают потраченное время, которое могло бы пойти на пользу себе или другим, – зачем-то добавляет он, рассеянно перебирая в руках зелёные побеги.       Ох, и странный у него сейчас тон. Болезненный, что ли. Чего это Регис так эмоционально реагирует на всякую чушь? Видно, такая уж у него натура.       – И что, по-твоему, эльфам надоело жить просто так и у них тоже есть какая-то цель?       – О, безусловно. Вопрос лишь в том, какая именно.       – Да брось, – пожимает плечами Геральт. – Какое им до нас дело. Это один такой дурак нашёлся. Скучно ему стало, наверное, вот и пробрался сюда каким-то образом.       Чего он не ожидает в ответ, так это того, что Регис вдруг начнёт тихо смеяться, прикрыв ладонью рот. Смех у него, как и голос, выходит мягкий и тёплый, и Геральт сам невольно улыбается в ответ. Хотя – зачем так ржать-то? Ничего нелепого он не сказал.       – Что смешного?       – Так и представляю, как легендарный Aen Elle, умирая от тоски, думает на досуге о том, как бы побродить по этим развалинам, – отсмеявшись, отзывается Регис. – Занимательная выходит картина. Я бы даже сказал, достойная запечатления.       Ну, ты же тоже зачем-то здесь со мной торчишь, внезапно проносится в голове мысль, а мог бы пить свой Эрвелюс и почитывать какой-нибудь кирпич. Или что там ты обычно делаешь? А, неважно. Интересно, какая это у тебя цель.       А ведь и правда, неясно, за каким хреном Регис решил провести свой явно редкий выходной здесь, с ним, незнакомым сопляком. В голову тут же крадутся подозрения, и совсем, совсем нехорошие. Самые невинные из них вкрадчивым голоском подсказывают, что Регис всё-таки чародей и отчаянно втирается в доверие только затем, чтобы во что-то его впутать. Настроение начинает портиться со скоростью надвигающейся бури.       Вот уж нет, об этом он подумает в Каэр Морхене, но никак не здесь.       – Почему нет, – вспомнив, что от него ждут ответа, бормочет Геральт, стряхивая с себя остатки дурацких мыслей. – Откуда ж знать, что там у них на уме.       Странный порыв уходит от него с трудом. Надо как-то отвлечься, наверное. Внимание приковывает бледно-зелёная шапка мха, наросшая на поваленные колонны неподалеку, и, изобразив, что она ужасно ему интересна, Геральт быстро идёт в ту сторону. Лишь бы только не наткнуться снова на пронзительный взгляд чёрных глаз; и почему кажется, что они читают его насквозь? Нет, вот это он явно себе придумал. Всё же в порядке, и нет здесь никаких злых умыслов. Регис цацкается с ним, Геральтом, просто потому, что не знает, как от него избавиться, а послать на три буквы не может по доброте душевной.       Рассудок, произносит в голове голос Весемира, рассудок, а не эмоции. Со всей силы Геральт пинает шапку мха, и та, оторвавшись и отлетая далеко вперед, тихо шмякается среди разрушенных валунов. На душе становится чуть полегче, почти так же безмятежно, как прежде.       – Что ж, в этом ты, однако, можешь быть прав, – заслышав его возню, выглядывает Регис из-за остатков арок, удивлённо изогнув бровь. – О, а что тебе сделал тот превосходный экземпляр Blepharostoma trichophyllum*? Между прочим, крайне редкий в этой местности вид!       В голосе у него так и сквозит весёлое ехидство, и хочется тоже выдать какую-нибудь заумь, просто, чтобы поёрничать так же, как в Каэр Морхене. Эх, жаль, что этого он пока не может. Знал бы, поддел бы в ответ как следует. Всё внутри захватывает щекочущее озорство, такое же, что сейчас написано у Региса на лице, и Геральт вдруг ловит странное чувство, отзывающееся тянущим теплом в районе пупка. Да они же похожи. Похожи с этим странным лекарем, прячущим смешинки в чёрных глазах, не то глубоко печальных, как у старца, не то поразительно юных. Что-то объединяет их обоих, и поэтому Регису хочется доверять, как самому себе. Вот только что?       М-да, а вот тут он совсем, похоже, рехнулся. Так, что вместо остроумного ответа получается только неуклюже буркнуть:       – Наплевать мне на виды, Регис, – всё равно, впрочем, получая негромкий смешок от того в ответ.       Нет, сбрендил, точно сбрендил. Потому что странное чувство близости не уходит ни сразу же, ни после, когда они, обшарив все окрестности, решают попрощаться – и, следуя догадкам Региса, тихо произносят «это просто сон». И это в самом деле работает, как работает всё, что предлагал его таинственный спутник. Вмиг исчезают остатки руин и уже хорошо запомнившиеся благородные черты Регисова лица, и, как обычно, приходит темнота, развеивая наваждение в цветастые пятнышки под веками.       – Получилось! – не может сдержать удивления Геральт, когда открывает глаза и снова видит Каэр Морхен. Ох, а он уже и забыл, что должен...       Стоп. Почему всё выглядит так, будто не прошло ни секунды? Перед ним всё то же морозное утро и пустынный тренировочный двор, в котором он по-прежнему один с вымышленным мечом в руках. И призрачным собеседником в голове.       – В самом деле, волчок, – тут же отзывается Регис, и в тоне его голоса так и слышится самодовольство. – Так что, какие у тебя впечатления от нашего эксперимента?       Нет, уже не призрачным. Тепло в районе пупка снова напоминает о себе. Мысли начинают нестись галопом одна быстрее другой, захватывая воображение. Они могут путешествовать по видениям! Скажешь кому, засмеют – но, если б ещё год назад Геральт услышал, что будет болтать с кем-то в своей голове, он бы тоже покрутил пальцем у виска. Теперь-то его едва ли чем удивишь. Разве что только тем глупым ощущением близости, но это просто эмоции. Просто ненужные эмоции.       Правда, наверное, это всё-таки они заставляют звучать его голос так взволнованно, когда Геральт изо всех сил посылает в глубину разума отчаянный вопрос:       – А ты где-то ещё бывал?

