Яблочный вор

Встрёпанную светлую макушку и синее пятно футболки в листве Валентин заметил ещё раньше, чем до него донёсся треск и ветви яблони беспокойно закачались. Удивлённо хмыкнув, Валентин приподнялся, отложил планшет. Оправил рубашку, неторопливо спустился с крыльца и направился по тропинке вдоль грядки к забору. Солнце уже начинало припекать, но до настоящей жары было далеко, и Валентин рассчитывал провести это утро в тишине и прохладе, попивая чай и лениво пролистывая новости. Можно было и выбраться на речку, размять кости, сплавав до дальнего берега. Или, как вариант, похрустеть яблоками — твёрдыми, кисловато-сочными, какие Валентин больше всего любил. Они росли как раз на дальней яблоне, о которой Валентин старательно заботился, опрыскивал каждую весну — и которую сейчас обрывали нахальные мальчишеские руки. Худые ноги в джинсах крепко сжимали ствол, носок кроссовка упирался в толстую узловатую ветку. На запрокинутой шее выступил кадык, под выгоревшими на солнце светлыми волосами медленно сползала струйка пота. Парень дышал тяжело, с усилием, одновременно пытаясь оттянуть ниже ветку и удобнее устроить левое колено, напряжённо согнутое. Валентин прочистил горло. Негромко, без лишней натуги — немудрено, что мальчишка, поглощённый своим занятием, не услышал. Матернулся сквозь зубы, приподнимаясь на носки, притягивая к себе конец ветки — и Валентин шлёпнул его по бедру, крепко, с отчётливым звуком. Мальчишка вздрогнул, выдыхая сквозь зубы. Оттянутая ветка рванулась из рук, взмыла вверх, распугивая птиц, в лоб стукнуло яблоком — он ойкнул, инстинктивно поднёс руку к ушибленному месту и шатнулся, едва не падая. Руки Валентина обхватили твёрдую, влажную от пота спину кольцом, удерживая. — Ну? — он усмехнулся. — Неужели тебе настолько не дают покоя чужие яблоки, что ты решил ко мне влезть? Мальчишка дёрнул головой, пытаясь обернуться, но ноги скользили по стволу, съезжали, а руки Валентина не давали сменить позу, хоть как-то ухватиться за ветки. — Ну извините, Валентин Юрич, — буркнул мальчишка, щёки залились краской. Он мотнул головой, пытаясь стряхнуть упавшие на лоб пряди. — Чё такого-то? Не жмотничали бы, поделились. Валентин покачал головой. Он всё так же удерживал тело парня на весу, подтянутое, тяжелое. Сквозь футболку, сквозь рубашку Валентина оно обдавало теплом. — И как же тебя зовут, такого наглого? — с расстановкой поинтересовался Валентин. Парень фыркнул, поводя плечами, пытаясь вывернуться. Не тут-то было: держали крепко. — А то вы не помните, кто вам неделю назад тачку чинил, — процедил он. — Или склероз замучил? Артём я. Ткачёв. Пустите уже, блин, неудобно. — Язык у тебя, я смотрю, длинный, — задумчиво произнёс Валентин. — Нехорошо. На что ты рассчитывал, Артём Ткачёв? На то, что тебе всё с рук сойдёт? Парень трепыхнулся ещё раз, и Валентин приложил его ниже лопаток раскрытой ладонью — легонько, чтобы дёргаться перестал. Парень подавился очередной возмущённой фразой, охнул, шумно глотнул воздуха. — А слышал ли ты когда-нибудь, Артём, — ладонь прижалась к ушибленному месту, которое наверняка горело и пульсировало, принялась медленно выводить круги, — что бывает с теми, кто влезает в чужое владение? Это серьёзная статья. Сесть ты можешь надолго. Валентин шагнул вперёд, грудью и бедром вжимая Артёма в ствол яблони, чтобы удобнее было держать — и почувствовал, как парень вздрогнул всем телом. Он мотнул головой, безуспешно ёрзая. — Да ну, пиздите, — буркнул, но из синих широко раскрытых глаз наглый задор исчезал стремительно, сменяясь подступающим страхом. — Специально меня на слабо берёте. — Может быть, — Валентин слегка надавил на плечо парня, провёл рукой ниже, вдоль спины к бедру, и ощутимо сжал. Щёки Артёма ещё сильнее залила краска, он как-то потерянно моргнул. — А