Marlena

Лапочка и ангел. Кои существуют несогласные — двери к чёрту всегда открыты и ждут без приглашения. Лазурные глаза, выразительные черты лица и, порой, вызывающее поведение. Как всё это в ней сочетается? Никто и не задумывался, лишь принимают как должное, как что-то откровенно типичное, универсальное на все случаи жизни. А улыбка. Блять. Эта улыбка во все тридцать два. Манерные речи, слова, звуки, мимика. Да всё прекрасно и заставляет утопать в её беспрекословно очумительной личности. И Дамиано не пытается выплыть из пучины, круговорота мыслей. Ему нравится тонуть, не выискивая помощь с берега, ему нравится. Зачем менять то, что и так уже затянуло и не отпустит? Испугать, чтобы отвязалась? Чёрта с два, сожмёт сильнее и прогрызёт до кости. И это то, от чего не больно на душе. Наоборот, его любовь к Виктории текла, лилась по сердцу, как мёд, отдавало золотом. Ранее мысли о возможной симпатии — уходили на второй план и даже не смели возникать. Это же всего лишь дружба. Какая там может быть любовь? Разве что, братосестрическая. Если бы всё было так просто, то его взгляд не застыл бы на темной фигуре возле окна, нервно потягивающей сигарету, выдыхая дым. Снаружи — мощный ливень, но закрыть стекло в дереве, не появляется даже идеи. Длинные, бархатные шторы развеваются по ветру, влетают в комнату и будто бы воют. А может, это и есть ветер, который рикошетит от плотной ткани до голых стен. Сигаретный дым уже подавно не уходит в открытое окно, а пропитывает помещение. Запах стойкий, но приятный, родной. Он уже стал частью Анжелис, никогда не посмев уйти от неё. Это как клише. Затёрлось на дёснах, зубах, языке и не отвянет. Осветлённые волосы промокли насквозь, аккуратно ложась на фарфоровые плечи мокрыми сосульками. Но это выглядит так эстетично. Для Виктории. Ей это идёт: растрёпанность, неопредёленность. Порой, ей и вправду надо перестать контролировать всё на свете, на миг расслабиться. Но не сейчас. Не в эти угрюмые дни уходящей весны. Да, Евровидение с треском выиграно, взято на зубок. Но откинуть посторонние мысли она не сможет. Ей нужна помощь, но просить и молить она не будет. Ни-ког-да. Не в её манере, не в её образе. Сигарета тлеет, осыпается на паркет. Но извилины напряжены, ушли в далёкие лабиринты мозга и пока не собираются возвращаться. Дами смотрит из-подо лба на девушку, свою подругу, некую музу. Только вот она живая, трепещущая. Умеет говорить, чувствовать, думать. Её можно осязать. Мысль пронзает душу, где-то в районе сердца. Да, её можно огладить, соскользнуть рукой и провести пальцами. Парень неловко ёжится от подобных идей, но виду не подаёт. Диван неприятно скрипит под ним и Виктория направляет взгляд на него. Рассматривает от головы до пят и нежно улыбается. Сука. Вновь отворачивается. Она будто играет с ним, как кошка с собакой. Взглядом поманит, а сама не подойдёт. Даже не подумает. Это сводит с ума, уносит в ураган. Шея по-сучьи хрустит, хотя, парень бы хотел сейчас обычной тишины. Только шум дождя по карнизу и паркету, свист ветра, томное дыхание Виктории. Всё, что ему надо, казалось бы. Манипуляции работают. Дамиано подходит к ней, глазами указывая на пачку сигарет. Девушка понимает без слов и протягивает одну тоненькую палочку с никотином, дрожащими от холода руками, вытягивает из кармана зажигалку. — Слышал, что сигарета сокращает жизнь на одиннадцать минут? — подносит огниво к краю и нажимает на рычажок. — Если эту жизнь я проведу с тобой, то мне будет плевать, насколько минут моя гадкая жизнь уйдёт сквозь пальцы, как песок. Вдыхает в лёгкие, делает ртом кольца и улыбается. Она тоже улыбается. Но как-то по-особенному. Не так, как раньше. Может, что-то