***

      Очень скоро он выясняет три совершенно новых вещи, которые быстро переворачивают жизнь с ног на голову.       Первая: за каким-то чёртом Регис объездил почти весь Континент, показывая ему такие места, о которых Геральт и не слыхивал. Нет, он, конечно, подозревал, что, не выбираясь за пределы Каэр Морхена, едва ли увидишь многое, но всё-таки изредка Весемир брал его с собой в Аэдд Гинваэль – для вида помощником по закупкам, а на самом деле в качестве какого-нибудь очередного урока. Но что этот душный и грязный городишка в сравнении с цветущими лугами, обрамлёнными цепью синих холмов вдали? С шумно бурлящими реками, несущими свои воды далеко к горизонту? С яркими красками берёзовых рощ, пронизанных золотистыми лучами солнца? Словом, после таких образов Геральт даже и думать перестаёт о том, чтобы вообразить что-нибудь в свою очередь. Пусть лучше Регис так и продолжит водить его по всей этой красоте.       Вторая: если за телепатической болтовнёй всё идёт по-прежнему, то вот в их совместных видениях время течёт иначе, сильно замедляясь в реальности, и они могут бродить по воспоминаниям Региса сколько угодно – правда, если их не отвлечёт необходимость идти или чей-то зов, и обычно так Регис и убегает, срываясь на, как он говорит, неотложные случаи.       Третья: говорить обо всём этом никому не стоит. Ох, и глупо же вышло, когда он как-то ляпнул на занятии о том, что Aen Elle существуют. Хорошо, Весемир сделал вид, что этого не услышал, а остальные вроде ничего не поняли. В ту секунду Геральт сразу осознал, что его могут принять за сумасшедшего – а приятного в этом будет немного: увезут от греха подальше и будут относиться, как к прокажённому. Нет, всё должно так и остаться тайной.       Ничего ведь нет плохого в том, что он позволяет себе блуждать по иллюзиям. Вреда это не причиняет, да и потерянные крохи времени он быстро восполняет на тренировках, с удвоенным усердием то выписывая пируэты у врытой в землю Гребенки, то уворачиваясь от лап Ветряка – и с удовольствием замечая, что скоро становится в этом на голову лучше других. В нём вообще откуда-то берётся незнакомая, глубинная сила, разрастающаяся в крупнеющих мышцах и сухожилиях, и скоро Геральт понимает, почему.       Он взрослеет, и не он один.       Тринадцатая зима проходит быстро, как и четырнадцатая, разом меняя всех из его средней группы до неузнаваемости. Он и сам чувствует, что всё в теле становится неуловимо новым. Появляется белый пух на щеках, который Геральт втайне пытается скоблить тупым ножом, чтобы тот хоть немного не раздражал кожу. Плечи становятся шире, и сам он вытягивается вверх, резко вырастая из всех прежних вещей, чем вызывает недовольное ворчание Весемира. Голос тоже ломается, становясь низким и скрипучим, и, как ему кажется, препротивным. Хотя невелика трагедия, ему ж не выпендрёжничать; он будущий ведьмак, а не фанфарон какой-нибудь. Есть голос, и ладно, весь его смысл только в том, чтобы им можно было произнести нужное заклинание или выманить бестию из логова.       В зеркале Геральт тоже теперь видит другого человека. Угловатое, но всё же детское лицо изменилось: очертилась квадратная челюсть, стали более резкими скулы, подчеркнув и без того всегда мрачное выражение черт. Ну, теперь он хотя бы похож на кого-то, кто может представлять угрозу, не то, что пискля Ламберт, который уже не так охотно лезет на рожон – видно, чувствует, что Геральт способен по-настоящему его отделать. Правда, только в одном Ламберт остаётся себе верным: дразнится он все-таки поменьше, но меняет тему с чужой трусости на... девчонок.       Вообще-то почти у всех на этом фоне плывут мозги. Иногда Геральт даже боится заходить в общую спальню: натыкался он на всякое, особенно такое, после чего некоторым не хочется даже смотреть в глаза. Разговорчики по Каэр Морхену из обычных баек превращаются в похабные анекдоты и странные шепотки, кто у кого и что видел. Словом, творится полный хаос. Нет, Геральт не исключение, и ему тоже хочется... разного, но распространяться об этом он не стал бы даже под пытками. И зачем эти дурни бахвалятся пошлостями? Как будто хоть один из них приближался к девке ближе, чем на десять шагов.       Хорошо, что можно найти отдушину от этой темы в тренировках. Ну, и в общении с Регисом, который будто и не замечает перемен в его жизни, держась всё так же добродушно, но с подчёркнутой снисходительностью. Будто он ребёнок какой-то... Ещё немного, и Геральт начнёт готовиться к переходу в самую старшую группу, из тех, кто потом выходят на Испытание Медальона, так что такое отношение в самом деле бьёт по гордости. Тем более, когда Регис вписался в его жизнь так плотно, что он уже и не представляет, как было раньше. После их головокружительных путешествий на душе у Геральта всегда тепло и спокойно, да и впечатлений хватает столько, что эти видения даже начинают повторяться у него во снах.       И, нет, он бы не жаловался, если бы Ламберта не перевели к ним в спальню. Ох, ещё в первый день его обустройства Геральт почуял: с этим гадом до сих пор надо держать ухо востро – не ровен час, опять найдётся повод бить тому морду. Даже странно, что нашёлся он не скоро. Но все-таки нашёлся. Как-то за ранним завтраком, уныло ковыряя ложкой в ржаной каше, Геральт слышит с противоположного конца стола неожиданное:       – А как болтал, всю спальню перебудил. И ещё мычал, – вовсю треплется Ламберт, так и сверкая на него жёлтыми, тоже после мутаций, глазами. – Девку, наверное, во сне щупал. Эльфу какую-нибудь. Скажи, Геральт?       Всё лицо так и опаляет жаром, заставляя сжать зубы от недовольства. Что там ему снилось-то? Эльфские развалины? Регис? Ну, в любом случае паскудам слова не давали, так что Геральт тут же берёт себя в руки.       – Отвали, – злобно отвечает он, отставляя тарелку с кашей в сторону.       – Ну, точно щупал! – гаденько ухмыляется Ламберт, – Смотрите, как щерится! У-у, злюка, хоть бы рассказал!       – Ламберт, прекрати, – доносится взволнованное рядом: Эскель. С Эскелем они теперь, как ни странно, неплохие товарищи, и неудивительно, что тот решил вступиться – кажется, у него одного из всей группы ещё остаётся голова на плечах.       Но, чёрт возьми, Геральт не позволит защищать себя, как какую-то даму в беде.       – Сам разберусь, – пихает он друга локтем в бок. Видно, заметив сердитое лицо Эскеля, Ламберт только скалится в ответ.       – Если неинтересно, так и молчи сам! Ну, Геральт, какая эльфа была-то? Красивая хоть?       – Ещё слово, Ламберт. Ещё слово, и ты заткнёшься.       