может, и нет. Ты готов проверить? Или же мы разберёмся с этим прямо здесь и сейчас, ты и я, больше никого не впутывая? Артём шумно сглотнул, грудь под футболкой тяжело приподнялась. Ладонь Валентина легла на горячую щёку, прошлась от влажного виска к шее. Пальцы цепко обхватили подбородок, легонько задирая, заставляя Артёма смотреть в глаза, не прячась. — Ну так как, Артём? Будешь нести ответственность по закону — или мне тебя наказать? Артём сглотнул ещё раз, пересохшие бледно-розовые губы шевельнулись. Он качнулся вперёд, и Валентин отчётливо ощутил бедром твёрдую выпуклость у него в джинсах. — Накажите, — выдох, еле-еле слышный. Голос тихий, шелестящий, а щёки полыхают. И зрачки большие, блестящие — чернильными кляксами в ярко-синей радужке. — Повтори, — негромко командует Валентин, отступая, давая подрагивающему телу неуклюже сползти по стволу. Ладонь, локоть цепляются за кору. Артёма шатает, но он наконец встаёт твёрдо, не отводит взгляда, горящего, пронзительного. — Накажите меня, Валентин Юрьевич, — повторяет отчётливо. Вдыхает глубоко, медленно — кажется, на счёт. Так же размеренно грудь под футболкой опускается. Выдают Артёма пальцы, подрагивающие, цепляющиеся за ремень джинсов. Боится. Что ж, Валентин знает, что с этим делать. — Иди вперёд, — кивает на тропинку, и Артём идёт, аккуратно переставляя ноги. Плечи развёрнуты, спина прямая, от неё так и фонит напряжением. Словно мальчишка ждёт, что Валентин накинется на него вот прямо сейчас, вминая лицом в траву, заламывая руки. Перед крыльцом Артём неуверенно поворачивает голову, и Валентин указывает взглядом: поднимайся. Ступеньки чуть поскрипывают, Артём неуверенно кладёт ладонь на дверную ручку, тянет на себя. Входит внутрь, в прохладу, в свежий сладковатый запах сушащейся мяты и мелиссы. — В комнату, — говорит Валентин, и Артём проходит через веранду. Вот так это, похоже, и выглядит, когда коленки ватные, когда каждый шаг даётся с трудом. Шторы в комнате спущены, всё мелькает, вспыхивает цветными точками, пока глаза привыкают к зеленоватому полумраку. Дверь мягко закрывается у Валентина за спиной. Валентин вздыхает глубоко, складывает руки на груди. — Раздевайся. Голос совсем тихий, но Тёма от него вздрагивает. Заворачивает край футболки, сдёргивает её через голову. Возится с ремнём, расстёгивает с тихим щелчком, начинает стягивать узкие джинсы к коленям, но Валентин качает головой: — Достань ремень и отдай его мне. Тёма поспешно кивает, волосы завешивают глаза. Непослушные руки вытаскивают ремень из шлевок не сразу, что-то не ладится. Наконец Тёма протягивает Валентину ремень — узкий, длинный, он свисает с ладони. Валентин специально накрывает Тёмину ладонь своей, забирая. Тёплая. Это хорошо. — Продолжай, — небрежно кивает, и, пока Тёма выпутывается из брюк, пробует материал ремня, потягивает. Плотный, но не слишком жёсткий, поранить не должен. Сойдёт. — Руки, — бросает Валентин, и Тёма замирает со спущенными до колен трусами. Моргает, косится себе в пах, краснея, кажется, ещё сильнее, но послушно тянет руки перед собой, как на зарядке. Валентин делает знак — повернуть ладонями вверх, и, когда Тёма подчиняется, проворно стягивает ему запястья ремнём. Оборачивает ещё несколько раз, пробует, не туго ли. Защёлкивает пряжку. Неторопливо обходит Тёму со спины, любуясь подтянутым телом, напряжённо сведёнными коленками, застывшими ягодицами. Усаживается на кровать, широко расставив ноги, проводит ладонью по покрывалу. Матрац, набитый травой, тихонько похрустывает. Валентин легонько хлопает по колену, не сводя с Тёмы глаз: — Ложись. Тёма наклоняется было, тянется к трусам, но Валентин сухо одёргивает: — Оставь так. Ложись. В ответ — шумный выдох, Тёмин рот беспокойно приоткрывается, и Тёма подходит, медленно переступая, стараясь не