переклинило внутри? Чёрт знает. — Мне порой кажется, что твои мысли совсем не о нашей дружбе, — делает акцент на последнем слове, утягивает за собой, держа ладонь в своей. Диван всё также гадко скрипит. — Какая догадливая юная леди. — Тьфу на тебя, ты старше всего лишь на год с хвостиком, — тыкает в бок, отчего Дамиано слегка горбится и смеётся, выдыхая сигаретный, едкий дым. — Так, всё же. Ты правда думаешь обо мне? — усаживается в турецкой манере, откидывается на спинку дивана, чуть ближе к парню, чуть-ли не кладя голову на широкое плечо. Держится. Пока что. — Если я скажу нет, то очевидно совру. Но и обратное я не могу сказать, потому чт- — Потому что тебе страшно. Я тебя знаю, как свои десять пальцев. Не так хорошо, как Томаса, но это не имеет особого значения. — Именно, — тушит сигарету, вытягивает шею, словно змея. — Просто, — кладёт руку на щеку. — Боюсь, — накрывает мягкие губы своими, немного терпкими от сигарет, сухими. Тоненькие ручки плавно скользят от ключиц к шее, гладят, пощипывают. Приятно, трепетно. Дами будто бы берёт свои ранее сказанные слова обратно. Перекладывает инициативу на себя, подхватывает за бёдра и усаживает на свои, смотря снизу вверх. Золотистая копна соскальзывает вниз, свисает, щекочет нос. Шаловливые, хрупкие пальцы гуляют уже в волосах, оттягивая от себя, чтобы проникнуть языком дальше, глубже, больше. Оба — жуткие инициаторы беспокойности, сидеть на месте, не их коленкор. Руки парня кропотливо пробираются под ткань, намокшей от дождя, футболки, гладят выступающие рёбра, позвоночник. До мандража. Виктория окончательно теряет опору в коленях, усаживаясь плотно к мужскому телу, чего не особо хотела, но все кульминации сводят её мозг с ума, заставляя терять равновесие на ровном месте. А он ловит её миниатюрное тело в свои хищные лапы, укрывая от всех бед, что есть в социуме. И никто, и ничто им не нужен. Вновь, все идеи сегодняшнего дня берётся создавать Дамиано. Резко, но аккуратно опрокидывает девушку на диван, нависая сверху. Опускается, проводит мокрую, блестящую дорожку от ключиц до шеи языком. Прикусывает, оставляет еле заметный след, который пройдёт через пару часов. Ну, а пока, он хочет видеть эту чудесную шею в кровоподтёках. Красноватость смотрится очумительно, с точки зрения эстетики. Молочная, мраморная кожа отлично контрастирует. Хотелось бы оставить метки везде, где только можно, но вопросов будет слишком много. Либо осуждающих взглядов со стороны Итана и Томаса. Тихое шипение, полустоны издаются из уст, тело изгибается под ним, крутится, держит руками грудную клетку. Как жаль, что это никого не остановит. Дамиано подцепляет пальцами края футболки, заставляя приподняться на локтях. Взглядом выжирает, до мозга костей, мол: Я разорву эту тряпку к чёртовой матери, сними её. Она послушная, ласковая, помогает высвободить себя из объятия приятной ткани, оставляя себя исключительно в чёрном кружеве и джинсах, что скоро тоже слетят, не подав даже надежд на то, что всё может кончится весьма быстро. Опять смотрит так, якобы Виктория — его единственный шанс на выживание в голодный год. Добыча, которую хочется искушать и лишь потом поглотить, не выплёвывая кости. Шея подаёт направление головы к ушам, покусывает мочку, шепчет что-то невнятно. Лишь одно можно понять. — Я хочу тебя всю, блять, — шепчет томно, горько. Одна рука перемещается на грудь, сжимая, выбивая стоны, хрипы, что так сладостно ласкают слух. Так и хочется сказать «Дайте две!» Внутри, где-то в районе живота скапливается яркий, трепещущий сгусток энергии. Завязывается в тугой узел и щекочет, вызывает наслаждение, отзывает разум. Вновь скользь до одежды. Только уже нижней