В столовой неожиданно становится очень, очень тихо. Слышно только, как потрескивают поленья в камине и как доносится слабое эхо от стука жестяных ложек о тарелки. Кажется, вся группа замирает в ожидании следующего действия. Точнее, драки.       А драка будет, потому что Геральту уже хочется стереть мерзкую улыбочку с лица на другом конце стола.       – Или, может, тебе не эльфа снится? – вдруг прищуривается мелкий гад. – Не девчонка, а?       Рывком Геральт вскакивает на ноги, подлетая к скамье и хватая Ламберта за грудки:       – Чего сказал? – угрожающе цедит он, – Повтори, падла!       Молчание тянется медленное, изводящее остатки самообладания. Жёлтые кошачьи глаза вспыхивают опасным огнём.       – Что слышал. Я тебя не боюсь, собака. Хочешь бить, бей!       – Ах ты...       Удар приходится Ламберту в нос, и, яростно зашипев, он хватает Геральта за волосы в ответ, пытаясь приложить об стол. Ха, не тут-то было. С металлическим звоном разлетаются по полу тарелки; мгновенно поднимается шум, гам и беготня. Кто-то пытается разнять их осыпающий друг друга тумаками клубок, но куда там – Геральт бьёт с силой, ожесточённо, без всяких сожалений. Потому что достал, ублюдок. Достал лезть в его жизнь и выворачивать её под удобным ему углом. Сухой кулак врезает ему прямо в глаз, и на секунду всё вокруг мутнеет. Не помня себя, Геральт замахивается почти вслепую, но не успевает, потому что видит в дверях массивную фигуру.       Весемир приближается к ним стремительным шагом, грозно топорща усы.       – Вы что тут устроили, обалдуи?! – грохочет он, с силой хватая Геральта за шкирку, – Опять ты?!       – Он лез, куда не надо, – глухо произносит Геральт, сплёвывая на пол кровавую слюну так, чтобы попасть Ламберту на сапоги.       – Это ты совсем тёплый на голову стал! – взвинчивается тот. – И слова сказать нельзя!       – Я тебе сейчас так...       – Вон отсюда, оба! – мгновенно заставляет умолкнуть разозлённый наставник. – Не знаете, куда силу девать – пойдёте на кухню! А хочется рожи друг другу чистить, так разберитесь по-мужски, на мечах. Нечего по полу кататься, как два кмета. Вон отсюда, кому сказал!       ...В общем, это-то он и пересказывает Регису поздно вечером, упрятавшись в нишу у спален и погрузившись в видение. Раздражение пробирает его до костей, и изо всех сил Геральт сдерживается, чтобы не психануть снова: одна мысль о том, что Ламберт пытался ещё раз при всех его высмеять, вызывает колючий гнев в животе.       – Ну и ну, волчок, – тяжело вздыхает Регис в ответ, разглаживая складки на брюках, – Похоже, всё куда серьёзнее, чем мне представлялось.       Вопреки ночи в реальности, здесь едва ли смеркается. На сей раз они сидят на берегу небольшого озерца, пригревшись у разведённого костерка, и поневоле Геральт жалеет, что не может почувствовать убаюкивающего запаха дыма и майского вечера. А это определённо май: над головой у них буйно цветёт черемуха, покачивая толстыми гусеничками соцветий, и мелкие лепестки то и дело падают в волосы и на одежду, белые, как снег.       Хорошо же всё-таки у Региса в воспоминаниях. Сам он тоже выглядит более расслабленным, чем обычно, вдобавок сегодня сменив обычный рабочий наряд на изумрудно-зелёный, на вид жутко дорогой дублет и узкие брюки в тон. Волосы его распущены, свободно рассыпаясь по плечам тёмными волнами, и глаза... Подведены, что ли? Охренеть можно. Геральт и не знал, что где-то так принято, потому что весь образ Региса выглядит совсем непохожим на то, что он знает о мужской моде, во всяком случае, каэдвенской.       Ну и франт, невольно приходит в голову мысль, а сходу и не скажешь, что он может так выглядеть – тоже мне, скромный лекарь. На все наводящие вопросы от Региса слышится только мне пришлось посетить один светский приём, Геральт, отчего вопросов вмиг становится ещё больше. Но задавать их пока ещё тяжело. У него саднит губа и назойливо щиплет синяк под глазом, так что Геральт старается выплеснуть собственные чувства покороче и побыстрее.       – Теперь они думают, что мне снятся девки, – устало говорит он, чувствуя, как горят уши. Хорошо хоть, мутации не позволяют ему краснеть.       – Что вполне естественно для гормонального уровня столь молодого организма, – непринуждённо пожимает плечами Регис, впрочем, не сводя с него обеспокоенного взгляда. – Право, не понимаю, зачем приводить эти аспекты жизни к столь вульгарному обличью. Абсолютно нормальный биологический процесс, и такой ажиотаж?       – Но... – пытается было возразить Геральт. Да как он не понимает? Это... стыдно и странно, что ли. Вроде бы всю жизнь он жил, думая лишь о том, как правильно выполнить финт или ловко перекувырнуться в воздухе, как запомнить то, чем отличается василиск от виверны, как... да много о чём, но обычно полезном и важном. И вдруг эти неловкие мысли и сны, от которых жжёт и покалывает всё тело, а вдобавок сальные шуточки от своих и упражнения в непристойностях от старших.       Хочется посчитать это чушью, но втайне-то Геральт отлично осознает, что разум давно всё решил за него.       – Не уверен, что ты приведёшь мне в ответ достаточно аргументов, чтобы это оспорить, – прищуривается Регис, видно, заметив, как он стушевался. – Должен признать, недостаток сексуального просвещения в школе Волка налицо. И, к твоему сведению, юный ведьмак, нет ничего предосудительного в проявлении интереса к противоположному полу. Физического в том числе, – поясняет он и наклоняется, чтобы поворошить костёр лежащей рядом корягой. – Разве что в вопросах здоровья я бы порекомендовал не забывать о том, что некоторые morbi venerei** могут быть исключительно...       – Регис!       Вот теперь уже горит всё лицо. Дьявольщина, и на кой чёрт они вообще заговорили на эту тему?       – О, моя прямота тебя смущает, волчок? – сверкают на него чёрные омуты глаз, из-за подводки выглядящие почти гипнотическими. Да и выражение у них странное, не то строгое, не то отчего-то озорное. Что, над ним опять смеются, что ли? Всё ещё взбудораженный, Геральт отводит взгляд, отворачиваясь от костра к прохладе озера, и плотно сжимает губы.       – Давай не будем, а. Не снится мне никаких противоположных полов, – прикрывается он спасительной ложью, – Девок, то есть. Да и не полез бы я к ним. Больно надо.       – Позволь уточнить, тому причиной гордость или нечто иное?       – Регис! Это ж Каэр Морхен, тут кругом ни души. Где мне девок видеть-то? Разве что в книжках, и то чудовищ. Весемир нам картинки показывал – жуть! Сказал, чтобы неповадно было приставать.       – Могу себе представить, – соглашается Регис с убийственно серьёзным видом. – Должно быть, речь шла о бруксах?       – Угу, – быстро подхватывает Геральт, радуясь смене темы. – Ну и страховидлы там были, не поверишь. «Твари сии жестокие и опасные», – вдруг вспоминает он бестиарий. – «До крови охочие, ибо поют, напившись её, точно прекрасные девы, маня к себе каждого чарами своими погаными. Такая бестия может опутать даже ведьмака, красотой своей заставляя вожделеть её подобно суккубу. Но поддашься ей, и ждёт тебя мучительная смерть».       Заговорившись, он даже не сразу понимает, что после его тирады Регис рассыпается в шуточных аплодисментах, медленными хлопками нарушая вечернюю тишину.       – Браво! – приподнимает уголки губ тот, – Я искренне восхищён вашими знаниями, милсдарь ведьмак.       В ответ на это только и остаётся, что закатить глаза: ехидный тон Региса начинает немного выводить из себя.       – Бросай уже паясничать.       – Извини, – хитро улыбаясь, без капли раскаяния отзывается Регис и тут же добродушно добавляет: – Однако, в самом деле, Геральт, уровень подготовки у тебя достойный. Думаю, когда ты выйдешь на Путь, простые крестьяне смогут наконец-то спать спокойно.       – Это заслуга Весемира, – смущённый, говорит Геральт. Похвала, как ни крути, ему всё-таки приятна, но принимать её целиком на свой счёт кажется чем-то неправильным.       – Возможно, и так, но я всё равно считаю необходимым напомнить, чтобы ты ценил себя по достоинству. В любом случае твои знания меня удивили. Особенно тем, что во владении, так сказать, элементами монстрологии ты недалёк от истины.       Удивлённый, он поднимает взгляд на Региса и замечает, как в антрацитах глаз так и пляшут красноватые сполохи от костра. По коже отчего-то пробегает холодок. Ох, наверное, это всё игры разума – и воспоминания о картинках из бестиария, которые превращали юных красавиц в жутких тварей на одной и той же странице. Опять он себе напридумывал невесть чего. Впрочем, странного тона Региса это не отменяет.       – Тебе-то почём знать? Говоришь так, словно сам бился с чудовищами.       – По воле случая я с кем только в жизни не встречался, – уклончиво отвечает Регис.       – Да ну? Даже с бруксой?       Неожиданно – возможно, даже для самого себя – его собеседник кивает. Вот так раз. Неужели не врёт? Геральт долго смотрит на него, пытаясь подловить на очередной насмешке, но не замечает ни следа веселья в благородных чертах лица.       – Ого, – медленно произносит он. – И как же ты от неё убрался?       – Никак. Она никогда не причиняла мне вреда, хоть и была в привычном понимании, мягко говоря, кровожадным монстром.       – Это что, баба была твоя?       – В тебе, юный ведьмак, деликатности ни на грош. Нет, Геральт, – выразительно смотрит на него Регис, – Нас связывало нечто иное, чем любовные узы. Думаю, мы были близкими друзьями. Какое-то время.       Сам того не ожидая, Геральт тихо присвистывает себе под нос.       – Ну и друзья у тебя, – не может удержаться он. – Как ни послушай, все какие-то чудные.       – Что правда, то правда. Впрочем, ты в таком случае тоже можешь примерить на себя это, безусловно, почётное звание.       От неожиданности такого заявления воцаряется долгое молчание, прерываемое только плеском озёрных волн, треском горящих веток да бормотанием лягушек в прибрежных камышах. Видно, прислушиваясь к ним, Регис поворачивает голову к глади озера, прикрыв глаза и выглядя таким умиротворённым, что, кажется, вот-вот заснёт.       Да какого чёрта? Кажется, он и виду не подаёт, что задел Геральта за живое, зная его отношение к дружбе и вообще то, как тяжело ему сближаться с кем-либо. Будто для Региса это так просто – назвать его другом. Будто... Нет, едва ли это может для него ничего не значить. Как бы он ни любил болтать, на пустозвона Регис похож так же сильно, как он, Геральт, на короля Каэдвена. Кроется в его спутнике какая-то бесстрашная искренность. Сейчас сильно бьющая по нутру так, что под рёбрами свивается смутное щемящее чувство, даже неясно, приятное или не очень.       – А мы что, друзья? – совсем тихо спрашивает Геральт.       С ветки черемухи слетает, сорвавшись, крохотный лепесток, и медленно кружится в тёплом воздухе, приземляясь Регису на плечо. Белая точка ложится на зелень дублета, приковывая внимание; заметив это, аккуратным движением Регис подцепляет лепесток и зачем-то вертит его в пальцах, просматривая на свет огня.       А потом поднимает окаймлённые подводкой глаза прямо на Геральта, и в животе стремительно тяжелеет от неловкости.       – Это зависит от тебя, волчок, но я предпочел бы считать нас друзьями, – произносит он мягким голосом. – Во всяком случае, мне казалось, что ты разделяешь со мной это мнение.       – Пусть так, – медленно говорит Геральт. – И всё равно... Ты же старше. И вообще...       И вообще взялся невесть откуда, добавляет голос в голове, а я уже и привязался к тебе, чудиле. Хотя это же ты, Регис. Ты уже помогал мне, и не раз, и после всего я до сих пор не привык к твоей доброте. Почему? Это недоверчивость? Или всё оттого, что мне упорно кажется, что у тебя есть целая куча тайн? Как можно скрывать что-то и требовать дружбы? Нужна ли на самом деле тебе моя дружба, или здесь кроется нечто другое?       Почему ты вообще появился в моей жизни?       – И вообще, как ты мог заметить, обстоятельства нашей первой встречи были крайне далеки от типичного понимания знакомства, – перебивает поток его мыслей Регис. – Однако всё же мы здесь и, как мне кажется, даже неплохо справляемся с кооперацией, – вдруг напоминает он сложное слово и подмигивает, весело и легко. – Так что же, Геральт? У тебя ещё остались сомнения?       Тонкие его пальцы вдруг – а может, и намеренно – выпускают лепесток, и за миг он падает в пламя, сгорая дотла. Мерно стрекочут цикады в камышовых зарослях, разнося громкий треск по озерной глади гулким эхом. На розовом от последних лучей солнца небе зажигаются первые огоньки звёзд.       – Ну, хорошо, – наконец отзывается Геральт и едва заметно улыбается в ответ.       Что ж, значит, у него есть друг. Поймав его взгляд, Регис тоже растягивает тонкие губы в довольной улыбке и только молча кивает, снова прикрывая веки. Так они и сидят, вслушиваясь в звуки окружающего мира, готовящегося ко сну. Высокий, худощавый мужчина в зелёном парадном дублете, вытянувший к костру длинные ноги, и беловолосый мальчишка в простой, грубо сшитой льняной рубахе и таких же штанах, открывающих щиколотки из-за того, что уже из них вырос. Удивительный выходит момент.       Да и Регис не говорит ни слова. Вот уж поистине редкое явление.