споткнуться. Упирается в покрывало локтем, вытягивается поперек колен Валентина, беззащитно выставив голый розовый зад. У Валентина в кончиках пальцев покалывает, во рту собирается слюна — так хочется прикоснуться, сжать, обдать крепким шлепком, чтобы кожа под ладонью натянулась, стала горячей. Валентин сдерживает себя, касается широкой спины, легонько обводит кончиками пальцев контур татуировки. Раскрывает ладонь, ведёт вниз уже всей пятернёй, размеренно, неспешно. Двумя руками — от лопаток к пояснице, в одном ритме, оглаживая тяжело вздымающиеся бока. Тёма старается дышать глубоко, ровно, но сердце частит, и когда Валентин задерживает руку над рёбрами, в ладонь отдаётся торопливая пульсация. Ниже, ещё ниже, погладить ровные упругие половинки, немного оттянуть одну, слегка сжать пальцы, расслабить, вновь сжать, приучая. Дождаться, пока напрягшиеся было мышцы немного отпустит, и ущипнуть уже с силой, причиняя лёгкую боль, заставляя волоски на теле встать дыбом, а кожу — покрыться мурашками. Погладить ещё, успокаивая, усмиряя. Легонько пройтись ногтями по внутренней стороне бедра, заставляя Тёму ёрзать, пытаться потереться пахом, влажным, возбуждённым членом. И коротко отвести ладонь, с крепким, звучным шлепком опустить на поджавшуюся ягодицу. Тёма глухо охает, вздрагивает, неловко цепляясь за бедро Валентина. Валентин даёт ему время чуть-чуть успокоиться, перевести дыхание, обводит кончиками прохладных пальцев ноющее место. И шлёпает вновь, с оттягом, по второй ягодице. Ещё и ещё, выше, под загорелой полоской поясницы, ниже, у самого бедра. Тёмка лежит смирно, шумно дыша, а потом вдруг ведёт задницей, не то пытаясь уйти от удара, не то подставляясь, и выходит резче, хлёстче. — Тихо, — приказывает Валентин, надавливает на поясницу, заставляя прогнуться сильнее. Тёма трётся носом о его бедро, и жаркое дыхание обдаёт кожу сквозь ткань штанов. В паху у Валентина уже ноет ощутимо, но он ещё не закончил. Несколько коротких шлепков, и он разводит Тёмины ягодицы, наклоняется, щекочет дыханием анус. Тёма всхлипывает, извивается у Валентина на коленях, пытаясь приподнять задницу выше, но Валентин с усмешкой отстраняется. Ещё пара шлепков — и опять вниз, пройтись языком в складке между ягодицами, чуть-чуть дотронуться до мягкого входа. Тёма вскрикивает, стонет в голос, пальцы сжимаются у Валентина под коленом так, что больно. — Что, Артём? — негромко, дразняще. — В-Валь… — сбивчиво, бессвязно. Пальцы Валентина подныривают под Тёмино бедро, едва дотрагиваются до его члена, прижимающегося к животу. — Штаны мне испачкал, — усмехается Валентин, — течёшь весь. Хочется тебе, Артём? Что сказать надо, если хочется? — П-пожалуйста, Валентин Юрьевич, — с усилием, сдавленно, — пожалуйста… я… мне… — Пожалуйста — что? — Валентин поддевает его подбородок, вынуждая повернуть голову. Лоб блестит от пота, лицо раскраснелось, глаза огромные, мутные, под ними влажные дорожки. — Трахните меня, — выдыхает Тёма, прижимается лбом к костяшкам пальцев Валентина. — Пожалуйста, трахните, Валентин Юрич, выебите, мне очень нужно, я не могу больше… Валентин осторожно сдвигает Тёму с колен на покрывало, тянется к тумбочке за смазкой и презервативом. Надорвать упаковку получается не сразу, и Валентин резко выдыхает сквозь зубы: не только Тёма тут уже не может терпеть. Валентин греет в пальцах прохладный тягучий гель, обводит вход, аккуратно проникая внутрь, и от того, как мышцы плотно обхватывают его пальцы, Валентина пробивает дрожь. Втолкнуть несколько раз, наскоро растягивая, подготавливая, погладить внутри, слушая глухие стоны, вырывающиеся у Тёмы всякий раз, как подушечка пальца касается простаты. Отстраниться, сдёрнуть штаны с трусами, раскатать латекс по члену, выдыхая сквозь зубы от прикосновений к самому себе. Стянуть наконец