части. Пальцы ловко расстёгивают пряжку ремня, со звоном откидывают на пол. Тапают по тазобедренным косточкам, выявляя мелкую дрожь, мурашки. — Я то... — не успевает закончить мысль, стонет до звона в ушах. Рука, почти невесомо проникает через два слоя одежды и ласкает, дразнит. — Твою мать. Джинсы срываются с бёдер и слышен облегчённый вздох. Наконец-то, минус ещё одно средство заглушения возбуждения. Комплект нижнего белья, видимо, из одной коллекции. Зоркий глаз примечает одинаковые витиеватые узоры, облегающие тело цвета мела. И вновь — чудеснейший контраст. Чёрное и белое, одно из любимых сочетаний. А на ней это смотрится в два раза охуеннее. Нет слов, чтобы подобрать синонимы. Вик, в принципе, никогда не была робкого десятка, но что-то внутри заставляло её подчиняться. Даже нет, не так. Она хотела подчиняться. Ей нравилось управление собственным телом со стороны иного, чужеродного для организма, человека. Хотя, в жизни, это был самый родной, самый обаятельный парнишка из всех, что видел её юный глаз. Дами кусает плечи, по совместительству вводит два пальца, слышит стоны и даёт привыкнуть. Когда он перешёл от ласк к подобному? Анжелис так и не врубилась, но, возможно, мысли совсем унесли её помутневший разум. Взгляд девушки липнет к выразительным скулам, в комплексе с пальцами внутри, он заставляет закатывать глаза, да так, что те вот-вот вылетят из орбит. Она касается тонкими фалангами этих безумно прекрасных скул и простанывает его имя, когда пальцы внутри разводятся в манере ножниц. А Дамиано нравится. Ещё бы не нравилось, конечно. Но если вспоминать недавние сексуальные опыты парня... В общем, они оставляют желать лучшего. Но здесь, всё совершенно наизнанку. Ему не противно, его заводят её мелодичные стоны, а не как обычно. В разуме как-то проносилась мысль о том, что он асексуален, но откладывать её в дальний угол чулана — было чудесным решением. — Пожалуйста, — срывается на крик, когда вводится третий палец, а большой массирует клитор. — Что «пожалуйста»? — якобы не знает, что от него хотят. Хочется ударить по макушке. Придурок, но такой любимый. — Чего ты хочешь? — склоняется к шее и меняет угол наклона руки, придавая абсолютно иные ощущения. Член в штанах до невозможности пульсирует, но он это игнорирует. Пытается. — Скажи это, Марлена, — с жутким акцентом проговаривает прямо в уши. Анжелис готова кончить уже лишь от такого. — Убери свои гадкие пальцы, — дышит прерывисто, без периодичности, продолжая тереться о руку. — И трахни меня, пожа-алуйста, — Виктория растягивает гласную от неожиданности, когда пальцы вновь разводятся ножницами, но теперь-то их там не два. А три. — Уверена, малышка? — заглядывает в глаза, наклоняется к губам и мажет по ним, продолжает фрикции рукой и сам немного мычит от удовольствия. — Ещё бы, блять, не была уверена, — поднимает на смех это «Малышка». Нелюбовь к этому слову одновременно противила и заставляла чувствовать удовольствие через каждую клетку тела. Невероятно. — Я тебя понял. Отстраняется, встаёт с дивана, делает вид, что уходит. А может и не делает, а это лишь преждевременная паника. Вик закрывает глаза, не понимая, что, мать твою, происходит. Лишь звук звенящей пряжки погружает мозг в формалин, расслабляет. Ненадолго. Девушка уже ощущает тепло тела сверху и пытается нормализовать дыхание. Мало, что получается, но такие жгучие губы на своих, заставляют забыть обо всём на свете, даже о дискомфорте. Дамиано устраивается по-удобнее, подставляя член ко входу. Убирает руку с лица Вик и что-то шепчет. Вопросительный взгляд показывает, что тому стоит говорит чётко, но уж всё равно. Он входит наполовину, опираясь двумя руками по разные стороны