***

      Вот чему Геральт не удивляется, так это тому, что дружить у него выходит куда труднее, чем вертеться на Маятнике. Нет, вообще-то это даже весело, да и Регис к обычным его прозвищам добавляет тёплое друг мой, отчего возвращается то тянущее чувство близости. Но, как бы ни было интересно мотаться с ним по полям и лесам, всё-таки спустя время у Геральта возникает целая уйма вопросов.       После того разговора у озера, когда поутихло приятное тепло внутри, он почти сразу же вернулся к прежним подозрениям. Для начала самым ранним, из тех, почему Регис вообще додумался до управления видениями. Ещё в пещерах ему казалось, что его обводят вокруг пальца, а уж сейчас, когда подробностей той самой магии связи открывается всё больше, Геральт и вовсе ловит себя на мысли, что ничего не понимает здесь только он один. В отличие от Региса, который так легко догадался до решения проблем с иллюзиями, будто сам их все и создал. Который словно развлекается тем, что теперь проводит экскурсии по своей памяти.       Потихоньку Геральт начинает присматриваться к местам, где они бывают, и постепенно приходит к простой мысли: во многих видениях природа повторяется. Так, будто это один и тот же регион. Юг. Из того, что он знает по книжкам, растения и травы оттуда больше всего похожи на те, что растут за Яругой – другой климат и всё прочее. Значит, Регис или оттуда родом, как уже когда-то намекнул в берёзовой роще, или там живёт.       – Могу только похвалить твою внимательность, друг мой, – туманно отзывается тот, когда, не выдержав, Геральт спрашивает у него об этом в лоб, и... быстро уводит тему в сторону.       Что ж, нет так нет. Сам виноват в том, что подозрений у Геральта становится ещё больше – так, что в какой-то момент он даже сомневается в том, не выдумал ли Региса у себя в голове. Версия с сумасшествием поначалу кажется просто бредом, но со временем начинает всплывать в мыслях всё чаще и чаще. Хотя, казалось бы, его спутник – нет, теперь друг – так же реален, как и сам Геральт. Звуки окружения, которые доносятся во время их телепатических разговоров, звучат вполне естественно, да и в видениях те редкие прикосновения, что порой застают их обоих врасплох, отзываются до невыносимого настоящими ощущениями, покалывая кожу.       Но тогда возникает вопрос: почему Регис не встретится с ним лично? Уж у него, взрослого человека, точно есть эта возможность. Закрыл бы свою лавку с приёмным покоем и приехал в Каэр Морхен. Глядишь, они бы и разобрались подробнее, откуда взялась эта связь и зачем вообще существует. Почему бы не взяться за это всерьёз – вживую? Неужели Регису это не нужно?       Почему бы не разгадать эту загадку раз и навсегда?       Вместо этого кажется, чем больше он узнает Региса, тем меньше в нём понимает. И нет, дело не в уверенности, с которой тот управляет связью, и даже не в том, как мастерски он уходит от неудобных тем. Нет, главная странность оказывается на самой поверхности: Регис не стареет. Ни капельки. У него не появилось ни одной морщинки, ни одного седого волоса – а с их безумными приключениями, надо думать, голова у него давным-давно должна была стать белой, как у Геральта. Вообще-то сам Геральт уже научился более-менее определять возраст человека по внешности и, если бы его спросили о возрасте Региса, он бы дал тому никак не больше тридцати. Ладно, может быть, и двадцати семи. С натяжкой.       Проблема в том, что, пока Геральту исполняется двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, Регису уже довольно долго не больше тридцати – по крайней мере, внешне. Когда Геральт подмечает этот факт, тот только отшучивается, списывая всё на прекрасную наследственность, доставшуюся от дражайшей матушки, и регулярно принимаемые им солнечные ванны.       – Какие ещё солнечные ванны? – невольно прыскает Геральт, – Ты же бледный, как смерть. Ночью ты их что ли, принимаешь?       Регис смотрит на него с укоризной, вздыхает и заводит долгую лекцию о строении и типах кожи. Конечно, он не может не видеть, что Геральт слушает вполуха, однако всё равно не затыкается; видимо, ему нравится чувствовать своё умственное превосходство. Ну, есть ещё вариант, что Регис хочет заболтать его до смерти, чтобы больше не пришлось ничего объяснять слишком любопытным ведьмакам.       Но чем старше Геральт становится, тем меньше его устраивает это объяснение. За нелепыми отговорками что-то кроется. Нет, конечно, всё и в самом деле может быть так просто, но едва ли лекарь, каждый день проводящий кучу сложных операций и вырывающий людей с того света, выглядел бы так молодо – Геральт видел, какой отпечаток накладывает этот труд на внешность. Не бывает так, чтобы человек не менялся, каждый день видя боль и смерть, если только это не ведьмак или не чародей. Так что в один день он просто-напросто припирает Региса к стенке с этим вопросом, всем видом показывая, что одними шуточками тот от него не отвертится. К счастью, Регис быстро понимает серьёзность его намерений – а может, он и сам устал придумывать очередные глупые оправдания своего вида.       – Скажем так, в силу... некоторых особенностей, – вздохнув, отвечает он, – Для меня становится возможным контролировать процессы старения.       В этот раз они оказываются на островах Скеллиге, по словам Региса, на Спикерооге. Геральта так и подмывает спросить между делом, каким ветром того сюда заносило, но он решает оставить это на потом. Всё-таки вопросы, которые сейчас вертятся на языке, куда серьёзнее, чем похождения Региса в прошлом.       Видение приносит их на вершину пригорка, с которого открывается вид на побережье, изрезанное острыми зубцами скал, о которые бьются холодные зелёные волны, поднимая белую пену. Вдалеке шумит приморская деревушка, слышатся крики и брань рыбаков, вопли баб, плач детей, – но здесь тихо. Геральт оборачивается через плечо и видит позади только редкий лес и темнеющие громады гор, над которыми далеко в небе кружат смутные фигурки виверн. В самом деле, уединённое место. Если Регис и бывал здесь, то, скорее всего, в минуты каких-нибудь своих излюбленных раздумий.       – Что-то ты недоговариваешь, – подумав, с досадой говорит Геральт. – Опять юлишь. Прямо как чародеи.       – Нет, Геральт. Воспринимай меня кем угодно, только не чародеем. Полагаю, мне стоит тебе напомнить, что в наших видениях стандартная магия попросту бы не сработала. Это пространство работает по иным законам, опять-таки, благодаря некоторым из моих природных характеристик.       – Поэтому ты и не меняешься?       – Именно. Думаю, здесь моя сущность куда ближе к иллюзии, чем к моей реальной персоне, – загадочно отвечает Регис, ещё больше его запутывая.       Ох, и снова эти оправдания: иллюзии-магия-связь. Та же песня без всякого пояснения. И что это должно значить – сущность ближе к иллюзии? Как дух, что ли? Ну, тогда возможность того, что он тронулся умом, становится ещё больше похожей на правду. Хотя... Судя по странным намёкам, Регис может быть ещё и каким-то сверхъестественным существом. Допплером, например. Всякое бывает, пусть Геральт таких и не видел. В допплеров он, в принципе, верит, потому что в бестиарии и рассказах Весемира едва ли можно сомневаться. Только обычно они не морочат людям головы. Не так. На такое всё же способны разве что духи или...       – Ты, что, какое-то чудовище? – выпаливает Геральт, испугавшись своих мыслей.       