и с Тёмы трусы, сбившиеся к щиколоткам, обхватить Тёму под грудью, заставляя встать на четвереньки, уткнуться лбом в подушки. Провести ладонями по ягодицам, краснеющим, наверняка болезненно ноющим. Тёма от этих прикосновений вздрагивает, но отстраниться не пытается, сильнее приподнимает бёдра. И Валентин не может, просто не может не поцеловать его затылок, мягкие, спутанные волосы, хотя это вроде не очень вписывается в изначальную затею. Да и хрен бы с ней. Валентин зацеловывает влажную тёплую шею, втягивая кожу губами. И входит, медленно, но до конца, не останавливаясь. Он наращивает темп стремительно, берёт Тёму быстро, жёстко, заставляя вскрикивать и стонать. Вколачивается так, что у Тёмы подкашиваются колени, и он почти падает на покрывало, но Валентин держит, держит, и просовывает под живот ладонь, обхватывая Тёмин член, дроча в такт толчкам. Тёмину дрожь он чувствует всем телом, чувствует тёплую влагу, заливающую ладонь. Ещё несколько толчков, резких, глубоких, и он кончает сам, уткнувшись лбом в Тёмино плечо, жмурясь до горящих кругов под веками. Руки-ноги держать не хотят — он неуклюже сваливается набок, чтобы не придавить Тёму собой. Жадно глотает пропахший сухой травой воздух, тянет руку, шаря по покрывалу. Находит Тёмино предплечье, спускается вниз, неловко расстёгивает пряжку ремня. Теперь надо растереть покрасневшие запястья, аккуратно, без торопливости, без нажима — чтобы кровообращение быстрее восстановилось. У Тёмы глаза прикрыты, он виском в подушку уткнулся. Дыхание успокаивается медленно, не сразу. Он моргает, открывает глаза и смотрит Валентину в лицо, и взгляд у Тёмы такой сияющий сейчас — и такой потерянный. Валентин сглатывает, пытаясь промочить горло. А Тёма приподнимается на локте, придвигается ближе — и лбом ему в грудь утыкается. — Спасибо, — выдыхает. — Ты как? — голос у Валентина всё ещё сиплый. — Я… блин, я заебись, Валь, спасибо, это было, реально… охуеть, — бормочет Валентину в рубашку, беспокойно вздрагивает, и Валентин обнимает его поверх ребёр. Приподнимается, вытягивая из-под себя край покрывала, чтобы укрыть, чтобы Тёме было тепло. Тёма благодарно выдыхает, прижимаясь, трётся о грудь щекой. — Тём? — Валентин хмурится, рассматривая встрёпанную прильнувшую макушку. — Точно всё в порядке? Посмотри на меня. И Тёма поднимает голову, смотрит всё так же, радостно и смущённо, и норовит взгляд отвести. Краснеет. — Валь, честно, всё заебись. И ты всё так… ну, это так по-настоящему было, и при этом я знал, что ты — это ты. Просто, ну, я ж по приколу предложил, типа поиграться… я не думал, что меня так с этого унесёт. Меня, походу, реально торкнуло… а я не знаю, почему. Я ж нормальный, вроде. Правда, Валь? — Конечно, нормальный, — Валентин выдыхает с облегчением, вновь притягивая Тёму к себе. Наклоняется, целует в висок. — Всё, что нравится в постели двоим — нормально. — Значит, тебе тоже понравилось? — Тёма посмеивается тихонько, довольно. Валентин прикрывает глаза, позволяя воспоминаниям о том, что они только что сделали, нахлынуть. Удовлетворённо, сыто жмурится: — Очень понравилось. Как тебе эта идея с яблоками в голову пришла? У меня было несколько идей, как начать игру, но я не думал, что ты решишь изображать яблочного вора. — Нуу, ты ведь по этим яблокам реально тащишься, — хмыкает Тёма. — Я подумал, что в любой игре должна быть капелька жизненной правды. — Драматург, — фыркает Валентин в ответ, треплет Тёму по волосам. — Подбери их потом, а то ведь нападали небось — жалко, если сгниют. Сколько там… полпервого? Предлагаю передохнуть чуток — и на речку. — До того берега я тебя точно обгоню! Спорим? Валентин лениво усмехается: — И на что же ты хочешь спорить? Тёма наклоняется к нему, касается щекой щеки. И заговорщически ухмыляется: — На яблоки, на что ж ещё.