от девушки. Громкий стон, отражается от стен, потолка, а выражение лица такое, словно в неё вонзили нож. — Тише, тише, моя хорошая, — гладит рукой волосы, целует, давая время привыкнуть. Вик морщится от боли, но не издаёт уже ни звука. — Я буду ждать твоего согласия, привыкай, — зависает в пространстве, почти не двигаясь, но также продолжая искать губами её тревожность и собирать, словно пылесос. Он хочет, чтобы ей было хорошо, он хочет быть для неё в первую очередь другом, а не врагом. Одобрительный кивок Дами видит лишь через пару мгновений. Немного тормозит, потому что до конца не уверен, что она правда готова. Но начинает двигаться, входит до конца, создавая хлопающие звуки. Первые стоны не от боли. Короткие ногти царапают спину не от немоготы. Ей... Приятно? Блять, да. Он чувствует это. Иначе бы всё не было так легко, так просто. Иначе бы его остановили и никогда не посмели бы продолжить. Самое важное правило для него с ней — Викторию должны устраивать обстоятельства. Ежели нет, то Дами сделает всё, чтобы сотворить обратное. — Я тебя люблю, — девушка стонет, чуть-ли не истеря. Одинокие слёзы скатываются по щекам, но бирюзовый устремленный взгляд в его глаза молвит о том, что всё чудесно и прекрасно. Просто эмоции. Всё сопровождается хлопками и вульгарными похлюпываниями. Все мысли, все слова. Действия. — Ты не представляешь, — парень меняет позу почти молниеносно, усаживая девушку на свои бёдра, удерживает за талию. — Насколько я тебя люблю и ценю. Тонкие руки упираются в грудную клетку, для лучшей опоры. И она почти скачет на нём. В первые за долгое время, Анжелис и вправду стесняется, но не хочет этого показывать. Она уводит взгляд, в потолок, на стены. Угадайте, кому это не нравится с одного раза. — Эй, милая, Земля вызывает Вас, — охватывает талию крепче, останавливает и просит посмотреть на него. — Прости, я... — Я знаю, что тебе неловко. Но когда любить стало быть чем-то позорным? Будто стрелой пронзило сердце. Эти слова так всегда были нужны. И приходили в нужное время, как сейчас. Это один из аспектов, почему она его полюбила. — Смотри на меня, — производит действия вверх-вниз, намекая на продолжение, после чего, его беспрепятственно понимают и продолжают кульминационный номер. Только уже глядя глаза в глаза, словно тет-а-тет. Девушка слышит его довольное мычание, комментарии о том, насколько она прекрасна, как же ему хочется её всю. И он доказывает это. Делом, а не словом. Она тихо молит о том, чтобы он не сдерживал себя и стонал громче. Благо, это не абъюзивные отношения и понимать свою подругу он может с полуслова. Вбивается в тело, словно хочет пробить насквозь. Гортанные крики, кажется, слышны в соседнем квартале, но им так плевать на это. В глазах темнеет, кажется, пора. — Тш-ш, остановись, — а как ему не хочется, чтобы та останавливалась. Виктория слезает с него, с вымученным выдохом и падает на противоположную сторону дивана. Чувствует горячие пальцы на клиторе и, неожиданно даже для себя, кончает. Да, послеоргазменная нега закутывает в свою пелену, но додать удовольствие всегда стоит. Фарфоровые пальцы охватывают член, быстро надрачивая, другой рукой проводят по яйцам, сжимают до боли. Повторяются те же события. Виктория лишь успевает отодвинуться, чтобы сперма не попала ни на волосы, ни на лицо. Ещё не тот уровень отношений, когда можно так делать. Она падает ему на грудь, обхватывает ногами и кусает шею. — Спасибо, я тебя так люблю, — ведёт пальцами по ключицам, плечам, мягко поглаживая. Дамиано наклоняет голову, целует и шепчет аналогично тёплые слова в сторону своей, уже, возлюбленной. Пролежать в таком положении хоть весь день? Делов-то, да будет так.