Горько усмехнувшись непонятно чему, Регис склоняет голову набок.       – Это я должен спросить у тебя, юный ведьмак. Ты видишь во мне чудовище?       М-да, их разговор принимает какой-то совсем странный оборот. Подчинившись просьбе, Геральт внимательно осматривает Региса с ног до головы, пока задвинув все остальные мысли подальше в подсознание. Ну, Регис выглядит как Регис – высокий и щуплый, с по обыкновению собранными в короткий хвост волосами, затянутый в свой рабочий серый балахон и простой шерстяной плащ. Странным в нем не кажется ровным счётом ничего: если бы Геральт увидел его вживую, наверняка принял бы за сборщика податей или какого-то другого служителя закона, и точно не обратил бы внимания – ну, может, только из-за отточенной изящности движений, но не более. Весь вид его вызывает доверие, ощущение спокойной уверенности и интеллигентности; встреть такого на улице, и можно смело спрашивать дорогу куда угодно – не откажет, ещё и улыбнётся напоследок, на свой манер не разжимая губ. Так что Геральт принимает решение довольно быстро.       – Нет, – подумав, говорит он. – Так себе из тебя получается бестия. Старайся лучше.       Ответом ему служит короткая, словно облегчённая улыбка.       – Непременно, волчок. Ты удовлетворил своё любопытство?       – Так что там с твоей сущностью? Значит, как дух, что ли?       – Не совсем. Скорее, определённая проекция реальности.       – Ага-а, допплер? – обрадованный, выдаёт свою догадку Геральт. – В бестиарии говорится, что допплеры...       –...Способны копировать свою жертву до мельчайших особенностей характера, – заканчивает за него Регис. – Однако ты забываешь одно, Геральт. Какими бы обширными ни были способности допплеров к мимикрии, они меняют облик лишь поверхностно. Им недоступно проникновение в глубинные структуры личности. Тем более использование тела владельца в рамках подобной магии.       А он ведь прав, в задумчивости прищуривается Геральт, тогда, если это не допплер, то...       –...Получается, ты всё-таки человек, но с какими-то другими формами тела.       – Можно и так сказать, милсдарь ведьмак, – добродушно улыбается Регис одними уголками губ.       Твою-то мать. Круг замкнулся; а он уже хотел ликовать, что сам дошёл до истины. Не дух, и не допплер тоже. Версия с собственным безумием всё ещё отчаянно машет рукой на краю сознания. Проекция, вдруг тихо напоминает гадкий голосок в голове старые подозрения, он же сказал, что это проекция. Как там говорил Регис – отбросив две гипотезы, оставим место для третьей? Что ж, допустим, он не врёт и здесь всё-таки нет чародейства. Значит, вот сейчас Геральт и выяснит, какого беса его так называемый друг не добрался до него вне видений.       – Почему тогда до сих пор не подал никакой знак? Ты мог бы увидеть меня, приехать в Каэр Морхен. Я вообще-то не против.       В чёрных глазах Региса едва заметно мелькает беспокойство и – нет, наверное, показалось – страх.       – К сожалению, я не могу. Как бы мне этого ни хотелось, волчок, – поспешно проговаривает он, видя, как Геральт уже открывает рот, чтобы возмутиться, – Дело в том, что иногда существуют вещи, которым мы не в силах противостоять.       Странные слова вызывают непонятную тревогу внутри.       – О чём ты?       Повернувшись в сторону, Регис проходит чуть дальше по склону пригорка, направляя взгляд далеко-далеко за горизонт, в белый, как молоко, туман.       – Обычно я предпочитаю не отвечать вопросом на вопрос, но, похоже, сейчас у меня нет выбора. Ты веришь в судьбу, друг мой?       Вдалеке над волнами, как маленький ураган, с криками проносится стая чаек, видно, изголодавшихся по рыбьей мелюзге. Геральт задумчиво теребит край рубахи, вглядываясь, как птицы то и дело пикируют в воду. Ветер ерошит волосы, растрепав собранный с утра узел на затылке, и сердитым движением он сдёргивает с них кожаный ремешок, свободно распустив белые пряди.       – Не знаю, – честно отвечает он, пока пытается кое-как соорудить причёску заново, – Если ты о Предназначении, то...       – Позволь мне, волчок. Не стоит мучиться.       Затылка касаются холодные руки; ну конечно, если нужна помощь, Регис тут как тут. Вообще-то Геральт до сих пор нечасто позволяет прикасаться к своим волосам, даже Весемиру, но сейчас почему-то не хочется сопротивляться. Регис споро собирает его непослушный веник в аккуратный высокий хвост, и раздражение от лезущих в лицо прядей исчезает без следа. Мысленно Геральт приказывает себе запомнить все движения его прохладных пальцев: причёска оказывается удобной, так что на будущее пригодится.       – Так-то лучше, верно? – наконец отодвигаясь, говорит Регис и мягко треплет его по плечу. Обернувшись, Геральт благодарно кивает в ответ.       – Предназначение, – напоминает он, и Регис снова отводит чёрные глаза к горизонту.       – Да, Предназначение. Прелюбопытнейшее явление с множеством разных форм, хотя, по сути дела, все они несут в себе один и тот же смысл: сплетают судьбы людей друг с другом. Но что есть судьба и существует ли она вообще? Как ты считаешь?       – Разве это не одно и то же? – хмурится Геральт. – Судьба и Предназначение?       Едва слышно Регис вздыхает в ответ.       – Мне думается, Предназначение и судьба отличны друг от друга так же, как искусство письма и перо. Или, если тебе угодно, меч и ремесло ведьмака. Одно есть средство, другое – суть. При этом ты, Геральт, отлично знаешь, что бестий можно уничтожить не только мечом.       Он проходит ещё дальше по зелёному склону, и Геральт неотступно следует за высокой фигурой, изо всех сил стараясь разобраться в ходе его мыслей.       – О чем это я? Ах, да, – продолжает Регис, заправляя за ухо выбившуюся из хвоста прядь. – По моему мнению, судьба есть у каждой живой твари, даже самой недостойной. Однако это не чёткий путь по прямой; это лабиринт с миллионами ходов, которые пусть порой и бывают извилистыми, но всегда ведут в одном направлении.       – К смерти, – как само собой разумеющееся заключает Геральт.       – Право, друг мой! – оборачивается удивлённо Регис, – Откуда такие мрачные выводы? Между прочим, я хотел донести до тебя совсем не это. Пути судьбы порой сплетаются между собой так, что некоторые из нас... – и он запинается, обдумывая мысль, – Некоторые из нас оказываются связаны друг с другом незримой нитью, вне зависимости от своей воли.       Вне зависимости от своей воли...       – К чему ты клонишь?       Ответом ему неожиданно звучит неловкое молчание, что со стороны Региса прямо-таки неслыханное явление. Даже ненормальное. Наверное, поэтому Геральт каким-то глубинным чувством наконец догадывается:       – Это не просто магия привязала тебя ко мне, да? Но – Предназначение, Регис? Да ну, – хмурится он, – Может, это какое-то проклятие? Поэтому я тебя вижу?       – Проклятие... – тихо повторяет Регис, – Даже не знаю, можно ли это так назвать, но скорее да, чем нет. Между прочим, ты так и не ответил на мой вопрос.       – Верю ли я в судьбу?       Крики чаек стихают; разом они улетают далеко за скалы, будто прячась от какой-то неведомой силы. Туман на горизонте рассеивается, поднимаясь вверх, и собирается в громадное пепельно-серое облако, быстро расползающееся по небу и скрывающее солнце. Со стороны деревушки поднимается ветер, встряхивая чахлые ветки деревьев и сгоняя к берегу волны. Кажется, надвигается буря.       Отвлекаясь от этого вида, Геральт задумывается над вопросом.       – В случайности – да. В проклятия – да. В связи судеб – нет, если только это не какие-то чары.       Фигура Региса поодаль горбится, будто он ссутуливает плечи.       – Что ж, я тебя понял, – доносится его голос, почему-то печальный, – Мне лишь хотелось бы, чтобы у тебя потом не возникало неудобных вопросов.       – Ты что, расстроился? Что я с тобой не согласился?       – Дело не в этом, волчок.       – Ну тебя, – отворачивается в ответ Геральт. – Я от своего мнения не откажусь. Думай, что хочешь, а я считаю, что все эти Предназначения и прочее – чушь собачья. Человек сам определяет свою судьбу. Будь по-другому, тогда бы мы все так и сидели на жопе ровно.       Сквозь шум нарастающих волн он слышит, как Регис возвращается к нему, мягко подбираясь ближе, и полы его плаща отчаянно треплются на ветру.       – В твоих словах есть рациональное зерно, – говорит тот тоном, словно хочет успокоить. – Действительно, каждый сам определяет условия своего существования. Но пока ты, Геральт, видишь концепцию судьбы как некий ограничивающий фактор, она, наоборот, порой может направлять на свершения куда большие, чем были бы возможны при тех же условиях, но без неё.       – Слишком много слов, – устало вздыхает Геральт. – Колись уже, зачем весь этот трёп.       Усталым жестом Регис потирает виски.       – Уже, собственно, незачем. Наша дискуссия, очевидно, заходит в тупик, а я и так сказал много лишнего, хотя вовсе этого не планировал.       – Регис!       – Ох, ладно, Геральт. Буду краток. Меня с тобой в самом деле соединяет больше, чем просто... магическая связь. В каком-то смысле Предназначение, в каком-то смысле проклятие. К сожалению, я пока не могу рассказать тебе всё в деталях. Время ещё не пришло.       Прямо над ухом слышится оглушительный грохот: первый гром раскатисто проходится по скалам, отскакивая эхом от камней. В свинцово-чёрных тучах росчерком проскакивает полоска молнии. Вспышка её отражается в голове коротким осознанием: все-таки магия их видений существует неспроста. Регис чем-то к нему привязан, а вот почему, темнит. Снова. Будь это проклятием, наверное, можно было бы попытаться его снять... Вот только что-то по ту сторону их связи совсем не заметно такого рвения.       Значит, ему что-то от Геральта надо – иначе не было бы этого сотрясания воздуха.       – Предназначение, – медленно произносит Геральт, ёжась от порывов ветра. – Хорошо. Дальше-то что?       Сам он думает, что неплохо бы убраться отсюда поскорее; буря вот-вот застанет их врасплох, и было бы совсем здорово, если бы Регис быстро навоображал место посуше и потеплее. Но того будто не беспокоят ни свист ветра, ни раскаты грома – он даже не запахивает плотнее плащ, так и стоя столбом, и смотрит на него удивлёнными глазами.       – Что конкретно ты имеешь в виду, друг мой?       Под рёбрами что-то неприятно скребётся, и Геральт вдруг понимает: раздражение. Неудивительно. Писклявые голоски в голове мигом начинают выкрикивать сомнительные идеи, что приходили ему на ум всё это время. Это удобный подлог, выбивает барабанная дробь в висках, ты же чувствуешь это внутри – разве чутьё тебе врёт? Больше всего на свете ему сейчас хочется убраться подальше от Региса и неприятного жжения в груди, лишь бы не встречаться лицом к лицу с собственными...       А, неважно. Геральт уже открывает рот, и едва ли его теперь можно остановить.       – Помнишь, что я сказал о Предназначении?       – Помню, как ясный день, – приподнимает брови Регис. – Ты, кажется, дал понять, что отрицаешь эту идею всем своим естеством.       – Отрицаю, – невесело усмехается Геральт. – Да оно мне уже поперёк горла стоит. Знаешь, почему?       – Просвети же меня, волчок.       С тихим стуком на плечи падают первые капли, ещё мелкие, как брызги морской воды. Не обращая на них внимания, он неторопливо прочищает горло... И говорит. Потому что должен, или, может быть, потому что просто устал держать всё в себе. Устал от чёртовых тайн и загадок. Потому, наверное, хочется приоткрыть тайну собственную.       Пока ещё есть остатки надежды на то, что Регис может быть ему другом.       – Моё самое раннее воспоминание – это Весемир, – негромко начинает Геральт. – И лес. Сосновый бор рядом с Каэр Морхеном. Заросли там дикие. Я ещё был... таким, что едва мог через них пробраться. Увязался с Весемиром по грибы. Наткнулись мы там на одну речушку, вроде мелкую, но бурную. И деревянный мост, старый, чёрт знает, насколько.       Нахмурившись, он делает паузу, припоминая всё так точно, будто это было вчера. Хорошо, что Регис не перебивает. Антрацитово-чёрные глаза смотрят на него с неподдельным волнением, ожидая продолжения истории.       – Ну, Весемир, конечно, перебрался через него первым. Проверил на опасность. Помню, он ждал тогда на другом берегу реки и подбадривал, чтобы я шел следом, а я стоял у этих гнилых досок и... – медлит Геральт, поджимая губы, – Боялся, что мост обвалится подо мной. Сам не зная, почему.       Шум нарастающего дождя гасит в себе шорохи волн, свист ветра и крики тех, кто ещё пытается спрятать в сухое место ценную утварь. По плечам и спине начинает барабанить противной влажностью, но на это становится уже всё равно.       – Это потом я узнал, в чём дело. Весемир рассказал. Моя мать точно так же оставила меня на мосту. Видно, в памяти отпечаталось, – горько усмехается он. – Такой вот инстинкт самосохранения.       – Я не знал, – впервые за весь рассказ тихо произносит Регис. – Мне очень жаль, Геральт.       – Конечно, не знал. Кто бы тебе сказал.       Новый раскат грома, и ливень наконец обрушивается на них неудержимым потоком. Одежда промокает мгновенно, вся, до нитки; стоящий напротив Регис на глазах теряет свой собранный вид, будто только сейчас догадавшийся о приближавшейся буре и ошеломлённый этим фактом. По лицу его так и льются мокрые дорожки, волосы облепляют бледную кожу, как чёрные щупальца – и весь он резко становится незнакомым, далёким. Чужим. Ну, или это так обманывается разворошенное досадой сердце.       Чёрт, какое ещё сердце. Рассудок, а не эмоции.       – Я как-то спрашивал Весемира о ней. Почему она это сделала, – продолжает говорить Геральт, не сдвигаясь с места и подставляя себя бьющим по телу каплям. – Почему оставила меня, как надоевшую игрушку. Видел бы ты, как он посмурнел. Пробубнил, мол, мал ещё понимать, и сказал что-то про Право Неожиданности.       – Кажется, я понимаю... Тот самый старинный обычай, при котором один участник условной сделки обещает отдать другому то, что оставил дома, но о чём не знает и чего не ожидает. Верно, друг мой?       Сквозь грохот капель голос Региса едва слышно, но Геральт только кивает в ответ, поймав взгляд чёрных глаз.       – Да, он. Я потом узнал, что какой-то ведьмак спас моего отца и в награду потребовал меня взамен. Так всё и вышло, – опускает голову он. – Хотя я вот думаю, что брехня всё это. Я просто был ей не нужен, только и всего.       В горле появляется ком, и приходится с усилием сглотнуть прежде, чем выплеснуть свою боль уже без лишних прелюдий.       – Наплевать ей было на то, что со мной случится. На судьбы и прочее. Никто не спрашивал, хочу ли я такой жизни, хочу ли оказаться в Каэр Морхене. Всё решили за меня. До того, как я вообще научился думать.       Медленно, как растущая волна, в груди поднимается клокочущее пламя злости. Всю жизнь на мосту, начинает настойчиво стучать в висках, между двумя мирами. Людей и чудовищ. Всю, сука, жизнь. Вот оно, твоё Предназначение. Предназначение, точно; вот, с чего начался весь этого разговор. Резко выдохнув, Геральт внезапно чувствует тихий щелчок в голове, отзывающийся жжением в затылке.       Гнев натягивает оголённые нервы, как сотни эльфийских луков, и он спускает тетиву, забыв обо всём.       – Говоришь, Предназначение, – срывается с губ само собой. – Сплетения судеб. Я не выбирал в своей жизни ничего, Регис. Осточертели мне эти пустые слова. Всё равно все только и делают, что решают за меня, как мне жить. Сначала мать, – он загибает один палец, – Потом ведьмаки, – загибает второй, – Теперь ещё и ты.       Антрацитовые глаза округляются в неожиданном изумлении.       – Я?       – Да, ты! Тоже ведь говоришь о судьбе, – цедит сквозь зубы Геральт. – А с чего ты вообще взял, что мне это нужно?       – О, поверь, я вовсе этого не имел в виду, – тяжело вздыхает Регис. – И, будь это в моих силах, Геральт, я сделал бы всё, чтобы освободить тебя от этой ноши. Но, как ты верно выразился, Предназначение приняло это решение за меня. За нас. Потому мне хотелось бы...       – Да плевать мне, чего тебе хотелось! Какого дьявола?! – поддавшись порыву, он подскакивает к Регису почти вплотную, выплевывая злые слова короткими фразами. – Предназначение, значит? За каким чёртом тогда ты появился только после моих мутаций?! Сам-то веришь в эту чепуху?!       Злоба, кажется, пульсирует в самых костях, захлёстывая с головой, и сливая в один разрушительный водопад всё, что мучило Геральта в последнее время. Недомолвки и тайны. Вечное чувство обмана. Тошноту от почти кожей ощутимой лжи. Всё, что теперь отчаянно ищет выход наружу, хочется вылить, как грязь, прямо в черноту этих глаз напротив.       – Я в этом убеждён, – раздражающе спокойным тоном произносит Регис, не позволяя дрогнуть ни одному мускулу на лице. – Более того, мне казалось, что и ты в этом будешь со мной солидарен. Выходит, я ошибался?       – Выходит, ты идиот! Хватит мне лгать! – срывается на крик Геральт. – В гробу я видал всё это! Не хочу тебе верить, ни одному твоему слову!       – Почему же? – мягкий голос вдруг надламывается и сипнет. – Неужели я давал повод сомневаться в том, что говорил, волчок? Хоть раз?       – Да прекрати со своим волчком! Не такой я тупой сосунок, как кажется! Судьбы, связи, иллюзии – думал, не догадаюсь?       – О чём ты?       – О той чертовщине, что ты творишь с самого начала! Догадался, как управлять иллюзией, ну-ну! Всё-то ты знаешь и понимаешь! Потому что сраный чародей, вот и всё! Прикрываешься передо мной своим врачеванием, а сам магичишь в своей лаборатории! И врёшь!       – Ох, Геральт, послушай...       Уголки тонких губ сводит судорогой отчаяния; осторожно Регис делает к нему шаг и касается было его плеча, но Геральт вырывается – и пятится назад по склону.       – Не подходи! Я знаю, что такое проекция, и кто их создаёт! Значит, ты сидишь где-то в своей чародейской норе! Делаешь вид, что тебе всё равно на прогулки с сопляком в голове! А может, и не всё равно, – противно ухмыляется он. – Слышал я о таких, кто за картинки с мальчишками готов отвалить состояние, а тебе-то и картинок не надо!       – Уверяю, ты глубоко заблуждаешься. Я же сказал: я не имею никакого отношения к магическому искусству. Прошу, успокойся, друг мой. Я понимаю, что это трудно принять, но...       – Заблуждаюсь, как же! Те волосы – думаешь, я забыл? Да ты, похоже, ставишь эксперименты на людях, лживый ты хрен! Может, и со мной так вышло? – злобно прищуривается Геральт, – Я ж не помню из малолетства ни черта! Может, ты и туда влез? Намудрил что-то с магией, а теперь вот, пытаешься исправить ошибки прошлого?       – Геральт, всё не...       – Зубы мне заговариваешь с этими судьбами! Может, ты вообще меня используешь, а я об этом ни сном, ни духом?!       Черты лица Региса вдруг искажает такая страшная боль, что сквозь пелену ярости на мгновение проскакивает укол стыда – но тут же растворяется, даже не успев укрепиться в разуме.       – Хватит, – неожиданно раздражённо говорит он. – Прошу тебя, остановись. Всё, о чем ты говоришь, не имеет никакого отношения к действительности.       – Докажи! Хоть раз доберись до Каэр Морхена! – уже надрывно орёт Геральт, перекрикивая грохот ливня, – Хочу взглянуть тебе в глаза! Тогда, может быть, и поверю!       – Ты просишь от меня невозможного, – впервые повышает голос Регис, отзываясь таким ледяным тоном, что у него встают дыбом короткие волоски на шее. – Мы уже говорили об этом.       – Да ты просто трус!       Тишина бьёт по барабанным перепонкам так оглушительно, что, кажется, рвёт их на куски. Трус, трус, трус, отскакивает эхом от скал в такт грозовым раскатам. Лицо Региса дёргается, как у сломанной куклы, и, пошатываясь, он делает шаг назад. Какое-то время он ошеломлённо молчит, а, когда наконец начинает говорить, голос у него звучит глухо и бесцветно.       – Надеюсь, со временем ты поймёшь, как сильно ошибался.       Ненавижу тебя, хочется выкрикнуть в это лицо, преследующее его и без того слишком долго, идиотская алхимия, и зачем я ей поддался. Надо было ещё тогда забыть о тебе. Потому что ты до сих пор не говоришь правды. Даже сейчас. Потому что тебе наплевать на моё доверие. Потому что дружбе твоей грош цена. Чёртов трус! Ненавижу тебя и твою ложь!       Боль льётся из него через край, смешиваясь с безжалостными ударами ливня, но больше Геральт её не покажет – не ему. Больше никогда.       – Ты забыл, – равнодушно говорит он, – Я ведьмак. Мутант. Мне нет нужды что-то понимать в человеческих чувствах.       – Геральт... – едва слышно шепчут, некрасиво скривившись, тонкие губы.       – Не хочу тебя больше видеть. Убирайся с глаз моих.       Антрацитовые глаза зажмуриваются в гримасе бессилия, и за мгновение Регис исчезает, оставляя его одного в бесконечном шуме дождя. Наконец-то. Кожа немеет так, что капли отскакивают от каменного лица – прежде, чем вспышкой его вырывает обратно в Каэр Морхен, туда, где он и должен быть. Из-за сучьего Предназначения, которого и без того слишком много.       Сердце сводит от навалившегося разочарования. Всё закончилось; теперь он забудет этого подонка с чистой совестью. Как и всё, что было с ним связано. Пусть делает что угодно в своё оправдание, пусть живёт себе дальше со своим бредом про судьбы. С Геральта уже хватит. Он больше не потратит ни одну секунду на мысли о Регисе. О единственном человеке, которому он доверился, и который так и не посчитал, что он заслуживает правды.       Ненавижу твою ложь, напоминает до сих пор гудящая внутри злость, и, с усилием выдохнув сквозь зубы, Геральт неторопливо прогоняет её прочь из головы. Разве зря над ним проводили Испытание травами – ради этой недолгой слабости? Чушь какая. В конце концов, он был создан, чтобы убивать чудовищ. Когда он пройдёт все испытания и выйдет на большак, смерть пойдёт за ним по пятам, хватая холодными пальцами за щиколотки и стараясь сбить с ног; и тогда точно будет не до пустых эмоций.       Значит, пока его Предназначение – быть ведьмаком, ему не нужен никто.       И он сам не нужен никому. ______________________________ *Мох жемчужный (лат.) **Венерические заболевания (лат.)